звищу Еж. Сегодня в  три  часа
он тебя ждет в своем черном "мерседесе" с затемненными стеклами возле...
- Он назвал один из главных универмагов Москвы. - У него там дело. Но он
тебе уделит полчаса.
   И вот я к трем часам являюсь к этому универмагу и,  сильно  волнуясь,
приглядываюсь к машинам. В самом деле, ровно в три подъехал черный "мер-
седес" с затемненными стеклами. Остановился. Я подошел к нему. Не  реша-
юсь постучать в окно, но дверца сама открылась, и я услышал:
   - Поэт?
   - Да.
   - Садись.
   Я сел рядом с хозяином на переднее сиденье. Это был модно одетый,  на
вид тридцатипятилетний человек. Волосы на хорошо  остриженной  голове  в
самом деле торчали ежиком.
   - Джазист мне сказал, - объяснил он свое появление, - что ты поэт, не
работающий на государство. Уважаю. Рассказывай все, как было, ничего  не
скрывая.
   И я стал ему все рассказывать, как было, хотя, конечно, о романтичес-
кой предшественнице этой Джульетты не стал ничего говорить. И  вдруг  во
время рассказа вижу, что голова его упала на грудь, глаза закрыты  и  он
даже слегка посапывает. Я остановился. Думаю: кому я это  все  рассказы-
ваю? Он, видно, колотый, а теперь уснул.
   - Говори, говори, я все слышу, - вдруг произнес он не открывая глаз.
   Я вспомнил ночные слова Джульетты. Мистика параллелей преследует меня
всю жизнь, подумал я, и продолжил свой рассказ. И вдруг - чудо! Оказыва-
ется, он действительно все слышал и, как ястреб, стал выклевывать точные
вопросы.
   - Она у тебя один раз ночевала? - спросил он, позевывая.
   - Да, только один раз.
   - Понятно, - сказал он уверенно, - ни одна телка  не  оставит  деньги
мужику, с которым только раз переспала.
   Я продолжал рассказ.
   - А у тебя богатая квартира? - спросил он у меня через минуту.
   - Какое там богатство! - ответил я. - Разбитая машинка да книги.  Ни-
какой современной аппаратуры. Я ее презираю.
   - Или она тебя презирает? - вдруг жестко уточнил он.
   - Мы друг друга презираем, - сказал я примирительно.
   - Вот так будет лучше, - согласился он. - Значит, она  не  наводчица.
Но что ей надо?
   Я продолжал говорить. Его голова опять упала на грудь.
   - Нет, - сказал он через несколько минут, поднимая голову. -  Ты  мне
что-то недоговариваешь. Ты что, ей в любви признался, что ли?
   - Да, так получается, - согласился я, чтобы не вовлекать его в мисти-
ку профилей.
   - Тогда все ясно, - сказал он. - Проститутки любят завести мужика для
души.
   Ты должен был всколыхнуться, когда она у тебя денег не взяла  за  но-
чевку. Она уже настроилась, что ты будешь ее ласковым  лохом,  а  потом,
когда поняла, что ты не хочешь с ней встречаться, решила тебе отомстить.
Мужику, который тебе звонил, передай этот телефон.
   Он продиктовал мне телефон.
   - Запомнил?
   - Конечно, еще бы не запомнить! Это твой телефон? -  спросил  я,  что
показалось ему крайне наивным.
   - Ты в самом деле лох, - рассмеялся он. - Мой телефон через два теле-
фона после этого. Но по этому телефону его свяжут со мной, и я скажу ему
пару слов.
   В это время кто-то забарабанил по стеклу с той стороны, где он сидел.
Он мгновенно подобрался, спружинился. Никакой вялости!  Хищная  насторо-
женность!
   Он открыл окно.
   Возле машины стоял попрошайка.
   - Дяденька, дайте денег!
   И вдруг он психанул.
   - Иди работай! - гаркнул он с такой силой, что  мальчик  отпрянул.  И
вдогон ему, не поленившись высунуться в окно, рявкнул: - Воруй!!!
   Возможно, он уточнил, что имел в виду под работой. Мы распрощались.
   В назначенный день позвонил тот бандит. Слушаю его.
   - Сейчас отдашь баксы или  поживешь  еще  неделю?  Запомни:  третьего
звонка не будет, третий звонок будет с того света.
   - Я встречался с Ежом, - сказал я нарочито спокойным голосом. - Я ему
все рассказал. Он дал телефон и повелел тебе позвонить. Записывай!
   В трубке тяжелое молчание.
   - Откуда ты знаешь Ежа? - спросил он, явно сбавляя тон.
   - Знакомы, - сказал я. - Катался в  его  "мерседесе"  с  затемненными
стеклами.
   Развлекал его историей с Джульеттой... Так записываешь телефон?
   - Не будем беспокоить Ежа, - ответил он дружелюбным голосом. -  Прос-
ти, браток! Вышла ошибочка. Видно, эта дура по пьянке  сама  не  помнит,
где оставила деньги.
   - Только не убей ее, - сказал я.
   - Кто же убивает дойную корову, - ответил он и положил трубку.
   Позже мой неутомимый джазист рассказал некоторые подробности этой ис-
тории, которые ему удалось выведать чуть ли не у самой Джульетты.
   Она целый год регулярно встречалась с крупным азербайджанским коммер-
сантом.
   И именно в ту ночь, когда я ее встретил, она доконала его своим  люб-
веобилием. После третьего пистона, когда он мирно засыпал с чувством ис-
полненного долга пожилого коммерсанта, она пыталась растормошить его для
новых утех. И тут мирный коммерсант взорвался.
   - Что, я эти пистоны в кармане держу, что ли?! - крикнул он,  как  бы
философски доказывая, что у карманов имеется ббольшая склонность к  бес-
конечности, чем у человеческого тела. После этого он  крепко  ударил  ее
несколько раз и выгнал из квартиры. Правда, дав одеться вплоть до плаща.
   Тогда-то я ее и встретил, плачущую возле троллейбусной остановки. Как
видишь, у меня она могла бы заснуть и пораньше.
   - И вот после всего этого ты мне скажи: почему некоторые шлюхи  наде-
ляются ангельским профилем?
   - Потому что мужчины, гоняясь за ангельским профилем, делают их таки-
ми, - ответил я.
   - Мне теперь не на кого молиться! - взревел он.
   - Ну почему же? - пытался я его утешить. - Ведь тот юношеский профиль
девушки остался незапятнанным. Молись ему!
   - Я теперь никому не верю, прости Господи, - отвечал  он  и  капризно
добавил:
   - А почему она одна пришла в кино на последний сеанс?
   - А кинотеатр был заполнен? - спросил я. - Ты помнишь?
   - Да, - сказал он, - я хорошо помню! Только два места возле меня были
пустыми.
   - Это лишний раз говорит о чуде, которое ты сам ощутил, - подсказал я
ему. - Девушка явно должна была прийти в кино со своим  парнем,  но  под
действием чуда она его отвергла и пришла к тебе одна.
   - Опять я виноват?! - снова взревел он.
   - Нет, - попытался я утешить его, - чудо, вероятно, сорвалось по  ка-
ким-то космическим причинам.
   - От всей этой истории, - мстительно громыхнул он, - у меня наворачи-
ваются стихи о Нефертити, обладавшей лучшим профилем древнего Египта.  С
нее все началось! И она за все ответит! Вот набросок первых строк:
   Была ли сукой Нефертити, Скажите прямо, не финтите!
   - Вот и напиши, - посоветовал я ему.
   Что-то в моем голосе ему не понравилось. Вероятно, он  ему  показался
слишком благостным, вероятно, он решил, что я так и не осознал всю  глу-
бину его внутренней трагедии.
   - Больше всего меня раздражают, - вдруг сказал он, -  так  называемые
светлые люди темного царства. Они как напудренные негры.
   Впрочем, никаких уточнений по поводу того, к  кому  именно  относятся
эти слова, не последовало. Возможно, он думал о чем-то своем.
 
   ПОСВЯЩЕНИЯ Однажды я его встретил, и он, о Боже, говорил еле  слышным
голосом.
   - Что с тобой?!!
   - Ты знаешь, - просипел он, - я женился на необыкновенной  красавице!
Она прочла мои стихи в журнале и сама меня нашла, так ей стихи  понрави-
лись.
   Представляешь, приехала ко мне из Владивостока, так ей стихи понрави-
лись! Но она почти глухая, как учитель моей юности. И все время  умоляет
меня читать ей стихи. При этом из женского кокетства она, красавица,  не
хочет пользоваться слуховым аппаратом. Мистика! Повторение истории с мо-
им учителем! Это великий знак, что я должен остановиться на ней  навсег-
да. Когда я умру, только она толково разберется в моем литературном нас-
ледии. Вот первые стихи, посвященные ей:
   Его признание навзрыд Ее внезапно отшатнуло, Потом в  слезах  к  нему
прильнула, Откинув волосы, как стыд.
 
   С улыбкой сверху Бог глядит.
   Там дуб, обугленный от страсти, Там ива, мокрая от  счастья,  Откинув
волосы, как стыд, В слезах стоит.
   Поздравим иву, мокрую от счастья! Кстати, при внешней нередко  грубой
напористости наш поэт на самом деле обладал деликатнейшей душой. Он пять
раз был женат, и каждый раз жены уходили от него, а не он от них. Он  не
мог решиться отнять у них такую драгоценность, как он. Но это была  бое-
вая хитрость его деликатности.
   Если он чувствовал, что со своей женой  больше  не  может  жить,  или
влюблялся в другую женщину, он начинал регулярно напиваться и  всю  ночь
вслух читал свои стихи, грузно похаживая по комнате.
   В конце концов полуконтуженная жена не выдерживала этого и сама  ухо-
дила, предварительно скрупулезно собрав стихи,  посвященные  ей,  иногда
прихватывая и стихи, посвященные другим женщинам.
   Я случайно оказался у него дома, когда от него уходила, кажется, чет-
вертая жена. Тогда он жил в Химках, в отдельной двухкомнатной  квартире.
Он пригласил меня, уверенный, что к моему приходу жена уйдет и мы выпьем
по поводу этого мрачного события. Но жена задерживалась, и он нервничал.
Из другой комнаты доносились голоса спорящих людей.
   - Да это же Люськины стихи, - гудел он, - куда ты их берешь! Что я ей
скажу!
   - Какая там еще Люська! - визжала в ответ жена. - У тебя от  пьянства
совсем вышибло память! Ты же при мне их написал, скотина!
   - Да это же Люськины стихи, - продолжал он гудеть, - что я ей  скажу,
если она узнает?
   - С Люськой я сама разберусь! - крикнула жена.  -  Лучше  вызови  мне
такси!
   Дело в том, что все его жены, считая его чудовищем, одновременно были
уверены в его гениальности. И каждой было важно перед тем, как  уйти  от
него в бессмертие, запастись достаточно солидным багажом стихов,  посвя-
щенных ей.
   Оставленные жены, то есть, что я говорю, ушедшие жены, вели между со-
бой бесконечные арьергардные бои по поводу тех или  иных  стихов,  якобы
самовольно присвоенных женой, которой они не причитались.
   Иногда по этому поводу они изматывали его истерическими  звонками,  и
он порой, не находя выхода из тупика, писал дополнительные стихи,  выда-
вая их за стихи периода звонящей женщины, до этого случайно затерявшиеся
в бумагах.
   После чего неблагодарная бывшая жена говорила:
   - Неряха! Как следует поройся в старых бумагах, я  уверена,  там  еще
кое-что затерялось!
   Уже в гораздо более поздний период, когда выход  книги  нашего  поэта
стал неотвратимым фактом, бывшие жены загудели, как растревоженный улей.
Они снова стали донимать его бесконечными звонками, пытаясь наново пере-
распределить посвященные им стихи, каждая, разумеется, в свою пользу.
   Отчасти в этой путанице был виноват и он сам. Дело не в том, что  ну-
мерации посвящений он путал с нумерациями жен. Кстати,  очередность  жен
он действительно иногда путал. Но над стихами он вообще никогда не  ста-
вил никаких посвящений, как, впрочем,  и  под  стихами  не  указывал  не
только дату написания, но и год.
   - Столетие и так известно, - говорил он с богатырской  неряшливостью.
- А все остальное мелочи.
   Бухгалтерия посвящений начиналась, когда он расставался  с  очередной
женой.
   Это был своеобразный дележ имущества, учитывая, что никакого  другого
имущества почти не было.
   И вот однажды при мне, когда одна из его бывших жен начала по телефо-
ну качать права по поводу каких-то стихов, он взорвался и заорал в труб-
ку:
   - Я сниму в книге все старые посвящения в пользу Глухой, если  вы  не
уйметесь!
   Но они не только не унимались, но по глупости, уповая на его рассеян-
ность, стали претендовать и на стихи, посвященные последней жене,  якобы
припоминая, что они написаны в их бытность в качестве его жены.
   Это было уже в новое, послеперестроечное время, когда стали  публико-
вать его интимно-лирические стихи, которые до этого не печатали из пури-
танских соображений.
   То, что дальше случилось, может быть следствием их наглых притязаний,
а может быть и особенностью его поэтической фантазии. Скорее всего, и то
и другое. Пусть литературоведы будущего это определят.
   Он написал целый цикл великолепных стихотворений,  посвященных  своей
последней жене, где в той или иной мере не слишком навязчиво, но опреде-
ленно указывалось на ее глухоту. На эти стихи его бывшие жены  никак  не
могли претендовать.
   Здесь мастерство и его юмор, порой мрачноватый, достигли полного  со-
вершенства. Почему-то особенной популярностью пользовались стихи "С глу-
хою женой в глуховатой стране". Стихи были  замечательны,  но  разве  мы
знаем порой парадоксальные пути к сердцу читателя? Может  быть,  некото-
рые, прочитав эти стихи, самодовольно говорили про себя:
   - Ну, у меня по крайней мере жена не глухая.
   Я еще раз говорю: стихи отличные. Но другие стихи, исключительно вир-
туозные, где он, используя строчку Пастернака, чокается с  ним,  широкая
публика не очень заметила. Он повторяет первую строчку стихов Пастернака
"Глухая пора листопада". Он прямо с этой строчки  начинает  свои  стихи,
смело внеся в нее собственную пунктуацию:
   Глухая, пора листопада, Но слышишь ли ты листопад?
   Все стихотворение  -  любовно-иронический  дуэт  с  Пастернаком,  где
скрипка сопровождает фортепьяно, порой сливаясь  с  ним  в  уморительном
экстазе, а порой, между прочим, роль смычка принимает на себя  дружеская
рапира!
   Сквозь насмешки и усмешки в стихах нового цикла было столько нежности
к предмету любви, что последняя жена явно  смирилась  с  упоминанием  ее
природного недостатка, тем более что по стихам получалось, что она имен-
но благодаря этому недостатку лучше всего на свете слышит душу поэта,  а
не шум листопада. Бог с ним, с шумом листопада! Однако  предыдущие  жены
на всякий случай притихли. Так он вышел из положения. В поэзии преодоле-
ние каждого нового барьера - лишняя (никогда  не  лишняя!)  демонстрация
свободы и мастерства!
   Последняя жена, дай Бог не сглазить, уже шесть лет живет с ним и  ни-
куда уходить не собирается. Злые языки говорят, что она  глуховата,  как
его учитель-акмеист, и этим все объясняется.
   - Если вообще этот учитель-акмеист когда-нибудь был, - добавляют  еще
более злые языки.
   Да, я забыл упомянуть, что голос вскоре к нему вернулся во всей  пер-
вобытной силе и больше никогда его не покидал.
   И вот я его встретил с его последней женой перед концертом в  консер-
ватории.
   Она действительно была интересной женщиной, но мне показалось  забав-
ным, что он с глухой женой пришел на концерт, при  этом  утверждая,  что
она из кокетства не пользуется слуховым аппаратом.
   Мы разговорились, и, к моему изумлению, оказалось, что его  жена  все
слышит.
   Кстати, звали ее Ася.
   - Что же ты говорил и писал, что она глухая! - расхохотался я. -  Она
же прекрасно все слышит!
   - Он вечно клевещет на меня, - смеясь (вот умная женщина!),  пояснила
его жена. - Ну, у меня слышалка немного ослаблена. А он, дурак, не пони-
мает, что в этом наше семейное счастье! Ничего себе глухая! Я расслышала
его из Тулы!
   - Во-первых, - загудел Юра, ничуть не смущаясь, - не забывай, что  ты
сам громогласен, почти как я. А во-вторых, посмотри на  ее  серьги!  Это
новейший слуховой аппарат, выписанный из Италии. Его  нам  подарил  один
итальянский дипломат за то, что я, ни разу не видя  Сицилию,  описал  ее
лучше всех итальянских поэтов!
   Жена его снова расхохоталась.
   - Слушайте его, - сказала она, - это серьги от моей мамы!
   - Что же, я и про Сицилию выдумал? - обиделся наш поэт.
   - Нет, насчет Сицилии правда, - серьезно подтвердила его жена. - Этот
дипломат при мне хвалил его стихи о Сицилии. Но насчет  подарков  у  них
туговато.
   Концерт прошел прекрасно. Наш поэт не поленился встать в очередь пок-
лонников, чтобы поблагодарить пианиста.
   - Я - что, жена потрясена! - прогудел он, обнимая могучими руками  не
менее могучего пианиста. Но, оказывается,  поблизости  в  очереди  стоял
один злой шутник, знавший нашего поэта.
   - Не слушайте его, - сказал он пианисту, когда поэт отошел, - у  него
жена совершенно глухая, и он об этом уже написал целый цикл стихов.
   - Как - глухая? - растерялся пианист.
   - Как тетеря! - кратко пояснил злоязычник.
   Но пианист был человеком с юмором.
   - Глухая поклонница - триумф для музыканта! - сказал он и расхохотал-
ся.
   Кроме стихов наш поэт знал огромное количество вещей, почерпнутых  из
книг и из жизни. Он любил поговорить обо всем, кроме  политики.  Он  так
объяснял свое отвращение к политике:
   - Я родился в роковом одна тысяча девятьсот тридцать седьмом году.  В
этот год Сталин, окончательно отчаявшись воспитать своего  хулиганистого
сына Васю, решил воспитать страну в целом, а через нее и Васю. Для этого
он полстраны поставил в угол, отправив в Сибирь. Кстати, на Васю это ни-
как не повлияло. Не надо никого воспитывать. Каждый  воспитывается  сам.
Политики пытаются воспитать человечество, забывая, что сами  невоспитан-
ны.
   О политике он знал так же много, как и обо всем. Просто он не любил о
ней говорить и не впускал ее в стихи. С фантастичностью его памяти могла
соперничать только фантастичность его воображения.
   - Юра знает все, но неточно, - сострил про него кто-то из друзей.
   Я должен вмешаться и поправить неточность самой остроты. Дело в  том,
что наш поэт укрупнял явления жизни как явления самой поэзии. Он  хотел,
чтобы мир был поэзией в готовом виде.
   Издатель, который двадцать лет не издавал его книгу, по каким-то  его
астрологическим выкладкам оказывался родным племянником Люцифера.  Изда-
ние книги нашего поэта означало бы для издателя верную смерть.  Что  ха-
рактерно, сам издатель не знал, что он родной племянник Люцифера, но по-
чему-то знал, что издание книги нашего поэта означает  для  него  верную
смерть. Кто же добровольно пойдет навстречу собственной смерти?
   Глубоко затаенную иронию в его словах не все замечали. Иногда даже он
сам ее не замечал.
   Однажды его крепко обсчитал один официант. Но наш поэт из гордости не
сказал ему ничего. Но потом по зрелом размышлении он пришел к неотврати-
мому выводу, что этот официант - скрытый киллер и обсчитывает  клиентов,
чтобы смазать истинный источник своих доходов. На некоторых интеллигент-
ных клиентов его логика произвела такое сильное впечатление, что они со-
вершенно перестали проверять счет официанта, и он окончательно обнаглел,
уже совсем не оставляя сомнения в том, что он скрытый киллер. По  словам
поэта, официанту удалось обдурить даже чекистов. Они  долго  следили  за
его работой и пришли к ложному психологическому выводу: официант,  кото-
рый постоянно обсчитывает клиентов, не может быть киллером. Но почему-то
может оставаться официантом. Не исключено, что наш поэт, укрупняя  явле-
ния жизни, боролся со скукой жизни.
   Даже преувеличение самой скуки есть форма борьбы со скукой.
 
   ДОБРО ПЕРВИЧНО, И ПОТОМУ РОЗА КРАСИВАЯ Кстати, вот  его  высказывания
по поводу литературы и жизни. Некоторые из них  я  записывал,  некоторые
сохранила память.
   Странно, что до сих пор никому не пришло в голову определить, кто  из
евангелистов наиболее талантливый. А может, так и надо: равны в любви  к
Христу.
   Когда я пишу и вдруг во время писания боюсь умереть, не закончив сти-
хотворения, - это признак того, что стихи будут настоящими.
   - Меня никак не назовешь легковесным поэтом, - грохотал  он  однажды,
намекая на оба смысла слова. - Я работаю над стихами до упора,  пока  не
почувствую, что вес строки равняется весу  моего  тела.  Тогда,  значит,
гармония достигнута.
   - Ты знаешь самую гениальную лирическую строку в  мировой  поэзии?  -
спросил он у меня однажды.
   - Нет, конечно, - ответил я, уверенный, что он процитирует себя.
   - А я знаю! - гаркнул он. - Она в Библии! Книга Бытия. Если  ты  пом-
нишь, Бог велел Аврааму, чтобы проверить его преданность себе,  принести
ему в жертву своего любимого сына Исаака. Богопослушный Авраам взял нож,
нагрузил дрова на ослик