Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
ругом маленького домика лесничего шумел старый лес и нашептывал
другие сказки, другие были, которым не было, казалось, ни начала, ни
конца...
Глава IV
Кто они были?
Вот что рассказывал старый лес.
Это было за двенадцать лет до происшествия у Чертовой пасти.
В маленьком лесном домике умер лесничий, наблюдавший за старым лесом,
принадлежащим богатому помещику, жившему постоянно за границей и только
изредка заглядывавшему на родину.
Узнав о смерти лесничего, хозяин леса приехал в свое владение. Надо
было найти нового сторожа, чтобы доверить его надзору все лесные богатства
в виде гигантов дубов, исполинских сосен и кудрявых, стройных,
женственно-нежных березок, которыми было полно лесное царство. И вот
неожиданно предстал перед владельцем леса человек огромного роста, мрачный
и угрюмой внешности.
- Сударь, возьмите меня на место покойного лесничего! - сурово
произнес он, глядя исподлобья на хозяина-лесовладельца.
Тот удивленно взглянул на него. В угрюмой внешности незнакомца,
несмотря на грубую и сильно поношенную одежду, было что-то такое, что
показывало, что он человек, очевидно, не простой. Хозяин удивился.
- Милейший, - произнес хозяин леса, изумленно глядя на огромную фигуру
и суровое лицо гиганта, - место лесничего оплачивается скудно. И притом я
полагаю, что вам помириться с вечным прозябанием в глуши, в убогом домишке
сторожа вряд ли будет по нутру...
- Будет по нутру! - угрюмым эхом отозвался гигант, - хотя я дворянин и
сам был землевладельцем когда-то, но теперь я нищий, все потерял, разорился
и вот я принужден искать места.
Владелец леса был удивлен.
- Но бывшему помещику и дворянину могло бы найтись иное, более
подходящее занятие, - проговорил он.
- Я не ищу иного. Подальше от людей и ближе к природе. Люди обманут.
Люди продажны. Природа - нет... Люди, друзья сделали меня нищим, пустив по
миру с женою и ребенком, и я ненавижу их за это всей душой... В лесу, как
дикий зверь в берлоге, я спрячусь с семьею, и они не увидят меня... А за
ваш лес вы не бойтесь. Я буду хороший сторож. Я честен и беспощаден. Ни
одного деревца, ни единой ветки не позволю я срубить из вашего леса,
сударь. Будьте покойны. Подлые воры забудут дорогу в ваш лес,
познакомившись с этой рукой...
И, мрачно блеснув глазами, гигант вытянул руку, сжал ее в исполинский
кулак и этим жилистым, огромным кулаком погрозил кому-то в пространство.
Лесовладелец окинул еще раз быстрым взором его внушительную фигуру и
произнес мысленно:
"У старого лесничего ближние мужики крали из-под носа лес. Это видно
по срубленным пням на опушке. У этого не посмеют. У него вид
страшилища-великана из детской сказки. А что честный он человек - видно по
лицу, по глазам, угрюмым и строгим. Возьму его к себе".
И тотчас же договор был заключен, наем состоялся, и новый лесничий,
Николай Норов, поселился в лесном домике со всею семьею.
Их было трое взрослых и двое детей: жена лесничего, Мария Норова,
южанка, уроженка далеких Бессарабских степей, их сын Вася, пятилетний
мальчик, живой портрет матери, но хромой от рождения, нежный и хрупкий, как
девочка, и молодая вдова, Антонина Марко, подруга Норовой, с трехлетней
девочкой Ксаней.
Черноглазая стройная красавица с огненным взором и матово-бледным
лицом, Марко с детства не разлучалась со своей подругой Марией Норовой и
жила постоянно с ними. Она тоже приехала из Бессарабии, где она
перебивалась со смерти мужа с хлеба на квас, часто терпя нужду и голод.
Когда Норовы, у которых в Бессарабии было большое имение, разорились,
благодаря бесчестным людям, обманувшим доверие Николая Норова, и все бывшие
друзья отвернулись от них, маленькая семья решила уехать с родного юга
искать счастья на севере. Антонина Марко, не раздумывая ни минуты, поехала
вместе с ними.
Трогательная дружба была между обеими молодыми женщинами. Это были
точно родные, любящие друг дружку сестры, хотя Марко внешностью и нравом
резко отличалась от Марии Норовой.
Странная была эта Марко. Что-то горячее, цыганское, было в ее лице, в
ее резкой, гортанной речи, в ее дивном грудном голосе, которым она то
читала наизусть стихи, то распевала песни, такие же таинственные и
прекрасные, как и она сама.
О ней ходили странные слухи. Окрестные крестьяне часто видели ее
высокую, тонкую и прямую фигуру, скользящую, как призрак, по лесу, похожую
на какое-то сверхъестественное существо. То она появлялась в каком-то
странном, белом костюме и со спущенными до пят локонами бродила между
деревьями и кустами, беззвучно шепча что-то и сопровождая таинственный
шепот широкими движениями руки. И при этом глаза ее, черные, огромные,
горящие ярким огнем, как-то растерянно блуждали кругом.
То опять, одетая в пестрое, яркое платье, с всклоченными волосами она
бегала по лесу и напевала песни, от которых точно вздрагивал и замирал
восторгом старый лес...
Иной раз опять, вырядившись, точно на бал или праздник, она брала на
руки свою маленькую дочурку Ксаню, отправлялась с ней в самую чащу леса,
ставила малютку на пень, а сама, кружась, прыгая и танцуя вокруг нее,
громко-громко произносила какие-то длинные речи, нарушая этим зачарованную
тишь мирного лесного царства.
Загадочным казалось крестьянам поведение "чужой", черноглазой и
черноволосой женщины. Кто-то пустил слух, что она колдунья, с лешим в
родстве находится. Этого было достаточно для темных суеверных жителей
отдаленной лесной глуши, веривших в домовых и леших, чтобы сразу же решить,
что молодая женщина в родстве с лешим, что она лесная колдунья.
И с тех пор ее не стали в своих разговорах называть иначе, как "лешей"
или "лесной колдуньей".
- Колдует лешая! Опять колдует! Быть беде! - шептали в страхе
крестьяне, в паническом ужасе глядя на эту странную, как призрак скользящую
по лесу, фигуру.
Иногда в смуглых руках "колдуньи" они видели книгу или тетрадь, и
тогда их суеверному ужасу не было предела.
- За чернокнижие взялась, быть беде! Изведет нас всех проклятая
колдунья! - шептали они, сворачивая с дороги во избежание встречи со
странным существом.
Как раз в первый же год водворения в лесу нового сторожа в деревне,
лежавшей в трех верстах от леса, случился падеж скота.
Крестьяне решили, что всему горю причиной проклятая колдунья, что
бродит она по лесу и своими чарами и заклятьями убивает скот.
- Микола Мартынович, - обратились они к новому лесничему, - ты прогони
колдунью, пока не околдует, не изгубит нас и наших детей. Прогони, а не то
мы ее сами порешим... Быть беде!..
Лесничий угрюмо мотнул головой, ничего не ответил, но передал в тот же
вечер жене и ее подруге разговор с крестьянами.
- О, глупые! Они не могут понять, им не разъяснить моих действий. Что
делать? - тревожно обратилась Марко к своим друзьям.
- Тебе надо уехать! Ничего другого не остается... И чем скорее, тем
лучше... Медлить нельзя! Уезжай, дорогая... Крестьяне озлоблены теперь и
Бог знает на что способны! - вся встревожившись, советовала Мария Норова
своей подруге. - Тебе и так не место в этой глуши... Поезжай "туда"... к
своему счастью, Тоня, дорогая! Отдайся тому, что манит и влечет тебя
неудержимо. А когда соберешься с силами, создашь себе имя "там", приезжай
навестить нас, милая моя "лесная колдунья"...
И на губах Марии Норовой заиграла бледная улыбка.
- Но ты... как ты останешься без меня, Маня, дорогая? - протестовала
Марко.
- У Марьи есть муж... - угрюмо отвечал за жену лесничий. - Этот муж
сумеет уберечь ее...
- Тогда я еду! - решительно заявила Антонина, - но не потому еду, что
испугалась угрозы невежественных людей, принявших меня за колдунью, а
потому, что считаю себя не вправе висеть на шее у вас, друзья, когда вы
сами переживаете лишения и беды, и потому, что не хочу подвергать вас
опасности... Еду и беру с собою Ксаню.
Ее черные цыганские глаза блеснули решительным огнем.
- Что ты! Что ты, Тоня, брать ребенка неведомо куда! Подвергать его
невзгодам и опасностям кочевой жизни! Ни за что! Ксаня останется с нами!
- Ты хочешь, чтобы я рассталась с Ксаней! - бледнея прошептала та. -
Нет, нет!
- Тоня, моя дорогая... Не беспокойся о Ксане... Мы с мужем сохраним
твою дочурку... Даю тебе слово... Нет, больше того, клянусь тебе именем
Бога, что твоя Ксаня будет воспитана мною наравне с Васей. И если, не дан
Бог, умру, с мужа возьму ту же клятву. Поезжай без страха: твоя девочка
останется в надежных руках.
Антонина Марко взглянула на подругу. Нежные щеки Марии горели ярким
румянцем. Ее глаза блестели такой неотразимой нежностью и готовностью
сдержать свято свою клятву, что Марко успокоилась разом.
- Да, ты права, - проговорила она горячо и убежденно, с ясною верою в
свои слова. - С Ксаней мне будет трудно... Ее надо оставить, раз ты так
советуешь... Я уеду одна, уеду искать счастья для моей Ксани... для моей
девчушки... Я верю, что из меня выйдет прок, и скоро, скоро моя девочка
получит все то, чем пользуются богатые, знатные дети. Уеду работать для
моей Ксани.
И вскоре после этого разговора исчезла лесная колдунья, в последний
раз с рыданием прижав чернокудрую головку своего ребенка к груди...
Успокоились крестьяне. Не скользит больше стройный призрак по зеленому
мху старого леса...
При жизни Норовой от Антонины Марко письма приходили в первые месяцы
довольно часто из разных мест. Но затем переписка прекратилась, и с тех пор
не было получено ни одного письма.
- Бедная Тоня! - говорила лесничиха. - Где она? Что с нею?
Она послала несколько писем по последнему адресу подруги, но спустя
несколько месяцев все эти письма получены были обратно с надписью:
"Антонина Марко выбыла неизвестно куда". Все старания Норовой узнать, где
находится Марко, были тщетны.
- Не может быть, чтобы Тоня бросила своего ребенка, забыла о нем... -
говорила лесничиха и еще нежнее полюбила маленькую дочурку своей подруги.
- Ксаня теперь одна на свете, - повторяла часто Норова, - и моя
обязанность заменить ей мать.
И она окружила девочку самыми нежными заботами.
Так продолжалось два года, как вдруг молодая лесничиха, сраженная
недолгим недугом, умерла.
За несколько минут до смерти она позвала мужа и потребовала от него,
чтобы он поклялся, что не оставит Ксани и будет воспитывать ее наравне с их
сыном.
Николай Норов, несмотря на кажущуюся суровость, горячо любил жену. Он
исполнил желание умирающей, повторил за ней слова клятвы, а через три дня
опустил в могилу на деревенском кладбище труп любимой жены.
Разорение, смерть жены, все ужасы пережитого горя сразили лесничего:
Норов запил. Во хмелю он был грозен и шумлив, проклинал свою жизнь, бранил
весь мир, бил и ломал вдребезги попадавшиеся под руку вещи.
Двое испуганных детей: бледный хромой семилетний мальчик и пятилетняя
девчушка с очаровательным цыганским личиком, со страхом забивались в угол и
оттуда полными ужаса глазенками следили за разбушевавшимся лесником.
Хозяйство шло вкривь и вкось. Работник-помощник, взятый Норовым,
кое-как приглядывал за детьми, кормил их горячей похлебкой, когда было
время ее сварить, а то ограничивался подачкою в виде ломтей черного хлеба,
который дети съедали наскоро, забившись в темном уголку.
Время шло. Хилый, болезненный и хромой мальчик и румяная, смуглая
крепыш-девочка жили душа в душу. Они поверяли свои маленькие горести и
заботы друг другу, утешали один другого, как умели и могли.
Николай Норов не сдержал слова, данного жене у ее смертного ложа. Не
нежным отцом, а суровым отчимом явился он для Ксани. Озлобленный своей
несчастливой судьбою и незадавшимся болезненным и хилым калекой-сыном, он
невольно каждый раз при виде сильной и крепенькой девочки, хорошенькой и
здоровевшей не по дням, а по часам, задыхался от боли, гнева и обиды.
Сильно и жестоко насмеялась над ним судьба: его собственный сын - жалкий
ходячий недуг, а рядом - этот пышно расцветающий махровый дикий цветок
леса!
Нечего сказать, добрым помощником будет ему его Василий!..
И он ненавидел девочку, ненавидел помимо собственной воли и
несправедливо, сурово обращался с нею.
- У-у! глазастая цыганка! Дармоедка! - не раз слышала от него Ксаня
неистовый крик и брань под пьяную руку.
Ненависть Норова к пышно расцветающей девочке росла с каждым годом.
И все большим и большим ожесточением проникалась душа лесника по
отношению к одинокому ребенку, о матери которого не было ни слуха ни духа.
Пока Вася был дома, отец его встречал в сыне ярого защитника маленькой
Ксани. Вася помнил слово, данное отцом его умирающей матери, и постоянной
была фраза чуткого, смелого мальчика в минуту гневных припадков отца:
- Папа, не обижай Ксаню! Ты обещал это маме, помнишь! Ты клялся ей,
что будешь ее любить как родную дочь.
И сурово поникала на грудь в такие минуты голова Норова, и он уходил,
что-то сердито ворча себе под нос.
Так было до тех пор, пока хромому не исполнилось десять лет, и отец не
отвез его в губернский город в училище. Тут-то и началась мучительная жизнь
для Ксани. Лесничий дал полную волю своему разбушевавшемуся гневу и злобе
на маленького приемыша и жестоко наказывал бедную Ксаню за малейшую
провинность.
К несчастью, девочка обладала далеко не мягким характером. От брани,
толчков и побоев ее глаза разгорались дикими огоньками, лицо принимало
хищное, угрожающее выражение.
Вся трепещущая она убегала в лес, в глубь его, в самую чащу, громко
крича дикие угрозы по адресу злого дяди.
Крестьяне, проезжавшие по лесной дороге, видели крошечную фигурку
девочки, ее исподлобья, как у загнанного зверька, сверкающие глазенки, ее
иссиня-черные кудри, спутанные на лбу, и говорили в суеверном страхе:
- Ишь, колдунья-то сама ушла, побоялась, но оставила дочку нам на
горе, ведьма нечистая... Дождемся еще - подрастет малая, покажет нам свою
силу... Польются не раз из-за ведьмовой дочки слезы людские...
И каждый старался уколоть, оскорбить, обидеть чем-нибудь ни в чем
неповинную девочку. Не только взрослые, но и маленькие крестьянские
ребятишки травили Ксению, как волчонка, кричали ей вслед бранные слова,
называли "колдуньей" и "лесовичкой".
Норов не верил ни в колдунов, ни в леших, ни в лесовиков. Он не мог
поэтому разделять суеверного взгляда невежественных крестьян на несчастную
девочку, тем более, что хорошо знал, кто она такая. И все-таки под злую
руку, обуреваемый винными парами, кричал на нее, топая ногой:
- Змееныш!.. Колдовское отродье! Лесовичка негодная!..
Хотя, конечно, в душе он вовсе не считал ее ни колдуньей, ни
лесовичкой.
x x x
Между тем Вася после четырех лет ученья в губернском городе вернулся в
лесной домик еще более ослабевший от городской жизни, но окрепший духом, с
новыми впечатлениями и безумной любовью к живому книжному слову.
Ксане было тогда двенадцать лет. С прекрасным, свежим личиком, дикая,
ожесточенная и упрямая девочка показалась Васе лесным загнанным зверьком.
Она встретила недоверчиво своего недавнего друга.
"Пожалуй, загордился ученостью, кичиться станет, важничать. Ну и шут с
ним тогда совсем!" - закружилась в ее мозгу подозрительная мысль при первом
же свидании с Васей.
Но четырнадцатилетний Василий не "важничал", не гордился. Напротив, он
горячо отнесся к своему маленькому другу и с первых же дней принялся за
умственное развитие Ксении. Что знал сам, все старался передать ей, тайком
от отца, в тихие, длинные ночи, когда лесничий, заперев на ночь свою
сторожку на ключ, уходил на ночной дозор по лесу.
Вскоре под руководством своего друга маленькая Ксаня выучилась читать
и писать. Выучилась и кой-чему другому, узнала о разных странах и народах,
о чужих землях и о том, что было за много веков на Руси великой. Все то,
что вынес хромой мальчик из четырехклассной школы, - все передал он своей
смуглой подружке.
Неожиданная и счастливая встреча с гимназистом Виктором, сыном
графского управляющего, еще больше пододвинула вперед дело развития Ксани.
Кудрявая смуглая девочка и юноша-гимназист из "Розового", как
называлось имение графа Хвалынского, находившееся в трех верстах от опушки
леса, встретились случайно у Чертовой пасти и разговорились. Из этого
первого разговора Ксаня узнала, что Виктор Мурин не боится ее, не считает
колдовским отродьем, как ее деревенские враги; больше того - не верит ни в
какое колдовство, ни в какие чары, потому что читает умные книги и учится
по ним, и знает из них, что нет на свете ни леших, ни домовых, ни русалок,
ни лесовиков, ни лесовичек, ни прочей нечисти.
И книг у него много - целый шкаф, целое богатство.
- Хочешь, буду давать тебе читать? - предложил он девочке. - Приходи в
Розовое за ними.
Глаза Ксани заискрились восторгом. Она, благодаря своему учителю Васе,
знала уже прелесть печатного слова, и вся так и загорелась счастьем.
- Хорошо... приду... не надуй только! - буркнула она себе под нос и
помчалась в чашу, как дикий, нелюдимый зверек.
И пришла в тот же вечер.
Виктор не обманул Ксаню. Он стал давать ей книги без счета, каждый раз
у ограды управительского домика, за углом. В дом она не входила, боясь
встречи с людьми и опасаясь их насмешек.
С жадностью пробегали эти книги в лесной сторожке хромой мальчик и
черноглазая девочка. Прочитывали, поглощая страницу за страницей, и Ксаня
несла обратно книги в Розовое, чтобы получить другие.
Новая жизнь открывалась перед нею, и вся злоба и обида уходили куда-то
далеко, далеко в такие минуты из ее ожесточенной маленькой души.
То были сладкие, радостные мгновения.
Глава V
Лес колдует. Тайна разоблачена
Был вечер... Дремал старый лес... Затихли очарованные июньскими
сумерками великаны-деревья, затихли кузнечики в пышной траве... Ветерок
застыл меж ветвей лиственниц, околдованный той же тишиной... Словно
непонятные чары струились в зеленовато-синем пространстве леса с пушистых
верхушек исполинов-дерев, с мягкой и мшистой травы и моха...
По лесной дороге шла Ксаня.
Короткая юбочка, чистый фартук, грубые кожаные башмаки, старенькая, во
многих местах заплатанная кофточка и ярко-красный платочек поверх смоляной
головки - единственная роскошь ее убогого костюма, - вот и весь наряд
"лесной девочки", как называл ее сын управляющего, Виктор, или "лесовички",
как звали ее крестьяне.
"Лесная девочка" шла в Розовое. Шла под вечер, чтобы никто ее не
заметил в графской усадьбе. В смуглой руке она держала пачку книг - милых
книг, которые несла обменять на другие, неведомые.
Ксаня шла легко и быстро, подпрыгивая, как коза, с упоением вдыхая в
себя свежий смолистый запах и глядя разгоревшимися от удовольствия глазами
по сторонам. Лес колдовал своей зачарованной тишиной, милый, старый лес,
который она знает вдоль