озможно, я  несколько  сгущаю краски  и даю не первое впечатление,  но
итоговый,  суммарный  образ,  как  он отложился  в  моем  сознании  в  свете
последующих подозрений и прозрений.  Однако  и с  первого взгляда  Володя не
вызывал больших симпатий, несмотря на чувство юмора  и образность речи.  Тем
более  удивился  я,  что нашлась  добрая  душа  и  приютила  его у  себя  на
Брайтон-Бич,  где  он проживал  уже больше  недели  и  искал,  искал,  искал
"дорогую сестренку".
     Он был старше Лены на семь лет, отцы разные, чем  и объясняется,  решил
я,   несходство;   по-русски  такие   родственнички   называются,   кажется,
единоутробными. Отец  у  него был  из  тат, проживающего в Дагестане горного
племени, которое  несмотря на свою малость - порядка  30  тысяч - ухитрилось
религиозно   расколоться   на   мусульман-сунитов,   христиан-монофистов   и
ортодоксальных иудеев: к последним как раз и принадлежал  будто бы его отец.
Оба - и Лена и  Володя - были байстрюками, подзаборниками, мать  родила их в
девках, принесла в подоле.
     -  Биологическая  случайность - вот  кто  я  есть,  -  откомментировала
однажды Лена свое рождение.
     - А кто из нас нет? - успокоил я.
     В тот раз ее брат засиделся у  нас допоздна, ночевать отказался, и Лена
пошла проводить  его. Не было ее  довольно  долго, я почему-то  нервничал, а
когда вернулась, объяснила,  что долго  ждали  автобуса. Это  у нас в Куинсе
случается.
     Отдам  ему (или ей, или им  обоим) должное - он не обременял нас своими
визитами, не мозолил глаза, видел  я его редко, но это-то меня и раздражало.
Предпочел  бы, чтоб они встречались у нас в  доме,  а  не  незнамо где. Но и
унижать себя и ее  вопросами (а тем более  допросами)  не стал.  Эта  стадия
наших отношений была еще впереди, хоть и не за горами.
     Тем временем расходы у нас резко подскочили, Лена ссылалась на какую-то
гипотетичную  сибирскую родню,  которой она изредка отсылала тряпки, но,  по
затратам  судя,  это  было  нечто вроде воздушного  моста между  Куинском  и
Сибирью. У меня были все основания ей не верить.
     А потом пришли месячные отчеты из  банка. В общей  сложности Лена сняла
семь  тысяч.  Можно  представить,  в  каком  я  был  состоянии,  ожидая   ее
возвращения  из Комсетт парка,  где у Куинс-колледжа  своя  учебная усадьба,
бывшая  Маршалла  Филда:  Лена  почему-то  сначала противилась  поездкам  на
Лонг-Айленд, но в  конце  концов я ее уломал, хотя  треугольник  Хамптонов и
Саг-Харбора  мы,  по  ее настоянию,  всячески  избегали.  Да  и  вообще  она
предпочитала северный берег и раз в  неделю отправлялась с Танюшей в Комсетт
или в арборетум в  Ойстер-бей, бывшую  усадьбу Уильяма Коу. Как назло, в тот
день  они  запаздывали, я бесновался на холостых  оборотах  - рвал  и метал.
Тогда  мне казалось,  я  уже  обо  всем  догадываюсь.  Что меньше  всего мне
улыбалось, так  это жизнь втроем.  Особенно  на виду у  четвертого участника
нашей драмы  -  Танюши,  которая  все больше привязывалась  к  новоявленному
родственнику.
     - Почему ты  не  любишь  дядю  Володю?  -  удивлялась она.  - Он  такой
веселый.
     Чего мне не доставало  в сложившейся ситуации, так  это чувства  юмора.
Лена считала, что дело в моем мормонском воспитании. Одно из двух: или юмор,
или вера.







3.


     Придя из  колледжа,  обнаружил на  автоответчике ту самую мамзель  Юго,
которая  мучила меня вопросами в кемпграунде.  Что  делать - перезвонил, тем
более "коллект колл". Чтобы ехать  на место  происшествия,  не может  быть и
речи  -  так  ей и  выложил. Она сказала,  что  у нее важные находки  и  ряд
вопросов ко мне. Важная находка может быть только одна, не сказал я ей, имея
в виду  тело.  А сказал, что слушаю, имея в виду вопросы. Она: предпочла  бы
задать  их  лично,  при  встрече.  Я:  чтоб  сверлить  меня  своими  черными
глазелками (не сказал). Она: хотела бы переговорить также и с вашей  дочкой.
Я: в моем присутствии, с правом отводить вопросы,  которые сочту неуместными
для  детского слуха.  Договорились на завтра, сразу  после  занятий.  Вместо
того, чтобы встретиться  на нейтральной территории, имел глупость пригласить
ее домой: рукам волю  не  давала, но взглядом рыскала  по квартире в поисках
улик.
     Хоть она и  пытала  меня минут пятнадцать  в кемпграунде, по-настояшему
разглядел только в Нью-Йорке. Большие, слегка затененные очки ей  очень шли,
раза два она их нервно снимала и глядела на меня с близорукой беспомощностью
- по контрасту с ее въедливой, иезуитской манерой допрашивать,  а иначе, как
допросом,  наш  разговор  назвать  нельзя.  Небольшого  роста,   субтильная,
привлекательная.  Лет,  наверно,  еще меньше, чем я предположил  поначалу  -
легко представил ее своей студенткой, хотя больше она походила на  студентку
Сорбонны  времен моей молодости, когда  провел  там  год "по фулбрайтовскому
обмену".
     Мне не терпелось перейти к  делу, но она вела себя у  меня дома,  как в
музее,  хотя  музейного  в  нем  разве  что  несколько  морских  экспонатов:
диковинные раковины (подобраны в дальних странствиях), стеклянный поплавок в
сетке и клеть  для лобстеров (куплены в Нью-Брунсвике), ржавый якорь (найден
в Новой Шотландии), просмоленный корабельный канат (подарен на день рождения
коллегой), треснувший  деревянный  поплавок начала  века (украден  со  стены
брошенного рыбацкого  дома в Мене) и  прочие атрибуты  морской романтики,  к
которой я приохотил Лену с Танюшей. Лена, правда, считала  клеть  и поплавки
орудиями убийства, а после того, как я ей показал загон  под  пристанью, где
копошились  тысячи  смертников  с   зажатыми  резинками  клешнями,   напрочь
отказалась  их  есть,  хотя  ничего  вкуснее не  знаю.  Была  уверена, что в
растительном мире есть заменители любой животной еды: не отличимый от белого
мяса куриный гриб, высушенные на солнце  водоросли,  dulse, напоминающие  по
вкусу  селедку  и прочее. От  вегетарианства ее удерживала только нелюбовь к
ханжеству: "Что пользы? Курица, которую я не съем,  все равно уже зарезана."
-  "А  как же индусы?" -  "Русские  -  самая трезвая нация в мире." - "А как
насчет общенационального  порока?" - "Ты же понимашь - я  не об алкоголизме.
Потому и пьют наверно, что невмоготу такая трезвость. А вегетарианство - это
иллюзия." - "А сама жизнь не иллюзия?" - подал я  старческую реплику. Танюша
и тут взяла моя сторону и уже довольно ловко управляется с лобстером.
     -  Сколько у вас книг! - сказала мадемуазель Юго и,  подойдя к  полкам,
удивилась еще больше,  что библиотека у  меня трехязычная: помимо  русских и
английских,  еще  и  итальянские  книги  -  в   основном  по   искусству.  Я
пристрастился к  Италии, как  пьяница к бутылке.  Признаюсь в этой банальной
страсти -  многократно объездил  эту страну от  Венеции до  Сиракузы, и даже
медовый месяц мы провели с  Леной  в  Италии. Нет-нет да жаль,  что  родился
американцем, а не европейцем.
     - А французский тоже знаете?
     Я тут же перешел на язык моей юности, добавив, что читаю на нем редко и
мало, и промолчав, что французский  для меня  вдвойне язык любви  - я изучил
его в постели с такой вот, как она, девочкой, если только я родовые признаки
не принимаю за индивидуальные. К примеру, для меня на одно лицо все китайцы.
А француженки? Именно от них я узнал, какой из всех языков самый совершенный
- это когда нужда в словах отпадает.
     Мадемуазель  Юго отвечала  мне  на  квебекском наречии  -  язык Расина,
нашпигованный американизмами.
     Мое полиглотство, похоже, раздражало ее.
     - А дома на каком языке изъяснялись? - перешла она на на английский.
     -  Сначала  по-русски.  А  потом  мне  стало  вдруг  мало.  Решил,  что
отсутствие взаимопонимания -  из-за  недостатка у  меня нужных слов.  Но  ее
английский,  к тому времени безукоризненный, делал ее  проще, банальней, чем
она есть - это  был совсем другой человек.  У нее безупречный английский для
коммуникаций, но я ее полюбил, когда она говорила по-русски. В том  числе за
ее русский. Вот мы и  вернулись к тому, с чего начали, хоть она была против.
Ей казалось, что если уж рвать  с прошлым,  то прежде всего с языком. Хотела
начать в Америке жизнь  заново.  Когда родилась Танюша  - перешли обратно на
английский. Иногда она вкрапляет в английский русские жаргонные словечки, до
которых  я большой  охотник, а  их у нее большой  запас. У ее  брата  -  еще
больше,  зато английский  на нуле. У  меня уже набралась солидная коллекция.
Руки  не  доходят  -  неплохой  бы  словарь  вышел.  Если и  говорим  иногда
по-русски, то чтобы скрыть что-нибудь от Танюши, - сказал я, исчерпывая тему
нашего семейного двуязычия.
     В  последнее  время  мы  делали  это  так  часто,  что  Танюша,  с   ее
любопытством, боюсь, освоилась с русским. Зря старались, если так.
     - А что такого было в  прошлом  вашей  жены, что ей хотелось  порвать с
ним? - выудила мадемуазель Юго главное из моего рассказа.
     -  Не  допрашивал.  Она - человек скрытный, я -  не любопытный.  Знаете
анекдот  о женихе, который предупреждает невесту: "Чтобы никаких измен!.." И
добавляет: "В прошлом!" Так вот, ее прошлое меня не касается, - соврал  я. -
Я знал ее скорее в профиль, чем в фас.
     - Видите  ли,  нам  нужны хоть какие-то зацепки,  -  объяснила она свое
любопытство. - А вы что-то темните. Либо делаете вид, что темните.
     - Ничем не могу помочь.
     -  Кстати  о  тех  русских,  которые  повстречались  вам  на  тропе.  В
регистрационных листах не обнаружено ни одной русской  фамилии. Могли  быть,
конечно, и разовые посетители - платят за въезд в парк, но в  кемпграунде не
останавливаются. У вашей жены есть родственники, кроме брата?
     - Отца не знала, а мать погибла  в авиакатастрофе, когда  была возраста
Танюши. С братом -  от разных отцов. Звать Володей. Где-то  здесь ошивается,
месяца два ни слуху ни духу.
     - Они как-то были связаны?
     -  Сызмальства.  А  учитывая, что  сироты,  то  связь, так  сказать, на
утробном уровне.
     - Вы не очень его жалуете.
     -  Третий  - лишний. Точнее  - четвертый, если считать Танюшу. Свалился
как снег на голову полгода назад. Последние ссоры - из-за него.
     - Часто ссорились?
     - Часто.
     - Чем он занимается?
     - В том-то и дело: ничем. Точнее - неизвестно чем. Из-за того и ссоры -
подкармливала его. Нахлебник  и  паразит. Да и помимо денег  - наша семейная
ячейка как бы разомкнулась в его сторону.
     - Ревность?
     -  Если хотите. С небольшим  уточнением: ревность  как реакция на общую
невнятицу жизни. Реальных оснований, возможно, и не было.
     Спросила Володины координаты, я заглянул  в запискую  книжку  Лены,  но
сказал,  что  уверенности  никакой, шальной  тип,  из породы  перекати-поле,
неизвестно, где подвизается и проживает в данный момент.
     - Вам понадобится  квалифицированный  переводчик,  - добавил  я.  -  Ни
французского, ни английского, да и русский -
     далеко не общедоступный.
     - А с ним самим у вас бывали ссоры?
     - Я же сказал: с ней - из-за  него. С ним - никогда. Кто он  мне, чтобы
ссориться? Ссорятся  с близкими.  Милые ссорятся  - только  любятся. Русская
поговорка, - пояснил я.
     - Он должен беспокоиться за сестру.
     - Надеюсь, это не единственный источник его существования.
     - Вы что, совсем исключаете родственные чувства?
     - Вовсе нет. Не удивлюсь даже, что он исчез вместе с ней.
     - Подозреваете что-нибудь конкретное?
     - Не подозреваю,  а  допускаю. Я потерял жену  задолго до того, как она
исчезла.  А чужая  душа, как говорят опять же русские - потемки.  Тем более,
русская душа.
     - Не очень-то переживаете.
     - Никому нет дела  до  моих  переживаний. Не скрываю,  последние месяцы
наша  семейная жизнь  превратилась  в ад.  Сейчас у нас с Танюшей передышка.
Временная.
     - Не думаете, что ваша жена погибла?
     - Не сторож жене своей, - сказал я, но вышло двусмысленно.  - Я знаю то
же, что и вы: она исчезла.
     - Мы прочесали все ближайшие окрестности...
     -  Да,  но труп  вы  тоже не нашли, - перебил ее я. - Что легче найти -
живого или труп? Это же не иголка в сене.
     - Иголка в сене?
     - Еще  одна  русская  поговорка:  искать иголку в сене. Но вам все-таки
повезло - вы что-то нашли в вашем стогу.
     Мадемуазель Юго открыла сумку и протянула мне целлофановый пакет.
     - Где вы это обнаружили?
     - На  галечном пляже во  время отлива.  Застрял между  камней. Заметили
случайно,  с вертолета. Пляж  дикий,  на первый взгляд  недоступный - крутая
скала.  Однако  в обход скалы  туда  ведет заброшенная тропинка. Вся обросла
травой  и кустарником, ее трудно обнаружить. Другого  пути на  пляж  нет. По
ряду  признаков судя  -  примятой  траве,  разорванной  паутине, сорванной с
кустов малине - этой тропой кто-то недавно пользовался.
     Никак  было не  оторваться от  того, что  просвечивало сквозь целлофан.
Помедлив самую малость, вернул пакет мамзель.
     - Узнаете?
     Я молчал.
     Тогда  она  вынула  из целлофана рюкзак,  а  из  него  носовой  платок,
расческу,  несколько  канадских  долларов  да  парочку засоленных  океанским
приливом  боровичков,  которые  привели бы следопытшу  в замешательство,  не
объясни я заранее что к чему. Я и сам до знакомства с Леной был убежден, что
съедобные грибы  -  только  те, что  выращиваются  на фермах  и  продаются в
овощных  лавках: шампиньоны. Порадовался за Лену - мы с Танюшей  в  тот день
нашли только несколько сыроежек и лисичек. Вел себя безукоризненно - признал
рюкзак,   поделился   благоприобретенным  опытом  в  фунгологии  и   ответил
отрицательно на поставленный вопрос:
     - Нет, плавать не умела.
     Хотя все равно русалка!
     - Но воды не боялась, - добавил я. - Бесстрашная.
     - Хуже всего. Особенно здесь. Коварное место этот дикий  пляж. Во время
прилива  полностью заливает,  в  том  числе спуск  тропинки.  Воды здесь два
человеческих роста как минимум, выбраться невозможно. К  тому же,  подводное
течение: с  одной  стороны - прилив, с  другой - подводный  отток. Ваша жена
исчезла как раз когда начался  прилив -  прибрежная полоса уходит под воду в
полчаса. Океан коварен.
     - И молчалив. Молчание моря.
     - Обмен банальностями.
     - Не  совсем. Я хотел сказать, что море не  выдает тайн - ни своих,  ни
чужих.
     - Вот на что вы надеетесь.
     - Сами знаете, надеюсь я на другое.
     -  Не хочу  вас пугать, но  если ваша  жена оказалась на  этом пляже во
время прилива, есть  несколько возможностей.  Это  могло быть чем  угодно  -
самоубийством, убийством, случайной смертью.  Положим, она пряталась там  от
вас,  в  это  время  начался  прилив,  а  тропинку  она потеряла. А  находка
возвращает нас к вашим семейным отношениям, на которые вы пытаетесь наложить
табу. Вот мы и блуждаем во тьме.
     - Мне казалось наоборот -  я с  вами откровенен. В пределах  разумного,
конечно.
     - Если  это откровенность, то почему мы больше  узнаем о ваших семейных
ссорах со стороны, а не от их непосредственного участника?
     - Вы все  про  тех  соседей  в  кемпграунде, которые  повышенные голоса
приняли за скандал?
     - Не только. Соседи  по лестничной площадке рассказывают, что  из вашей
квартиры часто доносились  крики, а однажды они даже вызвали полицию, потому
что слышали, как вы обзывали жену и грозились ее убить.
     - Не убил же!
     - Тогда.
     - Собираете на меня компру?
     - Ее и собирать не надо - прет отовсюду.
     - Семейное убийство часто оправдано, - сказал я.
     -  Как  и  любое  другое.  Кроме случайного.  У  убийцы всегда найдутся
причины. А понять - значит, простить. Только я так не думаю.
     - Женщина будит  в  мужчине зверя. Не  только в  постели. Женский обман
может свести с ума.
     - Ну как же - во всем виновата жертва. Так можно далеко зайти. Мужчина,
который  не  может  простить  убитой им  женщине,  что  она  вызвала его  на
убийство.
     - Этого я не говорил.
     - Вы вообще предпочитате о многом умалчивать.
     И  вдруг мне  неудержимо захотелось  расколоться. Кому еще как  не этой
француженке,  прелестной  во всех отношениях, кроме разве  одного:  она была
следователем и вела дело об исчезновении моей жены.
     - Лена вашего приблизительно возраста, - сказал я. -
     Если  сложить два ваших возраста, получится мой.  Отсюда вечный  страх,
что  с ней что случится. Боялся ее потерять.  Была мне как дочь. Так и думал
про  обеих: мои девочки. Стоило ей, не предупредив, запоздать на час-другой,
дико нервничал. И всегда удивлялся, когда появлялась цела-невредима. Пока не
пропала в Фанди.
     - На час-другой? Не больше? - продолжала давить мне на подкорку мамзель
Юго,  не заметив, насколько я был близок к исповеди. - А те же  ваши  соседи
говорят, что она уходила от вас.
     - Случалось, - признал я с неохотой. Совсем другое хотел я ей поведать.
Но она меня как-то расхолодила.
     - Надолго?
     - Бывало и надолго.
     - И где была?
     - Без понятия.
     - И не полюбопытствовали?
     - Представьте, нет.
     - Почему?
     -  Не хочешь, чтобы тебе солгали, ни о чем не спрашивай. А есть кое-что
похуже, чем ложь.
     - Что?
     - Правда. Иногда лучше мучиться незнанием, чем знать все как есть.
     Говорил совсем не то, что думал.
     - Вы часто ссорились?
     - В последнее время - да.
     - Из-за чего последняя ссора?
     - На почве ревности, - сказал я, не вдаваясь в подробности.
     - Из-за брата?
     Я молчал.
     - Мне надо поговорить с вашей дочкой.
     Позвал из другой комнаты Танюшу. По первой реплике судя, подслушивала:
     - Папа ни в чем не виноват. Мама его доводила!
     Последнее слово было из моего словаря - как часто, должно  быть, кричал
Лене:  "Не  доводи меня!"  "Сам не заводись",  -  отвечала  Лена. Как я  уже
говорил, ее раздражало, что Танюша неизменно берет мою сторону.
     - Никто ни в  чем  не  винит твоего  папу, - успокоила мадемуазель  Юго
Танюшу.
     - А зачем тогда вы приехали?
     - Чтобы найти твою маму.
     - Маму надо искать не в Нью-Йорке, а там, где она потерялась - в лесу.
     В  логике  Танюше  не откажешь. Точно  так  же вмешивалась она  в  наши
супружеские контроверзы, пытаясь внести хоть какую-то связность в обвинения,
которыми  мы с Леной  обменивались. Больше  всего от нее доставалось  именно
Лене. А может дети и вовсе не эмоциональны?
     В  любом случае,  зря беспокоился за Танюшу - не мадемуазель Юго  ее, а
она смущала мадемуазель Юго. На этот раз та, однако, нашлась:
     - Вот мы и хотим узнать,  что произошло в лесу перед тем, как твоя мама
потерялась.
     - Кто это  "вы"? - спросила  моя Танюша, оглядевшись  в поисках  коллег
мадемуазель Юго.
     -  Мы -  это люди,  которые  ищут  твою  маму,  -  охотно  объяснила ей
мадемуазель Юго. - Я - только одна из них. Наша цель - понять, что произошло
в тот день, когда твоя мама исчезла.
     - Мама утонула, - не моргнув глазом, сказала Танюша.
     Мадемуазель Юго оторопело глядела на мою дочь, а потом перевела  взгляд
на меня, ища помощи.
     Сочувственно улыбнулся, но промолчал.
     - Почему ты так думаешь?
     - Потому что в лесу она была как зверь, а плавала плохо.
     - Когда ты последний раз видела маму?
     - Когда  она нас подвезла к началу тропы. Папа накричал  на  маму, взял
меня за руку, и мы ушли.
     Мадемуазель Юго глянула на меня не без торжества.
     Мне все равно - я  дал слово не вмешиваться. Да и кто из мужей время от
времени  не обзывает жену последними словами, кои они заслужили? Оскорбление
-  еще  не  убийство.  Более  того,  если  знать  силу  слов  и  умело   ими
пользоваться, то и убивать не надо. Все убийства - на почве косноязычия.
     Танюшу я явно недооценил.
     - А потом она спрыгнула в океан, и океан ее поглотил.
     - Откуда ты знаешь?
     -  Потому  что когда  я  обернулась, мама  глядела нам вслед.  Будто  в
последний