ена от многих бед, и носил
скромные одежды, подобающие его сану.
     Он  очень привязался  к  Каталине  и с радостью наблюдал, как веселый,
жизнерадостный ребенок превращается в красивую девушку. Доминго взял на себя
ее  образование  и  научил Каталину читать и писать. Доминго познакомил ее с
догматами  веры  и,  испытывая отцовскую гордость,  присутствовал на первом
причастии  Каталины. Но главным в обучении было чтение стихов, а со временем
-  пьес  драматургов,  о  которых  говорила  вся  Испания.  Больше других он
восхищался  Лопе  де  Вега,  называя  его гением всех времен, и до того, как
из-за  несчастного случая Каталина стала калекой,  они частенько разыгрывали
сцены  из  наиболее полюбившихся им пьес. Девушка обладала хорошей памятью и
легко запоминала  длинные  отрывки.  Доминго не  забыл  основ  актерского
искусства  и учил ее двигаться и произносить текст, где сделать паузу, а где
разразиться  рыданиями.  Доминго  к  тому  времени  превратился  в иссохшего
старичка  с  седыми  волосами  и  морщинистым  лицом, но, как и в молодости,
гремел его  голос  и  огнем горели глаза. И когда они с Каталиной исполняли
перед Марией  какую-нибудь сцену,  место  поседевшего,  морщинистого,
потрепанного жизнью пьянчужки занимал галантный кавалер, принц крови, пылкий
любовник.  Но  Каталина стала калекой, и игра в театр закончилась. Несколько
недель она  провела  в  постели, пока местные хирурги пытались в меру своих
скромных  возможностей вдохнуть  жизнь в парализованную ногу. Наконец, они
признались,  что ничем не могут помочь. Таково, мол, желание бога. Диего, ее
возлюбленный,  уже  не приходил по вечерам, чтобы полюбезничать с ней через
железную  решетку,  и скоро Мария принесла весть, что он собирается жениться
на  дочери Педро Алвареса. Доминго, чтобы отвлечь Каталину, продолжал читать
ей  пьесы,  но теперь любовные  сцены  вызывали у девушки столь безутешные
рыдания, что ему пришлось отказаться от этой затеи.

3

     Каталина  проспала  несколько  часов  и  проснулась,  услышав, что мать
суетится на кухне. Девушка схватила костыль и заковыляла к ней.
     - Где дядя Доминго? - спросила она, так как хотела, чтобы и он услышал
ее рассказ.
     - В таверне, где же еще, - ответила Мария. - Но я не сомневаюсь, что он
вернется к ужину.
     Обычно  Мария готовила горячее один раз в день, на обед, но сегодня они
ушли  из  дому рано утром, взяв с собой лишь краюху хлеба с горчицей, и она
знала, что Доминго придет голодный. Поэтому она разожгла очаг, чтобы сварить
суп. Каталина не могла больше ждать.
     - Мама, мне явилась святая дева.
     - Да,  милая,  - рассеянно  ответила Мария. - Будь добра, почисти мне
морковь и нарежь ее. - Она начала готовить суп.
     - Но,  мама,  послушай  меня. Мне явилась святая дева. Она говорила со
мной.
     - Не болтай ерунды, дитя. Когда я пришла, ты крепко спала, и я не стала
тебя  будить.  Хороший сон - к счастью. Но, раз уж ты проснулась, помоги мне
готовить ужин.
     - Это был не сон. Я говорила с ней до того, как легла спать.
     И Каталина рассказала о том, что с ней произошло. Красивая в молодости,
с  годами Мария Перес, как и большинство испанских женщин, очень располнела.
Жизнь  не  баловала  ее, двое детей, родившихся до Каталины, умерли в раннем
возрасте,  муж убежал в  Америку,  но она смиренно приняла случившееся как
испытания  ее  веры.  Будучи  не  только  набожной,  но  и  практичной,  она
предпочитала  не  плакать  над убежавшим  молоком,  но  находила утешение в
работе,  молитвах  и  заботе  о  дочери  и непутевом брате. Рассказ Каталины
испугал  ее.  Девушка  приводила  столь  точные  детали,  что казалось,  это
невероятное   событие  действительно  произошло.  Мария  никак не  находила
приемлемого  объяснения.  Правда, от долгой болезни и потери возлюбленного у
Каталины  могло  помутиться в голове.  Она молилась в церкви, а затем сидела
на жарком солнце. И все привиделось ей с такой ясностью, что она уверовала в
реальность встречи со святой девой.
     - Сын  дона Хуана де Валеро, который лучше всех служил богу, - епископ
Сеговии, - закончила Каталина.
     - Это точно, - кивнула Мария. - Он святой.
     - Дядя  Доминго  хорошо  знал его в молодости. Он может отвести меня к
нему.
     - Успокойся, дитя, дай мне подумать.
     Церковь  не  жаловала  людей,  объявлявших  во  всеуслышание,  что  они
общались  с  Иисусом  Христом или его матерью, пресвятой девой. Не так давно
монах-францисканец   наделал  столько  шума,  излечивая  больных  с  помощью
сверхъестественных  сил,  что  им  заинтересовалась  Святая  палата.  Монаха
арестовали,  и больше о  нем не  слышали.  А  в монастыре кармелиток, где
подрабатывала  Мария,  одна из монашек заявила, что Илия, основатель ордена,
явился  ей   в  келье и  проявил  к  ней  исключительную  благосклонность.
Настоятельница взяла  хлыст  и  била  монахиню  до  тех  пор, пока  та  не
призналась,  что  выдумала  историю,  чтобы  занять более важное положение в
ордене.  И,  если  церковь  с  такой  подозрительностью  относилась к словам
монахов  и  монахинь,  можно  представить,  как  она  отреагирует на историю
Каталины. Мария испугалась.
     - Никому ничего не рассказывай, - предупредила она дочь, - даже дяде
Доминго. Я поговорю с ним после ужина, и мы решим, что нам делать. А теперь,
ради бога, почисти морковь, а то мы не успеем приготовить суп.
     Каталину  не слишком устроило такое решение, но она не посмела перечить
матери.
     Наконец  появился Доминго, слегка выпивший и в прекрасном расположении
духа.  Он  любил послушать себя и за ужином красноречиво описал Каталине все
подробности торжественной встречи, тем самым предоставив удобную возможность
объяснить читателю, почему город был охвачен такой суетой и волнениями.

4

     Предки  дона  Хуана  Суареса де Валеро, в отличие от значительной части
испанской  аристократии, не породнились с богатыми и влиятельными еврейскими
семьями  в те времена, когда Фердинанд и Изабелла еще не объединили Кастилию
и  Арагон.  Но чистота  крови была единственным богатством дона Хуана. Ему
принадлежали  несколько  акров тощей земли в миле от города, около деревушки
Валеро,  название  которой,  чтобы  отличать  себя  от других Суаресов, его
прапрапрадед  сделал  второй  частью  фамилии. Дон  Хуан был очень беден, и
женитьба  на  дочери  дворянина  из Кастель Родригеса ненамного улучшила его
благосостояние.  Донья Виоланта  десять  лет  подряд  рожала  детей  своему
господину,  но только трое  сыновей  дожили  до  совершеннолетия. Их звали
Бласко, Мануэль и Мартин.
     Бласко,  самый  старший,  с  детских  лет выказывал  необычайный ум и
исключительную набожность,  что  и  определило его судьбу. Бласко послали в
семинарию  Алькала  де Энарес,  а  затем  в университет. Он стал бакалавром
гуманитарных  наук  и  доктором  теологии  в  столь раннем возрасте, что все
прочили  ему блестящее будущее на научном поприще. Тем неожиданней оказалось
его  желание  присоединиться  к  ордену  доминиканцев, чтобы, уйдя из мира,
посвятить  себя  молитвам  и  размышлениям  о  смысле бытия. Друзья пытались
отговорить  Бласко,  указывая  на  суровость  орденского  устава,  с ночными
службами,  полным  воздержанием от мясного, частыми бичеваниями, длительными
постами,  но  не смогли сломить его решимость, и он стал монахом. Однако его
многочисленные  достоинства  не  могли  остаться  незамеченными,  и,  когда
выяснилось,  что  кроме  красивой  внешности и большой учености, он обладает
мощным и  мелодичным  голосом и даром яростного красноречия, ему предложили
стать  проповедником.  Ибо  еще  святому  Доминику,  основателю ордена, папа
римский  Гонорий III повелел проповедью обращать еретиков в истинную веру, и
с  тех пор  доминиканцы  славились  как  миссионеры и проповедники. Однажды
Бласко послали в его родной университет Алькала де Энарес. К тому времени он
уже пользовался достаточной известностью, и послушать его пришел весь город.
Со   всей   убедительностью  он  доказывал  многочисленной  пастве  важность
сохранения  чистоты  веры  и  необходимость  полного  истребления  еретиков.
Громоподобным  голосом требовал  он  от мирян, если они помнят о бессмертии
души и страшатся суровости Святой палаты, доносить о том, что может привести
к  греху  или  преступной  ереси. Каждому из присутствующих он вменял в долг
показывать  на ближнего  своего,  сыну - на отца, жене - на мужа, и никакие
родственные  или иные связи не могли освободить истинного католика от борьбы
со  злом,  представляющим  собой  опасность  для  государства и оскорбляющим
церковь.  После  проповеди  в  местное отделение  Святой  палаты посыпались
многочисленные доносы, в результате которых трех новых христиан, сознавшихся
в  том,  что  они  срезали жир с мяса и меняли постельное белье по субботам,
сожгли на площади, несколько десятков раскаявшихся приговорили к длительным
срокам заключения с конфискацией имущества в пользу церкви, а многих других
изгнали из города или оштрафовали на крупные суммы.
     Неистовость  фра  Бласко де Валеро произвела столь глубокое впечатление
на  ректора  университета,  что  в  скором  времени  его избрали профессором
теологии. Бласко отказывался, говоря, что недостоин столь высокого поста, но
руководство  ордена  приказало ему  согласиться,  и  он  подчинился.  Новые
обязанности  он  выполнял  с обычной для себя добросовестностью, и, хотя для
лекций ему  предоставили  самую  большую аудиторию, места для всех желающих
послушать  его все  равно  не хватало.  Репутация Бласко де Валеро росла с
каждым днем, и в тридцать семь лет его назначили инквизитором Святой палаты
в Валенсии.
     Этот  пост  он  принял  без  колебаний.  В  процветающий  морской порт
регулярно  заходили  суда  из  Англии, Франции, Нидерландов. Среди их команд
было  немало  протестантов,  частенько пытавшихся тайком провезти в Испанию
запрещенные  книги,  такие,  как  Библия  на испанском языке или еретические
сочинения  Эразма  Роттердамского.  Кроме того, в Валенсии и ее окрестностях
жило  много  морисков, крещеных  арабов.  В  силу обстоятельств они приняли
христианство,  но все знали, что мориски лишь прикрывались истинной верой, а
на  самом  деле  жили по законам Аллаха.  Они не ели свинину,  ходили дома в
запрещенных одеждах и отказывались употреблять в пищу мясо животных, умерших
естественной  смертью. Инквизиции,  поддерживаемой королевской властью, уже
удалось  раздавить  иудаизм,  и,  хотя на  новых христиан еще подозрительно
косились,  Святая палата все реже и реже находила повод для привлечения их к
суду.  С  морисками  дело  обстояло  иначе.  В отличие от испанцев, слишком
ленивых,  привыкших  сорить  деньгами  и  чересчур  гордых, чтобы заниматься
повседневными  делами, мориски отличались трудолюбием, сосредоточили в своих
руках  не только сельское хозяйство, но и торговлю, и становились все богаче
и  богаче.  К тому же, их женщины рожали много детей. И государственные мужи
стали  высказывать  опасения,  как  бы все  богатства страны не оказались в
руках  морисков,  а  их число не превзошло бы местное население. А потом они
захватили  бы  власть, превратив испанцев в безропотных слуг. Недопустимость
такого  исхода   требовала   принятия  решительных   мер.  В частности,
предлагалось  передать морисков  в  руки Святой палаты за их всем известные
еретические  воззрения и  сжечь  на кострах наиболее закоренелых язычников,
чтобы  остальные  и  не помышляли о господстве над Испанией. Рассматривалась
также  возможность  высылки морисков из страны. Однако государство не хотело
увеличивать  мощь  арабов по ту сторону Гибралтарского пролива, переправив к
ним  сотни  тысяч  трудолюбивых  людей,  и  склонялось к тому, чтобы вывезти
морисков в открытое море и затопить корабли.
     Эта  проблема  волновала  и  фра  Бласко де Валеро. В одной из наиболее
известных лекций, прочитанных в университете Алькала де Энарес, он предложил
отправить  морисков на Ньюфаундленд, предварительно кастрировав всех мужчин,
чтобы  они  умерли там естественной смертью. Возможно, благодаря этой лекции
он  и  получил пост  инквизитора  в  таком  важном  для Испании городе, как
Валенсия.
     Фра  Бласко  де  Валеро  приступил  к  исполнению своих обязанностей с
уверенностью,  подкрепленной  горячей  молитвой,  ибо  перед ним открывалась
возможность  совершить великий  подвиг во славу всевышнего и Святой палаты,
понимая,  что  ему  придется  столкнуться  с серьезными трудностями. Мориски
являлись  вассалами местной знати, платя дань деньгами и людьми, и их защита
отвечала  интересам  дворянства. Но фра не тушевался перед титулами и твердо
решил, что  никому  не  позволит  вмешиваться в  его дела.  И вот, спустя
несколько  месяцев  пребывания в Валенсии, ему доложили, что влиятельнейший
дон  Эрнандо  де  Бельмонте,  герцог  Терранова, воспрепятствовал аресту его
богатых вассалов, которые, вопреки закону, носили арабские одежды и купались
в  ваннах.  Он арестовал  герцога,  оштрафовал  его на две тысячи дукатов и
приговорил  к  пожизненной  ссылке в далекий монастырь. Этот удар обезоружил
самых  решительных  противников  инквизитора.  Однако, когда стало ясно, что
Бласко де  Валеро  взялся  за полное уничтожение еретиков, запротестовали
даже городские власти. Они заявили, что благосостояние провинции зиждется на
труде  морисков  и,  если  он  будет  следовать прежним курсом, все придет в
упадок. Но инквизитор выбранил их, пригрозил отлучением от церкви и заставил
смириться  и  принести извинения.  Кострами  и конфискациями имущества он в
кратчайшие  сроки  раздавил  морисков  и  втоптал  их  в  грязь.  Его шпионы
проникали  повсюду, и плохо приходилось тому испанцу, мирянину или духовному
лицу, на  кого  падала  тень подозрения.  А в  проповедях  он  продолжал
напоминать  жителям  Валенсии  об  их  обязанностях сообщать о всяком, кто в
шутку  или  со злости, по незнанию или от беззаботности оскорбил алтарь или
престол. И страх, как осенний туман, поглотил город.
     Но  инквизитор ни на секунду не забывал о справедливости, и назначенное
наказание   всегда   соответствовало   тяжести  совершенного  преступления.
Например,    как    теолог    он    утверждал,  что   прелюбодеяние   между
неженатыми - смертный  грех. Как  инквизитора его  интересовали лишь те, кто
отказывался  признать  подобную  связь смертным  грехом. За это он назначал
виновным  по  сотне  ударов  плетью. С другой стороны, за утверждение, также
еретическое,  что  в  глазах  бога  создание  семьи  ничуть  не  хуже  обета
безбрачия,  он наказывал  лишь  штрафом.  И  как  не упомянуть о милосердии
инквизитора. Не смерти еретика желал он, но спасения его бессмертной души. В
одном  случае  арестованный  англичанин, капитан торгового судна, сознался в
том,  что  принадлежит к реформистской вере. Корабль и груз конфисковали, а
его самого пытали до тех пор,  пока он не согласился вернуться в лоно святой
церкви.  Инквизитор,  узнав  об  этом, так  обрадовался,  что не  мог дать
англичанину  больше  десяти  лет  каторги с последующим пожизненным тюремным
заключением. И список его благодеяний можно было продолжить.  Когда кающийся
грешник  умер, получив двести плетей, инквизитор повелел, чтобы за один раз
не  назначали  больше  ста  ударов. Если пытке подлежала беременная женщина,
он  откладывал допрос до рождения ребенка. А как он следил за тем, чтобы в
результате  пытки  обвиняемый не становился калекой!  Если несчастный случай
все-таки происходил, никто не скорбел об этом больше, чем сам инквизитор. За
десять лет  фра  Бласко провел тридцать семь autos da fe, в которых понесли
наказание более шестисот человек, в том числе семьдесят сожгли. Последнее из
них  проводилось  в  честь  принца  Филиппа,  сына короля. Идеальный порядок
церемонии  доставил  инфанту  такое  наслаждение,  что он подарил фра Бласко
двести дукатов и послал письмо, в котором благодарил за великолепное зрелище
и  призывал продолжать служить богу во славу Святой палаты  и для укрепления
государства.   Усердие  и   благочестие  инквизитора, очевидно,  произвели
глубокое впечатление на принца, и после смерти Филиппа Второго он, взойдя на
трон,  сразу  назначил Бласко де  Валеро  епископом  Сеговии.  Тот  принял
королевскую  милость,  лишь  проведя всю ночь на коленях перед спасителем, и
покинул  Валенсию,  сопровождаемый  горестным  плачем  больших и малых.  Его
набожность, аскетизм и безупречная честность вызвали всеобщее уважение. Свое
довольно  значительное жалование инквизитора он без остатка раздавал бедным.
Конфискация   имущества   осужденных   еретиков   и  штрафы,  налагаемые  на
раскаявшихся  грешников,  приносили  большие суммы в казну Святой палаты. Из
этих  денег  оплачивались текущие расходы,  но частенько инквизиторы кое-что
присваивали себе. Даже святой Торквемода накопил огромное состояние, которое
потратил  на  строительство  монастыря святого  Фомы  Аквинского  в Авиле и
расширение  монастыря Святого Креста в Сеговии. Но Бласко де Валеро не пошел
по этому пути и покинул Валенсию таким же бедным, каким приехал туда. Он  не
носил  ничего, кроме  скромной одежды, предписываемой уставом ордена, не ел
мяса и регулярно бичевал себя, иногда с такой силой, что брызги крови летели
на  стены. Его почитали святым, и, когда ему приходилось менять сутану, люди
платили его слугам немалые деньги,  чтобы получить клочок старой, изношенной
до  дыр,  и  носили  его  на груди как амулет против черной и ветряной оспы.
Перед  отъездом  фра  Бласко  лучшие люди Валенсии пришли к нему с необычной
просьбой.  Они хотели получить согласие на похороны его тела, после того как
создатель  призовет его к себе, в городе, которому он отдал столько сил. Они
не  сомневались,  что  папа  римский  причислит фра Бласко к лику святых. Но
епископ  сурово  прервал  их  и  отказался  продолжать разговор на эту тему.
Огромная толпа провожала Бласко де Валеро далеко за городские ворота, и мало
у  кого  остались сухими глаза, когда маленькая фигурка инквизитора скрылась
за поворотом дороги.

5
     Теперь  необходимо  познакомиться более обстоятельно еще с одним сыном
дона  Хуана  де Валеро. Второй сын, Мануэль, родившийся через три года после
Бласко,  уступал  последнему  и  по уму, и по трудолюбию и ставил физическое
развитие выше духовного. Он вырос в красивого крупного мужчину, с непомерным
самомнением,   решительного,   смелого и  честолюбивого.  Был он  отличным
охотником  и  славился умением  объездить  любую лошадь. С раннего возраста
Мануэль  не  пропускал ни единой корриды, а в шестнадцать лет впервые выехал
на  арену  и  к  восторгу зрителей одним ударом убил быка. Он избрал карьеру
солдата, так как в Испании тех времен успеха можно было достичь, лишь связав
судьбу с  церковью  или  с армией. Несмотря на бедность, дон Хуан де Валеро
пользовался   большим  уважением  в  Кастель  Родригесе.  Местный  дворянин,
приходящийся дальним    родственником    герцогу   Альба,   дал   Мануэлю
рекомендательное  письмо,  и  тот отправился искать свое счастье. Он выбрал,
пожалуй,  не слишком удачный момент, ибо в этот период герцог, отлученный от
двора,  уединился   в  замке Уседа. Старик благосклонно  принял  юношу,
обратившегося  к  нему за помощью, когда он сам был в опале. А вскоре король
Филипп Второй простил  герцога  и повелел ему возглавить испанскую армию в
войне  с Португалией. Тот взял Мануэля с собой. Герцог победил дона Антонио,
короля Португалии, и изгнал его из страны. Заняв Лиссабон, он отдал город на
разграбление  солдатам.  Мануэль  храбро  сражался, а потом захватил богатую
добычу.   После   португальской   кампании   старый   герцог   дал   Мануэлю
рекомендательные  письма  к полководцам, воевавшим некогда под его началом в
Нидерландах, а теперь служившим под командованием Александра Фарнезе.
     Двадцать  лет  Мануэль  боролся  с  еретиками, чтобы вернуть испанскому
корол