це улыбку.
   Итак, шоу начинается.
 
*** 
 
   Меган Силвер уцепилась за  руку  своего  агента,  словно  он  был  ее
талисманом. Дэвид Таубер. Она знает его всего четыре  дня,  но  эти  дни
показались ей  бесконечно  длинными.  Ощущение  абсолютной  нереальности
происходящего охватило ее.  Она  не  могла  перестать  вертеть  головой,
словно опасаясь, что все это сейчас растает и исчезнет,  будто  мираж  в
пустыне. У себя  в  Сан-Франциско  она  была  умницей,  интеллектуалкой,
уверенной  в  себе,  циничной  девушкой  -  одним  словом,   совершенным
представителем поколения девяностых. Девушкой,  выросшей  в  грязи  и  с
полным равнодушием к политике. Пусть она и не могла  делать  деньги,  но
все равно была крутая. Меган знала все  стихи  и  песни  Курта  Кобейна,
которые    он    когда-либо    написал,    считала    Джима    Моррисона
алкоголиком-неудачником, пустившим по ветру свой талант, и обращалась по
имени к швейцарам всех  хипповых  клубов.  Она  ходила  в  тренировочных
штанах и в майке с надписью "Верока Солт".
   И никто с ней не трахался. Она была девушкой из толпы.
   Но здесь! О Боже, это ощущение даже хуже, чем то, когда  она  впервые
попробовала наркотик. Меган совершенно потерялась. Сотни людей проходили
мимо нее - и почти всем за сорок. Крупные властные  мужчины  расхаживали
туда-сюда со строгим видом; казалось, все должны их бояться. А  женщины?
Толпы женщин! Все они демонстрировали свои камни, некоторые  размером  с
яйцо какой-нибудь птички.
   Они плыли мимо нее, проталкивались, окутанные клубами тафты, шифона и
превосходного муарового  шелка,  и  автограф  модельеров  был  настолько
очевиден, что даже она могла признать руку блестящего  Версаче,  который
делал эти модели в расчете на женщин лет на тридцать моложе. Безупречная
Шанель, которую ни с кем не перепутать. Гуччи со знаменитыми пуговицами.
У всех дам чистая розовая кожа,  так  туго  натянутая,  что,  когда  они
улыбались, казалось, она треснет.  Они  двигались  так  уверенно,  брали
хрустальные фужеры  с  розовым  шампанским  с  подносов  официантов  так
удивительно небрежно, как она могла бы взять банку пива.
   А икру и трюфели они ели так, будто это чипсы и  воздушная  кукуруза.
Ничего выдающегося.
   С той секунды, как Дэвид помог ей  выйти  из  нанятого  им  лимузина,
Меган покинуло чувство успеха. Оглядев гостей, она поняла,  кто  она  на
самом деле. Песчинка. Совершенно не изысканная. Жирная. И бедная.
   - У тебя все получается замечательно. Расслабься, -  прошептал  Дэвид
ей в ухо и повел к буфету.
   - Дэвид, послушай, я ничего  не  могу  есть,  -  с  несчастным  видом
сказала Меган.
   Ей двадцать четыре года. Она чувствует себя неуклюжей, несимпатичной,
как будто ее молодость - просто жестокая шутка. Что  хорошего,  если  ей
двадцать четыре, а у женщин, которых она  видит  здесь,  бедра  едва  ли
толще ее руки выше локтя?
   - Да сможешь ты поесть, - сказал Дэвид с яркой улыбкой, застывшей  на
лице, и добавил:
   - Пойдем-ка возьмем икры и фруктов. Во всяком  случае,  от  этого  не
поправишься. И  не  ешь  хлеба.  Тебе  сейчас  не  нужны  дополнительные
углеводы.
   - О'кей, - пробормотала Меган, чувствуя себя даже толще обычного.
   Но конечно, она испытала и чувство благодарности.
   Дэвид так хорошо  обращается  с  ней,  он  даже  хочет  помочь  ей  с
диетой... А  уж  он-то  все  знает.  Сам  Дэвид  Таубер  -  превосходный
экземпляр, образец физической формы, подумала Меган,  бросив  взгляд  на
своего спутника, который махнул рукой и кивнул четверым из толпы  гостей
буквально за одну минуту. Он  сообщил,  что  его  смокинг  из  последней
коллекции Ральфа Лорена. Как Дэвид в  нем  потрясающе  выглядит!  Темная
шерсть глубокого синего цвета, почти черного,  оттеняла  карие  глаза  и
песочные  волосы.  Скроен  безупречно  и  так  же  безупречно  сидит  на
мускулистом теле спортсмена.
   Присутствие рядом Дэвида придавало Меган уверенности. По крайней мере
не приходится стыдиться  сопровождающего.  Платье,  которым  она  совсем
недавно  гордилась,  выглядело  просто  дешевкой.  Но  никто  не  станет
обращать внимание на ее платье, если с ней рядом Дэвид. Крупные шишки  и
кинозвезды роились вокруг, но Меган знала  одно:  она  здесь  с  парнем,
который выглядит лучше всех.
   - Ну вот. - Он протянул ей маленькую тарелочку  с  горкой  сверкающих
икринок. Ломтик лимона и крошечное серебряное  блюдечко  с  клубникой  и
крыжовником. На каждом блюдечке серебряные ложечки, аккуратно положенные
сбоку. - И еще возьми бокал шампанского.
   - Что, можно? - с сомнением спросила Меган.
   - Мы празднуем, - великодушно ответил Дэвид.
   И она почувствовала его сильную руку на своем локте.
   Он уверенно повел ее сквозь толпу к одному из увитых розами столов на
террасе, поближе к тому месту, откуда было видно, как, блестя огоньками,
покачиваются сотни маленьких свечек на темной глади бассейна.
   Он взял лимон, выжал его на икру, и  тонкая  струйка  лимонного  сока
потекла по его ладони к запястью. Меган почувствовала, как внутри что-то
шевельнулось. Никто не прикасался к ней с тех пор, как они расстались  с
Рори, но не потому, что никто  не  хотел  ее.  И  тут  вдруг  ей  ужасно
захотелось наклониться и слизнуть сок.
   Совершенно смущенный, Дэвид взглянул  на  Меган  и  увидел,  что  она
пялится на него.
   Девушка густо покраснела.
   Он улыбнулся, серебряной  ложечкой  разрушил  горку  икры,  подхватил
влажные сверкающие черные жемчужинки и протянул ей:
   - Ну, попробуй.
   Меган послушно проглотила икру. Что-то соленое и скользкое. Ох!
   - Нравится? - спросил Таубер.
   - Вкусно, - кивнула Меган.
   - К ней надо привыкнуть.
   "Да, меня видно насквозь", - подумала Меган, еще гуще  покраснев,  но
Дэвид не заметил этого, поскольку смотрел в другую сторону.
   - Привыкнешь. Все мои клиенты привыкают. Полгода - и ты  с  закрытыми
глазами  станешь  различать  марки  шампанского.  Ну  давай,  я   должен
представить тебя твоим новым коллегам.
   С сожалением бросив  взгляд  на  свое  нетронутое  шампанское,  Меган
неуверенно направилась за ним. Боже, к чему она никогда не  привыкнет  -
так это к высоким каблукам.
 
*** 
 
   Джордан кипела. Не могла не кипеть. Еще не сели за стол,  а  она  уже
вытеснена со  сцены.  Все  жены  сейчас  возле  Роксаны,  они  наперебой
приглашают ее на ужины, вечеринки и приемы, а  новость  о  том,  что  ее
взяли на роль, облетела всех за двадцать  секунд,  и  все,  как  слышала
Джордан, запели  хором:  "Вторая  Джулия  Робертс".  Как  будто  у  этой
пустышки есть хоть капля таланта Джулии. Но хуже всего  другое  -  мужья
начали виться вокруг этой Роксаны, словно она  относится  к  виду  диких
зверей, которому грозит опасность полного вымирания,  и,  чего  доброго,
они не успеют  увидеть  ее.  Они  пялились  на  нее  масляными  глазами,
одаривали дурацкими комплиментами платье, расспрашивали о новой карьере.
Внимание, которое прежде уделяли ей, Джордан  Кэбот,  последние  полтора
года  -  как   самой   молоденькой   на   любой   вечеринке   с   такими
высокопоставленными, влиятельными людьми, - теперь было обращено  не  на
нее. Ей предстоит стать незаметной.
   Джордан ослепительно улыбнулась Барри Диллеру и отпила большой глоток
шампанского. Она заметила, что  Роксана,  стоявшая  рядом,  лишь  бровью
повела в сторону  этого  телевизионного  воротилы.  Ну  конечно,  злобно
подумала Джордан, Роксана ждет, что все эти шишки сами приползут  к  ней
на брюхе.
   В памяти всплыли неприятные школьные воспоминания. Уже тогда  Джордан
считалась самой хорошенькой, красивее нее была только одна.  Неужели  ей
до конца жизни предстоит оставаться лишь серебряной медалисткой?
   В темноте, насыщенной ароматами, Джордан своей  изящной  рукой  взяла
мужа под руку. По крайней мере хоть Том не пялится на Роксану.  Это  она
бы заметила, потому что наблюдала за ним,  как  ястреб,  с  того  самого
момента, когда эта дрянь грациозно  села  в  их  лимузин.  Он,  конечно,
оглядел ее с ног до головы, но холодно и отстраненно. Джордан  видела  -
именно так он смотрел на всех кинозвезд: оценивающе, профессионально. Он
как бы хотел понять,  сколько  она  может  принести  прибыли,  и  ничего
больше.
   Короче   говоря,   пока   Джордан   объясняла   Роксане   подробности
предстоящего приема, Том прервал их всего один раз.
   Он спросил Роксану, не говорила ли она с Сэмом Кендриком в  последние
дни.
   Роксана улыбнулась и покачала головой. А  потом  добавила,  что  была
слишком занята, ей не до разговоров с Сэмом. И к  тому  же  у  нее  есть
агент. Дэвид Таубер.
   Джордан понятия не имела, о чем речь. Она радовалась, что ее  муж  не
заинтересовался этой супермоделью.
   - Дорогая. - Том наклонился к ней и зашептал в ухо:
   - Я тебе нужен? Мне надо поговорить с Джейком Келлером кое о чем.
   Он удивился, с какой легкостью ложь слетела с его губ.
   Почему он не сказал, что хочет побеседовать с Элеонор?
   Она, в конце концов, президент. И так естественно хотеть поговорить с
ней...
   - О! - Джордан надула губки.  -  Ты  ведь  знаешь,  я  ненавижу  ваши
дурацкие деловые разговоры. Ну ладно.
   Только недолго.
   - Хорошо.
   "Почему она всегда так себя ведет? Глупо,  -  подумал  Том  почти  со
злостью. - Ей ведь не шесть лет, черт побери!"
   - Ну, возвращайся  поскорее.  Я  очень  скучаю.  -  Она  послала  ему
воздушный поцелуй полными, безупречно очерченными губами.
   О Боже! Голдман отвернулся и вздохнул.
 
*** 
 
   Сэм Кендрик быстро  пробирался  по  залу,  одаривая  своим  вниманием
гостей, которых пропустила  Изабель.  За  долгие  годы  они  довели  это
искусство до совершенства:
   Изабель болтала  с  актерами  и  актрисами-звездами.  Он  обрабатывал
звезд-мужчин и жен актеров. Это было не то, чего все ожидали,  и  потому
срабатывало безупречно. Мужчины были благодарны за то, что хотя бы  один
вечер могли отдохнуть от дел, а многие ли способны себе такое позволить?
Их жены, обычно  ждавшие,  что  им  придется  просто  присутствовать  на
приеме, молчать и улыбаться, бывали  безумно  польщены  вниманием  столь
влиятельного человека - тем более такого красавчика, как Сэм Кендрик.  А
он еще спрашивал их мнение, будто оно на самом деле интересовало его.  В
общем, это был один из трюков, мудро придуманных Изабель:  позаботься  о
женах. Они этого не забудут. И станут привлекать мужей на  твою  сторону
при любом удобном случае.
   Второй трюк - время. Нужно говорить как можно меньше,  но  с  большим
числом народу. Таким образом ты  произведешь  впечатление  абсолютно  на
всех.
   Сэм посмотрел  на  светящиеся  часы  "Картье".  Ну  что  же,  у  него
прогресс.
   Потом краем глаза он заметил, что Том  Голдман  отделился  от  толпы,
собравшейся вокруг Роксаны.
   Кровь его ускорила бег.  Ну  что  ж,  теперь  его  шанс.  Пробормотав
извинения жене какого-то  телевизионного  продюсера,  Сэм  направился  к
террасе.
   - Леди и джентльмены, извините меня, - громко сказал он. -  Я  должен
завладеть этой красавицей на несколько секунд.
   - Это ваша последняя клиентка? Да, Сэм?  -  поинтересовался  один  из
поклонников Роксаны.
   - Да, - ответил он, гордо улыбнувшись.
   - Счастливчик, - сказал еще кто-то, и все засмеялись.
   Гости отошли.
   Роксана  Феликс  прислонилась   к   мраморной   колонне   и   холодно
разглядывала главу своего агентства.
   Сэм посмотрел на нее.
   В  мягком  свете  японских  фонариков  Роксана  Феликс  с   волосами,
обрамленными  венком  из  бледно-розовых  роз,  напоминала  ему  картины
британских  художников.  Как  же  они  назывались?   Прерафаэлиты?   Да.
Правильно. Прерафаэлиты. Гладкая кожа, шелковые  черные  волосы,  полный
кроваво-красный  рот.  Глаза  темные,   мрачные,   как   грех,   изящная
совершенная фигура одновременно и скрытая, и открытая  почти  прозрачным
платьем. Само искушение. Как Ева перед Адамом.
   Хотя нет. Наверное, нет. Скорее, так рисовали викторианцы своих  дам,
казавшихся чистыми, воздушными, как призраки. Но Роксана  и  на  них  не
похожа. Она, пожалуй, воплощение всего,  что  ему  довелось  увидеть  на
экране за все годы жизни, и всего, о чем он мог фантазировать и мечтать.
Все в ней было. Секс буквально  источался  каждой  мельчайшей  порой  ее
безупречно гладкой кожи. Она не холодный манекен. Она женщина из плоти и
крови. Она вызывала в воображении самые обжигающие сексуальные  картины,
какие только можно было представить. И даже то, как она сейчас стояла, с
вызовом разглядывая его... Тело ее, казалось, готово к удару и в  то  же
время грациозно и опасно. Пантера перед прыжком.
   Самая красивая женщина из тех, кого ему доводилось видеть в жизни.  А
Сэм Кендрик знал много красавиц.
   Желание ударило его словно молния, обожгло. Дикое.
   Страстное. Поразительное.
   - И что же теперь? - Голос у нее  был  низкий,  чувственный,  но  тон
совершенно стальной. - Что  дальше,  мистер  Кендрик?  Вы  думаете,  что
можете вот так выдергивать меня?
   - Нам надо поговорить, - твердо заявил Кендрик.
   Он заставил себя посмотреть ей прямо в глаза. Боже!
   Да,   она   супермодель,   но    это    вовсе    не    значит,    что
двадцатичетырехлетняя девка может грубить ему, Сэму Кендрику, на его  же
собственном приеме! Ему знакомы эти нотки в ее голосе. Точно  такой  тон
он сам выбирает,  желая  изничтожить  кого-нибудь  из  подчиненных.  Или
осадить студийных начальников, ругающихся с его клиентами. Тон команды.
   Тон человека, привыкшего к власти. О'кей. Значит, Роксана Феликс была
в своем мире боссом. Но здесь другая вселенная. И здесь он Господь  Бог.
Ее надо проучить. Именно это он и  собирался  сделать.  Сэм  Кендрик  не
намерен уронить свою власть и свой авторитет  перед  какой-то  ничтожной
красоткой.
   - Я разговаривала. С  теми  джентльменами,  которых  вы  столь  грубо
прервали.
   Охо-хох. Какой слог! Он достаточно наслушался всякой  чепухи  в  этом
духе от Кевина Скотта.
   - Слушай, принцесса.  -  Он  увидел,  как  ее  глаза  прищурились  от
удивления и гнева, и ощутил мощный выброс  адреналина.  Трудное  дело  -
выдать клиенту по первое число, совсем не то,  что  уволить.  Приходится
блефовать. Он знает, как она жаждет этой роли. В этих делах Сэм  Кендрик
эксперт. - Ты сможешь строить  из  себя  королеву  перед  этими  парнями
как-нибудь в другой раз.
   - Черт побери! Да  что  ты  о  себе  воображаешь?  -  грубо  спросила
Роксана, не веря своим ушам.
   Сэм Кендрик - просто один из толпы самцов, окружающих ее. Ну  и  что?
Неужели он думает, будто она намерена спустить ему грубость только из-за
того, что у него еще сохранились остатки мужского достоинства? Никто  не
говорил, не смел говорить с ней так. И никогда не посмеет.
   - Я возглавляю "Сэм Кендрик интернэшнл", Роксана.
   И если ты хочешь, чтобы мы продолжали тебя представлять,  заткнись  и
послушай.
   Она рассмеялась. Невероятно!
   - Боже мой! Неужели ты думаешь, что твое агентство -  единственное  в
городе?
   Кендрик медленно оглядел ее.
   - Нет, не  единственное.  Но  единственное,  которое  имеет  дело  со
сценарием "Увидеть свет".
   Повисло молчание.
   - Меня уже назначили на роль, - произнесла она с триумфом.
   Сэм слегка наклонился к ней, с приятной, но очень деловой улыбкой,  в
которой не заподозрил бы  подвоха  даже  самый  наблюдательный  человек.
Когда он оказался от нее так близко, что мог ощутить аромат корицы в  ее
дыхании, то тихо сказал:
   - А я могу сделать так, что тебя снимут с  роли.  За  десять  секунд.
Всего пять слов Тому Голдману.
   - Ты не сделаешь этого, - сказала Роксана, продолжая смотреть на него
в упор.
   Даже на дюйм не отстранилась, восхищенно подумал Сэм. Очень хорошо.
   Человека менее опытного она бы провела. Но Сэм слишком давно в  игре,
и он заметил  легкую  дрожь,  охватившую  ее,  и  на  секунду  сбившееся
дыхание. Он понял, какой ужас обуял Роксану от его угрозы.
   Так же тихо он сказал:
   - Увидишь.
   Она ничего не ответила.
   - Все эти фокусы с прессой, - сказал Сэм, - мне  не  понравились.  Но
черт с ними. Когда ты узнаешь меня немного лучше, то осознаешь: силой от
меня ничего не добьешься.
   Она метнула на него острый взгляд, а он  снисходительно  и  понимающе
улыбнулся:
   - Ты думаешь, я не понял? Да ладно, детка. Мне сорок  пять.  Я  начал
заниматься своим делом,  еще  когда  тебя  на  свете  не  было.  И  твои
остроумные игры здесь не пройдут.
   Что за дурацкий пресс-релиз  ты  распространила?  Про  то,  что  тебя
назначили на роль? Ты поставила в трудное положение  "Артемис"  и  меня.
Запомни, если  когда-нибудь,  еще  хоть  раз,  ты  совершишь  что-нибудь
подобное, это будет последний твой фильм. Понятно?
   Роксана почувствовала себя невероятно униженной.  Не  глядя  на  Сэма
Кендрика, она кивнула:
   - Ладно.
   Ее ответ возбудил его. Она слишком хороша, чтобы препираться  с  ней,
вместо того чтобы трахаться. Невольно его  плоть  напряглась.  Ему  надо
поскорее отойти от нее, чтобы не произошел конфуз на его же  собственном
проклятом приеме.
   - Я уверен, ты заставишь нас  всех  гордиться  фильмом,  Роксана.  До
встречи, - сказал он более спокойно и медленно пошел в сторону гостиной.
   Оставшись одна - а она видела, что ее прирученные воздыхатели  только
и ждали момента, когда смогут к ней вернуться, - Роксана Феликс смотрела
вслед уходящему Сэму Кендрику.
   Боже, как смешно. Она ощутила внезапное волнение.
   Чувство, которого она не испытывала уже  много  лет.  Желание.  Но  с
какой стати? Только потому, что Кендрик не пресмыкается перед  ней,  как
все  остальные?  Или  потому,  что  он  кажется  сильным,   необузданным
человеком? Настоящим мужчиной? От него веяло властностью. Сэм -  лев,  а
Дэвид - просто павлин. Роксана достаточно давно работала в своей  сфере,
чтобы понимать разницу. Дело не только в деньгах. Она могла накрутить на
свой наманикюренный пальчик богача Говарда Торна. Но здесь другое  дело.
Она учуяла власть мужчины.
   Толпа обожателей снова сомкнулась вокруг нее. Но  Роксана  кипела  от
злости, пережитое унижение почти парализовало ее. Она не  будет  терпеть
такое. Сэм Кендрик  только  что  оскорбил  ее.  И  Сэм  Кендрик  за  это
заплатит.
 
*** 
 
   Оставалось десять минут  до  начала  обеда.  Том  Голдман  пробивался
сквозь толпу, и кровь пульсировала в  такт  платиновым  "Патек  Филипп".
Изабель всегда вовремя подает сигнал к ужину. А ему хотелось  поговорить
с Элеонор наедине. До того как они рассядутся. Он знал, потом у  них  не
будет такой возможности. Изабель позаботилась собрать  всех,  занятых  в
проекте "Мэйсон - Флореску", за одним столом, и он, Том,  глава  студии,
должен представить людей друг другу и  направлять  чертовски  скучный  и
пустой застольный разговор.
   Мимо него проходили мужчины в смокингах, женщины в бархатных платьях,
в шелках. Режиссеры, агенты, актеры.
   Блондины, рыжие, брюнеты. Длинноволосые, коротко стриженные, лысые. И
казалось, почти все хотят пообщаться именно  с  ним.  Голдман  улыбался,
бормотал что-то невпопад. Не меньше двух десятков раз повторил "Рад  вас
видеть" и "Позвоните мне  завтра  на  работу".  При  этом  он  продолжал
шагать, острым взглядом впиваясь в толпу, отыскивая Элеонор. Он должен с
ней поговорить. Он не знает, почему и о чем, но должен. Хотя бы  о  том,
что он постоянно думает о ней в последнее время. И о Джордан. Или..,  да
о чем угодно.
   Обо всем. Может, это неразумно. Но он должен с ней  поговорить,  даже
если сейчас понятия не имеет о чем.
   - Том.
   - Слушайте, я сейчас не могу, - резко ответил  Голдман,  оборачиваясь
посмотреть,  кто  дергает  его  за  рукав.  Он  остановился  и  чуть  не
подпрыгнул. - Элеонор!
   - Ну что ж, не важно. Поймаю тебя позже.
   - Нет, нет, погоди.  -  Он  нервничал.  Ему  сорок  пять,  перед  ним
женщина, с которой последние полтора десятка лет он работает бок о  бок.
Почему он нервничает? Черт поб