в это, он улыбнулся, опасаясь, как бы я или  критик  не  подумали,
что он хвастает.
   - Буду очень рад, если увижу, - сказал критик. - Мне хочется, чтобы  вы
меня убедили.
   - Ему не очень нравится моя работа. - Ромеро повернулся  ко  мне.  Лицо
его было серьезно.
   Критик сказал, что ему очень нравится работа Ромеро, но что ей  еще  не
хватает законченности.
   - Вот завтра увидите, если попадется хороший бык.
   - Вы видели завтрашних быков? - спросил меня критик.
   - Да. Я видел, как их выгружали.
   Педро Ромеро наклонился вперед.
   - Ну, как ваше мнение?
   - Очень хороши, - сказал я. - Все - около двадцати шести арроба.  Очень
короткие рога. Разве вы их не видели?
   - Видел, конечно, - сказал Ромеро.
   - Двадцати шести арроба не потянут, - сказал критик.
   - Нет, - сказал Ромеро.
   - У них бананы вместо рогов, - сказал критик.
   - По-вашему, бананы? - спросил Ромеро. Он с улыбкой повернулся ко  мне.
- И по-вашему, бананы?
   - Нет, - сказал я, - рога как рога.
   - Очень короткие, - сказал Педро Ромеро. - Очень,  очень  короткие.  Но
все-таки не бананы.
   - Послушайте, Джейк, - позвала Брет с соседнего столика. -  Что  же  вы
нас бросили?
   - Это только временно, - оказал я. - Мы говорим о быках.
   - Не важничайте.
   - Скажите ему, что быки безрогие! - крикнул Майкл. Он был пьян.
   Ромеро вопросительно взглянул на меня.
   - Очень пьяный, - сказал я. - Borracho! Muy borracho!
   - Что же вы нас не знакомите с вашими друзьями? - сказала Брет. Она  не
сводила глаз с Педро Ромеро. Я спросил, не выпьют ли они кофе с нами.  Оба
встали. Лицо у Ромеро было очень смуглое. Держался он превосходно.
   Я представил их всем по очереди, и они уже хотели сесть, но не  хватило
места, и мы все перешли пить кофе к большому столу у  стены.  Майкл  велел
подать бутылку фундадору и рюмки для всех. Было много пьяной болтовни.
   - Скажи ему, что, по-моему, писать - занятие гнусное, - говорил Билл. -
Скажи, скажи ему. Скажи ему; мне стыдно, что я писатель.
   Педро Ромеро сидел рядом с Брет и слушал ее.
   - Ну, скажи ему! - кричал Билл.
   Ромеро, улыбаясь, поднял голову.
   - Этот сеньор, - сказал я, - писатель.
   Ромеро с почтением посмотрел на Билла.
   - И тот тоже, - сказал я, указывая на Кона.
   - Он похож на Виляльту, - сказал Ромеро,  глядя  на  Билла.  -  Правда,
Рафаэль, он похож на Виляльту?
   - Не нахожу, - ответил критик.
   - Правда, - по-испански сказал Ромеро, - он очень похож на Виляльту.  А
пьяный сеньор чем занимается?
   - Ничем.
   - Потому он и пьет?
   - Нет. Он собирается жениться на этой сеньоре.
   - Скажите ему, что все быки безрогие! - крикнул Майкл, очень пьяный,  с
другого конца стола.
   - Что он говорит?
   - Он пьян.
   - Джейк! - крикнул Майкл, - скажите ему, что быки безрогие!
   - Вы понимаете? - спросил я.
   - Да.
   Я был уверен, что он не понял, поэтому в не беспокоился.
   - Скажите ему, что Брет хочет посмотреть, как он надевает свои  зеленые
штаны.
   - Хватит, Майкл.
   - Скажите ему, что Брет до смерти хочется знать, как он влезает в  свои
штаны.
   - Хватит.
   Все это время Ромеро вертел свою рюмку  и  разговаривал  с  Брет.  Брет
говорила по-французски, а он говорил по-испански и немного по-английски  и
смеялся.
   Билл наполнил рюмки.
   - Скажите ему, что Брет хочет...
   - Ох, заткнитесь, Майкл, ради Христа!
   Ромеро поднял глаза и улыбнулся.
   - Это я понял, - сказал он.
   В эту минуту в столовую вошел Монтойя. Он уже хотел улыбнуться мне,  но
тут увидел, что Педро Ромеро, держа большую рюмку коньяку в  руке,  весело
смеется, сидя между мной и женщиной с обнаженными плечами, а вокруг  стола
одни пьяные. Он даже не кивнул.
   Монтойя вышел из комнаты. Майкл встал, готовясь провозгласить тост.
   - Выпьем за... - начал он.
   - Педро Ромеро, - сказал  я.  Все  встали.  Ромеро  принял  тост  очень
серьезно, и мы все чокнулись и осушили  наши  рюмки,  причем  я  старался,
чтобы все кончилось скорей, так как Майкл пытался объяснить, что он  хотел
выпить совсем за другое. Но все сошло благополучно, и Педро  Ромеро  пожал
всем руки и вышел вместе с критиком.
   - Бог мой! Какой очаровательный мальчик, - сказала Брет.  -  Что  бы  я
дала, чтобы посмотреть, как  он  влезает  в  свой  костюм.  Он,  наверное,
пользуется рожком для ботинок.
   - Я хотел сказать ему это, - начал Майкл, - а Джейк все время перебивал
меня. Зачем вы перебиваете  меня?  Вы  думаете,  вы  лучше  меня  говорите
по-испански?
   - Отстаньте, Майкл! Никто вас не перебивал.
   - Нет, я хотел бы это выяснить. - Он отвернулся от меня. - Вы  думаете.
Кон, вы важная птица? Вы думаете, вам место в нашей компании? В  компании,
которая хочет повеселиться? Ради бога, не шумите так, Кон.
   - Бросьте, Майкл, - сказал Кон.
   - Вы думаете, вы здесь нужны Брет? Вы думаете, с вами  веселей?  Отчего
вы все время молчите?
   - Все, что я имел сказать, Майкл, я уже сказал вам на днях.
   - Я, конечно, не писатель. - Ноги плохо держали Майкла, и  он  опирался
на стол. - Я не гений. Но я знаю, когда  я  лишний.  Почему  вы,  Кон,  не
чувствуете, когда вы лишний? Уходите. Уходите, ради всего святого! Уберите
свою скорбную еврейскую физиономию. Разве я не прав?
   Он посмотрел на нас.
   - Конечно, прав, - сказал я. - Пойдемте все в кафе Ирунья.
   - Нет, вы скажите, разве я не прав? Я люблю эту женщину.
   - Ох, не начинай сначала. Хватит уже, Майкл, - сказала Брет.
   - Разве я не прав, Джейк?
   Кон все еще сидел  за  столом.  Лицо  его  стало  изжелта-бледным,  как
всегда, когда его оскорбляли, но вместе с тем, казалось, ему это  приятно.
Он тешил себя ребячливой полупьяной игрой в герои: все это из-за его связи
с титулованной леди.
   - Джейк, - сказал Майкл. Он чуть не плакал. - Вы знаете,  что  я  прав.
Послушайте, вы! - Он повернулся к Кону. - Уходите! Сейчас же уходите!
   - Не уйду, Майкл, - сказал Кон.
   - Ах, не уйдете! - Майкл пошел к нему вокруг стола.
   Кон  встал  и  снял  очки.  Он  стоял  наготове,   изжелта-бледный,   с
полуопущенными руками, гордо и бесстрашно ожидая нападения,  готовый  дать
бой за свою даму сердца.
   Я обхватил Майкла.
   - Идем в кафе, - сказал я. - Ведь не можете вы  ударить  его  здесь,  в
отеле.
   - Верно! - сказал Майкл. - Очень верная мысль.
   Мы пошли к дверям. Пока Майкл, спотыкаясь, поднимался по ступенькам,  я
посмотрел через плечо и увидел, что Кон снова надевает очки. Билл сидел за
столом и наливал себе рюмку фундадору.  Брет  сидела,  глядя  прямо  перед
собой.
   Когда мы вышли на площадь, дождя уже не было и луна пыталась  выглянуть
из-за туч. Дул ветер. Играл военный оркестр, и  в  дальнем  конце  площади
толпа собралась вокруг пиротехника и его сына, пускавших шары  с  нагретым
воздухом. Шары поднимались толчками, по диагонали, и ветер разрывал их или
прибивал к одному из домов на площади. Иногда они падали в  толпу.  Магний
вспыхивал, шар  взрывался,  и  люди  разбегались.  Никто  не  танцевал  на
площади, гравий был слишком мокрый!
   Брет вышла из отеля с Биллом и Коном и подошла к нам. Мы стояли в толпе
и смотрели на дона Мануэля Оркито, короля  фейерверка,  который  стоял  на
маленьком помосте, осторожно подталкивая палками шары,  стоял  высоко  над
толпой и пускал шары по ветру. Ветер сбивал все шары, и лицо дона  Мануэля
блестело от пота в свете его сложного фейерверка, который падал  в  толпу,
взрывался и прыгал, брызжа искрами и треща под  ногами.  Каждый  раз,  как
светящийся  бумажный  пузырь  кренился,  вспыхивал  и   падал,   в   толпе
поднимались крики.
   - Не повезло дону Мануэлю, - сказал Билл.
   - Откуда вы знаете, что его зовут дон Мануэль? - спросила Брет.
   - В афише сказано. Дон Мануэль Оркито, пиротехник  esta  ciudad  [этого
города (исп.)].
   - Globos illuminados  [светящиеся  шары  (исп.)],  -  сказал  Майкл.  -
Коллекция globos illuminados. Так сказано в афише.
   Ветер относил звуки оркестра.
   - Хоть бы один поднялся, - сказала Врет. - Этот дон  Мануэль  прямо  из
себя выходит.
   - Он,  должно  быть,  целый  месяц  готовился,  чтобы  они  взлетели  и
получилось: "Слава святому Фермину", - сказал Билл.
   - Globos illuminados, - сказал Майкл.  -  Целая  куча  дурацких  globos
illuminados.
   - Идемте, - сказала Брет. - Что мы тут стоим?
   - Ее светлость желает выпить, - сказал Майкл.
   - Как это ты догадался? - сказала Брет.
   В кафе было тесно и очень шумно. Никто  на  нас  не  обратил  внимания.
Свободного столика мы не нашли. Стоял оглушительный шум.
   - Давайте уйдем отсюда, - сказал Билл.
   Под аркой продолжалось гулянье. Кое-где за столиками сидели англичане и
американцы из Биаррица в спортивных костюмах. Многие женщины  разглядывали
гуляющих в лорнет. Мы встретили девушку из Биаррица, с которой недавно нас
познакомил  Билл.  Она  жила  с  подругой  в  "Гранд-отеле".   У   подруги
разболелась голова, и она пошла спать.
   -  Вот  бар,  -  сказал  Майкл.  Это  был   "Миланский   бар",   тесный
второразрядный кабачок, где можно было перекусить и где в  задней  комнате
танцевали. Мы все сели за столик и заказали бутылку фундадору.  В  кабачке
было пустовато. Никакого веселья не замечалось.
   - Фу, как здесь скучно, - сказал Билл.
   - Еще слишком рано.
   - Возьмем фундадор с собой и придем попозже, - сказал Билл. - Не хочу я
сидеть тут в такой вечер.
   - Пойдемте обратно и поглядим на англичан,  -  сказал  Майкл.  -  Люблю
глядеть на англичан.
   - Они ужасны, - сказал Билл. - Откуда они взялись?
   - Они приехали из Биаррица, - сказал Майкл. - Они  приехали  посмотреть
на забавную, миленькую испанскую фиесту.
   - Я им покажу фиесту! - сказал Билл.
   - Вы ужасно красивая девушка, - обратился Майкл  к  знакомой  Билла.  -
Откуда вы явились?
   - Хватит, Майкл.
   - Послушайте, она же прелестна. Где я  был?  Где  были  мои  глаза?  Вы
просто прелесть. Скажите, мы  знакомы?  Пойдемте  со  мной  и  Биллом.  Мы
пропишем англичанам фиесту.
   - Я им покажу фиесту! - сказал Билл. - Какого черта им здесь нужно?
   - Идем, - сказал Майкл. - Только мы втроем. Пропишем фиесту  английской
сволочи. Надеюсь, вы не англичанка? Я шотландец. Ненавижу англичан.  Я  им
покажу фиесту! Идем, Билл.
   В окно нам видно было, как все трое,  взявшись  под  руки,  зашагали  к
кафе. На площади взвивались ракеты.
   - Я еще посижу здесь, - сказала Брет.
   - Я останусь с вами, - сказал Кон.
   - Ох нет! - сказала Брет. - Ради бога, уйдите куда-нибудь. Разве вы  не
видите, что нам с Джейком нужно поговорить?
   - Этого я не знал, - сказал Кон. - Я просто хотел тут посидеть,  потому
что я слегка пьян.
   - Вот уж действительно причина. Если вы пьяны, ступайте спать. Ступайте
спать.
   - Достаточно грубо я с ним обошлась? - спросила  Брет,  когда  Кон  уже
ушел. - Господи, как он мне надоел!
   - Веселья от него мало.
   - Он угнетает меня.
   - Он очень плохо ведет себя.
   - Ужасно плохо. А имел случай показать, как нужно вести себя.
   - Он, наверно, и сейчас стоит за дверью.
   - Да. С него станется. Знаешь, я теперь поняла, что с ним творится.  Он
не может поверить, что это ничего не значило.
   - Я знаю.
   - Никто другой не вел бы себя так. Ох,  как  мне  это  все  надоело!  А
Майкл-то. Майкл тоже хорош.
   - Майклу очень тяжело.
   - Да. Но из этого не следует, что нужно быть свиньей.
   - Все ведут себя плохо, - сказал я. - Дай только случай.
   - Ты бы иначе себя вел. - Врет взглянула на меня.
   - Я был бы таким же идиотом, как Кон.
   - Милый, зачем мы говорим такую чушь?
   - Хорошо. Давай говорить о чем хочешь.
   - Не сердись. У меня нет никого, кроме тебя, а мне так скверно сегодня.
   - У тебя есть Майкл.
   - Да, Майкл, Вот тоже сокровище, правда?
   -  Послушай,  -  сказал  я.  -  Майклу  очень  тяжело,  что  Кон  здесь
околачивается и не отходит от тебя.
   - Будто я не знаю, милый. Пожалуйста, не говори  об  этом,  мне  и  так
тошно.
   Я никогда еще не видел, чтобы Врет так нервничала. Она  избегала  моего
взгляда и упорно смотрела в стену.
   - Хочешь пройтись?
   - Да. Пойдем.
   Я закупорил бутылку фундадору и отдал ее буфетчику.
   - Выпьем еще, - сказала Брет. - У меня нервы разгулялись.
   Мы выпили еще по рюмке мягкого душистого коньяка.
   - Идем, - сказала Брет.
   Когда мы вышли, я увидел Кона, выходящего из-под аркады.
   - Ну конечно, вот он, - сказала Брет.
   - Он не может уйти от тебя.
   - Бедняга!
   - А мне ни капли его не жаль. Я сам его ненавижу.
   - Я тоже, - она вздрогнула, - ненавижу за то, что он так страдает.
   Я взял ее под руку, и мы пошли по неширокой  улице  прочь  от  толпы  и
огней площади. На улице было темно и мокро, и мы пошли  к  укреплениям  на
окраину города. Мы проходили мимо открытых  дверей  винных  лавок,  откуда
свет падал на черную мокрую улицу и доносились внезапные взрывы музыки.
   - Хочешь зайти?
   - Нет.
   На окраине  мы  шли  по  мокрой  траве,  потом  поднялись  на  каменный
крепостной вал. Я постелил газету на камень, и Брет села.  По  ту  сторону
темной равнины видны были горы. Дул  сильный  ветер,  и  тучи  то  и  дело
закрывали луну. Под нами чернели  глубокие  рвы  укреплений.  Позади  были
деревья, и тень от собора, и силуэт очерченного лунным светом города.
   - Не горюй, - сказал я.
   - Мне очень скверно, - сказала Врет. - Давай помолчим.
   Мы смотрели  на  равнину.  Длинными  рядами  стояли  под  луной  темные
деревья. По дороге, поднимающейся в гору, двигались автомобильные фары. На
вершине горы светились огни  крепости.  Внизу,  налево,  текла  река.  Она
вздулась от дождя, вода была черная и гладкая, деревья темные.  Мы  сидели
на валу и смотрели. Брет глядела прямо перед собой. Вдруг она вздрогнула:
   - Холодно.
   - Хочешь вернуться?
   - Пойдем парком...
   Мы сошли с вала. Тучи снова заволакивали небо. В  парке  под  деревьями
было темно.
   - Джейк, ты еще любишь меня?
   - Да, - сказал я.
   - Знаешь, я погибла, - сказала Брет.
   - Что ты?
   - Я погибла. Я с ума схожу по этому  мальчишке,  Ромеро.  Я,  наверное,
влюбилась в него.
   - Я не стал бы этого делать на твоем месте.
   - Я не могу с собой сладить. Я погибла. У меня все рвется внутри.
   - Не делай этого.
   - Не могу с собой сладить. Я никогда не могла с собой сладить.
   - Это надо прекратить.
   - Как же я прекращу? Не могу я ничего прекратить. Посмотри.
   Она протянула мне руку.
   - Все во мне вот так дрожит.
   - Не надо этого делать.
   - Не могу  с  собой  сладить.  Я  все  равно  погибла.  Неужели  ты  не
понимаешь?
   - Нет.
   - Я должна что-нибудь сделать. Я должна сделать что-нибудь такое,  чего
мне по-настоящему хочется. Я потеряла уважение к себе.
   - Совсем тебе не нужно этого делать.
   - Милый, не  мучь  меня.  Как  ты  думаешь,  легко  мне  терпеть  этого
несчастного Кона и скандалы, которые устраивает Майкл?
   - Знаю, что нелегко.
   - Не могу же я все время напиваться.
   - Нет.
   - Милый, пожалуйста, останься со мной. Ты останешься со мной и поможешь
мне?
   - Конечно.
   - Я не говорю, что это хорошо.  Хотя  для  меня  это  хорошо.  Господи,
никогда я не чувствовала себя такой дрянью.
   - Что ты хочешь, чтобы я сделал?
   - Пойдем, - сказала Брет. - Пойдем разыщем его.
   Мы вместе шли в темноте под деревьями по усыпанной гравием аллее, потом
аллея кончилась, и мы через ворота парка вышли на улицу, ведущую в город.
   Педро Ромеро был в кафе. Он сидел за столиком с  другими  матадорами  и
спортивными  критиками.  Все  они  курили  сигары.  Когда  мы  вошли,  они
посмотрели на нас.  Ромеро  поклонился  улыбаясь.  Мы  сели  за  столик  в
середине комнаты.
   - Попроси его перейти к нам и выпить с нами.
   - Подожди. Он сам придет.
   - Не могу смотреть на него.
   - А на него приятно смотреть, - сказал я.
   - Всю жизнь я делала все, что мне хочется.
   - Знаю.
   - Я чувствую себя такой дрянью.
   - Будет тебе, - сказал я.
   - Господи! -  сказала  Брет.  -  Чего  только  женщинам  не  приходится
выносить.
   - Разве?
   - Ох, я чувствую себя такой дрянью.
   Я посмотрел в их сторону. Педро  Ромеро  улыбнулся.  Он  сказал  что-то
сидящим с ним за столиком и встал. Он подошел к нашему столику. Я встал, и
мы пожали друг другу руки.
   - Не хотите ли выпить?
   - Позвольте мне угостить вас, - сказал он. Он  отодвинул  стул  и  сел,
безмолвно  испросив  разрешение  у  Брет.  Держался  он  превосходно.   Но
продолжал курить. Сигара хорошо шла к его лицу.
   - Вы любите сигары? - спросил я.
   - Очень. Я всегда курю сигары.
   Это придавало ему вес. С сигарой он казался старше. Я обратил  внимание
на кожу его лица. Она была чистая,  гладкая  и  очень  смуглая.  На  скуле
виднелся треугольный шрам. Я видел, что он смотрит на Брет. Он чувствовал,
что между ними что-то есть. Он, должно быть, почувствовал это, когда  Брет
пожала ему руку. Но он вел себя очень осторожно. Я думаю, он  был  уверен,
но боялся сделать промах.
   - Вы завтра выступаете? - спросил я.
   - Да, - сказал он. - Альгабено был ранен сегодня в Мадриде. Вы слышали?
   - Нет, - сказал я. - Тяжело?
   Он покачал головой.
   - Пустяки. Вот сюда. - Он показал на свою ладонь.
   Брет потянулась к его руке и расправила пальцы.
   - А-а, вы умеете гадать? - сказал он по-английски.
   - Немного. Не хотите?
   - Хочу, я очень люблю это. - Он положил руку на стол, ладонью вверх.  -
Скажите, что я буду жить вечно и стану миллионером. - Он все еще был очень
вежлив, но более уверен в себе. - Посмотрите, - сказал он,  -  есть  ли  у
меня там быки?
   Он засмеялся. Рука у него была очень красивая, с сухим запястьем.
   - Тут тысячи быков, - сказала Брет. Все ее волнение  прошло.  Она  была
очень хороша.
   - Отлично, - засмеялся Ромеро. - По тысяче дуро за штуку, -  сказал  он
мне по-испански. - Скажите еще что-нибудь.
   - Хорошая рука, - сказала Брет. - Я думаю, он проживет очень долго.
   - Говорите мне, а не вашему другу.
   - Я говорю, что вы долго проживете.
   - Знаю, - сказал Ромеро. - Я никогда не умру.
   Я постучал костяшками пальцев по столу. Ромеро заметил это. Он  покачал
головой.
   - Нет. Этого не нужно. Быки - мои лучшие друзья.
   Я перевел его слова Брет.
   - Вы убиваете своих друзей? - спросила она.
   - Всегда, - сказал он по-английски и засмеялся. - Чтобы  они  не  убили
меня. - Он посмотрел на нее через стол.
   - Вы хорошо говорите по-английски.
   - Да, - сказал он. - Иногда говорю неплохо. Только  об  этом  никто  не
должен знать. Не годится, чтобы тореро говорил по-английски.
   - Почему? - спросила Брет.
   - Не годится. Все будут недовольны. У нас так не полагается.
   - Почему будут недовольны?
   - Просто так. Тореро не должен быть такой.
   - А какой же?
   Он засмеялся, нахлобучил шляпу на глава, передвинул  сигару  во  рту  и
сделал сердитое лицо.
   - Как те за столом, -  сказал  он.  Я  поглядел  туда.  Он  в  точности
передразнил выражение лица Насионаля. Он улыбнулся,  и  лицо  его  приняло
прежнее выражение. - Нет. Я должен забыть английский язык.
   - Только не сейчас, - сказала Брет.
   - Не надо?
   - Не надо.
   - Ну не буду.
   Он снова засмеялся.
   - Я хочу такую шляпу, - сказала Брет.
   - Хорошо, я вам достану.
   - Отлично. Смотрите же, достаньте.
   - Непременно. Сегодня же достану.
   Я встал. Ромеро тоже поднялся.
   - Сидите, - сказал я. - Я пойду разыщу наших друзей и приведу их сюда.
   Он посмотрел на меня. Это был взгляд, в последний раз спрашивающий, все
ли ясно. Все было ясно.
   - Садитесь, - сказала ему Брет. - Поучите меня говорить по-испански.
   Он сел и взглянул на  нее  через  стол.  Я  вышел.  Люди,  сидевшие  за
столиком матадоров, провожали меня жесткими взглядами.  Приятного  в  этом
было мало. Двадцать минут спустя, когда я вернулся и заглянул в кафе, Брет
и Педро Ромеро уже не было. На столике еще стояли стаканы  из-под  кофе  и
наши три пустые рюмки. Подошел о