х  снижались
на желто-зеленых холмах, где под {14}  купами деревьев прятались  охотники и
откуда доносились приглушенные хлопки выстрелов.
     --  Роуф,  -- снова  напомнила Софичка, --  ты  ведь в тот  раз,  когда
заходил в табачный сарай, хотел мне что-то сказать? Ты ведь хотел, Роуф?!
     -- Да, -- согласился Роуф и как-то странно посмотрел на  Софичку своими
светлыми глазами на загорелом лице, -- но откуда ты знаешь об этом?
     Он перевел  взгляд на корзину с ежевикой, стоявшую между ними.  И вдруг
гребанул ладонью  горсть ежевики и,  высыпая  ее в рот,  снова  взглянул  на
Софичку,  каким-то  странным  образом  соединяя  ее  с  этой  ежевикой.  Так
показалось Софичке.
     -- Я сама догадалась,  Роуф,  --  восторженно  отвечала Софичка, -- как
только увидела тебя, догадалась!
     -- Ежевика в жару  хорошо  идет,  -- сказал Роуф, причмокивая  и как-то
странно   поглядывая   на   Софичку.  Видно  было,   что   он   одновременно
прислушивается к хлопанью выстрелов  на желто-зеленых холмах.  Снова, уже не
глядя, запустил руку в корзину и достал еще горсть ежевики.
     -- Так что же ты мне хотел сказать, Роуф? -- спросила Софичка, дрожа от
волнения.
     --  Я хотел  сказать,  что  ты  лучше  всех,  --  сказал Роуф  и  снова
прислушался к  желто-зеленым  холмам. Прислушавшись и словно убедившись, что
они ему не помешают, очень странно взглянул на Софичку.
     -- Не ври, Роуф!  --  вскричала Софичка.  -- В Чегеме столько  красивых
девушек!
     --  А ты лучше всех,  -- убежденно  сказал Роуф и, не глядя,  приподнял
корзину и поставил  ее влево  от себя, словно освобождая место между собой и
Софичкой.
     -- Роуф, зачем ты переставил корзину? -- удивилась Софичка.
     -- Так надо, -- сказал Роуф и стал вытирать руку о траву. Теперь ладонь
его была измазана ежевичным соком. "Покончил с  ежевикой и теперь  приступит
ко мне",  -- замирая,  подумала  {15}  Софичка. Сейчас  он  оттирал  руку от
ежевичного сока дольше, чем от крови коршуна.
     -- Отчего ты так долго трешь руку о траву? -- вскричала Софичка, умирая
от любопытства.
     -- Сейчас узнаешь,  -- сказал Роуф и вдруг  снова прислушался к холмам,
откуда доносились  приглушенные  выстрелы, словно раздумывая, не помешает ли
ему то,  что  делается  на холмах. И,  словно  убедившись,  что не помешает,
расстегнул свой охотничий ремень с дичью и накинул его на поваленный бук.
     -- Что ты скинул пояс, Роуф?! -- вскричала  Софичка, чувствуя, что ноги
ее наполняются непреодолимой тяжестью.
     -- Вот уже год, -- сказал Роуф, -- как только я тебя увижу, мне хочется
тебя трясти, трясти, трясти...
     -- Да что  я, яблоневая  ветка, что  ли, чтобы  меня  трясти?! -- снова
вскричала Софичка.
     -- Думаю, что тебе придется научиться готовить коршунов, -- сказал Роуф
и, подсев к ней, обнял ее одной рукой.
     --  Не хочу я готовить коршунов,  -- стыдливо  сказала Софичка,  горячо
чувствуя его руку на своем плече, -- небось они жилистые?
     --  Сначала  попробуй, а потом говори, -- отвечал Роуф и, крепко прижав
ее к себе, поцеловал  прямо  в губы. Софичка, задохнувшись, вырвала лицо, но
он  ее снова  притянул  к себе и  снова поцеловал прямо  в губы.  Она  снова
вырвала лицо,  но  он  ее  крепко  держал одной  рукой, и она  вспомнила его
напряженное плечо, когда он вырывался из  свалки, и  подумала, что рука  его
сейчас, наверное,  так  же напряжена. И  он снова притянул ее к себе, и  она
снова почувствовала,  что чем сильнее  она  сопротивляется,  тем  теснее  их
сближает какая-то сила.
     -- Роуф, нас могут увидеть!
     -- Только коршуны!
     -- Нас обоих убьет мой брат, если узнает!
     -- Не бойся, я тебя украду!
     Наконец он так крепко ее  поцеловал, что она захотела, чтобы  он ее еще
крепче поцеловал. Но тут он сам оторвался от нее и встал. {16}  Она сидела с
закрытыми глазами, прислонившись к буковому  стволу. Он уже надел свой пояс,
прикрепив к нему последнего коршуна. И сквозь тишину забытья, сквозь острый,
близкий запах вянущих трав и  теплой земли она откуда-то сверху услышала его
голос:
     -- Как только уберем кукурузу и виноград, я дам тебе знак. Жди.
     Шаги его быстро  ушуршали по траве.  Софичка очнулась. Она  все так  же
сидела,  откинувшись  спиной  на   ствол  поваленного  бука.   Солнце  жарко
припекало. Кузнечики оглушительно трещали  в  траве. В воздухе стоял сильный
запах разогретых папоротников.  Софичка чувствовала, как кровь струится в ее
теле. Голова кружилась, и все, что  она видела, поднималось и плыло куда-то.
Плыла  земля,  на  которой  она  сидела,  плыли  далекие  горные  хребты   с
заснеженными,  сверкающими  вершинами,  плыли  желто-зеленые  холмы,  откуда
теперь гораздо реже, но все еще  доносились приглушенные  хлопки выстрелов и
взлаи  разгоряченных  собак. Плыла  прибрежная  долина  в  сиреневой  дымке,
прорезанная серебряной лентой  Кодора,  и плыло  огромное бездонное небо, по
которому все еще пролетали бесконечные стаи коршунов, взмахивая  крыльями --
медленно, мощно, устало.

     Прошел месяц.  На  приусадебном участке дедушки  убрали  кукурузу и уже
третий  день  собирали  виноград.  Брат  Софички Нури и дядя Кязым, стоя  на
ветках ольховых деревьев, обвитых виноградной лозой, рвали виноград. Длинные
конусообразные  плетеные  корзины, наполненные  черными  гроздьями,  с шумом
пробивая пожелтевшую листву своим острым концом, спускались вниз на веревке.
Софичка  вываливала  из  них  виноград в  большую  круглую  корзину, а  эта,
конусообразная, снова поднималась наверх.
     Над корзиной  вились  бесчисленные полосатые осы. День  был  необычайно
жарким, парило, ждали дождя.  Дядя Кязым и  Нури спешили добрать виноград до
начала дождей.
     Набрав с полкорзины, Софичка с трудом приподнимала ее  и, {17}  положив
на плечо,  тащила  в винный сараи,  где  стояло огромное долбленое корыто --
давильня. Софичка,  пригнувшись,  перекладывала  корзину  с  плеча  на  край
давильни, а потом опрокидывала в ее огромное, уже исходящее соком чрево.
     Немного отдохнув у  давильни, уже почти  наполненной  гроздьями  черной
"изабеллы", над  которой  неистово  гудели опьяненные  пчелы и осы,  Софичка
поднимала корзину и, покинув прохладный полутемный сарай, шла туда, где брат
и дядя собирали виноград.
     Весь  этот месяц Софичка, обмирая, думала о том, что случилось там,  на
взгорье  у выхода из каштановой рощи.  Нет,  она  ни  о  чем не  жалела.  Но
временами ей казалось, что их кто-нибудь мог увидеть, когда ее целовал Роуф,
и тогда  она  в  ужасе  кусала  себе  ладони и думала,  что,  если  б  такое
случилось,  она, вероятно,  умерла бы от стыда. Но такого не случилось, да и
навряд ли могло случиться.
     Она верила  в Роуфа  так,  как  верила  в  то,  что  после ночи  должен
наступить  день. Конечно, время от времени и ее настигали девичьи  страхи  и
сомнения, но  ее вера  и любовь к Роуфу всегда побеждали и отгоняли страхи и
сомнения. Она ждала знака от него и готова была  по первому его слову бежать
с ним туда, куда он найдет нужным.
     Конечно, она предпочла бы не огорчать близких своим тайным побегом, но,
видно,  иначе  нельзя.  Она знала,  что  дедушка  ее  навряд ли  добровольно
согласился  бы  отдать ее за  полутурка, хотя и  "обабхазившегося", да еще и
коршуноеда. Если б  он был только из  турок или только из коршуноедов, может
быть, близкие скрепя сердце согласились бы на ее  замужество, а так, кто его
знает, что будет.
     Конечно, и Роуф это понимал. Да и по обычаям абхазским и вообще горским
умыкнуть  девушку даже с ее согласия  считалось делом  чести, это  придавало
некий дополнительный чувственный жар обладателю ее: краденая слаще законной.
     Все эти дни, пока собирали виноград, Софичка с лихорадочным нетерпением
ожидала весточку от Роуфа. "Что  он думает делать? {18} Как там они,  убрали
кукурузу и виноград или нет?  Раз мы кончаем убирать виноград, значит, и они
кончают, --  думала  она,  -- или  у  них чуть позже все вызревает?  Или что
другое?"
     Уже близко к полудню, когда  Софичка  с корзиной  на плече проходила  в
винный  сарай,  она  вдруг  увидела  незнакомого  мальчика  лет  двенадцати,
осторожно перешагнувшего  через перелаз и  идущего ей навстречу  по скотному
двору.  Что-то дрогнуло в  груди у  Софички при виде этого мальчика. Софичка
покрепче  уцепилась  за  корзину,  чтобы не  упустить  ее.  Это  был  совсем
незнакомый мальчик, Софичка была уверена, что никогда не видела его.
     Они приближались друг к  другу по широкому  скотному  двору, и мальчик,
как  заметила  Софичка, оглядывал  ее прекрасными, правда,  чересчур наглыми
зелеными глазами. Поравнявшись с ним, Софичка остановилась.
     -- Мальчик, ты откуда? -- спросила она.
     -- Оттуда, -- махнул мальчик в сторону восточной части Чегема.
     -- А что тебе здесь надо? -- дрогнувшим голосом спросила Софичка, глядя
на мальчика и стараясь держать корзину в равновесии.
     -- Мне бы  Софичку увидеть, -- сказал он,  глядя в глаза Софички своими
зелеными наглыми длинноресничными глазами.
     -- А  зачем  она тебе? -- спросила  Софичка, боясь самим своим  голосом
вспугнуть радость.
     -- Дельце есть, -- сказал мальчик важно.
     Софичка почувствовала, что с  корзиной  на плече она не  выдержит, если
это  весть от Роуфа. Мальчик прислушивался к деревьям, где собирали виноград
и  откуда   время  от  времени  доносился  шорох  раздвигаемых  листьев:  то
спокойный,  то  шумный   и   раздраженный,  в   зависимости  от  удаленности
виноградных гроздей.
     -- Пойдем со мной, -- сказала Софичка и быстрыми шагами пошла к винному
сараю. Войдя в сарай, она, не пригибаясь и не ставя ношу на край давильни, с
ходу вбросила туда перевернувшуюся {19} корзину и, тяжело дыша, обернулась к
мальчику:
     -- Говори.
     --  Мне бы Софичку, --  спокойно повторил  мальчик, глядя на нее своими
большими зелеными невозмутимыми глазами.
     -- Я,  я  Софичка! -- выкрикнула  Софичка, в нетерпении топнув ногой по
земляному полу сарая.
     --  А я  знаю?  --  спокойно  отвечал  мальчик,  глядя  на  нее  своими
невозмутимыми длинноресничными глазами. -- Может, ты родственница какая...
     --  Да  Софичка  я! --  крикнула  Софичка  чуть  не  плача.  -- Говори,
противный мальчишка!
     -- Нет, -- помотал головой  мальчик,  -- мне надо точно  знать, что  ты
Софичка.
     -- Ты от Роуфа?! -- выдохнула Софичка, теряя терпение.
     -- Ха! -- усмехнулся мальчик. -- Так я тебе и сказал...
     -- Да как же тебе доказать?! -- в отчаянии спросила Софичка.
     --  Это твой брат  там собирает виноград? -- кивнул  мальчик  в сторону
усадьбы.
     -- А кто же! -- отвечала Софичка в нетерпении.
     -- Там двое, -- уточнил мальчик, -- а второй кто?
     -- Дядя! -- крикнула Софичка.
     --  Вот  и хорошо, --  пояснил  мальчик, глядя  на  нее своими  наглыми
ангельскими  глазами, --  будем ждать. Как только у  них наполнятся корзины,
они  позовут  тебя, и мы послушаем твое  имя.  Только если  они назовут тебя
иначе, не говори, что это твоя домашняя кличка.
     --  Господи, какой хитрый, --  удивилась Софичка,  радуясь, что у нее в
самом деле не было никакого домашнего имени.
     -- А как же, -- важно сказал мальчик, -- такое дело дурачку не поручат.
     -- Какое же дело? -- не утерпела Софичка, задыхаясь от волнения.
     -- Об этом  я скажу, когда узнаю,  кто ты такая,  --  терпеливо отвечал
мальчик, прислушиваясь к чему-то и глядя  на Софичку своими длинноресничными
глазами видавшего виды ангелочка. {20}
     Они простояли еще минут десять, показавшиеся Софичке вечностью. Мальчик
спокойно озирался в винном сарае, не выказывая никаких признаков нетерпения.
Он даже взял из давильни  гроздь, забрасывая  ягоды  в  рот  и  причмокивая,
глотал их  якобы исключительно  с  целью  дегустации.  Вид  у него был такой
важный, что Софичке,  терявшей  терпение,  захотелось трахнуть его  по башке
корзиной.
     --  Да,  --  сказал  мальчик  с   видом  знатока,  --  виноград  набрал
сладость... Можно давить...
     -- Откуда только тебя выкопали? -- не удержалась Софичка.
     --  Как откуда?  -- отвечал мальчик рассудительно. -- Я уже двух  девок
выдал замуж... Ничего... Живут, не сбежали...
     -- Так, значит, ты от Роуфа! -- вскричала Софичка.
     --  Ничего  не значит, --  ответил мальчик,  нахмурившись  оттого,  что
сказал лишнее.
     Софичка  уже  была  готова  разорваться от нетерпения,  но тут раздался
голос Нури.
     -- Софичка, -- заорал он с дерева, -- ты что там, подохла в давильне?!
     -- Иду, иду, --  крикнула Софичка и, вывалив из корзины виноград, взяла
ее в  руки. --  Ну,  теперь  ты  скажешь?  --  спросила она,  обернувшись  к
мальчику.
     -- Теперь скажу, -- ответил мальчик.
     -- Так говори, -- взмолилась Софичка, -- видишь, брат зовет?!
     -- Так ты готова ощипывать коршунов? -- пытливо спросил мальчик.
     -- О Господи! -- воскликнула Софичка. -- При чем тут коршуны?
     -- Отвечай, -- властно сказал мальчик.
     -- Ну, готова, готова! -- вскрикнула Софичка.
     -- А поджаривать их на вертеле? -- безжалостно продолжал мальчик.
     -- И поджаривать, -- покорно вздохнула Софичка, чувствуя, что спорить с
мальчиком бесполезно. {21}
     -- И кушать само собой? -- уточнил мальчик.
     -- И есть, -- тихо согласилась Софичка, краснея. Они уже шли  в сторону
деревьев, где брат и дядя рвали виноград.
     -- Софичка! Софичка! -- снова с дерева заорал Нури.  Софичка вздрогнула
и остановилась.
     -- Иду! Иду! -- крикнула она, глядя на мальчика. Мальчик удовлетворенно
слушал голос  ее  брата, как бы окончательно  признав, что  Софичка  и  есть
Софичка.
     -- Ну так  вот, -- сказал  мальчик торжественно, -- сегодня, как только
стемнеет, Роуф тебя ждет на холме возле старой крепости.
     -- А больше он тебе  ничего не сказал? -- спросила Софичка, от волнения
перебросив корзину с одной руки на другую.
     --  Хватит и этого, -- ответил  мальчик, -- ну, я дальше не пойду.  Мне
вовсе незачем мозолить глаза твоему брату. Еще мстить вздумает...
     -- Спасибо,  -- тихо шепнула Софичка и, быстро наклонившись, поцеловала
мальчика в щеку.
     -- Этого еще не хватало, -- буркнул мальчик и сурово вытер щеку плечом.
     -- Я тебе обязательно  что-нибудь подарю за эту  весть, -- тихо сказала
Софичка, чувствуя к маленькому вестнику необычайную нежность.
     -- Многие  так  говорят, --  язвительно заметил  мальчик,  --  но потом
выходят замуж и все забывают.
     -- Нет, нет, я никогда не забуду! -- вскричала Софичка.
     -- Поживем -- увидим, -- сказал мальчик и добавил с  видом человека, не
привыкшего брать  на себя неразумную долю риска: -- Ну, я пошел. Мне незачем
мозолить глаза твоему брату.
     -- Иди, иди, -- шепнула Софичка, -- я все сделаю, как надо.
     --   Так  не  забудь  --  у  старой   крепости,  --  напомнил  мальчик,
поворачиваясь,  --  а  то еще придешь куда-нибудь  не туда... У  вас ведь, у
девок, голова дырявая...
     -- Нет, нет,  я все сделаю, как надо, -- сказала Софичка, {22} чувствуя
необычайный  прилив  нежности  к  этому  мальчику,  словно  предвидя  в  нем
собственного сына.
     -- Еще бы, -- буркнул мальчик и быстрыми шагами направился к перелазу.
     Все, что  происходило  дальше, Софичка  воспринимала как  в тумане. Она
принесла в  винный сарай еще несколько корзин винограда. Потом  брат и  дядя
слезли с деревьев и пошли давить виноград. Софичка принесла из дому кувшин с
водой и мыло. У края скотного двора нарвала охапку  папоротниковых  стеблей.
Вошла  в  винный сарай и  у  самого  винного  корыта  выстлала  папоротником
земляной пол, положила на него мыло и поставила рядом кувшин.
     Закатав  до  колен  галифе,  брат  и  дядя  поочередно,   становясь  на
папоротниковую подстилку, с мылом вымыли ноги и залезли в давильню.
     Софичка постояла  возле них, ощущая  скрежещущие, шлепающие и чавкающие
звуки  раздавливаемых  гроздей,   глядя,  как  мерно  работают  их  сильные,
мускулистые,  теперь  до  колен  окрашенные в  красный  сок ноги, то  и дело
вминающиеся в наваленный виноград и с  аппетитным чмоком выдирающиеся оттуда
и снова вминающиеся  в  сочно лопающиеся  ягоды.  Убедившись, что теперь они
здесь достаточно долго  пробудут,  Софичка побежала домой, прихватив с собой
кувшин и мыло.
     Уже давно  приготовленный  чемодан  с одеждой и бельем  лежал у нее под
кроватью.  Сейчас надо было  незаметно  вынести  его, спрятать  где-нибудь в
зарослях  недалеко от дома,  а  потом вечером,  когда она сбежит, прихватить
его. Софичка много раз думала об этом и правильно решила, что вечером, когда
в доме все соберутся, незаметно вынести чемодан будет гораздо труднее.
     Сейчас  в  доме никого  не  было,  кроме  Нуцы,  жены  дяди Кязыма. Она
возилась на  кухне.  Софичка  выбежала за ворота  и оглядела верхнечегемскую
дорогу, насколько ее охватывал глаз. Никого.
     Она снова вбежала в дом, вошла в  свою комнату, достала чемодан и вышла
с ним на заднее крыльцо. Спустилась  в огород и,  ступая  прямо  по  шумящим
лопоухим  листьям тыквы,  подошла  к {23}  плетню  и  перетащила  чемодан на
верхнечегемскую дорогу. Потом вскочила на плетень, спрыгнула вниз и, схватив
чемодан, стала подниматься по  крутому склону, поросшему  зарослями самшита,
рододендрона, азалий.
     Продираясь сквозь колючие кустарники ежевики, она влезла в самые густые
заросли азалий и спрятала в них чемодан.  Потом она нарвала ореховых веток и
воткнула их  так  в  кусты  азалий  вокруг  чемодана,  чтобы  он  был совсем
незаметен, хотя он и так был незаметен.
     Она отошла на несколько шагов, пытливо вглядываясь в место, где спрятан
чемодан, окончательно убеждаясь,  что его не видно.  Приметила большой белый
камень, торчавший из земли возле  кустов азалий. Он мог  потом послужить  ей
хорошим ориентиром. Особенно в  темноте. Наконец  Софичка покинула взгорье и
вернулась домой.
     Из давильни  гукнул голос Нури. Он просил свежей  воды.  Софичка  взяла
кувшин и быстро спустилась к роднику.  Набрав воды, она  поставила кувшин на
плечо и, ни разу не отдохнув в пути, принесла его домой. Она перелила свежей
воды из кувшина в чайник, прихватила стакан и спустилась в винный сарай.
     Обливаясь горячим потом,  с красными, измазанными  винным соком ногами,
брат  и дядя продолжали усердно топтать виноград.  Софичка налила  в  стакан
воды,  сполоснула  его  и  наполнила.  Она подала его  сначала  дяде, и  тот
медленно пил,  запрокинув голову  и  двигая  кадыком. Он пил,  не выходя  из
давильни.  Потом пил  Нури,  тоже не  выходя из  давильни.  Он  жадно  выпил
несколько стаканов воды.
     Утолив жажду, он вспомнил о голоде.
     --  Обед скоро?  --  спросил он, шумно  выдыхая  воздух  и  выплескивая
остаток воды из стакана.
     --  Сейчас,  --  сказала Софичка и,  поставив  чайник на папоротниковую
подстилку, надела ему на носик стакан и побежала домой.
     Тетя Нуца,  стоя у  разожженного  очага,  взялась за  мамалыгу. Софичка
сбегала на огород, нарвала луку, чесноку, кинзы и {24} петрушки. После этого
она надела на вертел куски копченого мяса, разгребла жар в очаге и поджарила
его. Прислонив  шипящий вертел  к краю очага, она  вышла  во  двор, кликнула
детей тети Нуцы,  игравших в доме тети  Маши, и позвала мужчин, работавших в
винном сарае.
     К  обеду брат принес  в чайнике сладкого, еще не перебродившего вина --
мачари.  Софичка выпила стакан густого  вина  и  почувствовала,  что  у  нее
закружилась голова. Такое вино не должно было  ударить в голову, но ударило,
и Софичка этому очень  удивилась. Она не понимала, что ее волнение придавало
вину крепость. Движения ее стали порывисты.
     -- Что с тобой, Софичка? -- спросил дядя Кязым.
     -- Опьянела от мачарки, -- усмехнулся Нури. Поев и покурив, брат и дядя
снова  ушли  в  винный  сарай  давить  виноград.  Софичка   от  волнения   и
бесконечности ожидания вечера не знала, чем занять с