чтобы имя Паршина
гремело на всю Москву, А она о чем ?.. Э, да все это пустое - и лес, и
биржи.  Одно прикрытие.  И Фелица - тоже только для тумана. Чтобы было
за кого укрыться от собственной жадности.  Не уйти ему,  никуда уже не
уйти!  Всю  жизнь ходить ему со смертным страхом каторги,  от которого
нет  спасения  нигде:  ни  в  "Славянском   базаре",   ни   в   сквере
Христа-Спасителя, ни даже в жаркой постели Фелицы...
 - Тпру-у!..  Приехали,   ваше   степенство.   Стретенка...   Куда
дальше-то?  -  спросил  возница  и  от  усердия  бессмысленно задергал
вожжами.

 Дело с "протиркой"

 Много времени  ушло  на  разведку.  Наконец  все  обстоятельства,
интересовавшие грабителей, были выяснены. Кассовая комната - во втором
этаже.  В ней - два больших меллеровских  шкафа.  В  каждом  пудов  по
восемьдесят.  Один  старенький,  другой  последней  системы,  с  умным
замком.  Двое артельщиков - стариков из лучшей в Москве артели -  весь
день  находятся  в комнате.  В четыре часа,  когда кончаются занятия в
конторе правления, артельщики запирают комнату на два внутренних замка
- простой и сложный, американский, и вешают пломбу.
 Первоначальный план пройти в комнату во время занятий и  остаться
в  ней  на  ночь  -  отпадал.  Можно было бы спрятаться в какой-нибудь
другой комнате,  ночью с отмычкой проникнуть в кассу, замкнуться в ней
и работать.  Но, как выяснилось, в коридор выходила курьерская, где на
ночь оставался сторож.  Возня с отмычками могла привлечь его внимание,
а это означало провал. На "мокрое дело" ни Паршин, ни кто-либо иной из
участников  шайки  не  шел.  Все  они  твердо  придерживались  правила
"медвежатников":   идя   на   "дело",  не  брать  с  собой  не  только
огнестрельного оружия,  но даже ножа,  чтобы ограбление нельзя было  в
случае провала подвести под статью "вооруженного". Да чтобы и соблазна
не было под горячую руку пырнуть сторожа.
 Проникнуть в кассовую комнату сквозь окно,  выходящее на Ильинку,
нечего было и думать:  окно было забрано  толстой  решеткой,  и  улица
неподходящая.
 Паршину оставалось одно из двух:  либо -  и  это  лучше  всего  -
остаться  с  вечера в комнате,  соседней с кассой,  либо,  если это не
удастся,  скрыться в кабинете вице-директора,  помещающемся в  том  же
этаже.  Кабинет  - просторная комната с большим количеством громоздкой
мебели. Можно найти в ней укромный уголок, чтобы переждать, пока уйдут
все  служащие.  Проникнуть  в кабинет тоже можно:  вице-директор в два
часа уезжает завтракать и больше не возвращается.  Паршин был  уверен,
что сумеет проскользнуть в кабинет.
 Однако вариант с кабинетом представлялся менее выгодным.  Вечером
пришлось  бы переходить из кабинета в комнату счетоводов,  что рядом с
кассой. Значит, дефилировать по коридору? А ну как тут выглянет сторож
из курьерской?
 И "кабинетный" вариант Паршин решил сохранить как резервный.
 Комнату счетоводов  в качестве исходного пункта он выбрал потому,
что между нею и кассой была простая перегородка, оштукатуренная с двух
сторон,  а  по  другую сторону кассы - капитальная стена.  Перегородку
можно прорезать. Это Паршину не впервой.
 Выйти незамеченным  из  правления утром,  когда начнут собираться
служащие,  Паршин не надеялся.  Особенно трудно это сделать  человеку,
нагруженному  большим  количеством денег (а разведка говорила,  что на
этот раз удастся взять большую сумму).
 Поэтому было решено:  Паршин, как всегда, проникнет в кассу один.
Работать будет в одиночку.  Утром за ним  должны  прийти  сообщники  и
выпустить  его из комнаты счетоводов через окно,  выходящее в Ветошный
ряд.  Для этого Вершинин,  Грабовский и Горин незадолго до рассвета  в
старых  тужурках  и картузах пойдут к Центральной бане,  где в проходе
чистильщики окон складывают свою снасть: лестницы и ведерки. Запасшись
этими  принадлежностями,  они явятся в Ветошный ряд.  Не приближаясь к
окнам кассы,  чтобы не возбудить подозрений, приставят свои лестницы и
займутся  протиркой других стекол:  Вершинин - со стороны Ильинки,  на
стреме.  Горин - в середине Ветошного ряда, тоже на стреме. Грабовский
приставит  лестницу  прямо  к  окошку  комнаты  счетоводов,  и  Паршин
спустится по этой лестнице.
 План был  утвержден  шайкой.  Доли  в дележе определены в обычном
размере:  слесарю за инструмент - пять процентов  Паршину -  тридцать
пять  остальным  - трем,  по двадцати.  По расчетам Горина,  сведшего
знакомство с артельщиками,  это  должно  было  составить  примерно  по
тысяче рублей на каждый процент.
 Тридцать пять тысяч!..  Даже у Паршина  с  его  холодной  головой
занимался дух,  когда он думал об этом "деле",  Можно бы,  конечно,  и
иначе:  взял все сто,  сообщникам - кукиш,  и был таков.  Начать новую
жизнь,  Фелицу  бросить  - пусть пропадает с ней и кубышка.  Ста тысяч
хватит на любое дело. Эх, была не была!..
 Но тут   же  трезвый  рассудок  подсказывал,  что  соблазн  нужно
отбросить. Дело было не в безупречной воровской репутации Паршина и не
в  совести  -  это  бы  его  не беспокоило.  Беда в другом:  свои же и
завалят.  Не дадут уйти,  поймают и выдадут полиции. Значит - тридцать
пять. А остальные шестьдесят пять до другого случая.
 И вдруг все "дело" встало  под  угрозу:  покупатели  из  Саратова
приехали к вечеру четверга.  Если они быстро завершат сделку и уплатят
деньги правлению в пятницу утром,  артельщики успеют  сдать  деньги  в
банк - и дело сорвется. Встала новая, непредвиденная и трудная задача:
помешать приезжим купцам произвести расчет в пятницу утром.
 В сквере  Христа-Спасителя состоялось экстренное совещание.  Было
решено:  призвать все силы "министерства  иностранных  дел",  то  есть
Вершинина   и  Грабовского.  Сообщники  поручили  им  познакомиться  с
приезжими и нынче же вечером,  не  щадя  ни  денег,  ни  своих  голов,
организовать  такой  кутеж,  чтобы саратовские купцы и думать не могли
встать спозаранку.
 Было установлено   наблюдение   за   купцами,  остановившимися  в
Лоскутной.  Вершинин и Грабовский начали  с  трактира,  где  саратовцы
собирались поужинать. Кончилось дело Стрельной. К утру только половина
гостей очутилась в своих постелях,  остальные  собрались  в  Лоскутную
лишь  к  полудню  и еще не меньше часу пили огуречный рассол и содовую
воду.
 Дело было сделано.  Покупатели явились в правление только к концу
дня,  когда выбитый из привычной колеи вице-директор уже с нетерпением
поглядывал на часы, торопясь к завтраку. Такое усердие сообщников едва
не сорвало плана Паршина.  Он подумывал уже о том,  что из-за задержки
директора не сумеет укрыться в его кабинете. Но он не любил отступать.
И   когда   последний   служащий   покинул   правление,   в   кабинете
вице-директора  за  большим  кожаным  диваном лежал Паршин.  Он боялся
шевельнуться,  чтобы не звякнули рассованные под пиджаком и  в  брюках
орудия взлома.  Лежать пришлось до темноты. Все тело ныло, но он лежал
и лишь после того,  как сумерки  окутали  большой  кабинет,  переменил
положение, сел. Дав телу отойти, вылез из-за дивана.
 Царила тишина.
 Мерным позваниванием огромные часы отмечали удары маятника. Чтобы
они не мешали прислушиваться,  Паршин остановил их.  Прошло без малого
пять часов, как он был в кабинете.
 Для спокойствия он подошел к двери и повернул в ней ключ.  Теперь
он  чувствовал  себя  как дома.  Даже не понадобилось снимать ботинки:
толстый ковер совершенно заглушал шаги.  Паршин расположился  было  за
большим письменным столом и стал распаковывать ужин,  но передумал: он
не любил беспорядка и  пустого  озорства.  Перенеся  ужин  на  боковой
круглый столик с сигарами, он поел, закурил директорскую сигару. Когда
затекшие руки и ноги отошли,  он проверил инструмент, свечу, с которой
всегда  работал,  и  направился  к  двери.  Долго  стоял  возле  нее и
прислушивался.  Наконец  нажал  ручку...  Дверь  отворилась  бесшумно.
Паршин  вышел  в  коридор.  Теперь его ботинки торчали из карманов,  в
руках  он  нес  директорский  графин  с  водой.   Несколько   широких,
скользящих  шагов,  и  Паршин  был  у  двери счетоводства.  Он вошел и
поворотом отмычки заперся изнутри.
 Когда Паршин  закончил  возню  с прорезанием перегородки и присел
отдохнуть, в соседней комнате часы пробили десять. Времени терять было
нельзя. Он пролез в кассу и зажег свечу. У стены высились два огромных
темно-зеленых стальных шкафа. Паршин выгрузил инструмент, опустился на
колени  и  внимательно осмотрел ролики под шкафами,  чтобы убедиться в
том,  что при отодвигании их он ни за что не заденет. Отодвигать нужно
было самый большой новый сейф, в нем были деньги.
 Паршин размялся,  поплевал на руки и  взялся  за  дело.  Если  бы
кто-нибудь присутствовал при этом, то, наверное, прозакладывал бы все,
что есть за душой,  что одному человеку эдакий шкафище и  с  места  не
стронуть. Но он проиграл бы: через четверть часа между шкафом и стеной
уже было достаточно места, чтобы работать.
 Только медвежья сила Паршина могла выдержать работу,  которую ему
пришлось проделать.  К двум часам ночи первое отверстие  было  готово.
Паршин  передохнул.  Металл  даже  на  стенке шкафа оказался чертовски
прочным - это была настоящая сталь,  а не мягкое железо, как на старых
шкафах.
 Паршин утер катившийся с лица пот и присел закусить.  Второй ужин
со второй полубутылкой смирновки был закончен в десять минут. С новыми
силами он принялся за расширение отверстия до  таких  размеров,  чтобы
пропустить руку.
 К пяти часам утра это было сделано, но и времени оставалось мало.
Наверно,  сообщники  уже разбирают лестницы у центральных бань.  Скоро
они явятся для "протирки окон".  Нужно спешить,  если Паршин не хочет,
чтобы его застали являющиеся с петухами правленские курьеры.
 Через полчаса деньги были  изъяты  из  сейфа  и  выкинуты  сквозь
отверстие  в  стене  в соседнюю комнату.  Потом Паршин сорвал с окошка
штору,  намочил ее водой из директорского графина  и  тщательно  вымыл
пол,  стенки шкафа, столы, стулья, стену за шкафом - решительно все, к
чему только мог прикоснуться во время работы.  Нигде  не  должно  было
остаться следа его пальцев.
 Предвидя, что он не может  захватить  инструмент,  Паршин  и  его
тщательно  обтер  и  засунул  подальше  под шкаф,  придвинутый снова к
стене.  В  последний  раз  оглядев  комнату,  он  прошел   обратно   в
счетоводство  и  принялся раскладывать деньги по карманам.  Вскоре все
было набито кредитками -  и  карманы  брюк,  и  подкладка  пиджака,  и
пальто...  Девать их было решительно некуда. Тогда он связал остатки в
штору. Поглядел на улицу. "Протирщиков" еще не было видно. Он сверился
с часами,  и легкий озноб пробежал у него по спине: времени оставалось
меньше малого.  Кто-то  снаружи  потрогал  ручку  двери  счетоводства.
Убедившись в том,  что дверь,  которая обычно не запиралась,  заперта,
человек подергал ее,  постоял и отошел к соседней двери кассы. Постоял
там,  прислушался,  несколько раз дернул и ее,  словно проверяя.  Шаги
удалились.  Паршин  понял:  нужно  уходить.  Либо  начали   собираться
курьеры, либо какой-нибудь его нечаянный шум привлек внимание сторожа.
А Грабовского с лестницей все не было. Паршин решил, что нельзя ждать,
пока поднимется тревога и его найдут в комнате. Не попробовать ли уйти
тем же путем,  каким он пришел, - через кабинет директора? Это значит,
что прежде всего нужно прошмыгнуть туда,  а Паршин не был уверен,  что
это ему удастся.  Нужно было отпереть отмычкой дверь.  Он  сунул  было
руку в карман,  но там лежали только деньги и никакой отмычки не было.
Паршин вспомнил,  что  вместе  с  инструментами  закинул  отмычку  под
несгораемый шкаф. Чтобы достать ее, нужно было выкинуть из кармана все
деньги,  так как толстые бока не дадут пролезть в  прорезь  переборки.
После этого пришлось бы доставать из-под шкафа инструмент,  отыскать в
нем отмычку.  Потом снова пролезть  в  эту  комнату,  снова  тщательно
уложить  деньги в карманы и под подкладку и идти по коридору с большим
узлом...  Немыслимо!.. На все это нужно больше времени, чем есть в его
распоряжении. Но без отмычки он не может выйти из комнаты...
 Такая незадача произошла с Паршиным впервые.  Он был  в  ловушке.
Единственный  выход:  бросить  деньги,  достать  отмычку  и  пройти  в
директорский кабинет.  Оставалось думать только о  себе...  Он  ощупал
раздувшиеся от денег бока.  Бросить сто тысяч? Ни за что! Он подошел к
двери и, упершись плечом в косяк, потянул створку. Дверь была прочная,
язычок замка сидел плотно.  Выдавить дверь Паршин, конечно, сможет, но
шуму будет!..
 Он прислушался.   В   коридоре   снова   послышались   шаги.  Они
приблизились к той двери,  у  которой  стоял  Паршин.  Человек  по  ту
сторону  притих,  словно  чуял  неладное.  Паршин тоже затаил дыхание,
боясь шевельнуться.  Мысли неслись  быстро  в  поисках  выхода.  Через
минуту выход был найден: как только человек за дверью отойдет, сорвать
с окна шторы,  связать,  спустить из окна вниз,  и по ним...  Погони в
таких условиях не миновать, но...
 Паршин вздрогнул от странного шума у окна. Испуганно оглянувшись,
он сквозь розоватое от зари стекло увидел голову.  Кто-то заглядывал в
комнату.  Паршин прижался к притолоке.  Отойти  от  светлого  квадрата
двери он сейчас не мог, так как чувствовал за ней присутствие сторожа.
Скрыться было некуда. Паршин втянул голову в плечи, съежился, прижался
к  притолоке,  словно от этого его огромная фигура могла стать меньше,
остаться незамеченной.
 Голова за  окном  прижалась  к  стеклу,  показались плечи.  Рука,
вооруженная тряпкой,  принялась тереть стекло. Это был "корнет" - граф
Грабовский.

 Последний переулок

 "Дело с протиркой" наделало много хлопот сыскной полиции.  Усилия
отыскать преступников оставались безуспешными. Взлом был сделан чисто.
Остальные сообщники вели себя, как всегда, тихо. Наиболее экспансивный
Грабовский,  устав от кутежей на предыдущую добычу,  переживал  полосу
оскомины  и  тяги к лирическим переживаниям.  С этой целью он на месяц
съездил в Крым.  Вершинин побывал в Петербурге. Тем временем дело было
заслонено еще более громким: кладовая Симбирского банка была ограблена
на два миллиона рублей.  Сыскная полиция сбилась с ног, но тоже ничего
поделать  не  могла.  Похитителей  и  след  простыл.  То  была  работа
варшавской шайки,  сразу после грабежа уехавшей в Западную  Европу.  В
мире   воров  симбирское  дело  долго  служило  предметом  обсуждения.
Кладовая была очищена при помощи подкопа,  проведенного из булочной  с
противоположной стороны улицы.  Работы велись с размахом. Были вложены
большие средства в техническое оборудование.  Вскрытие денежных шкафов
производилось  кислородными  аппаратами.  Паршин  во всех подробностях
знал это "дело".  О том,  что оно состоится,  он тоже  знал,  так  как
поляки  по приезде в Россию связались с ним и предложили участвовать в
этом "деле".  Посредницей была Фелица,  двоюродный брат которой,  Юзеф
Бенц,  оказался в числе приехавших громил.  После некоторого колебания
Паршин отказался.  Он не любил больших компаний и  не  верил  в  успех
такого  громоздкого  предприятия.  Раскаиваться  в  своем отказе он не
стал,  а,  собрав свою шайку,  предложил ей одно за  другим  несколько
крупных  "дел".  Все  они были осуществлены:  ограбление Варваринского
подворья,  где были вскрыты два денежных шкафа  дело с опиумом, когда
по  подложному дубликату удалось вывезти со склада шесть подвод опиума
и продать их одному ближневосточному посольству  дело  с  вывозом  из
магазина   Арановича   двухсот   тюков  шелка,  приобретенных  тем  же
посольством.
 Зато неудача, постигшая шайку в конторе водочника Смирнова, долго
служила предметом подтрунивания в  воровской  среде.  Дело  было  так.
Проникнув  в контору Смирнова,  Паршин без труда взломал огромный,  во
всю стену,  сейф.  Но порадовавшийся  легкому  успеху  Паршин  тут  же
разочаровался:  в шкафу оказались только такие ценные бумаги,  которые
нельзя было реализовать. А по точным данным разведки, в конторе должны
были быть деньги.
 "Не хранят же эти дураки деньги в таком  сундучишке",  -  подумал
Паршин,  глядя на маленький железный ящик, стоявший в углу конторы. На
всякий случай он решил заглянуть в сундук.  Попробовал открыть  его  -
замок не поддавался  хотел взломать крышку - не тут-то было. Сундучок
вертелся по полу,  но не открывался. Громоздкие приспособления Паршина
не   годились   для  такого  дела...  Тогда  Паршин  сигналами  вызвал
дежуривших на улице Грабовского и Вершинина  и  спустил  им  сундучок.
Втроем   они   тут  же  отправились  во  двор,  где  была  расположена
водопроводная  мастерская,  отперли  ее  отмычкой,  заперлись  там   и
принялись  за сундучок.  В напрасных трудах провели они время до утра:
сундучок остался запертым и целым, Так его и бросили.
 А именно в нем-то,  как потом выяснилось, смирновский артельщик и
хранил в ту ночь большую сумму.
 Следующим крупным  делом,  организованным  по предложению Горина,
было ограбление Сухаревского ломбарда:  шайка вынесла несколько  пудов
ценностей  из золотой кладовой.  Но тут начались трудности.  Сбыть всю
партию  золота  и  камней  скупщикам  краденого   за   наличные   было
невозможно,  потому  что  даже  самые  крупные  из  этих  "дельцов" не
располагали такой наличностью.  Можно было сдать  им  всю  добычу  для
реализации,  но в таком случае, в погоне за скорейшей продажей, они не
удержались бы от выпуска на  рынок  больших  партий  драгоценностей  и
почти   наверняка  привлекли  бы  внимание  насторожившейся  и  ищущей
украденных вещей полиции.
 Шайке пришлось  разделить между собою добычу и до поры до времени
воздержаться от обращения ее в  деньги.  Больше  всех  сетовал  Горин,
которому    не    терпелось    заключить    купчую   на   облюбованный
четырехподъездный домище.  Но и он понимал,  что с продажей ломбардных
ценностей нужно подождать.
 Вершинин намеренно не поддерживал в Петербурге никаких преступных
связей.  Следовательно,  он не имел и возможности сбыть там добычу. Он
решил оставить все на хранение у сестры Кати.
 Паршин отдал  вещи  Фелице  с  просьбой  найти  для  них надежный
тайник.  Меньше всех хлопотал Грабовский.  Он  был  доволен  тем,  что
наступила пауза в "делах", и решил, что может как следует развлечься.
 На следующий же вечер он закатился к цыганам, где пела в хоре его
любимица  Ксюша.  "Закат"  оказался  довольно солидным:  Грабовский не
выходил от цыган двое суток.  На третьи он съездил домой за деньгами и
заодно   прихватил   подарок  Ксюше:  первую  попавшуюся  безделку  из
ломбардной добычи.
 Так начался провал Грабовского.
 Вещица, привезенная Ксюше, оказалась частью старинного бирюзового
гарнитура.  Через несколько дней обновка Ксюши была взята на,  заметку
сыскной полицией.  Вещь была негласно предъявлена владельцу и опознана
им. Ксюша оказалась под наблюдением. Попал под наблюдение и Грабовский
- пока еще без определенного подозрения,  а лишь как человек,  который
мог  случайно  купить краденую вещь.  Слишком плохо увязывалась фигура
отставного корнета и графа с ограблением ломбардной кладовой.  Но  чем
дальше,  тем  определеннее  становилось  предположение,  что появление
вещицы у Грабовского не случайно.  Его выдал почти недельный "закат" к
цыганам,  во  время  которого  он тратил большие деньги.  Установление
личности Грабовского, выяснение его прошлого и того, что уже несколько
лет  он  живет без определенных занятий,  - все это перевело случайные
предположения полиции в прямое подозрение.  Однако полиция  не  хотела
его спугивать, предполагая, что к нему могут слететься и сообщники. За
ним следили до конца кутежа и пришли по его следам в "Мадрид". Едва он
завалился  отсыпаться,  как  к  нему  явились  с приказом об обыске по
подозрению в  хранении  нелегальной  литературы.  Разумеется,  никакой
литературы  не  нашли,  но  зато обнаружили в тайничке много денег и в
столе еще одну  вещицу  из  похищенных  в