ломбарде.  Как  и  было  им
приказано,  агенты  сыскной  полиции  сделали вид,  что не обратили на
деньги и на  драгоценности  никакого  внимания.  Но  с  этого  момента
следили  уже  за каждым шагом Грабовского в надежде выявить его связи.
Действительно,  не  дав  себе  даже  труда  выспаться,   обеспокоенный
обыском,  в  котором  чуял  неладное,  Грабовский по телефону назначил
свидание Паршину.  Встреча должна  была  состояться  в  сквере  против
Ильинских ворот, на скамье у памятника.
 Не распознав следовавших за ним филеров, Грабовский отправился на
свидание.  Но  напрасно  просидел  он  на скамье целый час - Паршин не
явился.
 В действительности  Паршин  был  в  сквере  и  пришел туда раньше
Грабовского,  но,  более осторожный,  он без труда обнаружил спутников
Грабовского - агентов сыскной полиции.
 В тот же день Паршин по телефону сообщил об  этом  Грабовскому  и
велел  прекратить всякие сношения с кем бы то ни было из членов шайки.
Грабовский понял,  что его песенка спета. Не заходя домой, он уехал из
Москвы.
 Понаблюдав за ним в пути еще дня два и убедившись в том,  что все
его связи оборваны отъездом, сыскная полиция арестовала "корнета".
 Паршин понимал,  что от расплаты за "легкую жизнь" не уйти и ему.
Самое  лучшее  -  бросить  все  и,  переменив  паспорт,  а может быть,
запасшись двумя-тремя паспортами, немедля, налегке, только с наличными
деньгами,  уехать  из  Москвы.  Только  так  он  мог  обеспечить  себе
свободу...  Но...  на это не пойдет Фелица. Она не захочет терять все,
что  собрано в их квартире,  не захочет расстаться с последней партией
драгоценностей.  А брать их с собой нельзя.  Именно они и представляли
наибольшую   опасность.  Значит?..  Значит,  оставался  второй  выход:
поскорее ликвидировать все ценности, Фелицу - под мышку и...
 Нет, выход один:  бросить все и уехать.  Фелицу придется на время
оставить. Она не пропадет. Ее не тронут. Она не участница в деле.
 К тому времени, когда Паршин подходил к дому, решение созрело. Он
ничего не скажет Фелице,  позвонит ей с вокзала, когда билет будет уже
в кармане. Только так.
 Фелицы не было дома.  Паршин наскоро собрал маленький  чемодан  с
самым необходимым,  но,  подумав,  бросил и его. Он достал из тайничка
запасный паспорт на имя Ивана  Павловича  Жука,  еще  раз  внимательно
посмотрел его данные,  чтобы запомнить, сколько ему теперь лет, откуда
он родом и каково его  отношение  к  воинской  повинности.  Машинально
перелистал  старый  паспорт  на  имя Ивана Петровича Паршина.  Это был
чистый и удачный паспорт,  Он служил ему  в  самую  "фартовую"  полосу
жизни.  Фарт... Фелица... Он бросил паспорт в плиту, облил денатуратом
и поджег. Размешал пепел, чтобы не осталось следов.
 Потом он  переоделся  в  самую  хорошую тройку:  ехать придется в
первом классе,  чтобы полиции не пришло в голову приглядываться. Когда
рассовал по карманам деньги, раздался телефонный звонок. Он машинально
шагнул к аппарату,  но остановился и подумал,  что  не  стоит  снимать
трубку.  Однако  пришло в голову,  что это может звонить Фелица.  Снял
трубку. Незнакомый мужской голос вкрадчиво спросил:
 - Иван Петрович?
 Хотел было сказать "нет", но уже само вылетело:
 - Я.
 - Очень прошу вас,  Иван Петрович, в ваших же интересах, выйти на
минутку. Буду ждать вас на углу Последнего.
 - Кто говорит?
 - Сами увидите,  Иван Петрович. - Незнакомец на том конце провода
рассмеялся.  -  Сами  увидите,   старый   знакомый.   Имею   сообщение
наипервейшей важности.  Минуток с пяток вам достаточно, чтобы накинуть
пальтишон-с?.. Жду-с. - Это было сказано так, что можно было подумать,
будто говоривший непременно сделал при этом "ручкой".
 Паршин несколько мгновений стоял с трубкой в руке.  Ему казалось,
что  скажи  тот  человек  еще несколько слов,  и Паршин непременно его
узнает,  вспомнит этот вкрадчивый голос.  Он был уверен,  что когда-то
слышал его. Но когда и где?
 Идти или не идти?  Зачем идти? Ежели уж он решил бросать все... А
что он, собственно говоря, потеряет, если пойдет? Ведь не кончается же
его жизнь! Мало ли что он может узнать? "В ваших интересах"...
 - Пойду! - вслух произнес Паршин и оглядел квартиру.
 Уже стоя у отворенной  двери,  он  достал  из  жилетного  кармана
английский ключ от квартиры и положил на подзеркальник.  Он ему больше
не понадобится...
 Подходя к  Последнему переулку,  Паршин перешел на другую сторону
Сретенки.  Он не хотел играть вслепую,  желал  знать,  кто  его  ждет.
Пригляделся к перекрестку:  никого.  Решил подождать, пока не появится
фигура  ожидающего.  Первым  Паршин  не  выйдет  на  угол.  Он  достал
портсигар и увидел,  что забыл его наполнить, там лежали две последние
папиросы. Обернулся, ища табачную лавочку. И тут глаза его встретились
с  устремленным  на  него  внимательным взглядом крупного,  немолодого
мужчины с круглым бритым лицом.  На мужчине было  черное  демисезонное
пальто  с  бархатным  воротником,  на голове - котелок.  Когда мужчина
молча приподнял котелок,  Паршин понял,  что  только  из-за  головного
убора,  сильно изменившего внешность человека,  он и не узнал его. Это
был Клюшкин,  известный всей преступной Москве агент сыскной  полиции,
Дормидонт  Клюшкин  -  человек,  славившийся  феноменальной памятью на
лица. Когда в идентификации преступника происходила заминка и не могла
помочь дактилоскопия,  призывали Клюшкина.  Ежели Клюшкин "признавал",
личность считалась установленной так же неопровержимо, как если бы это
было доказано всеми научными средствами экспертизы.
 Портсигар в руке Паршина захлопнулся сам собой,  но Паршин  забыл
опустить его в карман. Так и держал в руке. Взгляд сыщика приковывал к
себе,  как магнит.  Паршин понял:  это последние  минуты,  которые  он
проводит  на  свободе.  Он  отлично  знал,  что  его  физической  силы
достаточно,  чтобы справиться даже с большим,  массивным Клюшкиным,  с
двумя Клюшкиными, но... какой смысл? Отсрочка на несколько часов?..
 Руки Паршина опустились, признавая поражение.
 - Курите, Иван Петрович, что же вы! - насмешливо-ласково произнес
сыщик, переходя улицу.
 Паршин вспомнил  про  портсигар  и протянул его сыщику.  Взяли по
папиросе. Клюшкин чиркнул спичкой.
 - Ну-с? - произнес он, пуская дым.
 Паршин пожал плечами.
 - Имеете  какое-либо  желание?  -  вежливо  осведомился сыщик.  -
Может, купить что-либо требуется?
 - Папирос нельзя ли? - сказал Паршин.
 - Отчего же-с...
 Паршин сделал  несколько  шагов  и  вдруг  приблизил  губы  к уху
Клюшкина:
 - Окончательно?
 Сыщик сделал только движение пальцами,  но по  этому  сдержанному
жесту Паршин понял,  что все кончено - посадка будет прочной. И тут он
вдруг вспомнил,  что о  Клюшкине  ходил  слух,  будто  ежели  очень  в
секрете,  то этот человек за деньги может все. О таких вещах не любили
рассказывать даже своим,  но  слухи  все  же  просачивались.  Блеснула
надежда.
 - Позвольте  оказать  слово,  Дормидонт  Савельевич?  -  тихонько
произнес Паршин.
 - Отчего же-с... Только не здесь. Удобней будет в переулочке-с.
 Идя рядом,  как двое знакомых,  они свернули в переулок.  Зашли в
подворотню. Паршин заговорил смелее:
 - При мне деньги, Дормидонт Савельевич.
 Сыщик неопределенно крякнул.
 - Тысяч  до  пяти  наберется,  - продолжал Паршин.  - Так я бы не
отказался пожертвовать их... на благотворительные цели.
 - Что  же,  благое  дело,  благое...  -  неопределенно проговорил
Клюшкин и раздавил волосатыми пальцами окурок.
 Паршин испытующе глядел на Клюшкина.
 - Мне бы только на дорогу рублей двести, а остальное...
 Сыщик глянул на него исподлобья.
 - Благое дело, но... поверьте слову, Иван Петрович, не могу-с...
 - Ежели мало, Дормидонт Савельевич, зайдем ко мне, столько же еще
наберем и вещи кое-какие...
 - Про  вещи знаю,  про все знаю-с,  да,  верьте слову,  не в моей
воле.  Кабы денек  назад  -  другое  бы  дело.  А  теперь  обязан  вас
представить по начальству-с.
 Паршин напряженно думал.  Если  Клюшкин  знает  о  вещах,  значит
приведет полицию и к нему домой, значит Фелица лишится всего.
 - Вот что,  Дормидонт Савельевич,  я  пред  вами  отслужу,  а  вы
помогите.
 - Чем могу-с...
 - Признали вы меня в точности?
 Сыщик усмехнулся.
 - Мы с вами, Иван Петрович, единожды уже встречались.
 - Вот именно - единожды,  - подтвердил Паршин. - Но картонки моей
в сыскном нету. Это я наверное знаю.
 - И что же-с?
 - От вас зависит - признать меня за Паршина или... за кого иного.
 - Это верно-с,  - подумав,  сказал Клюшкин.  - А  за  кого  бы  к
примеру?  -  Он  прищурился  на Паршина,  словно действительно пытался
узнать его.
 Паршин молча  протянул ему паспорт на имя Жука.  Сыщик заглянул в
него.
 - Такой  не  проходил...  Так-с...  Значит,  желательно по первой
судимости?
 - И еще хотел бы я, чтобы одна женщина не пострадала невинно.
 - Это  Фелица  Станиславовна  невинно  страдает?   -   усмехнулся
Клюшкин.  - Умный вы человек,  Иван Петрович, а, видать, за порядком в
доме следить не можете.  Ежели угодно знать,  Фелица Станиславовна без
вашего ведома с варшавскими мастерами немало "дел" провела. Есть у нее
один такой фактик...
 Лицо Паршина так налилось кровью, что Клюшкин невольно протянул к
нему руку: уж не хватил бы удар. Но Паршин только прислонился спиной к
дому  и  несколько  времени  стоял,  вперив  невидящий взгляд в дом на
противоположной стороне переулка.
 - Не  может  быть...  -  через  силу,  словно  ему сдавили горло,
прохрипел он.
 - Верьте-с.  Нам доподлинно известно-с. Кстати говоря, фактик тот
и вам хорошо известный.
 - Кто?
 Это было  сказано  так,  что  будь  на  месте  Клюшкина   человек
послабее, наверно бы струсил. Но старый сыщик только усмехнулся.
 - Всему свое время-с, - сказал он.
 - Только и прошу: скажите - кто? - повторил Паршин.
 - Разве для вас только-с? - делая вид, будто колеблется, протянул
Клюшкин.
 Тогда Паршин сунул руку в карман, где лежали деньги.
 - На   благотворительность,   говорите?   -   спросил  Клюшкин  и
доверительным током, понизив голос: - Только уж под слово-с, служебная
тайна-с. С Грабовским она... того-с.
 - Так чего ж  не  берете?  -  по-прежнему  начиная  хрипеть,  зло
спросил Паршин.
 - Имеются причины-с,  значит...  - лукаво произнес Клюшкин. - Она
дама   стоящая,   а   у   нас   небось   тоже   люди-с...  не  чурбаны
бесчувственные-с...
 Паршин снял  шапку  и  отер  вспотевший  лоб.  Потом  решительным
движением достал из кармана пачку кредиток и протянул сыщику.
 - А меня не можете?
 - Верьте слову,  не в моей  власти-с,  -  сказал  Клюшкин,  пряча
деньги. - А насчет Жука постараюсь.
 - Так зайдем за папиросами? - спросил Паршин, желая показать, что
с этим делом покончено.
 Они купили папирос,  зашли к Бландову,  где  Паршин  взял  масла,
сыру, чайной колбасы.
 - Вот булок бы... - произнес он нерешительно.
 - Сторожа   спосылаем,   -   деловито  ответил  сыщик.  -  Берите
извозчика,  и поехали.  - И,  оправдываясь,  добавил:  - У меня насчет
мелочи - того-с...
 Когда Фелица пришла домой,  она сразу заметила собранный Паршиным
чемоданчик и забеспокоилась. Стала искать записку. Иван не мог уехать,
не написав,  даже если его вызвали по какому-нибудь очень  экстренному
делу.
 О том, что Иван исчез навсегда, не было и мысли.
 Очень удивил оставленный ключ,  но потом она решила, что Иван его
просто забыл.  А может,  отправился на "дело"?  В таких случаях  он  с
собой не брал ничего, кроме строго необходимого.
 Мало-помалу она  успокоилась  и   принялась   готовить   завтрак.
Постепенно повседневные мысли заслонили нахлынувшее было беспокойство.
В голове засело другое:  правильно ли она сегодня поступила? Следовало
ли нести к ювелиру драгоценности?
 Дело в  том,  что  среди  ценностей,  принесенных  последний  раз
Иваном,   ей   приглянулись  две  безделки  из  старинного  бирюзового
гарнитура. Она несколько раз примеряла их перед зеркалом, и чем больше
глядела на свое отражение, украшенное большими голубыми каменьями, тем
более властно влекли ее к себе камни.  Она сама  удивилась  тому,  что
именно  эти  камни  ей  так  понравились.  Через ее руки прошло немало
дорогих вещей,  а ведь эту бирюзу нельзя  было  даже  назвать  большой
ценностью.  Фелица  понимала,  что  надеть  эти  безделушки  все равно
нельзя:  вещи старинной,  заметной работы.  Сначала  нужно  переделать
оправу. Дело было за малым, и она отправилась к ювелиру.
 Сразу по ее уходу ювелир дал знать полиции о поступившей  к  нему
бирюзе. Список вещей, похищенных в ломбарде, давно уже был роздан всем
ювелирам.

ГЛАВА  ВТОРАЯ

 Неоправданные надежды

 Свержение монархии в России и  приход  февральской  революции  не
только  не заставили приуныть уголовников,  населявших царские тюрьмы,
но  многие  из  них  даже  воспрянули  духом.   Буржуазное   Временное
правительство,  декларируя  открытие  тюремных дверей для политических
заключенных,  под горячую руку выпустило на свободу  и  представителей
уголовного дна,  не имевших никакого отношения к политике. Кроме того,
многие провинциальные сатрапы царя  освободили  и  уголовную  "шпану",
рассчитывая  на  ее  помощь  в  подавлении революции.  Так действовали
некоторые губернаторы в  1905  году,  организуя  еврейские  погромы  и
сопротивление  восставшим  массам  рабочих.  Но  на  этот  раз надежды
царских слуг не оправдались.  Покинув тюремные камеры,  уголовники  не
стали   рисковать  собою  в  уличных  боях  с  народом.  Они  попросту
разбежались. Попытался попасть в число выпущенных и Паршин, но это ему
не удалось.  У буржуазии были с ним свои счеты. Он был слишком крупным
грабителем,  опасным для банков и для коммерсантов, еще надеявшихся на
победу  реакции.  Только  в 1919 году ему удалось по амнистии выйти из
тюрьмы.
 В первое   время   после  февральской  революции  преступный  мир
приглядывался   к    происходящему.    Отсутствие    твердой    власти
способствовало   активизации   уголовного  подполья.  Когда  на  смену
Временному правительству пришла власть рабочих и крестьян, разогнавшая
старый полицейский аппарат царизма,  уголовники решили,  что настал их
золотой  век.  Не  рабочим  же,  без  всякого   опыта   в   борьбе   с
преступностью, тягаться с бывалыми уголовниками! Воры и грабители всех
масштабов и оттенков потирали руки.
 Буржуазные юристы  пытались  бороться  с "самоуправством" власти.
Они искали для своих подзащитных оправдания  в  отброшенных  советским
судом старых законах или в том, что никаких законов вообще больше нет.
Но молодой советский суд в те горячие дни сам являлся  творцом  нового
права.  Законом  становилась  воля революционного народа.  Не только в
приговорах судов того времени,  но и в том,  как  строилось  обвинение
всем и всяким врагам революции и нарушителям революционной законности,
отражался  смысл  новой   карательной   политики.   По   духу   своему
революционный  суд  не  был  склонен  миловать  ни  больших,  ни малых
нарушителей порядка. Но в то время главными врагами революции являлись
ее  политические  противники  - контрреволюционеры,  потому и основные
усилия карательных органов были направлены на  борьбу  с  ними.  Кроме
того,  в  то  время  целью зарождающейся советской юридической науки и
работы судов  была  охрана  народной,  государственной  собственности.
Охране  личного  достояния  граждан  уделялось мало внимания.  Обе эти
причины и привели к тому,  что чисто уголовный элемент,  в особенности
его  мелкие  представители,  вредившие  только  отдельным  гражданам и
главным образом в имущественном плане, оставался как бы в тени. К тому
же  и  молодая советская милиция,  навербованная из рабочих,  пока еще
плохо представляла себе основы  своеобразной  и  нелегкой  полицейской
службы.
 Все это,  вместе взятое,  предоставляло преступным  элементам,  в
особенности  мелкой "шпане",  промышлявшей карманничеством,  домашними
кражами и рысканьем по покинутым сейфам разных  контор,  почти  полную
безнаказанность действий.
 Но праздник преступников оказался недолгим.  Так же как  ЧК  вела
беспощадную   войну   с  отечественной  и  импортной  контрреволюцией,
вербовавшей исполнителей своих темных планов среди  преступного  мира,
так   и   Боевые   отряды  уголовных  розысков  вступили  в  борьбу  с
нарушителями законности  и  порядка.  Борьба  была  сложной  и  подчас
требовала  подлинной самоотверженности.  Кожаная куртка и маузер - это
было еще далеко не все,  что требовалось для борьбы  с  преступниками.
Нужно было знать их мир, их притоны, повадки, способы действия, хорошо
законспирированных наводчиков и сообщников,  склады краденого, места и
способы  сбыта.  К  тому  же  "дно"  сопротивлялось,  и  подчас весьма
активно.  Операции и облавы превращались в сложные предприятия. Редкая
ночь  обходилась  без  стрельбы  с  обеих  сторон.  Были  жертвы среди
работников розыска и милиции.  Но борьба велась упорно,  настойчиво, с
сознанием ее высоких партийных и государственных целей.  В этой борьбе
закалялись кадры, приобретался опыт.
 "Золотой век" преступности быстро закатывался.  Выйдя из тюрьмы в
1919 году,  Паршин уже не застал его расцвета.  Не решаясь появиться в
Москве,  он  рыскал  по  ее  дачным окрестностям.  Он искал Фелицу.  И
наконец он ее нашел...  с Грабовским.  Паршин готов был забыть  старую
обиду  -  только  бы  она вернулась к нему.  Но она наотрез отказалась
расстаться с Грабовским  и  согласилась  лишь  изредка  встречаться  с
бывшим мужем.  Паршин согласился и на это.  Он даже не затаил злобы на
удачливого соперника, бежавшего из тюрьмы.
 От Грабовского  он  узнал о судьбе Горина.  После их ареста Горин
целиком ушел  в  деятельность  фальшивомонетчика,  торопясь  сколотить
капитал,  необходимый на приобретение дома. Говорят, будто он стал еще
скупее, чем прежде, опустился до того, что ходил в опорках и обносках,
прятал   каждую   добытую  темными  делами  копейку.  Воспользовавшись
паникой,  наступившей в деловых кругах в первые дни  войны,  он  купил
вожделенный  дом о четырех подъездах.  Но и этого ему показалось мало.
Им овладела идея приобретения еще одного дома.  Горин  вошел  в  новую
шайку  московского  "медвежатника"  Красавчика  и  участвовал  с нею в
нескольких  ограблениях.  Пришла  февральская   революция.   Под   шум
революционных  событий  уголовный  мир  поднял  голову.  Грабежи шайки
Красавчика делались все более дерзкими.  Капитал Горина  рос.  Он  уже
видел  себя  владельцем  еще одного дома.  И действительно стал им.  В
первые же дни Октябрьского переворота домовладельцы поняли,  что им не
удержать своих владений, и Горин дешево купил огромный дом, за ним еще
один.  И только тут он уразумел,  что домовладельцем ему  все-таки  не
стать:  была  объявлена национализация крупных домовладений.  Горин не
мог пережить того,  что  все  награбленное  им,  все  заработанное  на
фальшивых  деньгах и превращенное в недвижимость стало ничем.  Если бы
его дома сгорели,  развалились,  но оставалась на месте старая власть,
он  понял  бы,  что нужно приняться сызнова грабить,  делать фальшивые
кредитки,  снова копить деньги и потом опять покупать дома.  Но с тем,
что больше нет смысла грабить и копить,  что капитал не нужен и больше
никогда не будет нужен,  Горин  смириться  не  мог.  Долго  сидел  он,
запершись в своей новой,  вдвое большей,  чем бутырская, но заваленной
таким же хламом квартире. Сидел, сидел, да и повесился. Так и висел он
в  наглухо  запертой  новой  "секретной" каморке для выделки фальшивых
денег. Каморку вскрыли только тогда, когда смрад пошел по дому.
 В каморке  нашли  труп  Горина  и  много  пачек  никому не нужных
"романовских" кредиток.
 Второй член   шайки,   Вершинин,   испуганный   арестом  Паршина,
спрятался в своей тверской усадьбе.  Он решил,  что все  сложилось,  в
общем, хорошо: имение есть, положение его в Петрограде прочно и чисто,
его Колюшка уже студент.  Стремления Вершинина сосредоточились  теперь
на том,  чтобы обеспечить