оно что! Паломники. Святоши сопливые, - сказал Билл.
   - Из каких вы краев?
   - Я из Канзас-Сити, - сказал я. - А он из Чикаго.
   - Оба едете в Биарриц?
   - Нет. Мы едем в Испанию ловить рыбу.
   - Я сам этим никогда не занимался. Но у нас многие увлекаются. В  нашем
штате Монтана лучшие места для рыбной ловли. Я тоже рыбачил с  приятелями,
но никогда не увлекался.
   - Страх как много ты рыбачил, когда ездил с приятелями, - сказала жена.
   Он подмигнул нам.
   - Женщины все одинаковы. Как только почуют флягу  с  вином  или  кружку
пива, то уж ты, значит, пропащий человек.
   - Мужчины всегда так, - сказала жена, обращаясь к  нам.  Она  погладила
свои полные колени. - Я голосовала против сухого закона,  чтобы  доставить
ему удовольствие и потому что я люблю, чтобы в доме было пиво, а теперь он
вот что говорит. Удивительно, чего ради мы за них замуж выходим.
   - А вы  знаете,  -  сказал  Билл,  -  что  эта  орава  отцов-пилигримов
захватила вагон-ресторан до половины четвертого?
   - Что вы говорите? Этого быть не может!
   - Пойдите попробуйте достать место.
   - Тогда, мамаша, не пойти ли нам еще раз позавтракать?
   Она встала и оправила платье.
   - Посмотрите, пожалуйста, за нашими вещами. Идем, Хьюберт.
   Они втроем отправились в ресторан.  Немного  спустя  по  вагону  прошел
проводник,  объявляя  о  первой  обеденной  очереди,   и   паломники   Под
предводительством своих  патеров  потянулись  по  коридору.  Наш  сосед  с
семейством не возвращался. По коридору прошел официант с нашими сандвичами
и бутылкой шабли, и мы позвали его.
   - Достанется вам сегодня, - сказал я.
   Он кивнул.
   - Сейчас начинают, в десять тридцать.
   - А когда мы есть будем?
   - А я когда есть буду?
   Он поставил бутылку и два стакана, мы заплатили за сандвичи и дали  ему
на чай.
   - Я приду за тарелками, - сказал он, - или захватите их с собой.
   Мы ели сандвичи, пили шабли и любовались видом из  окна.  Хлеба  только
что начали  колоситься,  и  поля  пестрели  цветами  мака.  Пастбища  были
зеленые, мелькали живописные рощи, а иногда большие реки  и  вдали,  среди
деревьев - замки.
   В Туре мы вышли и купили еще  бутылку  вина,  и,  когда  мы  вернулись,
джентльмен из Монтаны с женой и сыном Хьюбертом уже удобно расположились в
купе.
   - А в Биаррице хорошее купанье? - спросил Хьюберт.
   - Мальчишка с ума сходит, пока не дорвется до воды, - сказала его мать.
- В атом возрасте трудно сидеть Смирно в поезде.
   - Там хорошее купанье, - сказал я. - Но опасно в бурную погоду.
   - Вы пообедали? - спросил Билл.
   - Да, пообедали. Мы просто остались сидеть за столом, когда они пришли,
и там, наверное, подумали, что мы  с  ними.  Официант  сказал  нам  что-то
по-французски, а потом троих отправил обратно.
   - Они, конечно, приняли нас за паломников, -  сказал  муж.  -  Все-таки
большая сила - католическая  церковь.  Жаль,  что  вы,  молодые  люди,  не
католики. Тогда бы вы вовремя пообедали.
   - Я католик, - сказал я. - Вот это-то и обидно.
   Наконец в четверть пятого нам подали обед. Билл уже начал  выходить  из
себя. Он взял за пуговицу патера, который возвращался в свое купе во главе
партии паломников.
   - Скажите, отец, а протестантам есть полагается?
   - Я ничего не знаю. Разве у вас нет билетиков?
   - Этак, пожалуй, и к клану примкнешь, - сказал Вилл.
   Патер оглянулся на него.
   В вагоне-ресторане официанты  в  пятый  раз  подавали  обед.  Официант,
прислуживавший нам, пропотел насквозь. Его белая куртка под  мышками  была
лиловая.
   - Он, наверно, много вина пьет.
   - Или носит лиловое белье.
   - Давай спросим его.
   - Не надо. Он слишком устал.
   В Бордо поезд стоял полчаса, и мы вышли  через  вокзал  на  улицу.  Для
поездки в город было слишком мало времени. Потом  мы  ехали  по  Ландам  и
любовались закатом. Между соснами  виднелись  широкие  выжженные  просеки,
уходившие вдаль, точно улицы, а в конце  их  высились  лесистые  холмы.  В
половине восьмого мы пошли ужинать и любовались видом  из  открытого  окна
вагона-ресторана. Вся местность - песок  и  сосна,  и  повсюду  -  заросли
вереска. Попадались поляны с домиками, а  время  от  времени  показывалась
лесопилка. Стемнело, и за окном чувствовались жаркие  темные  пески,  а  к
девяти часам мы приехали в Байонну. Муж, жена и Хьюберт попрощались с нами
за руку. Они ехали дальше, до Ла-Негресс, где была пересадка на Биарриц.
   - Желаю вам всего лучшего, - сказал муж.
   - Будьте поосторожнее на бое быков.
   - Может быть, увидимся в Биаррице, - сказал Хьюберт.
   Мы сошли с поезда, неся чемоданы и чехлы с  удочками,  и  через  темный
вокзал вышли на освещенную площадь, где стояли фиакры и  автобусы  отелей.
Там, среди шоферов и агентов, дожидался Роберт Кон.  Он  не  сразу  увидел
нас. Потом пошел нам навстречу.
   - Хэлло, Джейк! Как доехали?
   - Отлично, - сказал я. - Это Билл Гортон.
   - Здравствуйте.
   - Идемте, - сказал Роберт. - У меня фиакр. - Он был немного близорук, я
раньше никогда не замечал этого.  Он  пристально  и  с  видимым  смущением
вглядывался в незнакомое лицо Билла.
   - Мы поедем в мой отель. Там хорошо. Вполне приемлемо.
   Мы сели в фиакр, кучер пристроил чемоданы  на  козлы,  потом  взобрался
сам, щелкнул кнутом, и мы через темный мост поехали в город.
   - Я очень рад познакомиться с вами, - сказал Роберт Биллу. - Я  столько
слышал о вас от Джейка, и я читал  ваши  книги.  Вы  привезли  мне  леску,
Джейк?
   Фиакр остановился перед отелем, и мы все вылезли  и  вошли.  Отель  был
хороший, и люди за конторкой очень приветливы, и мы с Биллом  получили  по
уютной маленькой комнате.



10

   Утро было ясное, улицы поливали водой, и мы втроем позавтракали в кафе.
Байонна - красивый город. Он похож на очень чистый испанский город и лежит
на большой реке. Уже сейчас, так рано утром,  на  мосту  через  реку  было
очень жарко. Мы прошли через мост, а потом погуляли по городу.
   Я отнюдь не был уверен, что удочки Майкла вовремя придут из  Шотландии,
поэтому мы стали искать  магазин  рыболовных  принадлежностей  и  в  конце
концов купили Биллу удочку  где-то  на  втором  этаже,  над  галантерейной
лавкой. Хозяин отлучился,  и  нам  пришлось  дожидаться  его.  Наконец  он
пришел, и мы купили недорогую, весьма приличную удочку и два сачка.
   Выйдя из магазина, мы пошли посмотреть на собор. Кон что-то  говорил  о
том, что это прекрасный  образец  чего-то  -  не  помню  чего.  Мне  собор
показался красивым - красивым и неярким, как испанские  церкви.  Потом  мы
пошли дальше, мимо старой крепости, и  дошли  до  здания  конторы,  откуда
должен был отправляться автобус. Там нам сказали, что автобусное  движение
откроется не раньше первого июля. В туристском  бюро  мы  узнали,  сколько
надо заплатить за  автомобиль  до  Памплоны,  и  в  большом  гараже  возле
Городского театра наняли машину за  четыреста  франков.  Она  должна  была
заехать за нами в отель через сорок минут, и мы зашли  в  то  же  кафе  на
площади и выпили пива. Становилось жарко, но в воздухе еще пахло свежестью
раннего  утра,  и  сидеть  в  кафе  было   приятно.   Подул   ветерок,   и
чувствовалось, что прохладой тянет с моря. По площади расхаживали  голуби,
и дома были желтые, словно прокаленные солнцем, и мне не хотелось  уходить
из кафе. Но пора было идти в отель, сложить  вещи  и  уплатить  по  счету.
Расплатившись за пиво - мы бросили жребий, и, кажется, платил  Кон,  -  мы
пошли в отель. На меня с Биллом пришлось  только  по  шестнадцати  франков
плюс десять процентов надбавки за услуги, и  мы  отправили  свои  чемоданы
вниз и стали ждать Роберта Кона.  Пока  мы  ждали,  я  увидел  на  паркете
вестибюля таракана, не меньше трех дюймов длиной. Я показал его  Биллу,  а
потом наступил на него каблуком. Мы решили, что он, вероятно,  только  что
приполз из сада. В отеле действительно было необыкновенно чисто.
   Наконец Кон спустился вниз, и мы все вышли к машине.  Машина  оказалась
большая,  с  откидным  верхом,  шофер  был  в  белом  пыльнике  с  голубым
воротником и такими же обшлагами, и мы попросили  его  опустить  верх.  Он
погрузил наши чемоданы, и машина тронулась. Мы  ехали  длинной  улицей  по
направлению к окраине, мимо цветущих садов и оглядывались назад,  прощаясь
с городом, а потом очутились среди зеленых холмов, и дорога пошла в  гору.
То и дело мы обгоняли воловьи и коровьи упряжки, тащившие повозки  басков,
мелькали аккуратные, выбеленные фермы.  Бискайя  -  плодородный,  цветущий
край, дома чистенькие, деревни, видимо, зажиточные. В каждом селении  была
площадка для игры в пелоту, где ребятишки кидали мяч под  жарким  солнцем.
На церквах виднелись надписи, запрещающие ударять мячом в церковные стены,
домики были крыты красной черепицей, - а потом дорога свернула и пошла еще
круче, и мы стали подниматься по склону горы, и под нами  была  долина,  а
холмы уходили назад, в сторону моря. Моря не было видно. Оно было  слишком
далеко. Видны были только холмы  и  еще  холмы,  и  угадывалось,  в  какой
стороне море.
   Мы пересекли испанскую границу. Там была речка и мост, и в одном  конце
его толстые усатые французы в кепи, а в другом -  испанские  карабинеры  в
лакированных треуголках, с короткими ружьями  за  спиной.  У  нас  открыли
только один чемодан, взяли наши документы и заглянули в них.  С  той  и  с
другой стороны кордона было  по  большой  лавке  и  по  гостинице.  Шоферу
пришлось зайти в помещение пограничной стражи и заполнить какие-то бумаги,
и мы вылезли из машины и подошли к реке посмотреть, есть  ли  там  форель.
Билл пытался заговорить по-испански с одним из карабинеров,  но  из  этого
ничего не вышло. Роберт Кон, показывая пальцем на воду,  спросил,  водится
ли здесь форель, и карабинер сказал, что да, но ее немного.
   Я спросил его, ловит ли он рыбу, и он ответил,  что  нет,  он  этим  не
занимается.
   К мосту подходил бородатый старик с  длинными,  выгоревшими  на  солнце
волосами, в сшитой из мешковины одежде. Он опирался на длинную палку, а за
спиной у него, головой вниз, висел козленок со связанными ногами.
   Карабинер махнул ему саблей, чтобы он воротился. Старик, не  сказав  ни
слова, повернул и пошел обратно по белой дороге в Испанию.
   - Почему старика не пустили? - спросил я.
   - У него нет пропуска.
   Я предложил карабинеру сигарету. Он взял и поблагодарил меня.
   - Что же он будет делать? - спросил я.
   Карабинер сплюнул в пыль.
   - Да просто перейдет реку вброд.
   - Много у вас тут контрабанды?
   - Да, - сказал он, - бывает.
   Вышел шофер, на ходу складывая бумаги и пряча их во внутренний  карман.
Мы все сели в машину, и она покатила по белой пыльной  дороге  в  Испанию.
Сначала местность была почти такая же, как до границы;  потом,  все  время
поднимаясь в  гору  по  спиралью  вьющейся  дороге,  мы  перевалили  через
вершину, и тут-то и началась настоящая Испания. Показались  длинные  бурые
хребты, поросшие редкой сосной, и буковые леса  на  далеких  склонах  гор.
Дорога сперва шла по верху ущелья, а потом нырнула вниз, и шофер вдруг дал
гудок, затормозил и свернул в сторону, чтобы не  наехать  на  двух  ослов,
заснувших на дороге. Горы остались позади, и мы въехали в дубовый лес, где
паслись белые козы. Потом пошли  поляны,  поросшие  травой,  и  прозрачные
ручьи. Мы пересекли один ручей, миновали сумрачную деревушку и снова стали
подниматься в гору. Мы поднимались  выше  и  выше  и  опять  добрались  до
перевала и повернули, и  дорога  пошла  вниз,  забирая  вправо,  и  к  югу
открылась новая цепь высоких гор - бурые, словно  спекшиеся  на  солнце  и
причудливо изборожденные ущельями.
   Немного погодя горы кончились, появились деревья по обе стороны дороги,
и ручей, и поля спелой пшеницы, и дорога  бежала  дальше,  очень  белая  и
прямая, а потом мы въехали на пригорок, и слева на вершине горы  показался
старинный  замок,  тесно  окруженный  строениями,  и   колыхаемое   ветром
пшеничное поле, поднимающееся до самых стен. Я оглянулся через плечо  -  я
сидел впереди рядом с  шофером.  Роберт  Кон  спал,  но  Билл  смотрел  по
сторонам и кивнул мне. Потом мы пересекли равнину,  и  справа  в  пролетах
между деревьями сверкала на солнце широкая река, а вдали над равниной  уже
вставало Памплонское плато, и видны были городские стены, и высокий темный
собор, и кресты на куполах других  церквей.  Позади  плато  были  горы,  и
повсюду, куда ни повернись, были еще горы, а белая дорога  бежала  впереди
нас по равнине прямо к Памплоне.
   Обогнув плато, мы с другой стороны въехали в город по  пыльной  дороге,
круто  поднимавшейся  между  двумя  рядами  тенистых  деревьев,  а   потом
спустились в новую часть города, которую строят  за  стенами  старого.  Мы
проехали мимо арены боя быков - высокое белое здание, казавшееся  бетонным
под  солнцем,  а  потом  переулком  выехали  на  центральную   площадь   и
остановились у подъезда отеля Монтойи.
   Шофер помог нам вытащить чемоданы. Вокруг машины столпились  ребятишки,
и на площади было жарко, деревья зеленели, флаги висели на своих шестах, и
приятно было уйти от солнца в тень аркады,  которая  тянется  вокруг  всей
площади. Монтойя обрадовался нам, пожал нам руки и дал нам хорошие комнаты
с окнами на площадь, а  потом  мы  умылись,  почистились  и  спустились  в
столовую к обеду. Шофер тоже остался обедать, а потом мы заплатили ему,  и
он уехал обратно в Байонну.
   В отеле Монтойи две  столовые.  Одна  во  втором  этаже,  с  окнами  на
площадь. Другая внизу, на целый этаж ниже уровня площади, и  оттуда  можно
выйти на улицу позади отеля, по которой рано утром пробегают  быки,  когда
их через весь город гонят к арене. В этой столовой всегда прохладно, и  мы
очень хорошо позавтракали. Первая трапеза на испанской земле - это  каждый
раз серьезное испытание: закуски, кушанье из яиц, два мясных блюда, овощи,
салат, десерт и фрукты. Нужно много вина, чтобы все  это  одолеть.  Роберт
Кон пытался сказать, что не хочет второго мясного блюда, но  мы  не  стали
переводить его слова, и служанка  принесла  ему  что-то  взамен,  кажется,
холодного мяса. С самой нашей встречи в Байонне Кон нервничал. Он не знал,
знаем ли мы, что он ездил с Брет в Сан-Себастьян, и это смущало его.
   - Ну, - сказал я, - Брет и Майкл должны приехать сегодня вечером.
   - Я сомневаюсь, чтобы они приехали, - сказал Кон.
   - Почему? - спросил Билл. - Конечно, приедут.
   - Они всегда опаздывают, - сказал я.
   - Я почти уверен, что они не приедут, - сказал Роберт Кон.
   Он сказал это таким тоном, точно он что-то знает, чего мы не  знаем,  и
мы оба разозлились.
   - Держу пари на пятьдесят песет, что сегодня вечером они будут здесь, -
сказал Билл. Он  всегда  держит  пари,  когда  злится,  и  поэтому  обычно
заключает глупые пари.
   - Хорошо, - сказал Кон. - Пари. Помните, Джейк, пятьдесят песет.
   - Я и сам запомню, - сказал Билл.
   Я видел, что он злится, и хотел успокоить его.
   - Они приедут без всякого сомнения, - сказал я. - Только,  может  быть,
не сегодня.
   - Хотите отказаться от пари? - спросил Кон.
   - Нет. С какой стати? Давайте хоть на сто песет.
   - Пожалуйста. Принимаю.
   - Ну довольно, - сказал я. - А то вам придется зарегистрировать у  меня
пари и заплатить мне проценты.
   - Ладно, - сказал Кон. Он улыбнулся. - Все равно вы их отыграете у меня
в бридж.
   - Вы их еще не выиграли, - сказал Билл.
   Мы вышли на площадь и под аркадой пошли в кафе Ирунья  пить  кофе.  Кон
сказал, что пойдет к парикмахеру побриться.
   - Послушай, - сказал мне Билл, - есть у меня шансы выиграть это пари?
   - Плохие у тебя шансы. Они еще никуда не приезжали вовремя. Если они не
получили денег, то, конечно, сегодня не приедут.
   - Я сразу пожалел, как только рот открыл. Но я не мог не  вызвать  его.
Он как будто ничего, но откуда  он  знает  больше  нашего?  Майкл  и  Брет
условливались с нами.
   Я увидел Кона - он шел к нам через площадь.
   - Вот он идет.
   - Пусть лучше бросит свои еврейские повадки и не важничает.
   - Парикмахерская закрыта, - сказал Кон. - Только в четыре откроется.
   Мы пили кофе в кафе Ирунья, сидя  в  тени  аркады  в  удобных  плетеных
креслах, и смотрели на площадь. Потом Билл  ушел  писать,  письма,  а  Кон
отправился в парикмахерскую. Она все еще была закрыта, и он решил пойти  в
отель и принять ванну, но я еще посидел на террасе  кафе,  а  потом  пошел
прогуляться по городу. Было очень жарко, но  я  держался  теневой  стороны
улиц, и прошелся по рынку, и радовался, что  я  снова  здесь.  Я  зашел  в
ayuntamiento [муниципалитет (исп.)] и разыскал старика, который каждый год
заказывал для меня билеты на бой быков, и узнал, что  он  получил  деньги,
высланные мной из Парижа, и возобновил абонемент, так  что  все  это  было
улажено. Он был  архивариусом,  и  все  архивы  города  помещались  в  его
конторе. Это, кстати сказать, не имеет никакого отношения  к  рассказу.  В
его конторе была дверь, обитая  зеленым  сукном,  и  вторая,  из  плотного
дерева, и, когда я ушел, оставив его среди архивов, занимавших сплошь  все
столы, и притворил обе двери и вышел на  улицу,  швейцар  остановил  меня,
чтобы почистить мне пиджак.
   - Вы, должно быть, ехали в автомобиле, - сказал он.
   На воротнике и плечах лежал толстый слой пыли.
   - Да, из Байонны.
   - Вот-вот, - сказал он. - Я так и знал, что вы ехали в  автомобиле,  по
тому, как пыль легла. - Я дал ему две медные монеты.
   Я увидел собор в конце улицы и направился к нему. Когда я в первый  раз
увидел его, фасад показался мне некрасивым, но теперь он мне  нравился.  Я
вошел. Внутри  было  мглисто  и  темно,  колонны  уходили  ввысь,  и  люди
молились, и пахло ладаном, и было несколько изумительных высоких витражей.
Я встал на колени и начал молиться и помолился обо всех, кого вспомнил,  о
Брет и Майкле, о Билле, Роберте Коне,  и  о  себе,  и  о  всех  матадорах,
отдельно о каждом, кого я любил, и гуртом о всех остальных, потом я  снова
помолился о себе, и, пока я молился  о  себе,  я  почувствовал,  что  меня
клонит ко сну, поэтому я стал молиться  о  том,  чтобы  бои  быков  прошли
удачно, и чтобы фиеста была веселая, и чтобы нам наловить побольше рыбы. Я
старался вспомнить, о чем бы еще помолиться,  и  подумал,  что  хорошо  бы
иметь немного денег, и я помолился о том, чтобы мне нажить кучу  денег,  и
потом начал думать, как бы я мог их нажить, и, думая о наживе, я  вспомнил
графа и подумал о том, где он теперь, и пожалел, что не видел его  с  того
вечера на  Монмартре,  и  старался  вспомнить  что-то  смешное,  что  Брет
рассказала мне про него, и так как я  все  это  время  стоял  на  коленях,
опершись лбом о деревянную спинку скамьи, и думал о том, что я молюсь,  то
мне было немного стыдно и я жалел, что я такой никудышный  католик,  но  я
понимал, что ничего тут не могу поделать, по крайней мере сейчас, а  может
быть, и никогда, но что все-таки это - великая религия, и  как  бы  хорошо
предаться набожным мыслям, и, может быть, в следующий раз мне это удастся;
а потом я стоял под жарким солнцем  на  паперти  собора,  и  указательный,
средний и большой пальцы правой руки все еще были влажные, и я чувствовал,
как они сохнут на солнце. Солнце палило жестоко, и я переулками, прячась в
тени зданий, вернулся в отель.
   Вечером, за ужином, оказалось, что Роберт Кон принял  ванну,  побрился,
подстригся и вымыл голову и  что  его  волосы  чем-то  смазаны,  чтобы  не
торчали. Он нервничал,  и  я  ничем  не  старался  ему  помочь.  Поезд  из
Сан-Себастьяна прибывал в десять часов, и Брет с  Майклом  могли  приехать
только этим поездом. Без двадцати девять, когда мы еще и половины ужина не
съели, Роберт Кон встал из-за стола и сказал, что пойдет встречать  их  на
вокзал. Я сказал, что пойду вместе с ним - просто чтобы  поддразнить  его.
Билл сказал, что скорей повесится, чем уйдет, не доев ужина. Я сказал, что
мы сейчас ж