го все силы.

20

     Всю  ночь в  городе  царило  веселье. В тавернах не успевали наполнять
кружки и  рога  для  вина.  Никто  не сомневался, что чудо совершил святой
епископ,  и  всех тронула его скромность, проявившаяся в том, что он излечил
девушку  не  сам, а посредством брата, пекаря. Его пример показал всем, что
только смирением можно добиться божественного расположения. Многие клялись,
что видели, как он шел по воздуху, в двух футах от земли, как говорили одни,
или в четырех, как утверждали другие.

21

     Когда  горожане  вслед за епископом покинули собор, Мартин, сжавшийся в
комок в надежде, что никто не обратит на него внимания, остался в соборе. Он
ждал,  чтобы уйти незамеченным, но чувствовал, что ему надо спешить, так как
в  связи  с происшедшим возрастет число покупателей, а он оставил пекарню на
двух  учеников и  опасался,  что они не смогут всех обслужить. Он не только
выпекал  хлеб, но  и  жарил  мясо для тех, кто не мог сделать этого дома. И
многие из горожан могли подумать о том, чтобы отпраздновать свершение чуда.
Решившись  наконец  выйти  на  улицу,  Мартин  заметил лежащий на мраморных
плитах костыль Каталины, поднял его,  так как не любил беспорядка, и унес с
собой.
     Протоиерей,  вернувшись  домой  и сев за обеденный стол, вспомнил, что
костыль остался в соборе, и подумал, что такую реликвию не стоит упускать из
виду.  Он  сразу  послал  слугу  за  костылем и очень расстроился, когда тот
вернулся с пустыми руками. После обеда он распорядился, чтобы костыль нашли.
На  следующий  день  протоиерею  доложили,  что костыль стоит в углу пекарни
Мартина.  Он вновь послал слугу, Мартин отдал костыль и протоиерей убрал его
в шкаф, еще не решив, что с ним делать дальше.
     Донья  Беатрис,  прослышав о свершившемся чуде, направила к Марии Перес
двух монахинь, велев подарить девушке золотую цепочку, если та действительно
излечилась, попросив взамен костыль, который аббатиса намеревалась поместить
в  приделе  святой  девы,  и осталась весьма недовольной, когда, вернувшись,
монахини доложили, что ни Каталина, ни ее мать и дядя понятия не имеют, куда
подевался  сей предмет.  Однако  аббатиса  твердо  решила  добыть его и, не
доверяя  монахиням  в столь деликатном деле,  пригласила к себе управляющего
своими поместьями  и приказала ему выяснить, кто завладел костылем, а затем
от  ее имени  потребовать  вернуть святую реликвию кармелитскому монастырю.
Спустя  два  или  три дня  управляющий  сообщил  аббатисе,  что  костыль у
протоиерея, но тот не желает с ним расставаться.
     Донья   Беатрис  очень  рассердилась  и  высказала  управляющему  много
нелицеприятных слов, а потом написала протоиерею вежливое письмо, в котором
попросила  отдать  костыль,  чтобы  она  могла поместить  его в церкви, на
ступенях  которой  святая  дева  явилась  Каталине . Она сказала, что трудно
найти  лучшее  место  для  реликвии,  которую  следует сохранить в назидание
будущим  поколениям.  Протоиерей  прислал не менее вежливый ответ, в котором
сообщал,  что, несмотря на искреннее желание выполнить волю аббатисы, он не
может  пойти  ей  навстречу.  Далее  протоиерей  резонно заметил,  что после
совершения чуда костыль остался в соборе. И этим, по его мнению, господь бог
сам   определил   место  нахождения  святой  реликвии. После  первых  писем
последовали и другие, уже не такие вежливые.  Аббатиса становилась все более
категоричной,  а  протоиерей  -  упрямым.  Конфликт разгорался, и сторонники
враждующих  сторон  обменивались  нелестными  эпитетами, которыми награждали
друг  друга  их  преподобия. В частности, аббатиса назвала протоиерея наглым
ослом, снедаемым сладострастием. Тот не остался в долгу, заметив со вздохом,
что поведение этой старой карги порочит всю католическую веру.
     Наконец,  донья  Беатрис  решила, что  бывает  предел  и христианскому
терпению, и дала волю праведному гневу. Она вновь послала за управляющим. На
этот  раз донья Беатрис в ультимативной форме потребовала вернуть костыль, в
противном  случае  угрожая лишить протоиерея поддержки ее брата,  герцога, в
одном  сложном судебном  процессе. Кроме того, она просила передать, что не
может  больше  оставлять без внимания скандальные слухи о связи протоиерея с
некоей женщиной  и  будет  вынуждена  передать  имеющиеся в ее распоряжении
сведения  епископу  провинции. На этот раз удар попал в цель. Протоиерей по
протекции  герцога получил должность каноника в кафедральном соборе Севильи,
но  церковный  капитул возбудил  судебное  дело,  требуя  его отставки  на
основании  того, что он жил в другом городе.  Протоиерей не хотел терять это
доходное  место.  Закон,  однако,  был против него, и на благополучный исход
процесса   протоиерей мог   рассчитывать   лишь   в  случае  вмешательства
могущественного  герцога.  Опять  же епископ провинции придерживался строгих
моральных  взглядов  и мог  серьезно воспринять обвинения аббатисы. Короче,
протоиерей  понял, что проиграл, и передал управляющему злосчастный костыль.
Чтобы  как-то скрасить свое поражение, он послал аббатисе письмо, в котором,
выразив  глубокое  уважение к ее добродетели, сообщил, что тщательно обдумал
ее   предложение   и   пришел  к  выводу,  что костыль  должен  храниться в
кармелитской церкви.
     Аббатиса  украсила костыль серебром и выставила в часовне святой девы в
назидание верующим.

22

     В замешательстве, вызванном толпой, устремившейся за епископом, Доминго
увел  сестру  и  племянницу  домой. Мария хотела уложить Каталину в постель,
дать  ей  слабительное и  послать  за цирюльником,  чтобы  пустить девушке
кровь, но та не хотела об этом и слышать и ради забавы бегала вверх-вниз по
лестнице.  Приходили  соседи,  чтобы  поздравить  ее  и  еще раз восхититься
свершившимся  чудом.  Снова  и снова  Каталина  рассказывала, как выглядела
святая дева и что она говорила. Во второй половине дня Каталину пригласили в
один  из  дворцов,  и  благородные дамы млели от восторга, прося ее пройтись
взад-вперед,  будто никогда не видели шагающего человека. Она получила массу
подарков:  носовые  платки,  шелковые  шарфы,  чулки и даже платья,  пусть и
слегка поношенные, а также золотую цепочку, серьги с драгоценными камнями и
браслет.  У  Каталины  никогда не  было  и  сотой  доли такого великолепия.
Наконец,  предупредив, что она не должна задирать нос из-за того, что святая
дева излечила ее, и знать свое место, Каталину отпустили домой.
     Спустилась  ночь. Мария, Доминго  и Каталина поужинали. Мать и дочь в
сотый  раз обговаривали подробности незабываемого события. Доминго предложил
им  пойти  спать,  но  Каталина ответила, что слишком возбуждена и не сможет
заснуть.  Тогда,  чтобы  успокоить  девушку,  он начал читать пьесу, которую
недавно закончил. Каталина слушала вполуха, но Доминго, захваченный мелодией
своей поэзии, ничего не замечал. Неожиданно она вскочила из-за стола.
     - Это он, - воскликнула Каталина. С улицы донеслись звуки гитары.
     - Кто  он? - сурово  спросил  Доминго,  ибо авторы  не любят, когда их
прерывают на полуслове во время чтения собственного произведения.
     - Диего. Мама, можно мне пойти к решетке?
     - Я думала, в тебе есть хоть капля гордости, - ответила Мария.
     Решетка,  о  которой  шла речь, закрывала окно, выходящее на улицу, не
столько  от  воров,  сколько от пылких влюбленных. Будучи хорошо воспитанной
девушкой,  Каталина  знала, что мужчины похотливы, а девственность - главная
добродетель  незамужней  женщины.  Поэтому  она даже не думала о том,  чтобы
пустить  возлюбленного в  дом,  но,  по  обычаю,  девушка  могла по вечерам
подходить  к  зарешеченному окну и говорить с ним о тех загадочных пустяках,
что занимают умы и сердца влюбленных.
     - Он оставил тебя,  когда  с  тобой  случилось несчастье, - продолжала
Мария, - а как только  ты стала знаменитостью и о тебе заговорил весь город,
сразу прибежал, поджав хвост.
     - О, мама, ты плохо знаешь мужчин, - улыбнулась Каталина. - Они слабы и
непостоянны.  Я не представляю, что бы произошло, принимай мы всерьез каждую
их  глупость.  Вполне  естественно,  что он не хотел жениться на калеке. Его
отец и мать нашли ему достойную пару.  Но он сто раз говорил, что любит меня
больше жизни.
     - Пусть она идет, - вмешался  Доминго.  -  Она  любит  его, и этим все
сказано. Мне кажется, он ничем не хуже других юношей этого распутного века.
     Пожав плечами, Мария встала, взяла высокую свечу и взглянула на брата.
     - Пойдем на кухню, Доминго. Я хочу дослушать твою пьесу.
     - Нет, - возразил тот, - у меня пропало настроение. Ты, Мария, хорошая
женщина, но не можешь отличить пентаметра от коровьего хвоста. Я могу читать
свои  пьесы  только  перед  такой  аудиторией, которая хорошо разбирается в
поэтических ценностях.
     Они  пошли  спать,  а  Каталина  подбежала к окну, и ее сердце радостно
забилось, когда в ночной тьме она разглядела знакомую фигуру.
     - Диего.
     - Каталина.
     И вот,  наконец, пришла пора  представить читателю нашего героя. Его
отец,  портной,  обшивал  всю знать Кастель Родригеса, и с детских лет Диего
учился владеть иглой, кроить штаны и подгонять по фигуре камзол. Он вырос в
высокого  юношу  с  прямыми ногами, тонкой талией и широкими плечами. А если
прибавить  к  этому  пышную  шевелюру, загорелое лицо,  на котором сверкали
смелые черные глаза, чувственный  рот  и  прямой  нос,  то  не  покажется
удивительным, что   для  Каталины  он  был  эталоном красоты.  Наделенный
вольнолюбивой  душой,  он изнывал от тоски, час за часом под бдительным оком
отца  сшивая  шелк, бархат и парчу для более удачливых людей, чем он сам. Он
полагал,  что  рожден для более достойных дел, и в своих мечтах сыграл много
прекрасных  ролей на сцене жизни. Он влюбился. Родители пришли в ужас, когда
он  объявил,  что  станет  солдатом в Нидерландах или уедет искать счастья в
Америку,  если ему  не  позволят  жениться на Каталине Перес. Все состояние
Каталины  составлял   лишь  дом,  который  она унаследовала бы после смерти
матери,  но  родители  Диего  схитрили и  не  стали  спорить. Ему было лишь
восемнадцать  лет,  и  они надеялись, что влюбленность юноши угаснет сама по
себе и тогда он найдет себе достойную пару.  А пока они резонно заявили, что
негоже заводить  семью, не закончив обучения ремеслу, и обещали вернуться к
этому  вопросу, когда Диего станет самостоятельным портным. Не возражали они
и против того, чтобы вечер за вечером он ходил под окно Каталины и развлекал
ее  серенадами.  Несчастье,  случившееся  с  Каталиной,  они  восприняли как
подарок  судьбы. Диего был вне себя от горя, но и ему пришлось признать, что
он не может позволить себе жениться на калеке. А вскоре мать сообщила Диего,
что  дочь  процветающего  галантерейщика питает к нему нежные чувства, и он
начал  за  ней ухаживать. Отцы молодых людей встретились и решили, что такой
союз  выгоден  им обоим. Оставалось лишь договориться о приданом, но портной
хотел  получить  побольше,  а  галантерейщик - дать  поменьше, и  выработка
окончательных условий потребовала длительных переговоров.
     Они  все  еще не закончились, когда Диего появился под окном исцеленной
Каталины.  Несмотря на молодость, он уже твердо знал, что мужчина никогда не
должен извиняться, так же, как и Каталина понимала, что упреки ни к чему не
приведут.   Какими  бы ужасными  ни  были  его  проступки,  мужчина  только
раздражается,  когда  о них говорят ему в лицо. Умная женщина удовлетворится
тем,  что  они будут тяготить совесть мужчины, если она у него есть, а если
нет,  то  обвинения  тем  более  бесполезны.  Поэтому, не теряя времени, они
сразу перешли к делу.
     - Сердце моей души, - сказал Диего. - Я обожаю тебя.
     - Моя любовь, моя драгоценная любовь, - ответила Каталина.
     Не  будем повторять  их  сладостные,  нежные  глупости. Во все времена
влюбленные  говорили  друг  другу одно и то же. Диего не мог пожаловаться на
отсутствие  красноречия.  И  скоро Каталина почувствовала, что долгие недели
страданий  стоят  мига блаженства. Темнота почти полностью скрывала девушку,
но звук ее мелодичного голоса и серебристый смех разжигали кровь Диего.
     - Будь  проклята разделяющая  нас решетка. Ну почему я не могу обнять
тебя и покрыть твое лицо поцелуями, чтобы наши сердца бились рядом?
     Каталина  прекрасно понимала, к чему это может привести, и эта мысль не
вызвала  у  нее  ни  малейшего неудовольствия. Она знала, что помыслы мужчин
устремлены  к  наслаждениям,  и  ее  пронизала дрожь гордости и одновременно
сладко защемило сердце от сознания того,  что Диего так страстно желает ее.
У нее даже перехватило дыхание.
     - О,  любимый  мой,  почему ты хочешь от меня того, что я не могу дать
тебе? Если ты любишь меня, то зачем же стремишься к тому, чтобы я согрешила,
да и в любом случае эти железные прутья являются непреодолимой преградой.
     - Дай мне тогда твою руку.
     Окно,  у  которого  она  сидела, находилось довольно высоко, и Каталине
пришлось  опуститься  на  колени, чтобы выполнить его просьбу. Она просунула
руку  сквозь  решетку, и  Диего  прижался  к ней жадными губами. У нее были
маленькие  руки, с тонкими пальцами, руки благородной дамы. Она гладила лицо
Диего и краснела и смеялась, когда ее кулачок оказался у него во рту.
     - Бесстыдник, - сказала она. - Что ты сделаешь еще? - она убрала руку.
 - Веди себя прилично, и давай поговорим о наших делах.
     - Как  можно говорить о делах, когда ты сводишь меня с ума? Женщина, с
таким же успехом ты могла бы просить реку течь в гору.
     - Тогда  тебе  лучше уйти. Уже поздно, и я устала. Дочь галантерейщика
наверняка тебя ждет. Нельзя же оставить ее без внимания.
     - Клара? - вскричал Диего. - Да на что она мне? Она горбата, косоглаза,
а волосы у нее, как у шелудивой собаки.
     - Лжец, - рассмеялась  Каталина. - Действительно, на ее лице остались
оспинки и зубы у нее слегка желтоваты, а одного нет совсем, но, в общем, она
не  так  уж  страшна, и у нее добрый характер. Я не виню твоего отца, что он
нашел тебе такую жену.
     - Мой отец может катиться...
     Для  соблюдения приличий мы не будем повторять слова Диего, предоставив
право  закончить  фразу  читательскому воображению.  Но Каталина привыкла к
прямому  языку тех  времен  и даже  не  покраснела.  Наоборот, пылкость ее
возлюбленного вызвала у девушки довольную улыбку.
     - Сегодня  утром я  был в соборе, - продолжал Диего, - и когда увидел
тебя,  во всей красе стоящую перед алтарем, будто меч вонзился в мое сердце,
и я понял, что все отцы мира не смогут разлучить нас.
     - А  я  никого  не  видела.  Я не понимала, где нахожусь и что со мной
происходит. А потом миллион иголок вонзились в мою ногу, и от боли я чуть не
потеряла  сознание  и  пришла  в себя только в объятиях мамы. Она смеялась и
плакала, и я тоже разрыдалась.
     - Ты  бежала  и бежала, а мы кричали от радости. Ты мчалась, как лань,
убегающая  от  охотника,  как лесная нимфа, услышавшая приближающиеся голоса
людей, как... - Тут воображение изменило Диего, и он закончил фразу довольно
банальным  сравнением: -  Ты  бежала, как небесный ангел. И была прекраснее
зари.
     Каталина слушала бы его до утра, но за спиной раздался голос Марии:
     - Иди спать, дитя.  Ты же не хочешь,  чтобы  соседи сплетничали о тебе,
и вообще, уже поздно.
     - Спокойной ночи, любимый.
     - Спокойной ночи, свет моих глаз.
     Надо же так случиться, что отец Диего и галантерейщик в эти дни спорили
о  куске  пустующей  земли,  который  портной  хотел  получить в приданое, а
галантерейщик  -  оставить  за собой. Вероятно, за кружкой пива они могли бы
найти компромиссное решение, но, к удивлению галантерейщика, портной уперся,
как  баран. Произошел крупный разговор, закончившийся скандалом, и почтенные
отцы  разошлись в разные стороны. Портной, тем не менее, имел веские причины
для  столь  странного, на взгляд галантерейщика, поведения. Во-первых, чудо
прославило  Каталину  и  могло благотворно отразиться на количестве заказов,
выйди она   замуж   за   Диего.  Во-вторых,  Каталина  сама  была  опытной
вышивальщицей. И  в-третьих,  что,  возможно, и  стало  решающим, начались
разговоры,   что  благородные  дамы  города,  очарованные  ее  скромностью и
хорошими  манерами,  решили  собрать  девушке  достойное  приданое. И теперь
портной  смотрел  на  Каталину как на желанную партию. Диего она принесла бы
счастье,  а  ему  -  новых  клиентов.  Так  исчезло  последнее препятствие,
преграждавшее влюбленным путь к счастью.

23

     В то  время,  как  Каталина и Диего мирно беседовали, разделенные лишь
железной  решеткой, аббатиса строила планы, не в малой степени касающиеся их
будущего.
     Донья  Беатрис  всегда  скрупулезно  выполняла религиозные обязанности.
Монастырь  в  Кастель  Родригесе  стал гордостью ордена, монахини отличались
безупречным  поведением, пышность церковных служб привлекала сотни верующих,
а  каждый  нуждающийся,  обратившийся  за  помощью,  находил,  как  минимум,
сочувствие.  Но,  несмотря  на набожность и благочестивость, аббатиса питала
лютую  ненависть  к  некоей монахине из Авилы, Терезе де Сепеда. Когда донья
Беатрис  была  послушницей, эта монахиня, в монашестве мать Тереза, наделала
немало шума, неоднократно заявляя, что ей являлись Иисус Христос, пресвятая
богородица  и  прочие  небожители, не говоря о том, что она выгнала дьявола,
явившегося  к ней в келью, брызнув в него святой водой. Наконец, недовольная
мягкостью  устава  кармелитского  ордена,  она ушла из монастыря и основала
новый  орден,  с более суровыми правилами. Остальные монахини расценили этот
поступок   как  оскорбление   и   приложили   все  силы,  чтобы  уничтожить
нежелательного  конкурента.   Но   Тереза   де  Сепеда  оказалась  женщиной
энергичной,  решительной  и  смелой  и, подавляя непрекращающуюся оппозицию,
открывала монастыри босоногих кармелиток по всей Испании. Название ее ордена
определялось тем, что вместо крепких кожаных башмаков монахини матери Терезы
носили сандалии  с  подошвами,  сплетенными  из  веревки.  И  к  моменту ее
смерти,  случившейся  за  несколько  лет до описываемых событий, орден босых
кармелиток  по своему влиянию сравнялся, а где-то и превзошел старый орден.
Самого упорного  противника  мать  Тереза  встретила  в лице доньи Беатрис.
Аббатиса не терпела даже разговоров о длительных умерщвлениях плоти, которым
подвергали  себя  босоногие  кармелитки,  и  о посещавших их видениях. Какое
право  имела  эта  снедаемая гордыней, высокомерная и хитрая женщина, к тому
же  низкого  происхождения, ставить себя выше других. Наконец, она настолько
обнаглела,  что обратилась к епископу провинции с просьбой открыть монастырь
в Кастель Родригесе. К тому времени она уже приобрела влиятельных друзей как
при  дворе,  так  и среди духовенства, и донье Беатрис пришлось использовать
все  свое  влияние,  чтобы остановить соперницу. Чаша весов в этой отчаянной
борьбе все еще колебалась, когда мать Тереза умерла.
     И,  помолившись за ее грешную душу, донья Беатрис облегченно вздохнула.
Она не сомневалась, что с уходом этой беспокойной женщины созданный ею орден
придет в  упадок  и  монахини вернутся в кармелитские монастыри. Но она не
представляла,  какую  глубокую память оставила мать Тереза в своих духовных
дочерях.  Очень  скоро по всей Испании пошли слухи о чудесах, совершенных ею
при жизни и после смерти. Когда мать Тереза отошла в мир иной, ее келью, как
рассказывали  очевидцы,  наполнил  нежный  запах, а девять месяцев спустя ее
тело  выкопали из  могилы, и оказалось, что оно совершенно не изменилось, а
тем  же  нежным  запахом  благоухал  уже весь монастырь. Больные исцелялись,
прикоснувшись  к ее останкам. Многие уже говорили о том, что пора причислить
ее  к  лику блаженных, и донья Беатрис, наконец, поняла, что рано или поздно
мать Тереза станет святой.