а  пуста,  улицы
безлюдны. На площади дети  подбирали  палки  от  ракет.  Кафе  только  еще
открывались, официанты выносили удобные плетеные кресла и  расставляли  их
вокруг мраморных  столиков  в  тени  аркады.  Повсюду  подметали  улицы  и
поливали водой из шланга.
   Я сел в удобное плетеное кресло и  откинулся  на  спинку.  Официант  не
спешил подойти ко мне. Объявления о  выгрузке  быков  и  о  дополнительных
поездах все еще белели на колоннах. Вышел  официант  в  синем  фартуке,  с
тряпкой и ведром воды и начал срывать объявления, отдирая бумагу  полосами
и смывая ее в тех местах, где она прилипла к камню. Фиеста кончилась.
   Я выпил кофе, и немного спустя пришел Билл.  Я  смотрел,  как  он  идет
через площадь. Он сел за мой столик и заказал кофе.
   - Ну, - сказал он, - вот и конец.
   - Да, - сказал я. - Когда ты едешь?
   - Еще не знаю. Пожалуй, возьмем машину. Разве ты не в Париж?
   - Нет. У меня в запасе еще неделя. Я думаю поехать в Сан-Себастьян.
   - Мне уже хочется домой.
   - А что Майкл думает делать?
   - Он едет в Сен-Жан-де-Люс.
   - Давай возьмем машину и доедем все вместе до Байонны. Ты можешь  сесть
там на вечерний поезд.
   - Хорошо. После завтрака поедем.
   - Ладно. Я найму машину.
   Мы позавтракали и заплатили по счету. Монтойя не подходил к  нам.  Счет
принесла одна из служанок. Машина ждала у подъезда.  Шофер  взвалил  часть
вещей на крышу автомобиля и привязал их, остальные сложил рядом  со  своим
сиденьем, и мы сели. Машина  пересекла  площадь,  свернула  на  поперечную
улицу, проехала под деревьями, потом пошла под гору,  прочь  от  Памплоны.
Дорога не показалась мне очень долгой. У Майкла была бутылка фундадора.  Я
только раза  два  хлебнул.  Мы  перевалили  через  горы,  оставили  позади
Испанию, проехали по белым дорогам через густолиственную, влажную, зеленую
Бискайю и наконец въехали в Байонну. Мы сдали вещи Билла на хранение, и он
взял билет до Парижа. Поезд его уходил в семь десять. Мы вышли из вокзала.
Наша машина ждала у подъезда.
   - Что мы сделаем с машиной? - спросил Билл.
   - А, наплевать, - сказал Майкл. - Давайте еще покатаемся.
   - Ладно, - сказал Билл. - Куда мы поедем?
   - Поедем в Биарриц и выпьем.
   - Майкл Расточитель, - сказал Билл.
   Мы  поехали  в  Биарриц  и  оставили  машину  у  дверей  фешенебельного
ресторана. Мы вошли в бар, уселись на высоких табуретах и выпили  виски  с
содовой.
   - За это я плачу, - сказал Майкл.
   - Бросим кости.
   Мы выбросили покерные кости  из  глубокого  кожаного  стаканчика.  Билл
выиграл в первом туре. Майкл проиграл мне и  вручил  бармену  стофранковую
бумажку, Порция виски стоила двенадцать франков. Мы еще  выпили,  и  опять
проиграл Майкл. Каждый раз он давал бармену на  чай.  В  соседней  комнате
играл хороший джаз. Это был приятный бар.  Мы  еще  выпили.  Я  выиграл  в
первом же туре, выбросив четыре короля. Билл и  Майкл  продолжали  играть.
Майкл выбросил четыре  валета  и  выиграл.  Второй  тур  выиграл  Билл.  В
решающем туре Майкл выбросил три короля  и  оставил  их  без  прикупа.  Он
передал стаканчик Биллу. Билл потряс его, выбросил кости - три короля, туз
и дама.
   - Вам платить, - сказал Билл. - Майкл Старый Шулер.
   - Мне очень жаль, - сказал Майкл, - но я не могу.
   - В чем дело?
   - Денег нет, - сказал  Майкл.  -  Ничего  не  осталось.  У  меня  ровно
двадцать франков в кармане. Нате, возьмите двадцать франков.
   Билл слегка изменился в лице.
   - У меня только-только хватило расплатиться  с  Монтойей.  И  то  слава
богу.
   - Выпишите чек, я вам дам денег, - сказал Билл.
   - Очень вам благодарен, но я не имею права выписывать чеки.
   - А где вы думаете достать денег?
   - Немного  я  получу.  Мне  должны  прислать  деньги  за  полмесяца.  В
Сен-Жан-де-Люс есть гостиница, где я могу жить в кредит.
   - Что мы будем делать с машиной? - спросил меня  Билл.  -  Может  быть,
отпустим ее?
   - Пусть подождет. Хотя на что она нам?
   - Давайте выпьем еще по одной, - сказал Майкл.
   - Отлично. За это я плачу, - сказал Билл. - А у Брет есть деньги? -  Он
повернулся к Майклу.
   - Вряд ли. Я почти весь счет Монтойи оплатил из ее денег.
   - У нее хоть какие-нибудь деньги есть при себе? - спросил я.
   - Вряд ли. У нее никогда нет денег. Она получает пятьсот фунтов в  год,
и триста пятьдесят из них уходит на проценты жидам.
   - Недурно наживаются, - сказал Билл.
   - Неплохо. Кстати, они не евреи. Мы просто зовем их так. Они,  кажется,
шотландцы.
   - Так у нее совсем нет денег? - спросил я.
   - Вероятно. Все, что у нее было, она отдала мне перед отъездом.
   - Ну что ж, - сказал Билл, - остается только выпить еще по одной.
   - Верно, - сказал Майкл. - Говорить о деньгах - занятие пустое.
   - Вы правы, - сказал Билл. Мы с Биллом разыграли,  кому  платить.  Билл
проиграл и заплатил. Мы вышли к дожидавшейся машине.
   - Куда вы хотите ехать, Майкл? - спросил Билл.
   - Давайте просто покатаемся. Это,  может  быть,  поднимет  мой  кредит.
Покатаемся немного.
   - Отлично. Мне хочется взглянуть на побережье. Давайте поедем в Андай.
   - На побережье у меня нет никакого кредита.
   - Как знать, - сказал Билл.
   Мы поехали по дороге, идущей вдоль побережья. Зеленели  луга,  мелькали
белые,  под  красными  крышами  виллы,  клочки  леса,  и  по  краю  далеко
отступившего от берега очень синего моря кудрявились  волны.  Мы  проехали
через Сен-Жан-де-Люс и другие прибрежные городки, расположенные  подальше.
Позади холмистой равнины, по которой мы ехали, видны были горы, отделявшие
нас от Памплоны. Дорога вела все дальше. Билл взглянул на часы.  Нам  пора
было возвращаться. Он постучал в стекло  и  велел  шоферу  ехать  обратно.
Машина, разворачиваясь, задом въехала в придорожную  траву.  За  нами  был
лес, впереди, перед нами, - луговина, а дальше - море.
   Мы остановились в Сен-Жан-де-Люс, у подъезда отеля, где Майкл собирался
жить, и он вышел из машины. Шофер внес его  чемоданы.  Майкл  стоял  возле
машины.
   - Прощайте, друзья, - сказал Майкл. - Замечательная была фиеста.
   - Всего хорошего, Майкл, - сказал Билл.
   - Скоро увидимся, - сказал я.
   - О деньгах не беспокойтесь, - сказал Майкл. - Вы заплатите, Джейк,  за
машину, а я вам пришлю свою долю.
   - Прощайте, Майкл.
   - Прощайте, друзья. Спасибо вам.
   Он пожал руку Биллу и мне. Машина отъехала, и мы помахали ему. Он стоял
на дороге и смотрел нам вслед. В Байонну мы приехали перед  самым  отходом
поезда. Носильщик принес чемоданы Билла из камеры хранения. Я проводил его
до решетки на перроне.
   - Ну прощай, Джейк, - сказал Билл.
   - Прощай, дружище!
   - Очень хорошо было. Я очень хорошо провел время.
   - В Париже задержишься?
   - Нет. Я семнадцатого на пароход. Ну прощай!
   - Прощай, Билл.
   Он прошел через дверцу в решетке к  поезду.  Носильщик  шел  впереди  с
чемоданами. Я смотрел, как отходит поезд. Билл стоял  у  одного  из  окон.
Окно проехало, весь поезд проехал, рельсы опустели. Я вышел через вокзал к
автомобилю.
   - Сколько с меня? - спросил я шофера. За путь до Байонны мы уговорились
заплатить сто пятьдесят песет.
   - Двести песет.
   - А сколько  вы  возьмете,  чтобы  завезти  меня  на  обратном  пути  в
Сан-Себастьян?
   - Пятьдесят песет.
   - Вы шутите.
   - Тридцать пять песет.
   -  Это  слишком  дорого,  -  сказал  я.  -  Отвезите   меня   в   отель
"Панье-Флери".
   У подъезда отеля я заплатил шоферу  и  дал  ему  на  чай.  Машина  была
покрыта пылью. Я провел чехлом спиннинга по стенке машины. Эта  пыль  было
последнее, что связывало меня с Испанией и фиестой. Шофер завел  мотор,  и
машина покатила по улице. Я смотрел,  как  она  сворачивает  на  дорогу  в
Испанию. Я вошел в отель и снял номер. Мне дали тот же номер, в котором  я
жил, когда Билл, и Кон, и я были в Байонне. Казалось,  это  было  когда-то
очень давно. Я умылся, переменил рубашку и пошел в город.
   В газетном киоске я купил номер  "Нью-Йорк  геральд"  и  зашел  в  кафе
почитать его. Странно было снова очутиться во Франции. Все здесь  отдавало
провинциальной тишиной и спокойствием. Я почти  жалел,  что  не  поехал  с
Биллом в Париж, но Париж - это значило бы продолжение фиесты. С меня  пока
довольно было фиест. В  Сан-Себастьяне  будет  тихо.  Сезон  откроется  не
раньше августа. Я сниму хороший номер в отеле и буду  читать  и  купаться.
Там прекрасный пляж. Набережная  обсажена  чудесными  деревьями,  и  много
детей со своими нянями проводят там лето до открытия  сезона.  По  вечерам
оркестр будет играть под деревьями напротив кафе "Маринас". Я буду  сидеть
в кафе "Маринас" и слушать музыку.
   - Как у вас  тут  кормят?  -  спросил  я  официанта.  К  кафе  примыкал
ресторан.
   - Хорошо. Очень хорошо. Здесь очень хорошо кормят.
   - Отлично.
   Я пошел в ресторан и пообедал. Для Франции это был  обильный  обед,  но
после испанских трапез он показался мне несколько  скудным.  За  неимением
другой  компании  я  заказал  бутылку  "шато  марго".  Приятно  было  пить
медленно, и смаковать вино, и пить в одиночестве. Бутылка вина  -  хорошая
компания. Потом я выпил кофе. Официант посоветовал  мне  бискайский  ликер
под названием "иссара". Он принес бутылку с ликером и наполнил  рюмку.  Он
сказал, что иссару делают из пиренейских цветов. Из настоящих  пиренейских
цветов. Ликер видом напоминал вежеталь,  а  запахом  -  итальянский  ликер
"стрега". Я велел  официанту  убрать  пиренейские  цветы  и  принести  мне
французский vieux marc. Он оказался вкусным. После  кофе  я  выпил  вторую
рюмку.
   Официант, по-видимому, немного обиделся за пиренейские цветы, поэтому я
щедро дал ему на чай. Это обрадовало его. Хорошо жить в  стране,  где  так
легко и просто доставлять людям радость. В Испании  никогда  нельзя  знать
наперед, поблагодарит ли тебя официант. Во Франции  же  все  построено  на
четкой финансовой основе. Нет страны, где жизнь была бы  проще.  Никто  не
осложняет отношений, становясь твоим другом по каким-то неясным  причинам.
Если хочешь, чтобы тебя любили, стоит только истратить  немного  денег.  Я
истратил  немного  денег,  и  официант  полюбил  меня.   Он   оценил   мои
достоинства. Он будет рад снова увидеть меня. Когда-нибудь я  снова  приду
сюда обедать, и он рад будет меня видеть и захочет, чтобы  я  сел  за  его
столик. Это будет искренняя  любовь,  потому  что  у  нее  будет  разумное
основание. Я почувствовал, что вернулся во Францию.
   На другое утро  я  всем  в  отеле  дал  слишком  много  на  чай,  чтобы
приобрести еще друзей,  и  утренним  поездом  уехал  в  Сан-Себастьян.  На
вокзале я дал носильщику на чай  ровно  столько,  сколько  считал  нужным,
потому что сомневался, что еще когда-нибудь  увижусь  с  ним.  Мне  только
хотелось иметь несколько добрых друзей французов в Байонне на случай,  что
я вернусь туда. Я знал, что если они запомнят меня, то будут  мне  верными
друзьями.
   В Ируне была пересадка, и нужно было предъявить паспорт. Мне жаль  было
покидать Францию. Во Франции так легко жилось. Я знал, что делаю глупость,
возвращаясь в Испанию. В Испании  никогда  ничего  нельзя  предугадать.  Я
знал, что глупо возвращаться в Испанию, но  я  стал  в  очередь  со  своим
паспортом, открыл чемоданы и  показал  содержимое  таможенному  чиновнику,
взял билет, прошел через дверцу, сел в поезд и через сорок минут и  восемь
туннелей очутился в Сан-Себастьяне.
   Даже в жаркий день в Сан-Себастьяне чувствуется как бы прохлада раннего
утра. Кажется, что листья на деревьях никогда  не  бывают  совсем  сухими.
Улицы такие, точно  их  только  что  поливали.  В  самый  жаркий  день  на
некоторых улицах тенисто и прохладно. Я выбрал отель в центре города,  где
я уже останавливался, и получил комнату с балконом, откуда открывался  вид
на городские крыши. За крышами высился зеленый склон горы.
   Я распаковал свои вещи и сложил книги  на  столик  в  головах  кровати,
достал бритвенный прибор, повесил кое-что  из  одежды  в  большой  шкаф  и
собрал белье, чтобы отдать его в стирку. Потом я принял  душ  в  ванной  и
спустился вниз завтракать. В Испании часы еще не перевели на летнее время,
поэтому я пришел рано. Я перевел свои часы.  Приехав  в  Сан-Себастьян,  я
выиграл час.
   Когда я шел а столовую, портье вручил мне бланк из полиции, чтобы я его
заполнил. Я подписал бланк, потом отправил телеграмму в  отель  Монтойи  с
просьбой все письма и  телеграммы  на  мое  имя  пересылать  по  такому-то
адресу. Я высчитал, сколько дней пробуду в Сан-Себастьяне,  телеграфировал
в редакцию, чтобы мою  корреспонденцию  сохраняли,  но  все  телеграммы  в
течение шести дней пересылали в Сан-Себастьян. Потом я пошел в столовую  и
позавтракал.
   После завтрака я поднялся к себе, немного почитал и заснул. Проснулся я
в половине пятого. Я  достал  купальный  костюм,  завернул  его  вместе  с
гребенкой в полотенце, вышел на улицу и зашагал к бухте  Конча.  Начинался
отлив. Желтый прибрежный песок был гладкий и твердый. Я вошел  в  кабинку,
разделся, надел купальный костюм и пошел по гладкому песку к морю. Приятно
было идти босиком по теплому песку. Купающихся в воде  и  на  берегу  было
довольно много. Вдали,  там,  где  края  бухты  почти  сходились,  замыкая
гавань, за белой линией прибоя виднелось открытое море. Несмотря на отлив,
изредка подкатывали медленные волны. Появлялась легкая зыбь,  потом  волны
тяжелели и плавно набегали на теплый песок. Я  вошел  в  воду.  Вода  была
холодная. Когда подкатила волна, я нырнул, поплыл под водой и поднялся  на
поверхность, уже не чувствуя холода. Я подплыл к плоту, подтянулся  и  лег
на горячие доски.  На  другом  конце  плота  отдыхали  молодой  человек  и
девушка.  Девушка  отстегнула  бретельку  своего  купального   костюма   и
повернулась спиной к солнцу. Молодой  человек  лежал  ничком  на  плоту  и
разговаривал с ней. Она смеялась его словам и  подставляла  под  солнечные
лучи загорелую спину. Я лежал на плоту под солнцем, пока не обсох. Потом я
несколько раз нырнул. Один раз я нырнул глубоко, почти до  самого  дна.  Я
плыл с открытыми глазами, и кругом было зелено и  темно.  Плот  отбрасывал
густую тень. Я выплыл около плота, посидел на нем, еще раз нырнул,  пробыл
под водой как можно дольше и поплыл к берегу. Я полежал на  берегу,  чтобы
обсохнуть, зашел в кабинку, снял купальный костюм, окатился холодной водой
и вытерся насухо.
   Я прошел  берегом  под  деревьями  до  казино,  а  потом  по  одной  из
прохладных улиц вышел к кафе "Маринас". Внутри кафе  играл  оркестр,  и  я
сидел на террасе, наслаждаясь прохладой среди жаркого дня, и  пил  лимонад
со льдом, а потом выпил большой стакан виски с содовой. Я  долго  просидел
на террасе кафе "Маринас", читал  газеты,  смотрел  на  публику  и  слушал
музыку.
   Позже, когда стало темнеть, я  погулял  по  набережной  вдоль  бухты  и
наконец вернулся в отель ужинать. Велосипедисты, участники пробега "Вокруг
Бискайи", отдыхали эту ночь в Сан-Себастьяне. Они  сидели  в  столовой  за
отдельным длинным столом, со своими тренерами и импресарио. Все  они  были
французы и бельгийцы, и они уделяли немало внимания еде, но это не  мешало
им веселиться. На дальнем конце стола сидели две хорошенькие  француженки,
в которых было много чисто монмартрского шика. Я не мог определить, с  кем
из молодых людей они приехали. Все, сидевшие за длинным  столом,  говорили
на арго и обменивались шутками, непонятными для посторонних, и  случалось,
что шуток, сказанных вполголоса в дальнем конце стола, не повторяли, когда
девушки просили об этом. Старт финального перегона Сан-Себастьян - Бильбао
был назначен на пять часов утра. Велосипедисты пили много вина, лица у них
были темные, обожженные солнцем. К гонкам они относились серьезно,  только
когда состязались между собой. Они так часто соревновались друг с  другом,
что было почти безразлично, кто победит в этом пробеге. Особенно  в  чужой
стране. Финансовую сторону всегда можно уладить.
   У одного из гонщиков, добившегося преимущества в две минуты, был чирей,
который причинял ему сильную боль. Он не мог сидеть как  следует.  У  него
была багровая от  загара  шея  и  выгоревшие  на  солнце  светлые  волосы.
Остальные подтрунивали над ним. Он постучал вилкой по столу.
   - Слушайте, - сказал он, - завтра мой нос так плотно прилипнет к  рулю,
что только легкий ветерок будет овевать мои чирьи.
   Одна из  девушек  взглянула  на  него  через  стол,  и  он,  покраснев,
засмеялся. Они говорили, что испанцы не умеют ездить на велосипеде.
   Я пил кофе на террасе с представителем крупного  велосипедного  завода.
Он сказал, что пробег был очень интересный и его стоило  посмотреть,  если
бы только Ботекиа не выбыл из строя в  Памплоне.  Очень  мешала  пыль,  но
испанские дороги лучше французских. По  его  мнению,  только  велогонки  -
настоящий спорт. Следил ли я  за  пробегом  "Вокруг  Франции"?  Только  по
газетам? "Вокруг Франции" было величайшим спортивным  событием.  Организуя
этот пробег и сопровождая гонщиков,  он  узнал  Францию.  Мало  кто  знает
Францию. Всю весну, все лето и всю осень он провел на дорогах с гонщиками.
Смотрите, сколько автомобилей теперь сопровождает из города  в  город  все
пробеги. Франция - богатая страна и с каждым годом становится  спортивней.
Со  временем  она  будет  самой  спортивной  страной.  И   это   благодаря
велогонкам. И еще футболу. Он знает Францию. La France sportive. Он  знает
велосипедный спорт. Мы выпили коньяку. Но конечно,  и  в  Париж  вернуться
неплохо. Париж - самый спортивный город в мире. Знаю ли я кабачок "Веселый
негр"? Еще бы не знать. Если я как-нибудь загляну  туда,  я  его  застану.
Непременно загляну. Мы там опять выпьем  по  рюмочке  коньяку.  Непременно
выпьем. Они отправляются утром, без четверти  шесть.  Встану  ли  я  к  их
отъезду? Постараюсь непременно. Может быть, разбудить  меня?  Будет  очень
интересно. Я скажу портье, чтобы меня разбудили. Он  с  удовольствием  сам
разбудит меня. Зачем  же  затруднять  его,  я  скажу  портье,  чтобы  меня
разбудили. Мы разошлись, попрощавшись до утра.
   Назавтра, когда я проснулся, гонщики и сопровождавшие их автомобили уже
покрыли трехчасовой путь. Кофе и газеты мне  подали  в  постель,  потом  я
оделся и, захватив купальный костюм,  отправился  на  пляж.  Утро  еще  не
кончилось, все было свежо, прохладно и влажно. Под деревьями гуляли дети с
нянями в форме или в крестьянском платье. Испанские дети были красивы. Под
одним деревом сидели чистильщики  сапог  и  разговаривали  с  солдатом.  У
солдата была только одна  рука.  Начался  прилив,  дул  крепкий  ветер,  и
набегали большие волны.
   Я разделся в одной из кабинок, пересек узкую полосу  пляжа  и  вошел  в
воду. Я поплыл, стараясь не попадать в  волну,  но  иногда  она  накрывала
меня. Выплыв в спокойную воду, я повернулся и лег на спину. Лежа на спине,
я видел только небо и чувствовал легкое укачивание зыби. Я перевернулся  и
поплыл обратно, и большая волна вынесла  меня  на  берег,  потом  я  опять
поплыл, стараясь держаться между волнами и не давать им захлестывать меня.
Когда я устал плавать между волнами, я повернул и  поплыл  к  плоту.  Вода
была бурливая и холодная. Мне казалось, что  утонуть  невозможно.  Я  плыл
медленно, меня словно тихо уносило течением, потом  взобрался  на  плот  и
сидел, обсыхая на уже нагретых солнцем досках.  Я  смотрел  на  бухту,  на
старый город, на казино,  на  ряд  деревьев  вдоль  набережной,  на  белые
крылечки и золотые буквы вывесок  больших  отелей.  Вдали,  справа,  почти
замыкая бухту,  виднелся  зеленый  холм  с  замком.  Плот  покачивался  от
движения воды. С левой стороны узкого  прохода  в  открытое  море  высился
другой холм. Я  подумал,  что  хорошо  бы  переплыть  бухту,  но  побоялся
судорог.
   Я обсыхал на солнце и вглядывался  в  усеянный  купающимися  пляж.  Они
казались очень маленькими. Немного спустя я встал, уперся пальцами