себе и Колюшке твердую жизненную базу в виде
благоустроенного и доходного имения.  Но и Вершинина,  подобно Горину,
постигло   разочарование:   революция  свела  на  нет  все  плоды  его
преступной деятельности.  Тверскую  усадьбу  национализировали.  После
некоторых  колебаний  -  он  смертельно боялся "чеки" - Федор Иванович
вернулся на скользкую стезю преступлений.  Дела  он  делал  маленькие,
тихие.  Да и вообще-то воровать деньги стало бессмысленно: их ценность
падала с катастрофической быстротой.  Украденный вчера миллион  завтра
становился   копейкой.   Награбленные   миллиарды  через  неделю  едва
обеспечивали фунт  масла.  А  воровать  вещи  было  трудно,  хлопотно,
реализовать  их становилось все трудней.  "Банд-группы" ЧК и Угрозыска
не давали житья.
 Федор Иванович  переехал в Москву,  оставив Колюшку в Петрограде.
Так надеялся он сохранить от сына секрет своей профессии и сберечь его
в случае своего провала.
 Полегчало после объявления  нэпа.  Рубль  становился  устойчивым.
Появился смысл воровать червонцы.
 Третий член шайки,  Грабовский,  выйдя на свободу раньше Паршина,
работал по мелочи, со случайными сообщниками. Он все больше опускался,
пил.
 Почти целый год Паршин жил, присматриваясь к непонятной ему жизни
и к новым отношениям людей.  Тюрьма выпустила его  в  незнакомый  мир.
Здесь все было не так, как прежде. Паршин ничего не делал. О работе не
думал.  Жил,  занимая по мелочам то у Грабовского, то у Вершинина. Все
искал  случая,  которым  стоило бы заняться.  Не хотел рисковать из-за
пустяков.  А крупных  "дел"  больше  не  было.  Советские  магазины  и
учреждения  денег  у  себя  не  держали.  Банки не были специальностью
Паршина,  да и охрана их становилась все  серьезней.  Крупных  частных
фирм  не стало.  Нэпманы были такой мелкотой,  что не стоило марать об
них руки.
 И вдруг  на этом безотрадном фоне вспыхнул луч надежды.  Появился
он случайно в разговоре со старинным знакомым -  бывшим  охотнорядским
торговцем-рыбником Кукиным. Этот Кукин теперь заведовал рыбным отделом
в магазине,  принадлежавшем раньше братьям Елисеевым, что на Тверской,
у  Страстного.  По  словам Кукина,  в елисеевских подвалах сохранились
огромные стальные шкафы,  используемые не то городским банком,  не  то
сберегательными  кассами  для  хранения  денег.  Касса,  через которую
деньги сдаются в эти сейфы,  находится в боковом отделении магазина  -
там,  где прежде торговали мясом. Со слов Кукина выходило, что денег к
вечеру в сейфы свозится много,  притом червонцами,  то есть устойчивой
монетой. Об этом уже стоило подумать.
 Паршин поделился  сведениями  с   бывшими   сообщниками.   Начали
разведку.  Вскоре  все было установлено:  когда привозят деньги,  куда
складывают,  когда  берут.  Кукин  провел  Паршина  в  подвал,   чтобы
осмотреть, где расположены несгораемые шкафы, какой они системы.
 При этом выяснилось, что стальные шкафы огромного размера стоят в
том  же  помещении,  где расположен склад продуктов.  Никакой охраны у
шкафов нет, так как днем деньги из шкафов вынимаются, а на ночь подвал
наглухо запирается снаружи.
 Стало ясно,  что единственным днем, когда можно заняться взломом,
было воскресенье: подвал запирается с вечера субботы и отпирается лишь
в понедельник. Кукин брался провести Паршина и его сообщника в подвал.
Сделать это можно утром,  когда на склад прибывают продукты.  С тюками
товара на спинах грабители вместе с Кукиным пройдут в подвал.  Там они
спрячутся.  Шкафы стояли не вплотную к стене, а на расстоянии примерно
четверти метра.  Паршин считал,  что сможет втиснуться  в  этот  узкий
промежуток.  К  тому  же  это  было в самом холодном,  отсыревшем углу
подвала,  - туда никто не заглядывал и тем более  никто  не  лазил  за
шкафы.  Значит,  взломщики  смогут  просидеть  там  субботу,  никем не
замеченные.
 Так и сделали. С тушами осетров на спинах грабители спустились за
Кукиным в хранилище и спрятались за шкафами. Теперь задача заключалась
в  том,  чтобы  выдержать  в течение дня холод и неудобное положение в
щели.  Жажда легкой  и  большой  добычи  заставила  их  выдержать  это
испытание.  После  закрытия подвала в их распоряжении были вся ночь на
воскресенье,  воскресный день и ночь с воскресенья  на  понедельник  -
время  совершенно  достаточное  Паршину,  чтобы  справиться  с  любыми
шкафами, тем более что на этот раз у него был помощник.
 Утром грабители с первыми покупателями выскользнули из магазина.
 Это было  первое  дело  такого  масштаба  в  практике  советского
Уголовного  розыска.  Впервые  его  работники  столкнулись со следами,
говорившими о появлении на горизонте  опытного  "медвежатника"  старой
школы.  В  рядах советской милиции того времени было достаточно смелых
людей,  начинали появляться и "молодые таланты", обещавшие со временем
стать хорошими розыскниками.  Но у них еще не было большего опыта,  не
существовало  и  научно-технического  аппарата,  который  помогал   бы
изучить  и  расшифровать  следы,  оставленные  преступниками.  Не было
надежной  систематизации  преступников,  которая   позволила   бы   по
"почерку" громил понять, с кем приходится иметь дело.
 Преступление осталось нераскрытым.
 Успех окрылил   грабителей,   и   пропало   желание   "баловаться
мелочами".  Тот же Кукин сыграл роль подводчика и в следующем  "деле".
Он  сообщил шайке,  что комиссия по реквизиции предметов искусства для
государственных фондов организовала свой  склад  в  помещении  бывшего
Английского  клуба  на  Тверской.  Там  оказались  собранными  полотна
знаменитейших мастеров.  Это были сокровища баснословной  ценности.  О
них   существовала   целая  литература.  О  них  не  смели  мечтать  и
американские миллиардеры.
 Кукин свел   грабителей   и   с   возможными   покупателями.  Для
переговоров был  отправлен  Вершинин.  Ради  этого  свидания  пришлось
тряхнуть  стариной.  Ему  раздобыли  визитку и полосатые брюки,  нашли
воротничок  с  отогнутыми  уголками.  Вершинин  даже  сделал  маникюр.
Представитель  шайки должен был иметь "классный" вид - дело предстояло
иметь с иностранными дипломатами.
 При одном упоминании имен фабрикантов, сановников, помещиков, чьи
коллекции лежали в комнатах Английского клуба, у "клиентов" загорались
глаза  и  жадно шевелились пальцы.  Но тут возник существенный вопрос:
сумеют  ли  грабители,  ничего  не  понимающие  в  живописи,  отобрать
наиболее ценные полотна?
 Иностранные дипломаты произвели соответственную разведку, пытаясь
выяснить,  что  именно  хранится на базе.  Кое-что стало известно,  но
далеко не все  и  не  очень  точно.  Сотрудники  нескольких  посольств
провели   инструктаж  Вершинина,  пользуясь  альбомами,  монографиями,
открытками.  Мелькали   названия   картин.   Вершинин   понимал,   что
называвшиеся  суммы - гроши по сравнению с тем,  чего стоят сокровища.
Но даже и от этих цифр у него  закружилась  голова.  А  о  том,  какой
невозместимый  ущерб  будет  нанесен  его народу,  он даже не подумал.
Прежде его не волновало то,  что он залезал в карманы купцов  его  не
трогало  то,  что  после  ограбления золотой кладовой несколько дней у
ломбардов стояли хвосты ошеломленных закладчиков и  закладчиц,  многие
из  которых  лишились  последнего  его совесть оставалась спокойной и
после того,  как он запустил лапу в советскую  государственную  кассу.
Так могло ли в нем проснуться сознание того,  что теперь он собирается
лишить свой народ самого дорогого,  что  у  него  есть,  его  духовных
богатств?  Что особенного, раз за это платят? Деньги нужны ему. Деньги
нужны его Колюшке.
 "Отягощенный" новыми   знаниями  в  области  искусства,  Вершинин
вернулся к сообщникам. Ночью грабители проникли на место преступления.
Они  были  снабжены длинными чехлами из лучшей заграничной клеенки.  В
чехлы предстояло  вложить  вырезанные  из  рам  и  свернутые  трубками
картины.  Карманы грабителей оттопыривались от заграничных консервов и
бутылок, долженствовавших придать им силы во время работы.
 Все залы  клуба  были  заставлены полотнами,  бюстами,  статуями,
скульптурными группами.  Тут были бронза,  мрамор,  дерево, воск - все
что  угодно.  Две  комнаты оказались запертыми на ключ и опечатанными.
Грабители поняли,  что там-то и находятся самые ценные вещи.  Они  без
труда  вскрыли  обе  комнаты.  В числе нагроможденных полотен Вершинин
одно за другим узнавал и откладывал произведения, о которых шла речь в
посольстве.  Паршин  приготовил  бритву  и чехлы.  Грабовский стоял на
стреме. Все шло быстро и хорошо, как вдруг...
 В лицо  Грабовскому  ударил  свет карманного фонаря,  и он увидел
направленное на его  лицо  дуло  револьвера.  Он  не  решился  поднять
тревогу.  Это  могло  стоить  жизни.  Появление  работников  МУРа было
подобно грому среди ясного дня.  Паршин с Вершининым так  же  покорно,
как Грабовский, подняли руки.
 Через месяц все трое отправились  к  месту  отбывания  наказания.
Фелице  везло.  Она  и  на  этот  раз  осталась в стороне.  И Паршин и
Грабовский оберегали ее так,  что  имя  ее  ни  разу  не  появилось  в
материалах дознания.

 Негостеприимные задворки Европы

 Еще три с половиной года проведены в тюрьме и в лагере. Наказание
отбыто.  Паршин,  Грабовский и Вершинин выходят на  свободу,  лишенные
гражданских  прав,  с  запрещением  жить  в  шести  крупнейших городах
Советской страны.  На предложение  Паршина  нелегально  отправиться  в
Москву  Вершинин  отвечает  решительным отказом:  с него довольно!  Он
считает,  что очень счастливо отделался тремя с  половиной  годами,  -
только  потому,  что  все  его  прежние  темные дела остались для суда
тайной.  Он решает покончить с  преступной  деятельностью  и  навсегда
остаться в провинции.  Чем он будет жить?  Хотя бы той специальностью,
которую приобрел в лагере,  - парикмахерским  делом.  Колюшка  уже  на
своих ногах.  А ему, старику, хватит того, что он заработает ножницами
и бритвой.
 Вершинин проводил  на  вокзал  друзей,  отправившихся  на  поиски
Фелицы,  и пожелал им никогда не возвращаться  туда,  откуда  все  они
только  что  вышли.  С  тех  пор он окончательно исчез с их горизонта.
Чтобы отрезать им всякую возможность связаться с ним в будущем  и  для
того,  чтобы уйти из-под надзора милиции, Вершинин раздобыл себе новый
паспорт и несколько раз  переменил  место  жительства.  Так  и  исчез,
навсегда ушел в небытие, грабитель Вершинин.
 Паршин и Грабовский приехали в Москву.  Нашли Фелицу.  Но  вместо
прежней белотелой красавицы перед ними была сейчас истрепанная жизнью,
вином и развратом мегера. Она все еще пыталась неумеренным применением
косметических  средств удержать былую привлекательность,  но это плохо
удавалось.  Впрочем, Паршин и Грабовский и сами были уже не те, какими
расстались  с  нею.  Они  давно превратились в обыкновенных "жиганов",
утративших всякий лоск.  В Грабовском даже самый тонкий физиономист не
признал бы теперь графа и "гусара".  Импозантность Паршина слезла, как
позолота с медной ручки.  В затасканном френчике, обтрепанных штанах и
штиблетах на босу ногу,  он имел вид самого заурядного бродяги. Фелица
не без брезгливости пускала его к себе.  Жили  приятели  тоже  главным
образом подаянием Фелицы, содержавшей тайный притончик, где загулявшие
воры получали водку и понюшку кокаина.  Фелица кляла жизнь и советскую
власть, лишившую преступный мир всяких перспектив.
 Неизвестно, чем кончилась бы эта новая встреча троицы, если бы не
произошло  знаменательное для нее событие.  В Москве проездом очутился
"знатный  иностранец",  польский  взломщик-кассист   Юзеф   Бенц.   Он
возвращался  в  Польшу  после  удачных  гастролей в Китае.  Некогда он
побывал и в дореволюционной России - друзья знали его  по  Симбирскому
"делу".  Заведение  Фелицы  "пан  Юзеф" посетил в поисках "марафета"1.
Узнав о жизни кузины, Юзик пожурил ее за ошибки. После революции нужно
было немедленно уезжать из этой страны. Взломщику здесь делать нечего!
Зато  истинным  раем  для  кассиста  обещает  стать  развивающая  свою
спекулятивную   жизнь  панская  Варшава.  Что  может  быть  прекраснее
красавицы Варшавы? Что может быть заманчивей, чем деятельность на ниве
варшавской коммерции, под покровительством продажной полиции?
 1 Марафет - кокаин (жаргон).
 Знатный гость убедил друзей в том,  что Фелица, как полька, будет
с распростертыми объятиями встречена Варшавой воров и проституток. Что
же  касается  Грабовского,  то  граф,  хотя  бы  и  сидевший в тюрьме,
остается графом. И если он захватит с собою бумаги, удостоверяющие его
графское   достоинство,  то  этого  будет  достаточно,  чтобы  сделать
блестящую карьеру салонного вора.  А при желании  и  удаче  он  сможет
легко   перейти   с  пути  уголовного  взломщика  к  более  элегантной
деятельности политического белоэмигранта.  Это в  свою  очередь  может
очень и очень пригодиться в качестве ширмы - ему и сообщникам.
Ну, а Паршин? Опытный кассист в Варшаве не пропадет...
 Взбудораженные рассказами  поляка,  друзья  утратили сон.  Больше
всех волновалась Фелица.  Призрак  Европы  окончательно  выбил  ее  из
колеи. Рисовались розовые перспективы. Только бы вырваться из пределов
Союза, только бы попасть в Польшу...

 И вот  все  трое  -  на  вожделенных  задворках  Европы.   Тотчас
связавшись  с  Юзиком  Бенцем,  они  под  его руководством начали свою
деятельность,  и успешность начала  превзошла  все  их  ожидания.  Был
взломан  главный  сейф  в  золотой  кладовой  польского  казначейства,
похищено золото в слитках и в монете русской царской  чеканки.  Однако
после   блестящего   начала   друзей   постигло   столь   же   горькое
разочарование:  польские  сообщники  расценили  работу  своих  русских
"коллег" как экзамен и при дележе добычи выделили им нищенскую долю. К
тому же воровская среда Варшавы,  возмущенная вторжением в пределы  ее
деятельности  удачливых иностранцев,  решительно заявила,  что "Польша
для поляков" и русским лучше убираться подобру-поздорову.
 Паршину и  Грабовскому деваться было некуда.  Они начали "работу"
на свой риск.  Но после первого же "дела", ставшего известным польским
ворам,  те выдали своих русских "коллег" полиции. После короткого суда
и длительных побоев взломщики очутились в Мокотовской тюрьме, и только
благодаря  вмешательству Фелицы,  подкупившей надзирателя,  им удалось
бежать.
 Оставаться в Польше было бессмысленно.  Они переехали в Латвию. В
Риге им сначала повезло,  так же как и в Варшаве:  была очищена  касса
американского  консульства,  и грабителям достались 7200 долларов.  Но
закончилось это так же плачевно,  как и в Варшаве:  воры латыши выдали
их своей полиции. Оказалось, что и у уголовников Риги действует лозунг
"Латвия для латышей".
 Паршин и  Грабовский  очутились  в рижской тюрьме.  Порядки здесь
оказались для русских воров еще более суровыми,  чем в Польше.  Но тут
им не удалось отделаться взяткой.  Не было ни Фелицы, ни денег. Друзья
отсидели данные им латвийским судом три года. Когда они вышли на волю,
рижские  воры  ясно  дали им понять,  что при следующем "удачной деле"
гости снова очутятся в тюрьме.  Из принципа "Латвия  для  латышей"  не
было сделано исключения и для "профессора" Паршина.  В возникшей между
ворами драке Грабовский был тяжело  ранен  и  через  два  дня  умер  в
каком-то заброшенном рижском подвале.
 Паршин ушел из Риги.  Он шел от мызы к мызе.  Он глядел на них  с
интересом  и  завистью,  но  так,  как  зритель  в  театре  глядит  на
спектакль. Ему ни разу не пришло в голову предложить хозяину мызы свой
труд в обмен на кусок хлеба.  Само понятие "труд" было уже столь чуждо
ему, что он не мог бы себе представить Ивана Паршина получающим деньги
или пищу за то,  что могли сделать его большие, сильные руки, несмотря
на его "под шестьдесят".  Он мог клянчить,  мог украсть. Но предложить
свой труд? Нет, такая мысль не приходила ему в голову.
 Как в тумане дошел Паршин до польской границы.  С одних задворков
Европы  он  переходил на другие.  На смену сытым,  чистеньким кулацким
мызам пришли покосившиеся избы панской Польши.  В поле  уныло  бродили
ребрастые коровенки,  похожие на околевающих от бескормицы телят.  Все
стало беднее и еще неприветливей.  Одичавший, обросший серой щетиной и
лохмами  спутанных  волос,  бродяга-иноземец  нигде  не  был  желанным
гостем.  Паршина и здесь били,  он отлеживался в канаве  или  в  стоге
соломы и шел дальше. Куда он шел? Конечно, в Варшаву! Куда же еще было
идти?  Ведь там Фелица.  Он нес ей весть о смерти  своего  счастливого
соперника  и  друга.  Теперь,  когда  не  стало Грабовского,  он снова
рассчитывал на ее запоздалую благосклонность,  на угол в притоне и  на
объедки от ее гостей.
 Он уже почти не чувствовал  голода,  усталость  стала  привычной,
грязь   собственного  тела  давно  перестала  беспокоить.  Кожа  сама,
независимо от воли,  мелко подергивалась,  перегоняя с места на  место
пасущихся в складках отощавшего тела паразитов.
 Иногда Паршин вдруг останавливался и с удивлением удостоверялся в
том, что еще живет, что ноги двигаются, глаза воспринимают окружающее.
Он никогда не думал,  что человек может столько времени двигаться  без
регулярной   пищи,  без  мыла,  без  общения  с  себе  подобными.  Его
поддерживал только сон. Чем дальше, тем больше он спал: под мостами, в
придорожных  кустах,  просто  возле  дороги  -  где  бы ни застала его
накатившаяся дурнота.
 Иногда его  тошнило.  Чем  дальше,  тем  болезненнее  становились
спазмы пустого желудка.
 Паршин стал  есть  молодые  листья,  но желудок тут же отдавал их
обратно. Паршин падал у дороги, сдавливая руками судорожно сжимавшийся
живот, и забывался сном.
 Но вот и Пражское предместье,  вот мосты,  вот красавица Варшава!
Несмотря  на  усталость и нетерпение,  Паршин поднялся по течению выше
предместья  и,  хоронясь  от   людей,   помылся   в   реке.   Пришлось
сосредоточить все силы на том, чтобы не упасть в воду. Потом он полдня
лежал на берегу,  тяжело дыша, набираясь сил, чтобы двинуться дальше -
туда, где была Фелица.
 В Варшаву он  вошел  вечером.  Сияние  фонарей  на  Маршалковской
ослепило  его  и вернуло к действительности.  Только тут,  минуя центр
города,  он отчетливо понял,  до  чего  дошел.  Отчаяние  овладело  им
настолько,  что  он  готов  был лечь посреди улицы,  уткнуться лицом в
землю и не двигаться.  Но он знал,  что это приведет только к  одному:
подбежит полицейский, его отведут в участок, будут бить... Он собрался
с силами и пошел дальше - туда, где должна была быть мелочная лавочка,
прикрывающая притончик Фелицы.
 Когда он добрался до него и постучал, была уже ночь. Ему отворила
какая-то страшная баба без возраста.  Узнав,  кто ему нужен,  баба без
дальних церемоний сообщила:
 - Если нужен кокаин,  то при чем тут пани Фелица? Пани Фелица два
года, как сдохла...
 Паршин долго  стоял,  прислонясь  к притолоке.  Потом сполз вдоль
косяка и неясной темной кучей обмер у порога.
 Что было  дальше,  он помнит смутно.  Кажется,  он пытался что-то
украсть прямо с лотка,  первую  попавшуюся  съедобную  мелочь.  Он  не
сопротивлялся,  когда  торговка  схватила  его за руку,  не защищался,
когда его  били  прохожие,  не  пытался  оправдываться  в  полицейском
участке. Он спал наяву.
 Когда выяснилось,  что он  русский,  что  у  него  нет  польского
подданства,  его  посадили.  Несколько дней его кормили,  чтобы у него
были силы стоять на ногах. Потом свезли на польско-советскую границу и
под угрозой пустить пулю в спину велели идти. Паршин послушно пошел.
 Нарушитель границы был задержан советскими пограничниками.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

 Шантаж

 Паршин был исправным  заключенным.  Пожалуй,  самым  исправным  и
тихим  во всем лагере.  Он не пытался бежать и покорно отбыл срок.  Из
ворот лагеря вышел седой,  спокойный человек. Местожительством ему был
определен город Котлас.  Но оставаться в нем он не собирался.  Первое,
что сделал Паршин, прибыв туда, - на