ебе. И очень скоро он научился безошибочно отличать глянец
почтовых  открыток от сухой шершавости газет,  ворсинки  свитеров от теплого
плюша медвежонка, коленкор тетрадных обложек от гладкой  крышки пудреницы. А
все остальное было знакомо. И когда все улеглось, разместилось и притерлось,
Старый чемодан задремал. Он дремал, покрываясь легкими комочками пыли, как и
положено ветерану. Сквозь дрему  он иногда слышал, как скрипят и прогибаются
пружины матраса, но  не  пугался,  не вздрагивал, не радовался и не проявлял
любопытства,  потому  что  уже  израсходовал  свой запас  страхов, радости и
любопытства, и внутри у него было мирно и покойно. Только однажды он очнулся
ненадолго и снова впал в  забытье: когда рядом с ним, бок о бок,  поместился
еще  один чемодан. "Кого-то  он  мне напоминает, - мелькнуло  мимолетно, - а
впрочем... не имеет значения..."
     Он не проснулся,  когда его  грубо потянули за полуоторванную ручку. Не
проснулся, когда ярко, просто ослепительно брызнул  свет и  звуки  приобрели
отчетливость.   Зачем?  Его  немного   оживило   только   влажное   холодное
прикосновение мочалки  к  рассохшейся  коже.  И наконец,  лишившись  уютного
пыльного покрывала, он пришел в себя.
     - Ну и мха наросло на этом динозавре!
     Это  были  первые  слова,  которые  Старый  чемодан  услышал  внятно  и
припомнил их значение.
     -  А  помнишь, как у него отлетела  ручка?.. До поезда оставалось всего
ничего!.. Старики тогда чуть не спятили
     - Это ты тогда чуть не спятил!
     Старый  чемодан  удивился:  сам-то  он  прекрасно  помнил,  как  у него
отлетела ручка, в смысле, разорвалось сердце,  но при чем тут эти незнакомые
голоса?  Их  он не знал  совсем. То есть, совсем не знал, А может,  знал, да
забыл.
     - Смотри, смотри! Мой медведь!
     -  Ты  гляди,   тетрадки  сохранились!  "Пьер  Безухов  как  выразитель
настроений прогрессивной аристократии"...
     Незнакомые   руки  потянулись  к  Старому   чемодану  и   беззастенчиво
переворошили его нутро. Все в нем зашевелилось, сдвинулось с места, ожило. И
он заволновался: неужели его  опять  лишают души?  Или какой-то ее части?  А
может,  эти незнакомцы  хотят бросить  в нее что-то непотребное, грязное или
злое? Зачем  его  растревожили, лишили покоя, порушили  равновесие?  Если бы
Старый чемодан проснулся пораньше,  он  ни за что не разомкнул  бы замки, он
сжал  бы  их, как бульдог зубы - намертво. И пусть бы его колотили по бокам,
топтали ногами, пусть бы даже утопили в пруду,  но он  не отдал бы ни единой
крупицы своего  содержимого. Как он ругал теперь себя за сонное безразличие,
безответственность  и  халатность!  (На  лежащей  сверху  газете  был  такой
заголовок "Наказать за  безответственность  и  халатность!")  Как  терзался,
поминутно шарахаясь от отчаянья к надежде!
     -  Петь,  дай твои  очки,  -  попросил  первый  голос,  -  хочу  газеты
просмотреть ...
     - А где твои?
     - Да шут их знает! Сунул куда-то пять минут назад, и не могу вспомнить!
     - Лекарства пей, склеротик,  - ехидно посоветовал Петя и отрезал,  - не
дам! Я тут открытки нашел старые... тоже почитаю
     - В  открытках крупно написано, ты и  без  очков  разберешь, а газетный
текст, как бисер
     -  А ты картинки  рассматривай , -  посоветовал Петя. - Ты ж знаешь,  я
свои очки никому не даю. Даже жене.
     - Зануда ты, Петька, - посетовал первый, - прям с младенчества зануда
     Некоторое время в комнате было  тихо, только  шелестела газетная бумага
да  изредка слышался  характерный  треск  - это  Петя  разлеплял слежавшийся
глянец открыток.
     - Колька, - позвал он, - а кто такой Горбунов?
     - Который Горбунов? Максим Васильич?
     - Не знаю. Вот тут открытка: "Дорогая Инночка!  Поздравляю тебя и семью
с Новым годом! Будь всегда! Горбунов"
     - А-а!.. Это у мамы такой вечный ухажер был. Товарищ Горбунов
     - У мамы?.. Что ты выдумываешь?!
     - Да ты тогда еще совсем малый был,  не помнишь... Ко всем праздникам -
открытки, а к дню рождения - корзину цветов
     - И куда он делся?
     -  Да  уж куда-то делся,  -  неприязненно проговорил  Коля, - как  отца
забрали, так сразу и делся...
     Они  примолкли,  повздыхали,  задумались.  Что  за  дело   им  было  до
переживаний какого-то Старого чемодана. У них было достаточно собственных.
     "Свинячья шкура! - ругал себя  чемодан.  - Ржавая застежка! Чемодан без
ручки!"
     - Мы тогда уезжали в наш последний отпуск, У чемодана отлетела ручка, а
у нас... - голос Николая подозрительно дрогнул
     - А у нас разлетелась жизнь, - тихо закончил Петя и вздохнул
     В  комнате  повисла печаль.  Даже  Старый  чемодан  почувствовал  ее  и
перестал  дергаться  от  эгоистического ужаса. Он уже привык  к  свету  и  с
любопытством рассматривал  двух седых  мужчин,  разбирающих  его драгоценные
внутренности. Кого-то они ему слегка напоминали, и он изо  всех сил старался
напрячь слабеющую память.
     -   Помнишь,  как  отец  сказал:  "Тащите  свои  неликвиды!"  Вот  они,
неликвиды... Архивная пыль...
     - Это мы теперь неликвиды, - хмыкнул Петя. - труха... А вещички целы. И
чемодан, старая орясина, дышит... Еще и нас с тобой передышит
     "Хозяина!  -  вспомнил  Старый  чемодан.  -  Они  напоминают   хозяина!
Только... он был моложе...  и с черными волосами... Неужели?.. " Неужели,  и
правда, эти двое стариков его давние знакомцы - юный Экстремист и малолетний
Скептик?!.
     -  Деды, ну вы даете! - зазвенел в комнате  возмущенный  голосок. - Там
бабуля уже ядом изошла, а вы тут закопались, как жуки в навозной куче!
     - Не груби, Зойка! - строго сказал Коля. - Это не навозная куча, а наша
память!
     - Как же, память!  - презрительно фыркнула Зойка.  - Сплошной  хлам, по
которому помойка плачет! А у бабули борщ остыл!
     -  Подогреет, -  коротко  ответил Петя.  - Газ,  небось,  в  горелке не
кончится и спички на месте
     - Ну, ты даешь, дед Петя! - Зойка даже задохнулась  от возмущения. - Мы
ж все вас ждем! Скоро с голоду передохнем!
     - Ладно, Петр, - согласился Николай, - идем, а то, и правда, неловко
     Зойка нагнулась над чемоданом и потянула на себя цветной лоскут:
     - Ух ты! Классическое ретро!
     В  руках  ее  взмахнуло  легкими  рукавами  - крыльями бледно-сиреневое
шифоновое платье.
     - Это что, прабабкино? - она приложила платье к плечам и закружилась по
комнате
     - Нашей матери, - сдержанно сказал Петр, а Николай поймал летящий подол
и потянул к лицу:
     - Мамины духи, - жадно вдохнул он. - Петька, мамой пахнет!..
     - Да брось! - не поверил брат. - За столько лет любой запах выветрится!
     - Духи от времени разлагаются и  превращаются  в  вонь,  -  авторитетно
разъяснила Зойка
     - Брысь отсюда! - цыкнул на нее дед. - Специалистка!
     - Правда, пахнет, - дед Петя приложил  к лицу  сиреневую материю, - или
мне только кажется?..
     У  чемоданов  почти отсутствует  обоняние.  Во  всяком  случае,  такое,
которое называют "тонким нюхом". Конечно, когда в них таскают копченную рыбу
или ацетон, они  чувствуют  некоторый дискомфорт. Но если резкие  оглушающие
запахи отсутствуют,  то чемоданы предпочитают  различать  свое содержимое на
ощупь. И у Старого чемодана дело  обстояло так же: "Духи?..  - подумал он. -
Ну,  не  знаю...  А  вот  платье,  точно,  хозяйкино".  Он   вспомнил,   как
Сердобольная  - молодая, стройная, с тщательно подвитыми золотыми локонами -
кружилась  по  комнате в  этом  легком бледно-сиреневом тумане  и  счастливо
распевала: "Мы едем, едем, едем в далекие края!..." Но это было  задолго  до
того, как у Старого чемодана оторвалась ручка, то есть разорвалось сердце.
     -  Да  вы что,  с  ума  посходили  тут?  -  загремел  внезапно  грозный
старушечий баритон. - Все на столе! Все стынет, а они в бирюльки играют!
     Чемодану показалось, что все в комнате трусливо поджали бы хвосты, имей
они их в наличии. Он понял,  что толстая старуха в темном платье с кружевным
воротничком  - главная,  и обратил к ней свои  надежды. Хорошо бы,  чтоб она
велела им положить все  вещи на место, задвинуть чемодан под кровать  и идти
мыть руки.
     - Ой, ба! - пискляво съябедничала  Зойка.  - Они тут раскопки устроили!
Экскурсию по памятным вещам!
     - Вижу! - сурово оборвала ее бабка и, кряхтя, склонилась над чемоданом.
- Что нашли?
     - Представляешь, Зиночка, мои тетрадки за девятый класс сохранились!
     - А это мой медвежонок!
     -  И поэтому вся семья должна давиться слюной? От этого,  между прочим,
бывает гастрит и язва желудка
     - Я им  говорила, ба! - подхалимски подъехала Зойка. - А они, как дети!
"Мамой пахнет!" А никакие духи столько лет не хранятся!
     - Духи, может,  и не  хранятся, - осадила ее  бабушка,  - а  запахи.  -
вполне возможно.. особенно, мамы...
     - Ну, вы все ненормальные! - обиделась Зойка. - Я есть хочу!
     - Брысь! - скомандовала  ей бабушка и,  дождавшись  пока внучка выйдет,
ласково потрепала дедов по седым затылкам. - Неужели, пахнет, мальчики?..
     "Ну, вот, - огорчился Старый чемодан, -  теперь и она начнет копаться в
моих внутренностях! Прямо, как на исповеди!.."
     Но старуха  не  стала  ничего вынимать из  его души. Она  наклонилась к
сидящим на  полу  седым "мальчикам", притянула к себе их головы и по очереди
поцеловала  в  макушки.  А  Коля  и  Петя  поцеловали  ее  пухлые,  покрытые
старческими веснушками руки. Коля правую, а Петя - левую.
     - Идемте обедать, - спокойно позвала она. - А потом вместе посмотрим...
Вещи эти мне, конечно, незнакомы... А вот газеты и я с удовольствием...
     - Да я хотел  почитать! -  с  досадой  доложил Коля.  -  А очки куда-то
делись!
     Старуха  усмехнулась  и  выудила Колины очки из-под  вывернутого на пол
тряпья.
     - Идемте, идемте! - поторопила она и добавила немного ворчливо. - Потом
все сложите, как было. Чтоб аккуратно... А то напихаете комом, и чемодан под
кровать не влезет!..
     Они  ушли  обедать, и Старый чемодан перевел дух. Слова старой  Зиночки
успокоили  и окрылили его (кто-то замечал, что распахнутые створки чемоданов
напоминают  крылья?).  Он уже не терзался сомнениями, ежеминутно переходя от
отчаянья  к  надежде,  а  точно  знал: ему  вернут  все  его сокровища,  его
глянцевую ворсистую, плюшево-бумажную душу. И  вернут аккуратно и бережно. И
не  только потому,  что  иначе  он,  Старый чемодан,  просто  не  влезет под
кровать, а потому, что его душа - это их драгоценная память...



   Марина Хлебникова
   Подкаблучник

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Марина Хлебникова
     From: dis_co@ukr.net
     Date: 27 Aug 2001
---------------------------------------------------------------


     Лида Малафеева,  рыхлая  блондинка  с  мутной  пленкой бельма  на левом
глазу,  презрительно поджала  тонкие  бескровные губы. Гримаса, выработанная
годами   сидения  за   кассой   продуктового  магазина,   в   данном  случае
предназначалась  мужу  Толику -  юркому  брюнету  в  фиолетовых  трикотажных
"трениках" с обвисшими коленями.
     Если бы в  голову супругам пришла фантазия совместно заниматься боксом,
то им никогда не пришлось бы встретиться на ринге - так разнились их весовые
категории. Лида - могучий полутяж. Толик - что-то среднее между весом пера и
весом петуха.
     Знакомые  Толика  считали  его шустрым, но  Лида говорила -  вертлявый,
поджимала губы и щурила глаза, один из которых смотрел с живым высокомерием,
а второй бессмысленно туманился сквозь дохлую птичью пленку.
     -  Не мельтеши, - строго приказала Лида, потому что тощий Толик метался
в  скудном  кухонном  объеме со стремительностью мухи и  отвлекал супругу от
мирного колупания ногтей.
     - Как же,  Лидуша? - муж несколько сбавил  темп.  - Надо ж  перехватить
чего-нибудь перед сменой
     -  Тебя  кормить, только  тратиться, - фыркнула Лида,  рассматривая его
выпирающие ключицы и ребристую грудь.
     Толик глянул  на нее  искоса -  непонятно, но  смолчал. Неразгаданность
взгляда  всегда  раздражала.  Как  заграничные  слова,  которыми  так  любят
бросаться  очкастые  задохлики  из  покупателей.   Вежливо  изругают,  а  не
придерешься: сама дура - раз не поняла!

     ...Свято  веря  в  популярную  некогда  воспитательную доктрину  "Люди,
будьте бдительны!", укрепленную примерами из  будней  продуктового магазина,
Лида  в  каждом  индивидууме  изначально  подозревала  жулика,  озабоченного
единственной мыслью: "Чего бы  хапнуть?"  И для  мужа Толика  исключения  не
делала. Потому  что,  как всякая  женщина,  хотя бы раз в день  подходила  к
зеркалу  и  с привычным  раздражением убеждалась, что  она, выражаясь языком
советской торговли, товар недефицитный. Можно даже сказать,  некондиционный.
А потому покупатель, позарившийся на  такой, либо сам не первого сорта, либо
имеет  тайную  корысть.  А  поскольку явных  физических  недостатков,  кроме
худобы, у мужа обнаружить не удавалось, Лида подозревала корысть.
     "Жилплощадь, - мрачно раздумывала она. - Вот его коварная цель! Поюлит,
повертится, а потом - бац, и развод! И прощай, половина метража!"

     Жилплощадь  Лиде не с неба свалилась: почти  три года ухаживала  она за
умирающей теткой, терпеливо сносила ее окрики, грубости, капризы -  странную
месть уходящего живому. В доме стояла невыводимая сырость от кипятящегося на
плите бака с бельем, скверно пахло  нечистотами  - полупарализованная  тетка
каким-то  чудом умудрялась  выталкивать  из-под  себя  "утку",  чтоб  ехидно
нагадить в постель. У нее едва действовала одна рука, но этой рукой, которая
была не в состоянии  удержать  даже чайную ложечку,  она  до синяков  щипала
Лидку, стоило  той  приблизиться. Теткины  вопли  "Люди,  караул!  Спасите!"
слышала вся округа. Соседи судачили, обсуждали змею-племянницу, которой лишь
бы уморить поскорее беспомощную старуху. А Лида - без году неделя в городе -
боялась  их  до тошноты и нервного  заикания.  Да если бы и  не боялась,  не
объяснять же каждому, что ум у тетки давно заехал за разум, и потому чудится
ей Бог знает что! То она в пещере замурованная. То квартира не ее. То просит
остановить поезд, потому  что станцию свою  она  уже проехала. И, как закон,
раз в день требует, чтоб Лида поставила ее на ноги  и подвела к окну, потому
как колючий разлапистый столетник, конечно же, кроме нее полить некому! Лида
таскала ее  на горбу, лишь бы остановить этот истерический крик,  кормила  с
ложечки,  всовывала  в  немощную  руку  разные  безделицы,  как   погремушку
младенцу, и уговаривала:
     - Теть Оль, не кричи! Ну, посмотри, это ж твоя салфеточка... Стал быть,
ты дома! Ну, подумай сама, кто б стал твои салфеточки в пещеру носить?..
     А как тетку похоронила, стало  еще тяжелее. Что ни день - визиты! То из
ЖЭКа  заявятся,  то  из райисполкома.  Уж  очень  им  хотелось  вытурить ее,
временно  прописанную, из теткиных отдельных  однокомнатных  хором.  Ну,  по
крайности, переселить во  вшивую коммуналку. Даже  из комиссии по опекунству
приволокли  какую-то размалеванную  фифу  в  серьгах,  которая  таскалась по
соседям и выведывала подробности  ее с  теткой совместного бытия. Но тут  уж
дудки!  Опекунство  на тетку  Лида  оформила дотошно, не поскупилась. А  что
соседи  болтают - на  то  они  и соседи! Против  их  трепотни  у  Лиды  была
заготовлена целая  папка  бумажек из районной поликлиники: паралич, склероз,
маразм  и   агрессия  -  все  теткино  богатство  было  задокументировано  и
пришлепнуто сверху круглыми печатями главврача. Так что, не вышло по-ихнему!
Зря только нервы трепали!

     "...А  ну,  как  и  правда, оттяпает площадь?!" Лидины щеки даже слегка
зеленели  от такого предположения.  Она физически  чувствовала  боль  утраты
драгоценных квадратных метров, будто у нее отнимали руку или ногу. И потому,
хоть  и жили они  с Толиком уже не первый год, прописывать его не спешила. А
он - будто и не замечал! Работал водилой в троллейбусном парке, числился там
в общежитии, зарабатывал (неплохо,  кстати,  зарабатывал), деньги приносил в
дом до  копеечки,  да  еще  и  вредных привычек  не имел. А однажды  и вовсе
высказался: хорошо, мол, что не прописала.
     - Чем это хорошо? - сразу насторожилась Лида
     - Я ж очередник, - доверчиво объяснил он. - Может, комнату скоро дадут
     -  Комнату?! -  ощетинилась  супруга.  -  Так  ты  у  меня, стал  быть,
пересидеть  решил  временно?  В  тепле,  в  достатке  перебудешь, а потом  -
тю-тю?!. Будешь в свою комнату девок таскать, а меня - по боку?!.
     - Да  ты чего? - опешил Анатолий. - Я  ж к тому, что квартиру и комнату
можно сменять на двухкомнатную отдельную! Свободно!
     - А мне и так не тесно! Я эту квартиру потом и слезами заработала!..
     - Это пока не тесно, - со значением произнес Толик, - а вдруг?..
     - Что  "вдруг"? - наступала Лида. - Может, мамашу свою решил из деревни
выписать? Так учти, я - против!
     - При чем тут мамаша? - он болезненно сморщился. - Я о детях...
     - Ха! - Лида замедлила темп атаки,  но не  сдалась. - Дождешься от тебя
детей, как же! Одно добро, что фамилия такая, а толку?..
     Фамилия у Толика была самая обыкновенная - Пермин. Но чуткое до всякого
похабства  ухо  легко  добавляло впереди  недостающую буковку  и  переносило
ударение на первый слог. Получалось смешно и неприлично. Так неприлично, что
Лида, уж было совсем собравшаяся замуж за Анатолия, неожиданно потребовала:
     - Меняй к черту свою поганую фамилию! Переходи на мою!
     - Зачем это? - не понял Толик
     -  Затем, что и произнести  стыдно! Спросят, с кем была, что я скажу? С
Перминым? Тьфу!
     Но обычно  покладистый  Толик  тут  уперся каменно:  не  могу, говорит,
менять фамилию. И дед мой... и  прапрадед... Да и засмеют в деревне, скажут,
Толька Пермин замуж вышел!..
     И Лида,  рассудив, что  женихи  за  ней в  очереди не  давятся,  нехотя
сдалась. Но не забыла: нет- нет, да и кольнет мужика насмешкой.
     - Ох, и вредная же ты, - вздыхал Толик. - Ну, что тебе до моей фамилии?
Небось и у самой не княжеская! - Но до открытого скандала не поднимался, чем
доводил супругу до тихого бешенства.
     -  Подкаблучник!  -  жаловалась  она  своей  задушевной соседке  Марусе
Антонюк. - Будто и не мужик вовсе!
     Разведенка - Маруся ее тревог не разделяла, посмеивалась:
     -  Черти тебя  крутят, Лидка!  Другая  б  на  твоем  месте Богу  свечку
поставила,  что  попался  смирный,  работящий,  да еще  и  непьющий.  -  Она
критически оглядывала  подругу  и  безжалостно добавляла: - Да и вообще, что
попался!
     - Во-во,  непьющий! - оживлялась  Лида, не обращая внимания на ядовитый
довесок. - А кто сейчас из мужиков не пьет? Ты таких видела?.. Только,  если
больные! - И вдруг оживлялась догадкой: - А вдруг он баптист какой?!
     -  А по-твоему,  алкаш лучше?  - не уступала  Маруська. - Да еще,  чтоб
вожжи брал и бубну тебе выдавал раз в неделю?
     - Напугала! -  смеялась  Лида.  -  Да  я его  двумя  пальцами  в  поясе
передавлю!
     Но не понимала своей удачи. Не по - ни - ма - ла!..

     Первое время, раздобрившись и  размякнув в новой для себя роли супруги,
она  приносила из магазина какую-нибудь  недорогую, но вкусную "Рябиновую на
коньяке" и  торжественно водружала  на  стол -  к  ужину.  Но  Толик смотрел
незаинтересованно,  равнодушно, без  жадного блеска  в глазах,  который,  по
Лидиному прежнему опыту, обязательно появлялся у мужиков при виде бутылки. А
этот вместо благодарного "Ну, мать, ты у меня молоток!" мягко отговаривался:
     - Не хочу, Лидуша. Завтра в первую смену
     - Так я ж не говорю, напиваться! По рюмочке, под закуску!
     Но Толик в  этом вопросе, как  и в случае с фамилией, проявлял какую-то
непонятную твердость.
     - Что же мне одной, что ли, пить? - возмущалась Лида
     -  А и ты не  пей, - он успокаивающе гладил ее по спине.  - Давай лучше
чаи гонять! Я такие чаи заваривать умею - з