Что  там
написано, архиепископ?
   Архиепископ. Я ожидал больше  здравого  смысла  от  де  Бодрикура.  Он,
видите ли, посылает нам какую-то помешанную деревенскую девчонку...
   Карл (перебивает его). Нет. Он  посылает  нам  святую,  ангела.  И  она
пришла ко мне, ко мне - своему королю, а не к вам,  архиепископ,  несмотря
на всю вашу святость. Она-то понимает, что значит королевская кровь, не то
что вы все. (С важностью отходит к занавесу и останавливается между  Синей
Бородой и Ла Гиром.)
   Архиепископ. Вам не разрешат видеться с этой помешанной...
   Карл (оборачиваясь). Но я король. И я хочу ее видеть.
   Ла Тремуй (грубо). Ну так ей не разрешат с вами видеться. Вот!
   Карл. А я вам говорю, что я хочу. И на этот раз будет  по-моему,  а  не
по-вашему!
   Синяя Борода (смеясь над  ним).  Ах,  какой  непослушный  мальчик!  Что
сказал бы ваш мудрый дедушка!
   Карл. Вот и видно, какой вы невежда, Синяя Борода. У  моего  деда  была
святая, которая поднималась в воздух во  время  молитвы,  и  она  все  ему
рассказывала, что он хотел узнать. А у моего покойного отца было целых две
святых - Мария из Майе и Гасконка из Авиньона.  Это  особый  дар  в  нашей
семье. И как вы там хотите, а у меня тоже будет своя святая.
   Архиепископ. Эта девка не святая. Ее даже  порядочной  женщиной  нельзя
назвать. Она не хочет носить платье, приличествующее  ее  полу.  Одевается
как солдат и разъезжает верхом вместе с  солдатами.  Так  можно  ли  такую
особу допустить ко двору его высочества?
   Ла Гир. Стойте! (Идет к архиепископу.) Вы говорите,  девушка  в  латах,
одетая как воин?
   Архиепископ. Да, так ее описывает де Бодрикур.
   Ла Гир. Клянусь всеми чертями ада... Ох, что я говорю! Господи,  прости
меня, грешного! Клянусь Пресвятой Девой и всеми ангелами  небесными  -  да
ведь это же она! Та самая святая, что поразила смертью сквернослова Франка
за то, что он ругался.
   Карл (торжествуя). Ага! Ага! Видите! Чудо!
   Ла Гир. Она  нас  всех  может  поразить  смертью,  если  мы  станем  ей
перечить! Ради всего святого, архиепископ, будьте осторожней!
   Архиепископ (строго). Вздор! Никого  она  не  поражала.  Просто  пьяный
распутник, которого уже сто раз корили за ругань, упал в колодец и утонул.
Чистейшее совпадение.
   Ла Гир. Я не знаю, что  такое  совпадение.  Я  знаю  только,  что  этот
человек умер и что она предрекла ему, что он умрет.
   Архиепископ. Мы все умрем, капитан.
   Ла Гир (крестится). Сохрани Бог! (Отходит и больше не принимает участия
в разговоре.)
   Синяя Борода. Можно очень легко испытать, святая она или  нет.  Давайте
сделаем так: я стану на место дофина, и посмотрим,  поддастся  ли  она  на
обман.
   Карл. Хорошо, я согласен. Если она не распознает королевскую  кровь,  я
не стану ее слушать.
   Архиепископ. Только Церковь может сопричислить  человека  к  святым.  И
пусть де Бодрикур не суется не в свое дело. Как он смеет присваивать  себе
права,  принадлежащие  его  духовному  пастырю?  Я  сказал:  девушка  сюда
допущена не будет.
   Синяя Борода. Но послушайте, архиепископ...
   Архиепископ (сурово).  Я  говорю  от  имени  святой  Церкви.  (Дофину.)
Дерзнете ли вы ослушаться?
   Карл (оробел, но не может скрыть недовольства). Конечно,  если  вы  мне
грозите отлучением, так что я могу на это сказать. Но вы  не  дочитали  до
конца. Де Бодрикур пишет, что она обещает снять осаду с Орлеана и  разбить
англичан.
   Ла Тремуй. Чепуха!
   Карл. Ах, чепуха? А почему же вы сами не отобьете Орлеан, а?  Вы  такой
мастер задираться!
   Ла Тремуй (в ярости). Не смейте  колоть  мне  этим  глаза!  Слышите?  Я
столько воевал, сколько вы за всю жизнь не навоюете. Но я же не могу везде
поспеть.
   Карл. А-а! Ну, теперь понятно.
   Синяя  Борода  (выступает  вперед,  между  архиепископом   и   Карлом).
Послушайте. Во главе войск  под  Орлеаном  стоит  Дюнуа.  Отважный  Дюнуа,
пленительный   Дюнуа,   непобедимый   Дюнуа,   любимец   дам,    красавчик
Незаконнорожденный! Можно ли поверить, что деревенская девушка сделает то,
что ему не удается?
   Карл. Ну а почему же он не снимет осаду?
   Ла Гир. Ветер мешает.
   Синяя Борода. Как может ветер ему помешать? Орлеан не на море.
   Ла Гир. Он на реке Луаре. И англичане захватили мост. Чтобы зайти им  в
тыл, надо погрузить солдат на лодки и подняться вверх  по  течению.  Ну  и
Дюнуа не может это сделать, потому что ветер  противный.  Ему  уж  надоело
платить за молебны: попы там день и ночь  молятся,  чтобы  подул  западный
ветер. И все без толку. Тут нужно чудо. Вы говорите, то, что  эта  девушка
сделала со сквернословом Франком, - это, мол, не чудо. Ну и пускай! Но это
прикончило Франка. Если она переменит ветер для Дюнуа - может,  и  это  не
будет чудом; но это прикончит англичан. Так отчего не попробовать?
   Архиепископ (который тем временем дочитал письмо до  конца  и,  видимо,
призадумался). Да, судя по всему, она произвела большое впечатление на  де
Бодрикура.
   Ла Гир. Де Бодрикур набитый дурак, но он солдат. И если он поверил, что
эта девушка может разбить англичан, то и вся армия тоже поверит.
   Ла Тремуй (архиепископу, который, видимо, колеблется).  А,  да  ну  их,
пусть делают как хотят. Орлеан все равно сдастся. Солдаты сами его сдадут,
вопреки всем стараниям Дюнуа, если только их что-нибудь не раззадорит.
   Архиепископ.  Девушка  должна  быть  опрошена  представителями  Церкви,
прежде чем будет принято какое-либо решение.  Но  поелику  его  высочество
желает ее видеть - допустить ее ко двору.
   Ла Гир. Пойду отыщу ее и скажу. (Уходит.)
   Карл. А вы идите со мной, Синяя Борода. Устроим так, чтобы она меня  не
узнала. Вы притворитесь, будто вы - это я. (Уходит за занавес.)
   Синяя Борода. Будто я - этот мозгляк! О Господи! (Уходит за дофином.)
   Ла Тремуй. Интересно, узнает она его?
   Архиепископ. Конечно, узнает.
   Ла Тремуй. Почему?
   Архиепископ. Потому что ей будет  известно  то,  что  известно  всем  в
Шиноне: что из всех, кого она увидит в зале, самый уродливый и  хуже  всех
одетый - это и есть дофин и что мужчина с синей бородой - это Жиль де Рэ.
   Ла Тремуй. О! Об этом я и не подумал.
   Архиепископ. Вы не так привычны к чудесам, как я.  Это  более  по  моей
части.
   Ла Тремуй (изумлен и несколько шокирован). Но тогда, значит, это  будет
совсем не чудо?
   Архиепископ (невозмутимо). Почему же?
   Ла Тремуй. Но позвольте!.. Что такое чудо?
   Архиепископ. Чудо, мой друг, - это событие,  которое  рождает  веру.  В
этом самая сущность и назначение чудес.  Тем,  кто  их  видит,  они  могут
казаться весьма удивительными, а тем, кто их творит, весьма  простыми.  Но
это не важно. Если они укрепляют или порождают веру - это истинные чудеса.
   Ла Тремуй. Даже если это сплошной обман?
   Архиепископ. Обман утверждает ложь. Событие, рождающее веру, утверждает
истину. Стало быть, оно не обман, а чудо.
   Ла Тремуй (смущенно почесывает затылок). Н-да! Ну, вы архиепископ,  вам
лучше знать. А на мой взгляд, тут что-то неладно. Но я не  духовный,  этих
дел не понимаю.
   Архиепископ. Вы не духовный, но вы дипломат  и  воин.  Удалось  бы  вам
заставить наших граждан платить военные налоги или наших солдат жертвовать
жизнью, если бы они видели то, что происходит на самом деле, а  не  только
то, что им кажется?
   Ла Тремуй. Ну нет, клянусь святым Дени! Один только день  -  и  все  бы
вверх тормашками перевернулось.
   Архиепископ. Разве так трудно растолковать им истинное положение вещей?
   Ла Тремуй. Да что вы! Они бы просто не поверили.
   Архиепископ. Вот именно. Церковь  тоже  должна  управлять  людьми  ради
блага их душ, - как вы управляете ими ради их  телесного  блага.  И  стало
быть, Церковь должна делать то же самое, что делаете вы: укреплять их веру
поэзией.
   Ла Тремуй. Поэзией! Я бы сказал, небылицами!
   Архиепископ. И были  бы  не  правы,  друг  мой.  Притча  не  становится
небылицей оттого, что в ней описаны события, которых никогда не было. Чудо
не становится обманом оттого, что иногда - я не говорю  всегда  -  за  ним
скрыто какое-нибудь очень простое и невинное ухищрение, с помощью которого
пастырь укрепляет веру своей паствы. Когда эта  девушка  отыщет  дофина  в
толпе придворных, для меня это не будет чудом, потому что  я  буду  знать,
как это вышло, - и моя вера от этого не возрастет. Но для других, если они
ощутят трепет от прикосновения тайны и забудут о том, что они прах земной,
и слава Господня воссияет над ними, - для них это будет чудом, благодатным
чудом. И вот увидите,  девушка  сама  будет  потрясена  больше  всех.  Она
забудет, как это на  самом  деле  у  нее  получилось.  Может  быть,  и  вы
забудете.
   Ла Тремуй. Хотел бы я знать, где в  вас  кончается  Богом  поставленный
архиепископ и где начинается самая хитрая лисица во всей Турени! Ну ладно,
идемте, а то как бы не опоздать. Чудо  или  не  чудо,  а  поглядеть  будет
занятно.
   Архиепископ (удерживая его на минуту). Не думайте, что я так  уж  люблю
ходить кривыми путями. Сейчас новый дух рождается  в  людях;  мы  на  заре
иной, более свободной эпохи. Будь я простой монах, которому не нужно никем
управлять, я бы в поисках душевного мира охотнее обратился к Аристотелю  и
Пифагору, чем к святым со всеми их чудесами.
   Ла Тремуй. А кто такой Пифагор?
   Архиепископ. Мудрец, который утверждал, что  земля  кругла  и  что  она
обращается вокруг солнца.
   Ла Тремуй. Вот дурак-то! Глаз у него, что ли, не было?

   Уходят за занавес. И почти тотчас занавес раздвигается:  видна  тронная
зала и собравшиеся в ней придворные. Направо, на  возвышении,  два  трона.
Перед левым троном  в  театральной  позе  стоит  Синяя  Борода,  изображая
короля; он явно  наслаждается  придуманной  потехой,  так  же  как  и  все
придворные. Позади возвышения задернутая занавесом арка, но главные двери,
возле которых стоят вооруженные телохранители, находятся  напротив,  через
залу; от них  к  возвышению  оставлен  свободный  проход,  вдоль  которого
выстроились придворные. Карл стоит в одном ряду  с  прочими,  примерно  на
середине  залы.  Справа  от  него  Ла  Гир;  слева,  ближе  к  возвышению,
архиепископ. По другую сторону от возвышения стоит Ла  Тремуй.  На  правом
троне сидит герцогиня Ла Тремуй, изображая  королеву;  возле  нее,  позади
архиепископа, - группа придворных дам. Придворные все оживленно болтают. В
зале стоит такой шум, что никто не замечает появления пажа.

   Паж (возглашает). Герцог...

   Никто не слушает.

   Паж. Герцог...

   Болтовня  продолжается.  Возмущенный  тем,  что  ему  не   удается   их
перекричать, паж выхватывает алебарду у ближайшего к нему телохранителя  и
с силой ударяет в пол. Болтовня стихает; все молча смотрят на него.

   Паж. Внимание! (Отдает алебарду телохранителю.) Герцог Вандомский имеет
честь представить его величеству Жанну, именуемую Девой.
   Карл (прикладывает палец  к  губам).  Тсс!  (Прячется  за  спину  рядом
стоящего  придворного  и  украдкой  выглядывает  через   плечо,   стараясь
рассмотреть, что происходит.)
   Синяя Борода (величественно). Пусть приблизится к трону.

   Жанну вводят. Она  одета  как  солдат;  волосы  подстрижены  и  густыми
прядями обрамляют лицо. Смущенный и безгласный герцог Вандомский ведет  ее
за руку по проходу, но она выдергивает у него руку,  останавливается  и  с
живостью оглядывается, ища дофина.

   Герцогиня (придворной даме, стоящей поближе). Смотрите! Волосы-то!

   Все придворные дамы разражаются смехом.

   Синяя Борода (еле  удерживаясь  от  смеха,  укоризненно  машет  на  них
рукой). Тсс! Тсс! Дорогие дамы!..
   Жанна (ничуть не смутившись). Я их так ношу, потому что я  солдат.  Где
дофин? (Подходит к возвышению.)

   Смешки в толпе придворных.

   Синяя Борода (милостиво). Ты стоишь перед лицом дофина.

   Жанна с сомнением останавливает взор на нем; тщательно разглядывает его
с головы до ног. Молчание. Все  смотрят  на  нее.  Затем  губы  ее  морщит
улыбка.

   Жанна. Брось, Синяя Борода!.. Полно меня дурачить! Где дофин?

   Все хохочут. Жиль, разводя  руками  в  знак  того,  что  признает  себя
побежденным, присоединяется к  общему  смеху  и  спрыгивает  с  возвышения
позади Ла Тремуя. Жанна, теперь  уже  открыто  усмехаясь,  поворачивается,
оглядывает придворных и вдруг, нырнув в их  толпу,  вытаскивает  Карла  за
руку.

   Жанна (отпускает его и приседает). Милый, благородный дофин, я  послана
к вам, чтобы прогнать  англичан  от  Орлеана,  выгнать  их  из  Франции  и
короновать вас в Реймском соборе, где  короновались  все  законные  короли
Франции.
   Карл (торжествуя, придворным).  Что,  видали?  Она  узнала  королевскую
кровь. Кто теперь посмеет сказать, что я не сын моего  отца?  (Жанне.)  Но
если ты хочешь, чтобы я короновался в Реймсе, так  это  не  со  мной  надо
говорить, а вот - с архиепископом.
   Жанна  (быстро  оборачивается,  глубоко  взволнованная).  О  монсеньор!
(Падает перед епископом на колени и склоняет голову; не  смея  поднять  на
него глаза.) Монсеньор! Я только простая деревенская  девушка,  а  на  вас
почиет благодать, и сам Господь Бог осенил вас своею славой! Но вы ведь не
откажете  мне  в  милости  -  коснуться  меня  рукой  и  дать   мне   свое
благословение?
   Синяя Борода (шепчет на  ухо  Ла  Тремую).  Покраснел,  старая  лисица!
Каково, а?
   Ла Тремуй. Еще одно чудо!
   Архиепископ (кладет руку на голову Жанны; он, видимо, тронут). Дитя! Ты
влюблена в религию.
   Жанна (удивленно смотрит на него). Да?.. Я никогда об этом не думала. А
разве в этом есть что-нибудь дурное?
   Архиепископ. Дурного в этом ничего нет, дитя мое, но есть опасность.
   Жанна (встает; лицо ее сияет такой беззаботной радостью, что кажется  -
оно озарено солнцем). Ну, опасность есть везде, только на небе ее нету.  О
монсеньор, вы вдохнули в меня  такую  силу,  такое  мужество!..  Как  это,
должно быть, чудесно - быть архиепископом!

   Придворные ухмыляются, слышно даже хихиканье.

   Архиепископ (обиженно выпрямляется). Господа! Вера этой девушки - живой
укор вашему легкомыслию. Я недостойный раб  Божий,  но  ваша  веселость  -
смертный грех!

   Лица у всех вытягиваются. Молчание.

   Синяя Борода. Монсеньор, мы смеялись над ней, а не над вами.
   Архиепископ. Как? Не над моей недостойностью, а над ее верой?  Жиль  де
Рэ! Эта девушка предрекла нечестивцу, что он погибнет  во  грехах  на  дне
колодца...
   Жанна (в тревоге). Нет! Нет!
   Архиепископ (жестом приказывает ей молчать). А я предрекаю вам, что  вы
умрете без покаяния на виселице, если  не  научитесь  вовремя  соображать,
когда нужно смеяться, а когда молиться!
   Синяя Борода. Монсеньор, ваши  упреки  справедливы.  Я  виноват.  Прошу
прощения! Но если вы пророчите мне виселицу, так я  уж  никогда  не  смогу
противиться соблазну, потому что всякий раз  буду  думать:  а  не  все  ли
равно, больше ли грехов, меньше ли? Конец-то один!

   Слыша это, придворные приободряются. Опять раздаются смешки.

   Жанна (возмущенно). Пустой ты  малый,  Синяя  Борода!  И  это  с  твоей
стороны большое нахальство - так отвечать архиепископу!
   Ла Гир (хохочет, очень довольный). Вот это сказала -  как  припечатала!
Молодец, девушка!
   Жанна  (нетерпеливо,  архиепископу).   Монсеньор,   сделайте   милость,
прогоните всех этих дураков, чтобы  мне  с  глазу  на  глаз  поговорить  с
дофином!
   Ла  Гир  (добродушно).  Я  умею   понимать   намеки.   (Отдает   честь,
поворачивается на каблуках и уходит.)
   Архиепископ. Пойдемте, господа.  Дева  пришла  к  нам  с  благословения
Божия; ей должно повиноваться.

   Придворные  уходят  -  кто  под  арку,  кто  в  противоположные  двери.
Архиепископ идет через залу к главным дверям в сопровождении  герцогини  и
Ла Тремуя. Когда он проходит мимо Жанны, та падает на  колени  и  с  жаром
целует подол его мантии. Архиепископ качает  головой,  не  одобряя  такого
чрезмерного проявления чувств, высвобождает полу из ее рук и уходит. Жанна
остается стоять на коленях, загораживая дорогу герцогине.

   Герцогиня (холодно). Разрешите пройти?
   Жанна (поспешно встает и  отступает  в  сторону).  Простите,  сударыня.
Виновата.

   Герцогиня проходит.

   (Смотрит ей вслед, потом шепчет дофину.) Это кто, королева?
   Карл. Нет. Но она считает, что да.
   Жанна (опять глядя вслед герцогине). Ух ты!

   В этом возгласе  изумления,  исторгнутом  у  Жанны  видом  столь  пышно
разряженной дамы, звучат не совсем лестные для последней нотки.

   Ла Тремуй (очень сердито). Я попросил бы ваше высочество не насмехаться
над моей женой. (Уходит.)

   Остальные уже все успели уйти.

   Жанна (дофину). А этот медведище - он кто?
   Карл. Герцог Ла Тремуй.
   Жанна. А что он делает?
   Карл. Прикидывается, будто командует армией.  А  когда  я  нахожу  себе
друга - кого-нибудь, кто мне по сердцу, он его убивает.
   Жанна. Зачем же ты ему позволяешь?
   Карл (нервно переходит в тронный конец  залы,  пытаясь  ускользнуть  от
магнетического воздействия Жанны). А как я ему  не  позволю?  Он,  видала,
какой грубиян? Они все грубияны.
   Жанна. Трусишь?
   Карл. Да. Трушу. Только, пожалуйста, без  нравоучений.  Отвага  -  это,
знаешь ли, очень хорошо для этих верзил в  железных  латах  и  с  мечом  у
пояса. А я в таких латах пяти минут не выстою и меча такого  даже  поднять
не могу. Им-то что, этим здоровякам с зычным голосом и  драчливым  нравом!
Они любят сражаться: когда они не сражаются, их одурь берет. А  я  человек
спокойный и разумный, я совсем не хочу убивать людей, я хочу только, чтобы
меня не трогали и не мешали жить, как мне нравится.  Я  не  просил,  чтобы
меня делали королем, мне это силком навязали. Так  что  если  ты  намерена
возгласить: "Сын Людовика Святого, опояшись мечом своих предков и веди нас
к победе!" - то я одно тебе посоветую: не утруждайся!  Потому  что  я  все
равно ничего этого не  могу.  Я  не  так  устроен,  вот  и  все.  И  конец
разговору.
   Жанна (решительно и властно). Глупости! Вначале со всяким  так  бывает.
Это ничего. Я вдохну в тебя мужество.
   Карл. Но я не хочу, чтобы в меня  вдыхали  мужество.  Я  хочу  спать  в
удобной кровати и не ждать каждую минуту, что меня убьют или изувечат.  Ты
лучше в других вдыхай мужество, и  пусть  себе  дерутся  сколько  их  душе
угодно. А меня оставь в покое.
   Жанна. Нельзя, Чарли. Ты должен выполнить  дело,  которое  возложил  на
тебя Господь. Если ты не будешь королем, ты будешь нищим, - ведь больше ты
ни на что не годишься. Ты лучше сядь-ка на трон,  а  я  на  тебя  погляжу.
Давно мне этого хотелось.
   Карл. Какой толк сидеть на троне, когда приказания  отдают  другие?  Но
раз тебе так хочется... (садится  на  трон;  зрелище  получается  довольно
жалкое) то вот тебе твой горемыка король! Любуйся.
   Жанна. Ты еще не король, дружочек. Ты только дофин.  И  пусть  тебе  не
морочат голову. Нечего  выдавать  кукушку  за  ястреба.  Я  знаю  народ  -
настоящий народ, тот, что выращивает для тебя хлеб, -  и  я  тебе  говорю,
народ только тогда будет считать тебя законным королем, когда святое  миро
коснется твоих волос и сам ты  будешь  посвящен  и  коронован  в  Реймском
соборе. Да, и еще, Чарли: тебе надо приодеться. Почему королева  за  тобой
не смотрит?
   Карл. У нас нет денег. А что есть, то она все тратит на свои наряды. Да
и я люблю, когда она хорошо одета. А мне все равно, что ни носить. Как  ни
наряжай - красивей не стану.
   Жанна. В тебе есть кое-что хорошее, Чарли. Но это еще не то, что  нужно
королю.
   Карл. А вот увидим. Я не так глуп, как, может быть, кажусь.  Соображать
умею.  И  я  тебе  говорю:  один  хороший  договор  важнее,   чем   десять
победоносных  сражений.  Эти  вояки  прогадывают  на  договорах  все,  что
выигрывают в бою. Вот когда у  нас  с  англичанами  дойдет  до  заключения
договора, уж тут-то мы их околпачим, -  потому  что  они  больше  способны
драться, чем шевелить мозгами.
   Жанна