писал письмо в Куркино, справляясь
о судьбе своей матери Марии Степановны Паршиной.  У нее он рассчитывал
найти приют на первое время.  Он  не  надеялся,  что  получит  хорошее
известие,  и  был  даже  несколько  удивлен тем,  что не только пришло
письмо,  но в нем содержалось точное сообщение: мать его жила в Москве
и, несмотря на свои восемьдесят лет, работала сторожихой в больнице.
 Долго раздумывал Паршин над тем,  как быть. Наконец сел в поезд и
поехал.

 Трудно описать эту встречу.  Ни он старуху, ни она его не узнали.
Когда он убедил ее в том,  что он - действительно он,  старуха села на
сундучок  и  долго  молча  разглядывала  его  со  всех  сторон.  Потом
поудивлялась тому, что сын больно скоро состарился. Так и не поверила,
что он уже старик.  К его проекту увезти ее в Котлас старуха отнеслась
равнодушно.  Чуть-чуть оживилась,  рассказывая,  что  в  Москве  живет
теперь  и  ее овдовевшая дочь Пелагея,  младшая сестра Паршина,  а она
приглядывает за внуками и в меру своих старушечьих сил помогает дочке.
Расспросить сына о том,  где он пропадал почти сорок пять лет, старуха
забыла.
 С приближением  вечера  стал  вопрос о ночевке.  Каморка у матери
была крохотная,  и стояло в ней две койки -  на  второй  спала  другая
сторожиха.  Паршин  и без вопроса понял,  что ночевать тут нельзя.  Не
будь он на нелегальном положении - другое бы дело.  А так  -  подвести
может.
 Нужно было искать ночлег. Выйдя на широкий, как поле, асфальтовый
простор новой Калужской улицы,  Паршин остановился в растерянности.  В
гостиницу сунуться он не мог.  "Порядочных" знакомых не было. Перебрал
в  памяти  адреса  былых  "малин",  перекупщиков,  тайных ночлежек - и
остановился на всплывшем внезапно в памяти  слесаре  Ивашкине.  В  его
подвальчике можно, пожалуй, заночевать.
 Ивашкина Паршин застал дома. Ему не пришлось долго объяснять, кто
таков неожиданный гость.  Слесарь хорошо помнил взломщика, от которого
ему перепало не мало добычи.  С тех пор у него не было  таких  хороших
заказчиков.  Но,  сравнив  стоявшего  перед  ним оборванного старика с
былым барином в бобрах, Ивашкин повесил голову: кривая дорожка к добру
не приводит!..
 Появились пол-литра и коробка баклажанной икры.  Распили. Ивашкин
сбегал за повторением.  Пошли воспоминания. Паршин лег спать с туманом
в голове.  В пьяной карусели  вертелись  "Славянский  базар",  Фелица,
бобры, миллионы и снова Фелица...
 Следующим вечером  опять  литровка  на  столе.  И  опять  соблазн
воспоминаний.
 Шепотком, слюнявя ухо Паршина,  Ивашкин сообщил,  что есть у него
на  примете один человек,  с которым,  кажется,  можно сделать "дело".
Хоть он и конструктор и  работник  большого  завода,  но  есть  в  его
прошлом кое-что известное Ивашкину, чем можно его прижать. Был инженер
Яркин когда-то  беспризорным,  безобразничал,  крал,  судился.  Только
тогда у него была другая фамилия. С тех пор он, правда, как говорится,
"перековался", отошел от дурной жизни и работает, кажется, как все. Но
отчего не попробовать его прижать?  Многого от него не требуется, дело
подводчика - сторона:  выяснил, когда денежки в кассе будут, рассказал
о порядке, достал пропуск - и в сторону. Остальное уже дело мастера.
 - Такому мастеру,  как ты,  и книги в руки!  - льстиво нашептывал
Ивашкин.
 Чем дальше шли разговоры,  тем проще  казалось  Паршину  пойти  к
инженеру  и  вовлечь  его  в  "дело".  Паршин хорохорился.  Он даже не
казался себе уже ни старым,  ни подошедшим к концу пути,  когда  нужно
подытожить пережитое...
 К утру эта уверенность,  навеянная водкой,  исчезла. Паршин снова
превратился в вялого,  усталого старика.  Но после первого же стакана,
поднесенного Ивашкиным для опохмелья,  в голове снова стало  звонко  и
неспокойно.
 Через день Паршин начал наводить справки об инженере Яркине.
 Пока шло  прощупывание  Яркина,  Паршин  успел  вместе  с матерью
Марьей Степановной побывать у сестры.  Пелагея Петровна, в просторечии
Паня,  жила  с  двумя  детьми,  служила  продавщицей  в  галантерейном
магазине. Жалованье получала мизерное, едва сводила концы с концами.
 Впервые с тех пор,  как уехал из деревни,  Паршин провел с детьми
целый день.  Их мир показался ему таким далеким от  его  собственного,
словно они жили какими-то совсем разными жизнями.  Даже слова, которые
были у них в обиходе,  были не те, к каким привык Паршин. С интересом,
граничащим с недоверием,  он установил, что и мальчик и девочка твердо
верят в свое будущее и знают о нем так много,  словно видят  его.  Эта
уверенность больше всего поразила Паршина...
 Между тем разведка Яркина двигалась вперед.  При втором посещении
Яркина  Паршин  без  стеснения рассказал ему о себе все:  сказал,  что
отбыл срок за переход границы,  рассказал про прошлую жизнь и  уверил,
будто  лучше  него никто не владеет искусством взламывания несгораемых
касс.
 Говоря, Паршин внимательно следил за собеседником. Ему важно было
знать впечатление,  какое произведет рассказ. И недоумение, сквозившее
во взгляде инженера,  - зачем,  мол, мне все это знать? - не нравилось
Паршину.
 Потом он  перешел  ко второму пункту:  сказал,  что знакомство их
может быть выгодным для обоих,  стоит только  Яркину  оказать  Паршину
небольшую услугу.
 Яркин ответил,  что не видит надобности в знакомстве с  Паршиным.
Тогда Паршин пустил в ход козырь,  полученный от Ивашкина:  упомянул о
прошлом Яркина и о том, что знает его настоящую фамилию.
 Яркин, по-видимому,  не  ждал  удара  с  этой стороны,  смешался,
попробовал прикрикнуть на  Паршина.  Но  того  трудно  было  испугать.
Кончилось тем, что Яркин спросил, что, собственно, нужно гостю.
 - Только маленькой помощи,  - сказал Паршин. - Сами видите, дошел
до крайности.  Как только справлюсь,  брошу все,  уеду в свой Котлас и
заживу честно, по-тихонькому.
 - При  чем  же  здесь  я?  Чего вы хотите от меня?  - раздраженно
переспросил Яркин.
 - Ведь вы в институте свой человек?
 - При чем тут наш институт? - с испугом спросил Яркин.
 - Там предстоит выплата стипендий.  Мне нужно точно знать,  когда
это произойдет,  в каком банке кассир получит деньги.  Это мне  нужно,
чтобы посмотреть,  сколько он получит. Спрашивать о таких вещах как-то
неловко.
 По мере  того  как Паршин говорил,  его голос делался все тверже,
все уверенней.
 - Затем  мне требуется знать:  когда кончается раздача стипендий,
сколько студентов успевают получить стипендии в первый день,  к какому
часу кассир уходит домой? Вот, собственно говоря, и все...
 Стоя у двери,  как будто готовый каждую минуту  распахнуть  ее  и
выкинуть   шантажиста,  Яркин  широко  открытыми  глазами  смотрел  на
Паршина.  Взгляд  его  делался  то  испуганным,   то   злым.   Инженер
переминался  с  ноги  на  ногу  и нет-нет притрагивался к ручке двери.
Паршин видел,  как росинки пота появляются на лбу у молодого человека,
и ждал, что будет. Он вовсе не был уверен в успехе своего предприятия.
Если Яркин отворит сейчас дверь и кликнет людей, Паршин даже не станет
сопротивляться  -  пусть берут!  Все равно рано или поздно этим должно
кончиться...  Как это говорится в тюрьме:  "Тот,  кто хлебнул тюремной
баланды,  вернется".  Что же,  для таких,  как он,  это,  по-видимому,
верно.
 Но вот он услышал хриплый голос Яркина:
 - Дальнейшее меня уже не  будет  касаться?  Вы  оставите  меня  в
покое?
 - Само собой, - пренебрежительно ответил Паршин. - На что вы мне?
 - Хорошо, я узнаю.
 - Только еще один пустяк.  Вот моя фотография,  - Паршин небрежно
передал  Яркину  заранее  приготовленную  маленькую карточку.  - Нужно
выправить мне пропуск для входа в институт.
 - Этого я не могу, - решительно заявил Яркин.
 - Придется  сделать,  -  мягко,  но  в  то  же  время  настойчиво
проговорил Паршин. - Придется, Серафим Иванович.
 Яркин в волнении мял папиросу.  Не  глядя  на  Паршина,  он  взял
фотокарточку, но мрачно пробормотал:
 - Я не могу достать пропуск на ваше имя.
 - Не  имеет  значения,  -  успокоил  Паршин и усмехнулся.  - Я не
гордый. Абы войти да выйти.
 - Послезавтра утром...  - Заложив руки за спину,  чем подчеркивал
нежелание подавать Паршину руку, Яркин толкнул дверь ногой.
 Когда Паршин был уже в прихожей,  Яркин вдруг тихо произнес ему в
спину:
 - Я бы на вашем месте уехал из Москвы. Теперь же.
 - Это почему же? - обернулся Паршин.
 - Я... решил сообщить о вас в милицию.
 - Обо мне? - спокойно спросил Паршин.
 - О вас.
 - А о себе?
 - Будь, что будет, сам пойду и все скажу.
 Паршин несколько мгновений глядел в глаза Яркину, пожал плечами и
вышел, аккуратно притворив за собою дверь.

 Коготок увяз - всей птичке пропасть

 Послезавтра наутро   Паршин  получил  от  Яркина  пропуск.  Страх
победил инженера.
 До выдачи стипендии оставался один день. Паршин прошел в институт
и обследовал помещение кассы, расположение охраны, дверей.
 День ушел   на   раздобывание  инструмента  в  дополнение  к  уже
изготовленному Ивашкиным.  Ночью Паршин пришел к Яркину и,  не  заходя
дальше прихожей, коротко бросил:
 - Завтра к вечеру вам надо быть в вестибюле института.
 Яркин в бешенстве захлопнул дверь, едва не ударив ею Паршина. Тот
повернулся и молча ушел.
 На следующее утро Паршин проследил в банке институтского кассира,
посмотрел,  сколько тот получил денег, вместе с ним приехал в институт
и часа два наблюдал за выдачей стипендий.  Сосчитав, сколько студентов
проходит в час  и  сколько  времени  осталось  до  конца  занятий,  он
прикинул,  что  на  ночь  в кассе остается сумма,  из-за которой стоит
производить взлом. После того уехал к Ивашкину, чтобы выспаться.
 В одиннадцать  вечера в вестибюле института Паршин увидел Яркина.
Бледный, со сжатыми губами, инженер делал вид, будто читает объявления
на доске.  Не разговаривая между собою,  они поднялись в коридор,  где
была расположена касса.  Паршин велел Яркину остаться около лестницы и
следить за возможным появлением людей,  сам же быстро подошел к кассе,
одним нажимом плеча  выдавил  деревянный  ставень,  бросил  в  комнату
портфель с инструментом и быстро пролез сам.  Задвигая деревянный щит,
он слышал, как быстро сбегал по лестнице Яркин.
 Появилась было мысль, что инженер может заявить в милицию. Но тут
Паршин решил, что это опасение напрасное! Яркин уже "свой".
 К началу  четвертого  касса  была  "сработана".  К  разочарованию
Паршина,  денег в ней оказалось меньше, чем он рассчитывал. Он покинул
институт  через окно соседней комнаты,  в которую вела дверь из кассы.
Спустился из окна по веревке с узлами. Инструмент он отвез к Ивашкину,
а сам с деньгами,  поехал к Яркину.  Выждав,  пока ушла на работу жена
инженера,  Паршин вошел спокойно,  ни слова  не  говоря,  выложил  все
деньги  на  стол,  пересчитал их на глазах Яркина и,  отделив тридцать
процентов,  подвинул ему.  Яркин оттолкнул деньги,  они рассыпались по
полу.  Паршин все так же спокойно бережно собрал их,  снова положил на
стол и прижал пепельницей.  Попрощался и вышел. За все это время он не
произнес ни слова.
 - Возьмите  их...  Слышите?..  Возьмите  сейчас  же!   -   злобно
прошептал ему вслед Яркин.
 Паршин вышел, не обращая на него внимания.

 Ивашкин заявил, что жить у него Паршину не следует.
 Прежде всего  Паршин  отыскал хранителя для инструмента.  Это был
старик -  ломовой  извозчик,  который  когда-то  обделывал  для  Ивана
Петровича кое-какие темные дела.  Старик долго упирался. Он сам бросил
прежнюю жизнь и советовал так же поступить и Паршину.  Целый вечер  он
высказывал ему свои мысли о том,  как следует теперь по-новому строить
жизнь,  так как старый  путь  не  имеет  под  собою  никакого  резона.
По-видимому,  старик искренне и крепко стал на новый путь.  Паршину не
хотелось спорить,  он только попросил хотя бы "христа ради"  на  время
припрятать инструмент. Старик скрепя сердце согласился.
 - Только гляди,  Иван Петрович, как перед богом: никакого участия
в  твоих  делах  не  принимаю  и  принимать не стану,  - твердо сказал
извозчик на прощание. - И денег ты мне за это не сули. Не возьму, хоть
на коленях подноси.
 Еще трудней оказалось с квартирой.  Паршин не хотел  пользоваться
каким-нибудь   из   немногих   уцелевших   воровских   притонов.   Они
проваливались один за другим,  а он  искал  спокойного  и  безопасного
места.  На выручку пришла его наблюдательность. Найденная благодаря ей
"квартира" была так же надежна, как и необычна.
 Паршин постоянно проходил мимо небольшой сберегательной кассы, из
нее несколько раз звонил по автомату Яркину, Сберкасса эта состояла из
двух   комнат:   передней   -   побольше,   где  сидели  сотрудники  и
производились  операции,  и  задней   -   маленькой,   где   занимался
заведующий.  В  передней  было  зеркальное окно  в задней - небольшое
оконце, забранное толстой решеткой. Обстановка задней комнаты состояла
из письменного стола,  американского качающегося кресла,  несгораемого
шкафа и большого дивана, крытого потертой черной клеенкой.
 И вот  однажды,  когда Паршин,  стоя в стеклянной будке автомата,
приглядывался к жизни кассы,  ему пришла в голову необычайная мысль: а
что,  если приспособить для жилья заднюю комнату сберкассы?  Наверняка
уже можно сказать: никто по ночам сюда не приходит.
 Паршин провел  несложное  наблюдение  за временем ухода и прихода
сотрудников.  Они  уходили  почти  все  в  одно  время.  Заведующий  в
присутствии   остальных  запирал  кассу  на  два  замка  -  простой  и
американский. Происходило это обычно между семью и половиной восьмого.
Утром  он  появлялся всегда ровно в двадцать минут девятого,  вместе с
ним приходила уборщица.  Таким образом,  целых двенадцать часов  касса
бывала  пуста.  И  уж  наверное  можно  сказать,  что  в  течение этих
двенадцати часов она была так же  обеспечена  от  неожиданных  визитов
уголовного розыска, как квартира самого начальника милиции.
 Паршин запасся всем необходимым:  будильником,  который с  вечера
ставил  на  семь часов,  резиновой надувной подушкой,  легким байковым
одеялом и резиновым же пузырем,  который в случае  крайней  надобности
должен  был избавить его от необходимости выходить в уборную.  Все это
укладывалось в портфель,  который на  день  прятался  под  половицу  в
кабинете заведующего.
 Проникать с вечера в кассу для такого знатока замков, как Паршин,
не составляло никакого труда.  А наутро касса бывала снова заперта,  и
кабинетик заведующего не носил никаких следов чужого присутствия.
 Паршин посмеивался:   карточки   с  лицевыми  счетами  вкладчиков
никогда еще не бывали под такой надежной охраной.
 Устроив таким  образом  свой  быт,  Паршин  счел  возможным снова
повидаться с Яркиным.  Предварительно он узнал от  Ивашкина,  имевшего
самостоятельную   связь  с  инженером  по  мастерской  института,  что
захандривший было Яркин мало-помалу пришел в себя. Он даже принялся за
работу над каким-то большим проектом. В связи с этой работой ему часто
приходилось ездить в  Машиностроительный  институт.  Получив  все  эти
сведения  и убедившись в том,  что в Машиностроительном институте тоже
имеется  несколько  тысяч  студентов,  получающих  стипендии,   Паршин
отправился к Яркину.
 Увидев Паршина,  инженер  сначала  обомлел  от  удивления,  потом
пришел в бешенство.  Он грозил,  требовал,  просил. Он не хотел больше
видеть. Паршина. Он желал, чтобы ему был возвращен старый пропуск.
 Паршин терпеливо слушал. Потом, нисколько не повышая голоса, так,
словно говорил с капризным ребенком,  слово за слово  стал  доказывать
Яркину, что тот совершенно напрасно тратит силы на столь бурную сцену.
Далее инженер услышал, что пропуска Паршин ему никогда не отдаст: этот
документ  хранится  в  заветном  месте  в качестве доказательства его,
Яркина, преступной связи с Паршиным.
 Яркин схватился  за  голову  и  расширенными  от  ужаса  глазами,
бледный,  с отвисшей челюстью,  уставился на Паршина.  В следующий миг
Паршин заметил, что рука Яркина тянется к заднему карману, где у того,
очевидно, лежал револьвер.
 Паршин усмехнулся.
 - Хотите пришить себе и "мокрое дело"?
 Яркин, окончательно  обессиленный,  упал  на  стул.  Голова  его,
словно мертвая,  стукнулась о край стола,  и он зарыдал. Неожиданно он
вскочил  и бросился на Паршина,  но старик без особого усилия отбросил
его к стене.  Яркин упал,  увлекая за собой этажерку с книгами. Паршин
испугался:  шум мог привлечь внимание соседей.  Но,  кажется, все было
тихо вокруг.  В комнате раздавалось только рыдание Яркина.  Он  плакал
все громче.  Паршин впервые видел истерику мужчины. Некоторое время он
стоял,  недоуменно выпятив губы,  и глядел на инженера.  Потом отыскал
стакан,  пошел  в  кухню,  набрал  под  краном  воды и вылил на голову
Яркина.
 Яркин затих. Долго лежал молча. Не вставая с пола, спросил:
 - Что вам еще нужно?
 - Вы в Машиностроительный институт похаживаете. Так вот, мне надо
знать, когда там выдача стипендий, когда кассир за деньгами поедет.
 Яркин с ненавистью посмотрел на Паршина.
 - Никакого пропуска я вам не дам, и вообще... тот, старый пропуск
я просто потерял, а вы нашли его и воспользовались.
 Паршин рассмеялся.
 - Чудак вы,  Серафим Иванович!..  Словно дитя малое. Ну ладно, ну
потеряли... А шесть тысяч? Нашли?
 - Я  верну  вам  ваши  деньги,  - неуверенно пролепетал Яркин,  и
Паршин с удовлетворением понял, что деньги истрачены.
 - Ивашкин - свидетель тому, что денежки-то вы от меня получили...
Лучше давайте-ка прикинем, как новое дельце наколоть.
 Яркин все  сидел  на  полу  и,  взявшись обеими руками за голову,
раскачивался из стороны в сторону.  Временами он издавал слабый  стон.
Со стороны можно было подумать,  что у него невыносимо болят зубы.  Он
пробовал  снова  грозить  Паршину.  Тот  только  смеялся.  Яркин  стал
просить.  Он умолял пожалеть его,  пожалеть жену. Говорил о том, каких
усилий ему стоило выбраться на честную дорогу, о надеждах своей жены.
 - Ладно, - сказал Паршин. - Давайте те шесть косых, и я уйду.
 - Отдам,  клянусь вам, отдам их... частями. Буду вещи продавать -
и  отдам,  -  радостно  воскликнул  Яркин.  Он поднялся с пола и двумя
руками взял Паршина за руку,  хотел заглянуть ему в глаза,  но  Паршин
отвел взгляд, отвернулся. С холодной жестокостью он проговорил:
 - Денежки на стол - и баста.
 - Вы  же знаете...  - испуганно начал было Яркин и осекся.  Он не
мог выговорить то,  что Паршин и так давно понимал:  что денег у  него
нет, что отдать их он не может.
 И тогда Паршин стряхнул со  своей  широкой  ладони  горячие  руки
инженера и насмешливо произнес:
 - Ясно!..  Нечего и дурака валять...  А то ведь  и  я  тоже  могу
заявочку сделать...  Мне терять немного осталось...  - И, обведя рукой
вокруг себя,  добавил:  - Не то что тебе... И давай кончай бабиться, а
то, гляди, жена придет...
 Яркин стоял напротив него со сжатыми кулаками.  Вспухшие от  слез
глаза были с ненавистью устремлены на Паршина.

 Дальше в лес - больше дров

 Были "сделаны" еще два института. Иногда не все сходило гладко, и
Паршин   переживал   минуты   страха.   Во   втором   же    деле,    в
Машиностроительном  институте,  он  чуть  не  оказался в ловушке из-за
того,  что в соседнюю с кассой комнату в то  время,  как  он  работал,
вошли люди. Он не предусмотрел, что комнату могут отпереть снаружи. Со
следующего  раза  он  вернулся  к  способу,   изобретенному   когда-то
Вершининым:  полотно двери привинчивалось к косяку длинным буравчиком.
Так он "приштопоривал" теперь обе двери - кассовую и соседней комнаты,
если  там находилось окно,  через которое было намечено бегство.  Этот
вершининский буравчик он применял уже давно.
 Материальный эффект  этих  ограблений не удовлетворял ни Паршина,
ни Ивашкина.  Изменился и Яркин.  Он заявил,  что рискует больше всех,
что в случае провала он теряет все: семью, с таким трудом заработанное
положение в обществе.  А раз уж он так  много  поставил  на  карту,  и
притом не по своей воле,  а из-за шантажа Паршина, то хочет по крайней
мер