ся, если сердце имеете благое. Но
следовати  возмнивый  рассудку,  не  имея   на   браде   власов,   опытность
возвещающих, есть безумец.
   Правила общежития относятся ко исполнению обычаев  и  нравов  народных,
или ко исполнению закона, или ко исполнению  добродетели.  Если  в  обществе
нравы и обычаи не  противны  закону,  если  закон  не  полагает  добродетели
преткновений в ее шествии, то исполнение правил общежития есть легко. Но где
таковое общество существует? Все известные нам многими наполнены во нравах и
обычаях, законах и добродетелях противоречиями. И оттого  трудно  становится
исполнение должности человека и гражданина,  ибо  нередко  они  находятся  в
совершенной противуположности.
   Понеже добродетель есть вершина деяний человеческих, то  исполнение  ее
ничем не долженствует быть препинаемо. Небреги  обычаев  и  нравов,  небреги
закона гражданского  и  священного,  столь  святыя  в  обществе  вещи,  буде
исполнение оных отлучает тебя от добродетели. Не дерзай николи нарушения  ее
прикрывати робостию благоразумия. Благоденствен без нее будешь во внешности,
но блажен николи.
   Последуя тому, что налагают на  нас  обычаи  и  нравы,  мы  приобретаем
благоприятство  тех,  с  кем  живем.  Исполняя  предписание  закона,   можем
приобрести название честного человека. Исполняя же  добродетель,  приобретем
общую доверенность, почтение и удивление, даже и в тех, кто бы не  желал  их
ощущать в душе своей.  Коварный  афинский  сенат,  подавая  чашу  с  отравою
Сократу, трепетал во внутренности своей пред его добродетелию {Сократ  умер,
выпив по приговору афинян чашу яда (цикуты).}.
   Не дерзай никогда исполнять обычая в предосуждение закона. Закон, каков
ни худ, есть связь общества. И если бьд сам  государь  велел  тебе  нарушить
закон, не повинуйся ему, ибо он заблуждает  себе  и  обществу  во  вред.  Да
уничтожит закон, яко же нарушение оного повелевает, тогда повинуйся,  ибо  в
России государь есть источник законов.
   Но если бы закон  или  государь  или  бы  какая-либо  на  земли  власть
подвизала  тебя  на  неправду  и  нарушение  добродетели,  пребудь  в   оной
неколебим. Не бойся ни осмеяния, ни мучения, ни болезни, ни заточения,  ниже
самой смерти. Пребудь незыблем в душе твоей, яко камень среди бунтующих,  но
немощных валов. Ярость мучителей твоих раздробится о  твердь  твою;  и  если
предадут тебя смерти, осмеяны будут, а ты поживешь на памяти благородных душ
до скончания  веков.  Убойся  заранее  именовать  благоразумием  слабость  в
деяниях, сего первого добродетели врага. Сегодня нарушишь ее  уважения  ради
какового, завтра нарушение ее казаться будет самою добродетелию; и так порок
воцарится в сердце твоем и исказит черты  непорочности  в  душе  и  на  лице
твоем.
   Добродетели суть или частные, или  общественные.  Побуждения  к  первым
суть всегда мягкосердие, кротость, соболезнование, и корень всегда их  благ.
Побуждения к добродетелям общественным нередко имеют начало свое в тщеславии
и любочестии. Но  для  того  не  надлежит  остановляться  в  исполнении  их.
Предлог, над ним  же  вращаются,  придает  им  важности.  В  спасшем  Курции
отечество свое от пагубоносныя язвы {Курций Марк,  согласно  преданию,  спас
Рим. Когда в 362  т.  до  н.  э.  в  римском  форуме  разверзлась  бездонная
пропасть, оракул предсказал гибель городу, если пропасть не поглотит  лучшее
его благо. Со словами: "Нет лучшего блага в Риме, чем оружие и храбрость", -
юный Курции в доспехах, на коне кинулся в бездну, и она  сомкнулась.}  никто
не зрит ни тщеславного, ни отчаянного или наскучившего жизнию, но ироя. Если
же  побуждения  наши  к  общественным  добродетелям  начало  свое  имеют   в
человеколюбивой твердости  души,  тогда  блеск  их  будет  гораздо  больший.
Упражняйтеся  всегда  в  частных  добродетелях,   дабы   могли   удостоиться
исполнения общественных.
   Еще преподам вам некоторые  исполнительные  правила  жизни.  Старайтеся
паче всего во всех деяниях ваших заслужить собственное свое почтение,  дабы,
обращая во уединении взоры свои во внутрь себя, не  токмо  не  могли  бы  вы
раскаяваться о сделанном, но взирали бы на себя со благоговением.
   Следуя  сему  правилу,  удаляйтеся,  елико  то  возможно,   даже   вида
раболепствования. Вошед в свет, узнаете скоро,  что  в  обществе  существует
обычай посещать в праздничные дни по утрам знатных особ;  обычай  скаредный,
ничего не значащий, показующий в посетителях дух робости, а в посещаемом дух
надменности и слабый рассудок.  У  римлян  было  похожее  сему  обыкновение,
которое они называли амбицио, то есть снискание или обхождение; а  оттуда  и
любочестие названо амбицио, ибо посещениями именитых людей юноши  снискивали
себе путь к чинам и достоинствам. То же делается и ныне. Но  если  у  римлян
обычай сей введен был для того, чтобы молодые люди обхождением с испытанными
научалися,  то  сомневаюсь,  чтобы  цель  в  обычае  сем  всегда   непорочна
сохранилася. В наши же времена, посещая знатных господ, учения  целию  своею
никто не имеет, но снискание их благоприятства. Итак, да не  преступит  нога
ваша порога, отделяющего раболепство от  исполнения  должности.  Не  посещай
николи передней знатного боярина, разве по долгу звания твоего. Тогда  среди
толпы презренной и тот, на кого она взирает с подобострастием, в душе  своей
тебя хотя с негодованием, но от нее отличит.
   Если случится, что смерть пресечет дни мои прежде, нежели в благом пути
отвердеете, и, юны еще, восхитят вас страсти из  стези  рассудка,  -  то  не
отчаивайтеся, соглядая иногда превратное ваше шествие. В заблуждении  вашем,
в  забвении  самих  себя,  возлюбите  добро.  Распутное   житие,   безмерное
любочестие, наглость и все пороки юности оставляют надежду исправления,  ибо
скользят по поверхности сердца, его не уязвляя.  Я  лучше  желаю,  чтобы  во
младых  летах  ваших  вы  были  распутны,   расточительны,   наглы,   нежели
сребролюбивы  или  же  чрезмерно  бережливы,  щеголеваты,  занимался   более
убранством, нежели чем другим. Систематическое, так сказать, расположение  в
щегольстве означает всегда сжатый рассудок. Если повествуют, что Юлий Кесарь
{Юлий Кесарь (Цезарь) - римский диктатор (100-44 до н. э.).} был щеголь;  но
щегольство его имело цель. Страсть к женщинам  в  юности  его  была  к  сему
побуждением. Но он из щеголя облекся бы  мгновенно  во  смраднейшее  рубище,
если бы то способствовало к достижению его желаний.
   Во младом человеке не токмо щегольство преходящее  простительно,  но  и
всякое почти дурачество. Если же наикраснейшими  деяниями  жизни  прикрывать
будете коварство,  ложь,  вероломство,  сребролюбие,  гордость,  любомщение,
зверство, - то хотя ослепите современников ваших блеском  ясной  наружности,
хотя не найдете никого столь любящего вас, да представит вам зерцало истины,
не мните, однако же, затмить взоры прозорливости. Проникнет она  светозарную
ризу коварства, и добродетель черноту души вашей  обнажит.  Возненавидит  ее
сердце твое и, яко чувственница {Чувственница  -  мимоза.},  увядать  станет
прикосновением твоим, но мгновенно, но стрелы ее издалека язвить тебя станут
и терзать.
   Простите, возлюбленные мои,  простите,  друзья  души  моей;  днесь  при
сопутном ветре отчальте от брега чуждыя опытности ладью вашу; стремитеся  по
валам жития человеческого, да научитеся управляти сами  собою.  Блажени,  не
претерпев крушения,  если  достигнете  пристанища,  его  же  жаждем.  Будьте
счастливы во плавании вашем. Се искреннее  мое  желание.  Естественные  силы
мои, истощав движением и жизнию, изнемогут и угаснут; оставлю вас навеки; но
се мое вам завещание. Если ненавистное счастие истощит над тобою все  стрелы
свои, если добродетели твоей убежища на земли не останется, если,  доведенну
до крайности, не будет тебе покрова от угнетения, - тогда воспомни,  что  ты
человек, воспомяни величество твое,  восхити  -  венец  блаженства,  его  же
отъяти у тебя тщатся. Умри.
   В наследие вам оставляю слово умирающего Катона {Катон  Младший  (95-46
до н. э.)  -  римлянин,  сторонник  аристократической  республики.  Выступал
против режима личной диктатуру. Когда узнал  о  военной  победе  Цезаря  над
силами республиканцев, закололся мечом.}.  Но  если  во  добродетели  умрети
возможешь, умей умреть и в пороке и будь, так сказать, добродетелен в  самом
зле. Если, забыв мои наставления, поспешать будешь  на  злые  дела,  обыкшая
душа добродетели востревожится;  явлюся  тебе  в  мечте.  Воспряни  от  ложа
твоего, преследуй душевно моему видению. Если тогда источится слеза из  очей
твоих, то усни паки; пробудишься на исправление. Но если  среди  злых  твоих
начинаний, воспоминая обо мне, душа твоя не зыбнется и око пребудет  сухо...
Се сталь, се отрава. Избавь меня скорби; избавь землю поносныя тяжести. Будь
мой еще сын. Умри на добродетель.
   Вещавшу сие старцу, юношеский румянец  покрыл  сморщенные  ланиты  его;
взоры  его  испускали   лучи   надежного   радования,   черты   лица   сияли
сверхъестественным веществом. Он облобызал детей своих  и,  проводив  их  до
повозки, пребыл тверд  до  последнего  расстания.  Но  едва  звон  почтового
колокольчика возвестил ему, что они начали от него  удаляться,  упругая  сия
душа смягчилася. Слезы проникли сквозь очей его, грудь его  воздымалася:  он
руки свои простирал вслед за отъезжающими; казалося, будто желает остановить
стремление коней. Юноши, узрев издали родшего их в такой  печали,  возрыдали
столь громко, что ветр доносил  жалостный  их  стон  до  слуха  нашего.  Они
простирали также руки к отцу своему; и казалося, будто его к себе звали.  Не
мог старец снести сего зрелища; силы его ослабели, и он упал в мои  объятия.
Между тем пригорок скрыл отъехавших юношей от взоров наших; пришед  в  себя,
старец стал на колени и возвел руки и взоры на небо.
   - Господи, -  возопил  он,  -  молю  тебя,  да  укрепишь  их  в  стезях
добродетели, молю, блажени да будут. Веси, николи  не  утруждал  тебя,  отец
всещедрый, бесполезною  молитвою.  Уверен  в  душе  моей,  яко  благ  еси  и
правосуден. Любезнейшее тебе в нас есть добродетель; деяния  чистого  сердца
суть наилучшая для тебя жертва... Отлучил  я  ныне  от  себя  сынов  моих...
Господи, да будет на них воля твоя. - Смущен,  но  тверд  в  надеянии  своем
отъехал он в свое жилище.
   Слово  крестицкого  дворянина   не   выходило   у   меня   из   головы.
Доказательства его о ничтожестве власти родителей над  детьми  казалися  мне
неоспоримы. Но если в благоучр.ежденном обществе нужно, чтобы юноши почитали
старцев  и  неопытность  -  совершенство,  то  нет,  кажется,  нужды  власть
родительскую делать беспредельною. Если союз  между  отцом  и  сыном  не  на
нежных чувствованиях сердца  основан,  то  он,  конечно,  нетверд;  и  будет
нетверд вопреки всех законоположений. Если отец в сыне  своем  видит  своего
раба и власть свою ищет в законоположении, если сын почитает  отца  наследия
ради, то какое благо из того обществу? Или еще один невольник в прибавок  ко
многим другим, или змия за пазухой... Отец обязан сына воскормить и  научить
и  должен  наказан  быть  за  его  проступки,  доколе   он   не   войдет   в
совершеннолетие; а сын должности свои да обрящет в  своем  сердце.  Если  он
ничего не ощущает, то виновен отец, почто ничего не насадил. Сын  же  вправе
требовати от отца вспомоществования, доколе пребывает немощен  и  малолетен;
но в совершеннолетии естественная сия  и  природная  связь  рушится.  Птенец
пернатых не ищет помощи от произведших его, когда сам начнет находить  пищу.
Самец и самка забывают о птенцах своих, когда сии возмужают. Се  есть  закон
природы. Если гражданские законы от  него  удалятся,  то  производят  всегда
урода. Ребенок любит своего отца, мать или наставника, доколе  любление  его
не обратится к другому предмету. Да не  оскорбится  сим  сердце  твое,  отец
чадолюбивый; естество того требует. Единое в том  тебе  утешение  да  будет,
воспоминая, что и сын сына  твоего  возлюбит  отца  до  совершенного  только
возраста. Тогда же от тебя зависеть будет обратить его  горячность  к  тебе.
Если ты в том успеешь, блажен и почтения  достоин.  В  таковых  размышлениях
доехал я до почтового стана.

ЯЖЕЛБИЦЫ

   Сей день определен мне был судьбою на испытание, Я  отец,  имею  нежное
сердце к моим детям. Для того то  слово  крестицкого  дворянина  меня  столь
тронуло. Но потрясши  меня  до  внутренности,  излияло  некое  усладительное
чувствование надежды, что блаженство наше в отношении  детей  наших  зависит
много от нас самих.  Но  в  Яжелбицах  определено  мне  было  быть  зрителем
позорища, которое глубокий корень печали оставило в душе моей, и нет надежды
на его истребление. О юность! Услыши мою повесть; познай  свое  заблуждение;
воздержись от произвольный гибели и пресеки путь к будущему раскаянию.
   Я проезжал мимо кладбища. Необыкновенный вопль терзающего на себе власы
человека  понудил  меня  остановиться.  Приближаясь,  увидел  я,   что   там
совершалось погребение. Надлежало  уже  гроб  опускать  в  могилу,  но  тот,
которого я издали зрел  терзающего  на  себе  власы,  повергся  на  гроб  и,
ухватясь за оный весьма крепко, не дозволял оный опускать в землю. С великим
трудом отвлекли его от гроба и, спустя оный в могилу,  зарыли  ее  поспешно.
Тут страждущий вещал к предстоящим:
   - Почто вы меня его лишили, почто меня с ним не погребли  живого  и  не
скончали моей скорби и  раскаяния.  Ведайте,  ведайте,  что  я  есмь  убийца
возлюбленного моего сына, его же мертва предали земле. Не дивитеся  сему.  Я
не прекратил жизни его ни мечом, ни отравою. Нет, я  более  сего  сделал.  Я
смерть его уготовал до рождения его,  дав  жизнь  ему  отравленную.  Я  есмь
убийца, каковых много, но есмь убийца лютейший других. Убийца сына моего  до
рождения его. Я, я един прекратил дни его, извлияв томный яд в  начало  его.
Он воспретил укрепиться силам  тела  его.  Во  все  время  жития  своего  не
наслаждался  он  здравием  ни  дня  единого;  и  томящегося  в  силах  своих
разверстие яда пресекло течение жизни. Никто, никто меня не накажет  за  мое
злодеяние! - Отчаяние ознаменовалося на лице его, и бездыханна почти отнесли
его с сего места.
   Нечаянный хлад разлиялся в моих жилах.  Я  оцепенел.  Казалося  мне,  я
слышал мое осуждение. Воспомянул дни распутныя моея юности. Привел на память
все случаи, когда востревоженная чувствами душа гонялася за их  услаждением,
почитая мздоимную участницу любовныя утехи  истинным  предметом  горячности.
Воспомянул, что невоздержание в любострастии навлекло  телу  моему  смрадную
болезнь. О, если бы не далее она корень свой испускала! О,  если  бы  она  с
утолением любострастия прерывалася! Прияв отраву сию  в  веселии,  не  токмо
согреваем ее в недрах наших, но даем  ее  в  наследие  нашему  потомству.  О
друзья мои возлюбленные, о чада души моей! Не ведаете  вы,  колико  согреших
пред вами. Бледное ваше чело есть мое осуждение. Страшусь возвестить  вам  о
болезни,  иногда  вами  ощущаемой.  Возненавидите,  может  быть,  меня  и  в
ненависти вашей будете справедливы. Кто уверит вас и меня, что вы не  носите
в крови  вашей  сокровенного  жала,  определенного,  да  скончает  дни  ваши
безвременно. Прияв сей смрадный  яд  в  тело  мое  в  совершенном  возрасте,
затверделость моих членов противилася его распространению н  борется  с  его
смертоносностию. Но вы, прияв его от рождения вашего, нося его  в  себе  как
нужную часть сложения, - как воспротивитесь  разрушительному  его  сожжению?
Все ваши болезни суть следствия сея отравы. О возлюбленные  мои!  Плачьте  о
заблуждении моего юношества, призовите на помощь врачебное искусство и, если
можете, не ненавидьте меня.
   - Но теперь отверзается очам моим все пространство сего  любострастного
злодеяния. Согрешил  предо  мною,  навлекши  себе  безвременную  старость  и
дряхлость в юношеских еще летах. Согрешил пред вами, отравив жизненные  ваши
соки до рождения вашего, и тем уготовил вам томное здравие  и  безвременную,
может быть, смерть. Согрешил, и  сие  да  будет  мне  в  казнь,  согрешил  в
горячности моей, взяв в супружество мать вашу. Кто мне порукою в том, что не
я был причиною ее кончины? Смертоносный яд, источаяся в веселии,  преседился
в чистое ее тело и отравил непорочные ее члены. Тем смертоноснее он был, чем
был сокровеннее. Ложная стыдливость воспретила мне ее  в  том  предостеречь;
она же  не  остерегалася  отравителя  своего  в  горячности  своей  к  нему.
Воспаление, ей приключившееся, есть плод,  может  быть,  уделенной  ей  мною
отравы... О возлюбленные мои, колико должны вы меня ненавидеть!
   Но кто причиною, что сия смрадная болезнь во всех  государствах  делает
столь великие опустошения, не токмо пожиная много настоящего  поколения,  но
сокращая дни грядущих? Кто причиною, разве не правительство?  Оно,  дозволяя
распутство  мздоимное,  отверзает  не  токмо  путь  ко  многим  порокам,  но
отравляет жизнь граждан. Публичные женщины находят защитников и в  некоторых
государствах состоят  под  покровительством  начальства.  Если  бы,  говорят
некоторые, запрещено было наемное удовлетворение  любовныя  страсти,  то  бы
нередко были чувствуемы  сильные  в  обществе  потрясения.  Увозы,  насилия,
убийство нередко бы источник свой имели в любовной страсти. Мог  ли  бы  они
потрясти и самые основания обществ. - И вы желаете  лучше  тишину  и  с  нею
томление и скорбь, нежели тревогу и  с  нею  здравие  и  мужество.  Молчите,
скаредные учители, вы есте наемники мучительства; оно, проповедуя всегда мир
и тишину, заключает засыпляемых лестию в оковы. Боится оно даже  посторонния
тревоги. Желало бы,  чтоб  везде  одинаково  с  ним  мыслили,  дабы  надежно
лелеяться в величестве и утопать в любострастии... Я не  удивляюся  глаголам
вашим. Сродно рабам желати всех зреть в оковах. Одинаковая участь  облегчает
их жребий, а превосходство чье-либо тягчит их разум и дух.

ВАЛДАЙ

   Новый сей городок, сказывают,  населен  при  царе  Алексее  Михайловиче
взятыми в плен поляками {При царе Алексее Михайловиче была воина  с  Польшей
(1654-1667).}. Сей городок достопамятен в рассуждении любовного расположения
его жителей, а особливо женщин незамужних.
   Кто не бывал в Валдаях, кто не знает валдайских  баранок  и  валдайских
разрумяненных девок? Всякого проезжающего наглые валдайские и стыд сотрясшие
девки останавливают и стараются возжигать  в  путешественнике  любострастие,
воспользоваться его щедростью на счет  своего  целомудрия.  Сравнивая  нравы
жителей сея в города произведенныя  деревни  со  нравами  других  российских
городов, подумаешь, что она есть наидревнейшая и что развратные  нравы  суть
единые токмо остатки ее древнего построения. Но как немного более  ста  лет,
как она населена, то можно судить, сколь развратны были и первые его жители.
   Бани   бывали   и   ныне   бывают   местом   любовных   торжествований.
Путешественник, условясь о  пребывании  своем  с  услужливою  старушкою  или
парнем, становится на двор, где намерен приносить жертву  всеобожаемой  Ладе
{Лада - славянская богиня любви, супружества, веселья.}. Настала ночь.  Баня
для него уже готова.  Путешественник  раздевается,  идет  в  баню,  где  его
встречает или хозяйка, если молода, или ее дочь, или свойственницы  ее,  или
соседки. Отирают его утомленные члены; омывают его  грязь.  Сие  производят,
совлекши  с  себя  одежды,  возжигают  в  нем  любострастный  огнь,   и   он
препровождает тут ночь, теряя деньги, здравие и драгоценное  на  путешествие
время. Бывало, сказывают, что оплошного и отягченного любовными подвигами  и
вином путешественника сии  любострастные  чудовища  предавали  смерти,  дабы
воспользоваться его имением. Не ведаю, правда ли  сие,  но  то  правда,  что
наглость валдайских девок сократилася.  И  хотя  они  не  откажутся  и  ныне
удовлетворить желаниям путешественника, но прежней наглости в них не видно.