Валдайское  озеро,  над  которым  построен  сей   город,   достопамятно
останется в повествованиях жертвовавшего  монаха  жизнию  своею  ради  своей
любовницы. В полуторе версте от города, среди озера,  на  острове  находится
Иверский монастырь, славным Никоном патриархом построенный. Один из  монахов
сего монастыря, посещая Валдаи, влюбился в дочь одного  валдайского  жителя.
Скоро любовь их стала  взаимною,  скоро  стремились  они  к  совершению  ее.
Единожды насладившиеся ее веселием, не  в  силах  они  были  противиться  ее
стремлению. Но состояние их полагало оному преграду. Любовнику  нельзя  было
отлучаться часто из монастыря своего; любовнице нельзя было  посещать  кельи
своего любовника. Но горячность их все преодолела; из любострастного  монаха
она сделала неустрашимого мужа и дала ему силы почти чрезъестественные.  Сей
новый Леандр {Леандр -  в  древнегреческой  поэзии  любовник  Геро  -  жрицы
Афродиты, каждую  ночь  переплывавший  пролив  Геллеспонт  (Дарданеллы)  для
свиданий с возлюбленной, которая зажигала на  своей  башне  фонарь.  Однажды
буря погасила фонарь. Увидев утром прибитое волнами тело утонувшего Леандра,
Геро бросилась в море.} дабы  наслаждаться  веселием  ежедневно  в  объятиях
своей любовницы, едва ночь покрывала черным покровом всезримое, выходил тихо
из своей кельи и, совлекая свои ризы,  преплывал  озеро  до  противустоящего
берега, где вооприемлем был в объятия своей любезной. Баня  и  в  ней  утехи
любовные для него были готовы; и он забывал  в  них  опасность  и  трудность
преплывания и боязнь, если бы отлучка его стала известна. За несколько часов
до рассвета возвращался он в свою келью. Такс препроводил он долгое время  в
сих опасных преплытиях, награждая веселием ночным скуку дневного заключения.
Но судьба положила конец его любовным подвигам. В одну из ночей,  когда  сей
неустрашимый любовник отправился чрез валы на зрение своей любезной, внезапу
восстал ветр, ему противный, будущу ему на среде  пути  его.  Все  силы  его
немощны были на преодоление разъяренных вод. Тщетно он  утомлялся,  напрягая
свои мышцы; тщетно возвышал глас свой, да услышан будет  в  опасности.  Видя
невозможность достигнуть берега, вознамерился он  возвратиться  к  монастырю
своему, дабы, имея попутный  ветр,  тем  легче  оного  достигнуть.  Но  едва
обратил он шествие свое, как валы, осилив его утомленные мышцы, затопили его
в пучине. Наутрие тело его найдено на отдаленном берегу.  Если  бы  я  писал
поэму на сие, то бы читателю моему представил любовницу его в  отчаянии.  Но
сие было бы здесь излишнее.  Всяк  знает,  что  любовнице,  хотя  на  первое
мгновение, скорбно узнать о кончине любезного. Не ведаю и того, бросилась ли
сия новая Геро в озеро  или  же  в  следующую  ночь  паки  топила  баню  для
путешественника. Любовная летопись гласит, что валдайские красавицы от любви
не умирали... разве в больнице.
   Нравы  валдайские  переселилися  и   в   близлежащий   почтовый   стан,
Зимногорье. Тут для  путешественника  такая  же  бывает  встреча,  как  и  в
Валдаях. Прежде всего представятся взорам разрумяненные девки  с  баранками.
Но как молодые мои лета уже прошли,  то  я  поспешно  расстался  с  мазаными
валдайскими и зимногорскими сиренами.

ЕДРОВО

   Доехав до жилья, я вышел из кибитки. Неподалеку  от  дороги  над  водою
стояло много баб и девок. Страсть, господствовавшая во всю жизнь надо  мною,
но уже угасшая, по обыкшему  ее  стремлению  направила  стопы  мои  к  толпе
сельских сих красавиц. Толпа сия состояла более нежели из  тридцати  женщин.
Все они были в праздничной одежде, шеи голые,  ногие  босые,  локти  наруже,
платье заткнутое спереди за пояс, рубахи белые, взоры веселые,  здоровье  на
щеках начертанное.  Приятности,  загрубевшие  хотя  от  зноя  и  холода,  но
прелестны без покрова хитрости; красота юности  в  полном  блеске,  в  устах
улыбка или смех сердечный; а  от  него  виден  становился  ряд  зубов  белее
чистейшей слоновой кости. Зубы, которые бы щеголих с ума  свели.  Приезжайте
сюда, любезные наши боярыньки московские и петербургские, посмотрите  на  их
зубы, учитесь у них, как их содержать в чистоте. Зубного врача у них нет. Не
сдирают они каждый день лоску  с  зубов  своих  ни  щетками,  ни  порошками.
Станьте, с которою из них вы хотите, рот со ртом; дыхание ни одной из них не
заразит вашего легкого. А ваше, ваше, может быть, положит  в  них  начало...
болезни... боюсь сказать какой;  хотя  не  закраснеетесь,  но  рассердитесь.
Разве я говорю неправду? Муж одной из вас таскается по всем скверным девкам;
получив болезнь, пьет, ест и спит с тобою же, другая же сама  изволит  иметь
годовых, месячных, недельных или, чего боже  спаси,  ежедневных  любовников.
Познакомясь сегодня и совершив свое желание, завтра его не знает; да и  того
иногда не знает, что уже она одним его поцелуем заразилася. А ты,  голубушка
моя, пятнадцатилетняя девушка, ты еще непорочна, может быть; но на лбу твоем
я вижу, что кровь твоя вся  отравлена.  Блаженной  памяти  твой  батюшка  из
докторских рук не выхаживал; а государыня матушка твоя,  направляя  тебя  на
свой благочестивый  путь,  нашла  уже  тебе  женишка,  заслуженного  старика
генерала, и спешит тебя выдать замуж для того только,  чтобы  не  сделать  с
тобой визита воспитательному дому {Незаконнорожденных детей обычно  отдавали
в воспитательные дома.}. А за стариком-то жить нехудо, своя воля; только  бы
быть замужем, дети все его. Ревнив он будет, тем лучше: более удовольствия в
украденных утехах; с первой ночи приучить  его  можно  не  следовать  глупой
старой моде с женою спать вместе.
   И не приметил, как  вы,  мои  любезные  городские  сватьюшки,  тетушки,
сестрицы, племянницы и проч., меня  долго  задержали.  Вы,  право,  того  не
стоите. У вас на щеках румяна, на сердце  румяна,  на  совести,  румяна,  на
искренности... сажа. Все равно, румяна или сажа. Я  побегу  от  вас  во  всю
конскую рысь к моим деревенским красавицам. Правда, есть между  ими  на  вас
похожие, но есть такие, каковых в городах  слыхом  не  слыхано  и  видом  не
видано... Посмотрите, как все  члены  у  моих  красавиц  круглы,  рослы,  не
искривлены, не испорчены. Вам смешно, что у них ступни  в  пять  вершков,  а
может быть, и в шесть. Ну, любезная моя племянница,  с  трехвершковою  твоею
ножкою стань с ними рядом, и бегите взапуски; кто скорее  достигнет  высокой
березы, по конец луга стоящей? А... а... это не твое дело.  А  ты,  сестрица
моя  голубушка,  с  трехчетвертным  своим  станом  в  охвате,  ты   изволишь
издеваться, что у сельской моей русалки брюшко на воле выросло. Постой,  моя
голубушка, посмеюсь  я  над  тобою.  Ты  уж  десятый  месяц  замужем,  и  уж
трехчетвертной твой стан изуродовался. А как то  дойдет  до  родов,  запоешь
другим голосом. Но дай бог, чтобы обошлось все смехом. Дорогой  мой  зятюшка
ходит повеся нос. Уже все твои шнурованья бросил  в  огонь.  Кости  из  всех
твоих платьев повытаскал, но уже поздно. Сросшихся  твоих  накриво  составов
тем не спрямит. Плачь, мой любезный зять, плачь. Мать наша, следуя плачевной
и смертию разрешающихся от бремени жен  ознаменованной  моде,  уготовала  за
многие лета  тебе  печаль,  а  дочери  своей  болезнь,  детям  твоим  слабое
телосложение. Она теперь возносит над главою ее смертоносное острие; и  если
оно не коснется дней твоея супруги, благодари случай;  а  если  веришь,  что
провидение божие о том заботилося, то благодари и его, коли хочешь. Но я еще
с городскими боярыньками. Вот что привычка  делает;  отвязаться  от  них  не
хочется. И, право, с вами бы не расстался, если бы мог довести вас до  того,
чтобы вы лица своего и искренности не румянили. Теперь прощайте.
   Покуда я глядел на моющих платье деревенских нимф, кибитка моя от  меня
уехала. Я намерялся идти за нею вслед, как одна девка, по виду лет двадцати,
а, конечно, не более семнадцати, положа мокрое  свое  платье  на  коромысло,
пошла одною со мной дорогою. Поравнявшись с ней, начал я с нею разговор.
   - Не трудно ли  тебе  нести  такую  тяжелую  ношу,  любезная  моя,  как
назвать, не знаю?
   - Меня зовут Анною, а ноша моя не тяжела. Хотя бы и тяжела была,  я  бы
тебя, барин, не попросила мне пособить.
   - К чему такая суровость, Аннушка, душа моя? Я тебе худого не желаю.
   - Спасибо, спасибо; часто мы видим таких  щелкунов,  как  ты;  пожалуй,
проходи своею дорогою.
   - Анютушка, я, право, не таков, как я тебе кажуся, и не таков, как  те,
о которых ты говоришь. Те, думаю, так не начинают разговора  с  деревенскими
девками, а всегда поцелуем; но я хотя бы тебя  поцеловал,  то,  конечно  бы,
так, как сестру мою родную.
   - Не подъезжай, пожалуй; рассказы таковые я слыхала; а коли  ты  худого
не мыслишь, чего же ты от меня хочешь?
   - Душа моя, Аннушка, я хотел знать, есть ли у тебя отец и мать, как  ты
живешь, богато ли или убого, весело ли, есть ли у тебя жених?
   - А на что это тебе, барин? Отроду в первый раз такие слышу речи.
   - Из сего судить можешь, Анюта, что я не негодяй, не хочу тебя обругать
или обесчестить. Я люблю женщин для  того,  что  они  соответственное  имеют
сложение моей нежности; а более люблю сельских  женщин  или  крестьянок  для
того, что  они  не  знают  еще  притворства,  не  налагают  на  себя  личины
притворный любви, а когда любят, то любят от всего сердца и искренно...
   Девка в сие время смотрела на меня, выпяля глаза с удивлением. Да и так
быть должно; ибо кто не знает, с какою  наглостию  дворянская  дерзкая  рука
поползается на непристойные и оскорбительные целомудрию шутки с деревенскими
девками. Они в глазах дворян старых и малых  суть  твари,  созданные  на  их
угождение. Так они и поступают; а особливо с  несчастными,  подвластными  их
велениям. В бывшее пугачевское возмущение, когда все  служители  вооружились
на своих господ, некакие крестьяне  (повесть  сия  нелжива),  связав  своего
господина, везли его на неизбежную казнь. Какая тому  была  причина?  Он  во
всем был господин добрый и человеколюбивый, но муж не был безопасен в  своей
жене, отец в дочери. Каждую ночь посланные его приводили к  нему  на  жертву
бесчестия ту, которую он того дня назначил. Известно в деревне было, что  он
омерзил 60 девиц, лишив их непорочности.  Наехавшая  команда  выручила  сего
варвара  из  рук  на  него  злобствовавших.  Глупые  крестьяне,  вы   искали
правосудия в самозванце! Но почто не поведали вы сего законным судиям вашим?
Они бы предали его гражданской смерти, и вы бы невинны  осталися.  А  теперь
злодей сей спасен.  Блажен,  если  близкий  взор  смерти  образ  мыслей  его
переменил и дал жизненным его сокам другое течение. Но крестьянин  в  законе
мертв, сказали мы... Нет, нет, он жив, он жив будет, если того восхочет...
   - Если, барин, ты не шутишь, - сказала мне Анюта, - то вот что  я  тебе
скажу; у меня отца нет, он умер уже года с два, есть  матушка  да  маленькая
сестра. Батюшка нам оставил пять лошадей и три коровы. Есть и мелкого  скота
и птиц довольно; но нет в дому работника. Меня было сватали в богатый дом за
парня десятилетнего; но я не захотела. Что мне в таком ребенке; я его любить
не буду. А как он придет в пору, то я состареюсь, и  он  будет  таскаться  с
чужими. Да сказывают, что свекор сам  с  молодыми  невестками  спит,  покуда
сыновья вырастают. Мне для того-то не захотелось идти к нему в семью. Я хочу
себе ровню. Мужа  буду  любить,  да  и  он  меня  любить  будет,  в  том  не
сомневаюсь. Гулять с молодцами не люблю, а замуж, барин, хочется. Да  знаешь
ли для чего? - говорила Анюта, потупя глаза.
   - Скажи, душа моя Анютушка, не стыдись; все слова  в  устах  невинности
непорочны.
   - Вот что я тебе скажу. Прошлым летом, год тому назад, у соседа  нашего
женился сын на моей подруге, с которой я хаживала всегда в посиделки. Муж ее
любит, а она его столько любит, что на десятом месяце, после венчанья родила
ему сынка. Всякий вечер она выходит пестовать его за ворота. Она на него  не
наглядится. Кажется, будто и паренек-то  матушку  свою  уж  любит.  Как  она
скажет ему: агу, агу, он и засмеется. Мне-то до слез каждый день; мне бы  уж
хотелось самой иметь такого же паренька...
   Я не мог тут вытерпеть и, обняв Анюту,  поцеловал  ее  от  всего  моего
сердца.
   - Смотри, барин, какой ты  обманщик,  ты  уж  играешь  со  мною.  Поди,
сударь, прочь от меня, оставь бедную сироту, - сказала  Анюта,  заплакав.  -
Кабы батюшка жив был и это видел, то бы, даром, что ты господин,  нагрел  бы
тебе шею.
   - Не оскорбляйся, моя любезная Анютушка, не оскорбляйся, поцелуй мой не
осквернит твоей непорочности. Она в глазах моих священна. Поцелуй  мой  есть
знак моего к тебе почтения и  был  исторгнут  восхищением  глубоко  тронутыя
души. Не бойся меня, любезная Анюта, не подобен я хищному  зверю,  как  наши
молодые господчики, которые отъятие непорочности ни во что вменяют. Если  бы
я знал, что поцелуй мой тебя оскорбит,  то  клянусь  тебе  богом,  чтобы  не
дерзнул на него.
   - Рассуди сам, барин, как не сердиться за поцелуй, когда  все  они  уже
посулены другому. Они заранее все уж отданы, и я в них не властна.
   - Ты меня восхищаешь. Ты уже любить  умеешь.  Ты  нашла  сердцу  своему
другое, ему соответствующее. Ты будешь блаженна. Ничто  не  развратит  союза
вашего. Не будешь ты окружена соглядателями,  в  сети  пагубы  уловить  тебя
стрегущими. Не  будет  слух  сердечного  друга  твоего  уязвлен  прельщающим
гласом, на нарушение его к тебе  верности  призывающим.  Но  почто  же,  моя
любезная Анюта, ты лишена  удовольствия  наслаждаться  счастием  в  объятиях
твоего милого друга?
   - Ах, барин, для того, что его не  отдают  к  нам  в  дом.  Просят  ста
рублей. А матушка меня не отдает; я у ней одна работница.
   - Да любит ли он тебя?
   - Как же не так. Он приходит по вечерам к  нашему  дому,  и  мы  вместе
смотрим на паренька моей подруги... Ему хочется такого же паренька.  Грустно
мне будет; но быть терпеть. Ванюха мой хочет идти на барках в Питер в работу
и не воротится, покуда не выработает ста рублей для своего выкупа.
   - Не пускай его, любезная Анютушка, не пускай  его;  он  идет  на  свою
гибель. Там он научится пьянствовать, мотать, лакомиться, не любить пашню, а
больше всего он и тебя любить перестанет.
   - Ах, барин, не стращай меня, - сказала Анюта, почти заплакав.
   - А тем скорее, Анюта, если ему случится  служить  в  дворянском  доме.
Господский пример заражает верхних служителей, нижние заражаются от верхних,
а от них язва разврата достигает и до деревень. Пример есть  истинная  чума;
кто что видит, тот то и делает.
   - Да как же быть? Так мне и век за ним не бывать замужем. Ему пора  уже
жениться; по чужим он не гуляет; меня не отдают к нему в дом;  то  высватают
за него другую, а я, бедная, умру с горя... -  Сие  говорила  она,  проливая
горькие слезы.
   - Нет, моя любезная Анютушка, ты завтра же будешь за ним. Поведи меня к
своей матери.
   - Да вот наш двор, - сказала она, cстановясь. - Проходи  мимо,  матушка
меня увидит и худое подумает. А хотя она меня и не бьет, но  одно  ее  слово
мне тяжелее всяких побоев.
   - Нет, моя Анюта, я пойду с тобою... - И, не дожидаясь ее ответа, вошел
в ворота и прямо пошел на лестницу в избу.
   Анюта мне кричала вслед:
   - Постой, барин, постой.
   Но я ей не внимал. В избе я нашел Анютину мать, которая квашню  месила;
подле нее на лавке сидел будущий ее зять.  Я  без  дальних  околичностей  ей
сказал, что я желаю, чтобы дочь ее была замужем за Иваном, и для того принес
ей то, что надобно для отвлечения препятствия в сем деле.
   - Спасибо, барин, - сказала старуха, - в  этом  теперь  уж  нет  нужды.
Ванюха теперь пришед сказывал, что отец уж отпускает его ко мне в дом.  И  у
нас в воскресенье будет свадьба.
   - Пускай же посуленное от меня будет Анюте в приданое.
   - И на том спасибо. Приданого бояре девкам даром не дают. Если  ты  над
моей Анютой что сделал и за то даешь ей приданое, то  бог  тебя  накажет  за
твое беспутство; а денег я не  возьму.  Если  же  ты  добрый  человек  и  не
ругаешься над бедными, то, взяв я от тебя деньги, лихие  люди  мало  ли  что
подумают.
   Я не мог надивиться,  нашед  толико  благородства  в  образе  мыслей  у
сельских жителей.  Анюта  между  тем  вошла  в  избу  и  матери  своей  меня
расхвалила. Я было  еще  попытался  дать  им  денег,  отдавая  их  Ивану  на
заведение дому; но он мне сказал:
   - У меня, барин, есть две руки, я ими дом и заведу.
   Приметив, что им мое присутствие было не очень приятно, я их оставил  и
возвратился к моей кибитке.
   Едущу мне из Едрова, Анюта из  мысли  моей  не  выходила.  Невинная  ее
откровенность мне нравилась безмерно. Благородный поступок  ее  матери  меня
пленил. Я сию почтенную  мать  с  засученными  рукавами  за  квашнею  или  с
подойником подле коровы  сравнивал  с  городскими  матерями.  Крестьянка  не
хотела у меня  взять  непорочных,  благоумышленных  ста  рублей,  которые  в
соразмерности  состояний  долженствуют  быть  для   полковницы,   советницы,
майорши, генеральши пять,  десять,  пятнадцать  тысяч  или  более;  если  же
госпоже полковнице, майорше, советнице или генеральше (в соразмерности моего
посула едровской ямщичихе), у которой дочка лицом недурна,  или  только  что
непорочна, и того уже довольно, знатный боярин седмидесятой или,  чего  боже
сохрани, седмьдесят второй пробы, посулит пять,  десять,  пятнадцать  тысяч,
или глухо знатное приданое, или  сыщет  чиновного  жениха,  или  выпросит  в
почетные девицы {То есть добьется звания фрейлины, придворной дамы.},  то  я
вас вопрошаю, городские матушки, не екнет ли у вас сердечко? не захочется ли
видеть дочку в позлащенной карете, в бриллиантах, едущую четвернею, если она
ходит пешком, или едущую цугом, вместо  двух  заморенных  кляч,  которые  ее
таскают? Я согласен в том с вами, чтобы вы обряд и благочиние сохранили и не
так легко сдалися, как феатральные девки. Нет,  мои  голубушки,  я  вам  даю
сроку на месяц или на два, но не более.  А  если  доле  заставите  воздыхать
первостатейного бесплодно, то он, будучи занят делами государственными,  вас
оставит, дабы не терять с вами драгоценнейшего  времени,  которое  он  лучше
употребить  может  на  пользу  общественную.  -  Тысяча  голосов   на   меня
подымаются; ругают меня всякими мерзкими названиями: мошенник, плут,  кан...
бес... и пр. и пр. Голубушки мои, успокойтесь,  я  вашей  чести  не  поношу.
Ужели все таковы? Поглядитесь в сие зеркало; кто из вас себя в  нем  узнает,
та брани меня без всякого милосердия. Жалобницы и на ту я не подам, суда  по
форме говорить с ней не стану.
   Анюта, Анюта, ты мне голову скружила! Для чего я тебя не узнал  15  лет
тому  назад.  Твоя  откровенная   невинность,   любострастному   дерзновению
неприступная, научила бы меня ходить во стезях целомудрия. Для  чего  первый
мой в жизни поцелуй не был тот, который я на щеке твоей прилепил в  душевном
восхищении. Отражение твоея  жизненности  проникнуло  бы  во  глубину  моего
сердца, и я бы избегнул скаредностей, житие мое исполнивших. Я  бы  удалился
от смрадных наемниц любострастия, почтил бы ложе супружества, не нарушил  бы
союза родства моею плотскою  несытостию;  девственность  была  бы  для  меня
святая святых, и ее коснутися не дерзнул бы. О моя Анютушка! Сиди  всегда  у
околицы и давай наставления твоею  незастенчивою  невинностию.  Уверен,  что
обратишь на путь, доброделания начинающего с оного совращатися и укрепишь  в
нем  к  совращению  наклонного.  Не   востревожься,   если   закоренелый   в
развратности, поседевший в объятиях бесетудства мимо  тебя  пройдет  и  тебя
презрит; не тщися  воспретить  его  шествию  услаждением  твоего  разговора.
Сердце  его  уже  камень;  душа  его  покрылася  алмазною  корою.  Не  может
благодетельное жало невинный добродетели положить  на  нем  глубокие  черты.
Конец ее скользнет по поверхности гладко затверд