риканское.
   - Ты, надеюсь, не фламандец?
   - Нет, американец.
   - Слава богу, терпеть не могу фламандцев.
   Мы подъезжали к ресторану. Я крикнул кучеру, чтобы он  остановился.  Мы
вышли, и Жоржет ресторан не понравился.
   - Не очень-то шикарное место.
   - Нет, - сказал я. - Может быть, ты предпочитаешь  поужинать  у  Фуайо?
Села бы обратно в фиакр да поехала.
   Я взял ее с собой потому, что у меня мелькнула смутная  сентиментальная
мысль, что приятно было бы поужинать с кем-нибудь вдвоем. Я давно  уже  не
ужинал с "курочкой" и  забыл,  как  это  нестерпимо  скучно.  Мы  вошли  в
ресторан и мимо конторки, за которой сидела мадам Лавинь, прошли в  заднюю
комнату. От еды Жоржет слегка повеселела.
   - Здесь не так плохо, - сказала она. - Не шикарно, но кормят хорошо.
   - Лучше, чем в Льеже.
   - В Брюсселе, ты хочешь сказать.
   Мы выпили вторую бутылку вина, и Жоржет стала шутить.  Она  улыбнулась,
показывая все свои испорченные зубы, и мы чокнулись.
   - Ты, в общем, славный малый, - сказала она. - Свинство, что ты  болен.
Мы бы поладили. А что с тобой такое?
   - Я был ранен на войне, - сказал я.
   - Уж эта противная война!
   Мы, вероятно, пустились бы в рассуждения о войне и решили бы,  что  она
приводит к гибели цивилизации и что, может быть, лучше обойтись без нее. С
меня было довольно. Как раз в эту минуту кто-то крикнул из первой комнаты:
   - Барнс! Эй, Барнс! Джейкоб Барнс!
   - Это мой приятель, - объяснил я и вышел.
   За длинным столом сидел Брэддокс с целой компанией: Кон, Фрэнсис Клайн,
миссис Брэддокс и еще какие-то незнакомые мне люди.
   - Едем танцевать, да? - спросил Брэддокс.
   - Куда танцевать?
   - В дансинг, конечно. Разве вы не знаете, что мы снова ввели  танцы?  -
вмешалась миссис Брэддокс.
   - Поедем с нами, Джейк. Мы все едем, - сказала Фрэнсис с другого  конца
стола. Она сидела очень прямо и усиленно улыбалась.
   - Конечно, он поедет, - сказал Брэддокс. - Идите сюда, Барнс, и выпейте
с нами кофе.
   - Хорошо.
   - И приведите свою даму, - смеясь, сказала миссис  Брэддокс.  Она  была
уроженкой Канады и отличалась свойственной  канадцам  непринужденностью  в
обращении.
   - Спасибо, сейчас придем, - сказал я. Я вернулся в заднюю комнатку.
   - Кто такие твои приятели? - спросила Жоржет.
   - Писатели и художники.
   - Их пропасть в этом районе.
   - Слишком много.
   - Слишком. Хотя кое-кто хорошо зарабатывает.
   - Ода.
   Мы кончили ужинать и допили вино.
   - Пойдем, - сказал я. - Кофе будем пить с ними.
   Жоржет открыла сумочку и, смотрясь в зеркальце, провела  несколько  раз
пуховкой по лицу, подкрасила губы и поправила шляпу.
   - Идем, - сказала она.
   Мы вошли в переполненную публикой комнату; Брэддокс и остальные мужчины
за столом встали.
   - Позвольте представить вам мою невесту, мадемуазель Жоржет  Леблан,  -
сказал я. Жоржет улыбнулась своей чарующей улыбкой, и мы всем  по  очереди
пожали руки.
   - Скажите, вы родственница певицы  Жоржет  Леблан?  -  спросила  миссис
Брэддокс.
   - Не знаю такой, - ответила Жоржет.
   - Но вас зовут так же, - приветливо сказала миссис Брэддокс.
   - Нет, - сказала Жоржет. - Ничего подобного. Моя фамилия Хобэн.
   - Но ведь мистер Барнс представил вас как  мадемуазель  Жоржет  Леблан.
Разве нет? - настаивала  миссис  Брэддокс,  которая  от  возбуждения,  что
говорит по-французски, плохо понимала смысл своих слов.
   - Он дурак, - сказала Жоржет.
   - Ах, значит, это шутка, - сказала миссис Брэддокс.
   - Да, - сказала Жоржет. - Чтобы посмеяться.
   - Слышишь, Генри? - крикнула миссис Брэддокс  через  весь  стол  своему
мужу. - Мистер Барнс представил свою невесту как мадемуазель Леблан, а  на
самом деле ее фамилия Хобэн.
   - Конечно, дорогая! Мадемуазель Хобэн, - я давно с нею знаком.
   - Скажите, мадемуазель Хобэн, -  заговорила  Фрэнсис  Клайн,  произнося
французские слова очень  быстро  и,  по-видимому,  не  испытывая,  подобно
миссис Брэддокс, ни особенной гордости, ни удивления  оттого,  что  у  нее
действительно получается по-французски. - Вы давно в Париже? Вам  нравится
здесь? Вы любите Париж, правда?
   - Кто это такая? - Жоржет  повернулась  ко  мне.  -  Нужно  мне  с  ней
разговаривать?
   Она повернулась к Фрэнсис, которая сидела улыбаясь, сложив руки,  прямо
держа голову на длинной шее и выпятив губы, готовая снова заговорить.
   - Нет, я не люблю Парижа. Здесь дорого и грязно.
   - Что вы? Я нахожу, что Париж необыкновенно чистый город. Один из самых
чистых городов в Европе.
   - А по-моему, грязный.
   - Как странно! Может быть, вы недавно здесь живете?
   - Достаточно давно.
   - Но здесь очень славные люди. С этим нельзя не согласиться.
   Жоржет повернулась ко мне.
   - Миленькие у тебя друзья.
   Франсис была слегка пьяна, и ей хотелось продолжать разговор, но подали
кофе, и Лавинь принес ликеры,  а  после  мы  все  вышли  и  отправились  в
дансинг, о котором говорили Брэддоксы.
   Дансинг оказался "Bal Musette" около Пантеона. Пять  вечеров  в  неделю
здесь танцевали рабочие этого района, но один  вечер  в  неделю  помещение
превращалось в дансинг. В  понедельник  вечером  было  закрыто.  Когда  мы
приехали, в дансинге не было ни  души,  кроме  полицейского,  сидевшего  у
двери, жены хозяина за обитой цинком стойкой и самого хозяина. Как  только
мы вошли, сверху спустилась дочь хозяев. В комнате стояли столы и  длинные
скамейки, а в дальнем конце была площадка для танцев.
   - Жалко, что так поздно собираются,  -  сказал  Брэддокс.  Дочь  хозяев
подошла к нам и спросила, что нам  подать.  Хозяин  взобрался  на  высокий
табурет возле площадки и заиграл на аккордеоне. Вокруг  щиколотки  у  него
был шнурок с колокольчиками, и он, играя, отбивал ногой  такт.  Все  пошли
танцевать. Было жарко, и мы вернулись к столу потные.
   - О господи! - сказала Жоржет. - Я вся мокрая.
   - Жарко.
   - Просто ужас!
   - Сними шляпу.
   - Пожалуй.
   Жоржет пригласили танцевать, и я подошел к стойке. Было на  самом  деле
очень жарко, и аккордеон приятно звучал в жарком вечернем воздухе. Я выпил
кружку пива, стоя у самой двери, с улицы дул прохладный ветерок. По крутой
улице спускались две машины Оба  такси  остановились  перед  дансингом  Из
машин вышли молодые люди - кто в  джемпере,  кто  просто  без  пиджака.  В
свете, падающем из дверей, я видел их руки и свежевымытые завитые  волосы.
Полицейский, стоявший возле двери, посмотрел  на  меня  и  улыбнулся.  Они
вошли. Когда они входили, гримасничая, жестикулируя, болтая,  я  увидел  в
ярком свете белые руки, завитые волосы, белые лица. С ними была Брет.  Она
была очень красива и совсем как в своей компании.
   Один из молодых людей увидел Жоржет и сказал:
   - Вот это марка! Неподдельная  шлюха.  Желаю  танцевать  с  ней.  Летт,
можешь полюбоваться мной.
   Высокий брюнет, которого звали Леттом, сказал:
   - Образумься, умоляю тебя.
   Завитой блондин ответил:
   - Не тревожься, счастье мое. - И с ними была Брет.
   Я очень злился. Почему-то они всегда злили меня. Я знал, что их считают
забавными и что  нужно  быть  снисходительным,  но  мне  хотелось  ударить
кого-нибудь из них,  все  равно  кого,  лишь  бы  поколебать  их  жеманное
нахальство. Вместо этого я вышел на улицу  и  выпил  кружку  пива  в  баре
соседнего дансинга. Пиво оказалось плохое, и я запил его коньяком, который
был еще хуже. Когда я вернулся в дансинг, на  площадке  толпились  пары  и
Жоржет танцевала с высоким блондином, который  танцевал,  вихляя  бедрами,
склонив голову набок и закатывая глаза.  Как  только  танец  кончился,  ее
снова пригласили. Они приняли ее в свою компанию. Я знал, что  теперь  они
все будут танцевать с нею. У них всегда так.
   Я сел за стол. За этим же столом сидел Кон. Фрэнсис  танцевала.  Миссис
Брэддокс привела  кого-то  и  познакомила  его  с  нами,  назвав  Робертом
Прентисом. Он оказался уроженцем  Чикаго,  жителем  Нью-Йорка  и  подающим
надежды писателем. Говорил он с легким английским  акцентом.  Я  предложил
ему выпить.
   - Благодарю вас, - сказал он, - я только что пил.
   - Выпейте еще.
   - Благодарю вас, выпью.
   Мы поманили мадемуазель Лавинь и заказали по стакану коньяку с водой.
   - Вы, я слышал, из Канзас-Сити, - сказал он.
   - Да.
   - Нравится вам в Париже?
   - Да.
   - Правда?
   Я был немного пьян. Не совсем пьян, не  по-настоящему,  но  достаточно,
чтобы не церемониться.
   - Ради всего святого, - сказал я, - да. А вам?
   - Как вы очаровательно злитесь, - сказал он. - Хотел бы я обладать этой
способностью.
   Я встал и направился к танцующим. Миссис Брэддоке пошла за мной.
   - Не сердитесь на Роберта, - сказала она, - он же еще совсем ребенок.
   - Я вовсе не сержусь, - сказал я. - Просто я боялся, что меня стошнит.
   - Ваша невеста пользуется большим успехом. - Миссис  Брэддокс  смотрела
на Жоржет, которая кружилась в объятиях высокого брюнета, по имени Летт.
   - Не правда ли? - сказал я.
   - Безусловно, - сказала миссис Брэддокс.
   Подошел Кон.
   - Пойдемте, Джейк, - сказал он, - выпьем. - Мы направились к стойке.  -
Что с вами? У вас такой вид, словно вы чем-то расстроены.
   - Ничуть. Просто меня тошнит от всего этого.
   К стойке подошла Брет.
   - Хэлло, друзья!
   - Хэлло, Брет, - сказал я. - Почему вы не пьяная?
   - Никогда больше не буду напиваться. Дайте человеку коньяку с содовой.
   Она стояла у стойки, держа стакан в руке, и я  видел,  что  Роберт  Кон
смотрит на нее. Так, вероятно, смотрел его соотечественник,  когда  увидел
землю обетованную. Кон,  разумеется,  был  много  моложе.  Но  взгляд  его
выражал то же нетерпеливое, требовательное ожидание.
   Брет - в закрытом джемпере, суконной юбке, остриженная под мальчишку, -
была необыкновенно хороша. С этого все и началось. Округлостью  линий  она
напоминала корпус гоночной яхты, и шерстяной джемпер не скрывал ни  одного
изгиба.
   - В каком вы блестящем обществе, Брет, - сказал я.
   - Правда, они бесподобны? А вы, дорогой мой! Где вы ее подцепили?
   - В кафе "Наполитэн".
   - И хорошо провели вечер?
   - Божественно, - сказал я.
   Брет засмеялась.
   - Это нехорошо с  вашей  стороны,  Джейк.  Просто  пощечина  всем  нам.
Подумайте, здесь Фрэнсис и Джо.
   Это - специально для Кона.
   - На безрыбье и рак рыба, - сказала Брет. Она снова засмеялась.
   - Вы необыкновенно трезвы, - сказал я.
   - Да. Удивительно, правда? А в такой компании, в какой я сегодня, можно
бы пить без малейшего риска.
   Заиграла музыка, и Роберт Кон сказал:
   - Разрешите пригласить вас, леди Брет?
   Брет улыбнулась ему.
   - Я обещала этот танец Джейкобу. -  Она  засмеялась.  -  У  вас  ужасно
ветхозаветное имя, Джейк.
   - А следующий? - спросил Кон.
   - Мы сейчас уходим, - сказала Брет. - Мы условились быть на Монмартре.
   Танцуя, я взглянул через плечо Брет и увидел, что Кон стоит у стойки  и
по-прежнему смотрит на нее.
   - Еще одна жертва, - сказал я ей.
   - И не говорите. Бедный мальчик. Я сама только сейчас заметила.
   - Бросьте, - сказал я. - Вам же нравится набирать их.
   - Не говорите вздора.
   - Конечно, нравится.
   - Ну а если и так?
   - Ничего, - сказал я.
   Мы танцевали под аккордеон и банджо, на котором  кто-то  заиграл.  Было
жарко, но я  чувствовал  себя  хорошо.  Мы  почти  столкнулись  с  Жоржет,
танцевавшей с очередным юнцом из той же компании.
   - Что это вам вздумалось привести ее?
   - Не знаю, просто так.
   - Романтика одолевает?
   - Нет, скука.
   - И сейчас?
   - Сейчас нет.
   - Выйдем отсюда. О ней здесь позаботятся.
   - Вы правда хотите?
   - Раз я предложила, значит, хочу.
   Мы ушли с площадки, и я снял свое пальто, висевшее на вешалке, и  надел
его. Брет стояла у стойки. Кон что-то говорил ей. Я  подошел  к  стойке  и
попросил конверт. Я достал из кармана пятидесятифранковую бумажку,  вложил
ее в конверт, запечатал и передал хозяйке.
   - Пожалуйста, если девушка, с которой  я  приехал,  спросит  про  меня,
дайте это ей, - сказал я. - Если она уйдет с кем-нибудь из молодых  людей,
сохраните это для меня.
   - C'est entendu, monsieur [хорошо, мосье (фр.)], - сказала  хозяйка.  -
Вы уже уходите? Так рано?
   - Да, - сказал я.
   Мы пошли к дверям. Кон все еще что-то говорил Брет. Она  попрощалась  с
ним и взяла меня под руку.
   - Спокойной ночи, Кон, - сказал я.
   Выйдя на улицу, мы стали искать глазами такси.
   - Пропали ваши пятьдесят франков, - сказала Брет.
   - Неважно.
   - Ни одного такси.
   - Можно дойти до Пантеона и там взять.
   - Зайдем в соседний бар и пошлем за такси, а пока выпьем.
   - Даже улицу перейти не хотите.
   - Если можно обойтись без этого.
   Мы зашли в ближайший бар, и я послал официанта за такси.
   - Ну вот, - сказал я. - Мы и ушли от них.
   Мы стояли у высокой, обитой цинком стойки, молчали и смотрели  друг  на
друга. Официант вернулся и сказал, что такси дожидается Брет крепко  сжала
мне руку. Я дал официанту франк, и мы вышли.
   - Куда велеть ему ехать? - спросил я.
   - Пусть едет куда хочет.
   Я велел шоферу ехать в парк Монсури, сел в машину и  захлопнул  дверцу.
Брет забилась в угол, закрыв глаза. Я сел  подле  нее.  Машина  дернула  и
покатила.
   - Ох, милый, я такая несчастная! - сказала Брет.



4

   Машина поднялась  в  гору,  пересекла  освещенную  площадь,  потом  еще
поднялась, потом спустилась в темноту и мягко покатила по асфальту  темной
улицы  позади  церкви  Сент-Этьен-дю-Мон,  миновала  деревья   и   стоянку
автобусов на площади Контрэскарп, потом въехала на булыжную мостовую улицы
Муфтар. По обеим  сторонам  улицы  светились  окна  баров  и  витрины  еще
открытых лавок. Мы сидели врозь, а когда мы  поехали  по  старой,  тряской
улице, нас тесно прижало друг к другу. Брет сняла шляпу. Откинула  голову.
Я видел ее лицо в свете, падающем из витрин,  потом  стало  темно,  потом,
когда мы выехали на авеню Гобелен, я отчетливо увидел  ее  лицо.  Мостовая
была  разворочена,  и  люди  работали  на  трамвайных  путях   при   свете
ацетиленовых горелок. Белое лицо Брет и длинная линия  ее  шеи  были  ясно
видны в ярком свете горелок. Когда опять стало темно, я поцеловал ее.  Мои
губы прижались к ее губам, а потом она отвернулась и забилась в угол,  как
можно дальше от меня. Голова ее была опущена.
   - Не трогай меня, - сказала она. - Пожалуйста, не трогай меня.
   - Что с тобой?
   - Я не могу.
   - Брет!
   - Не надо. Ты же знаешь. Я не могу - вот и все. Милый, ну пойми же!
   - Ты не любишь меня?
   - Не люблю? Да я вся точно кисель, как только ты тронешь меня.
   - Неужели ничего нельзя сделать?
   Теперь она сидела выпрямившись. Я обнял ее, и она прислонилась ко  мне,
и мы были совсем спокойны. Она смотрела мне в глаза  так,  как  она  умела
смотреть - пока не начинало  казаться,  что  это  уже  не  ее  глаза.  Они
смотрели, и все еще смотрели, когда любые глаза на свете  давно  перестали
бы смотреть. Она смотрела так, словно в мире не было ничего, на что она не
посмела бы так смотреть, а  на  самом  деле  она  очень  многого  в  жизни
боялась.
   - И ничего, ничего нельзя сделать, - сказал я.
   - Не знаю, - сказала она. - Я не хочу еще раз так мучиться.
   - Лучше бы нам не встречаться.
   - Но я не могу не видеть тебя. Ведь не только в этом дело.
   - Нет, но сводится всегда к этому.
   - Это я виновата. Разве мы не платим за все, что делаем?
   Все время она смотрела мне в глаза. Ее  глаза  бывали  разной  глубины,
иногда они казались совсем плоскими. Сейчас в них можно  было  глядеть  до
самого дна.
   - Как  подумаю,  сколько  все  они  от  меня  натерпелись...  Теперь  я
расплачиваюсь за это.
   - Глупости, - сказал я. - Кроме того,  принято  считать,  что  то,  что
случилось со мной, очень смешно. Я никогда об этом не думаю.
   - Еще бы. Не сомневаюсь.
   - Ну, довольно об этом.
   - Я сама когда-то смеялась над этим. -  Она  не  смотрела  на  меня.  -
Товарищ моего брата вернулся таким с Монса. Все принимали это  как  ужасно
веселую шутку. Человек никогда ничего не знает, правда?
   - Правда, - сказал я. - Никто никогда ничего не знает.
   Я более или менее покончил с этим вопросом. В свое время  я,  вероятно,
рассмотрел его со всех возможных точек  зрения,  включая  и  ту,  согласно
которой известного рода изъяны или  увечья  служат  поводом  для  веселья,
между тем как в них нет ничего смешного для пострадавшего.
   - Это забавно, - сказал я. - Это очень забавно. И быть влюбленным  тоже
страшно забавно.
   - Ты думаешь? - Глаза ее снова стали плоскими.
   - То есть не в том смысле забавно. Это до  некоторой  степени  приятное
чувство.
   - Нет, - сказала она. - По-моему, это сущий ад.
   - Хорошо быть вместе.
   - Нет. По-моему, ничего хорошего.
   - Разве ты не хочешь меня видеть?
   - Я не могу тебя не видеть.
   Теперь мы сидели, как чужие. Справа был  парк  Монсури.  Ресторан,  где
есть пруд с живыми форелями в где можно сидеть  и  смотреть  в  парк,  был
закрыт и не освещен Шофер обернулся.
   - Куда мы поедем? - спросил я.
   Брет отвела глаза.
   - Пусть едет в кафе "Селект".
   - Кафе "Селект", - сказал я шоферу. - Бульвар Монпарнас.
   Мы  поехали  дальше,  обогнув  Бельфорского  льва,   который   сторожит
Монружскую трамвайную линию. Брет смотрела прямо перед собой. На  бульваре
Распай, когда показались огни Монпарнаса, Брет сказала:
   - У меня к тебе просьба. Только ты не рассердишься?
   - Не говори глупости.
   - Поцелуй меня еще раз, пока мы не приехали.
   Когда такси остановилось, я вышел и расплатился. Брет  вышла,  на  ходу
надевая шляпу. Она оперлась на мою руку, когда сходила с подножки. Ее рука
дрожала.
   - У меня очень неприличный вид? - Она надвинула на глаза  свою  мужскую
фетровую шляпу и вошла в кафе. У стойки и за столиками  сидела  почти  вся
компания, которая была в дансинге.
   - Хэлло, друзья! - сказала Брет. - Выпить хочется.
   -  Брет!  Брет!  -  Маленький  грек-портретист,  который  называл  себя
герцогом и которого все звали Зизи, подбежал к ней. - Что я вам скажу!
   - Хэлло, Зизи! - сказала Брет.
   - Я познакомлю вас с моим другом, - сказал Зизи.
   Подошел толстый мужчина.
   - Граф Миппипопуло - мой друг леди Эшли.
   - Здравствуйте, - сказала Брет.
   - Ну как, миледи! Весело проводите  время  в  Париже?  -  спросил  граф
Миппипопуло, у которого на цепочке от часов болтался клык лося.
   - Ничего, - ответила Брет.
   - Париж прекрасный город, - сказал граф. - Но вам, наверно, и в Лондоне
достаточно весело?
   - Еще бы, - сказала Брет. - Потрясающе.
   Брэддокс подозвал меня к своему столику.
   - Барнс, - сказал он, - выпейте с нами. С  вашей  дамой  вышел  ужасный
скандал.
   - Из-за чего?
   - Дочь хозяина что-то сказала про нее. Получился форменный скандал.  Но
она - молодчина. Предъявила желтый билет и потребовала, чтобы та  показала
свой. Ужасный скандал.
   - А чем кончилось?
   -  Кто-то  увел  ее.  Очень  недурна.  Совершенно  изумительно  владеет
парижским арго. Садитесь, выпьем.
   - Нет, - сказал я. - Мне пора домой. Кона не видали?
   - Они с Фрэнсис уехали домой, - вмешалась миссис Брэддокс.
   - Бедняга, у него такой удрученный вид, - сказал Брэддокс.
   - Да, да, - подтвердила миссис Брэддокс.
   - Мне пора домой, - сказал я. - Спокойной ночи.
   Я попрощался с Брет у стойки. Граф заказывал шампанское.
   - Разрешите предложить вам стакан вина, сэр? - сказал он.
   - Нет, премного благодарен. Мне пора идти.
   - Вы правда уходите? - спросила Брет.
   - Да, - сказал я. - Очень голова болит.
   - Завтра увидимся?
   - Приходите в редакцию.
   - Вряд ли.
   - Ну так где же?
   - Где-нибудь, около пяти часов.
   - Тогда давайте на том берегу.
   - Ладно. Я в пять буду в "Крийоне".
   - Только не обманите, - сказал я.
   -  Не  беспокойтесь,  -  сказала  Брет.  -  Разве  я  вас  когда-нибудь
обманывала?
   - Что слышно о Майкле?
   - Сегодня было письмо.
   - Сп