- Барму убили.
   - Кто?! - Пельмень покосился на Малину, ища поддержки.
   - Бармы нет. Будешь очень любопытный - спросишь у него сам.
   - Ты что себе позволяешь, белогвардейский волк?!
   Он протянул руку к автомату, лежащему на пне тут же у ельника стеганул
выстрел. Пуля пробила насквозь пень в пяти сантиметрах ниже автомата.
Пельмень отпрыгнул за угол зимовья, выхватил наган, не целясь, выстрелил в
ельник.
   - Что это значит, Ферапонт? - чуть приоткрыв глаза, спросил Малина.
   - Ничего. Просто вы не в зоне.
   Бородач зашел в зимовье, склонив большую, аккуратно причесанную голову,
но через пару минут вернулся и сказал:
   - Идите вечерничать. Наган-то спрячь, Саша, Чай, не грабить сюда явился.
   Пельмень промолчал, а Упоров сразу зауважал хозяина зимовья. Сидя на
широких полатях, он видел в оконце, как из ельника не спеша вышел человек,
держа в опущенной руке винтовку. Суконная куртка на его поникших плечах
висела мятым мешком, большой вязаный шарф, точно пойманный на помойке
грязный удав, обвивал тощую шею. Человек шел прогулочной походкой пожилого
бездельника и даже, кажется, что-то напевал. Только птичий взгляд близко
посаженных к горбатому носу глаз был настороженно внимателен. Перед входом
в зимовье он слегка поддернул из деревянных ножен рукоятку, прислонив
винтовку к стене, осторожно тронул дверь.
   - Здравствуйте, уважаемые!
   Голос вошедшего был хорошо поставлен, здоровался он, как выходящий на
сцену артист.
   - Это ты, мухомор, хотел меня грохнуть?!
   Пельмень держал в одной руке кусок оленины, в другой - наган.
   Человек сконфузился, недоуменно посмотрел на Ферапонта Стеианыча, ища
защиты от бестактного вора.
   - Кабы хотел-грохнул! - произнес хозяин зимовья с некоторым
раздражением. - Садись, Тиша. Еще не разливали.
   Тиша сел, успев деликатно всем поклониться с приятной улыбкой
воспитанного гостя. От него даже в этом прокопченном доме пахло лесом и
дымком. Он был похож на лесного гнома, нежданно-негаданно подросшего до
величины среднего человека.
   Поднятая из-под стола бутылка со спиртом поклонилась каждой аккуратно
обработанной по краям консервной банке, и последний луч пропадающего
солнца коснулся потянувшихся к ним рук.
   Неугомонившийся Пельмень вскочил, поднял на уровень рта свою банку.
Обвел всех налитыми кровью глазами и сказал:
   - За то, чтобы наши следы остыли раньше, чем на них встанут псы!
   К его банке потянулся только Колос, все смотрели на хозяина зимовья. Он
произнес сидя:
   - За то, чтоб с земли русской исчезли воры и коммунисты!
   - Значит, каждый-за свое, - миролюбиво предложил Малина.
   Некоторое время в зимовье слышалось сопение простуженных носов и
голодное чавканье. Колос ел с двух рук, не обращая внимания на
подтрунивавшего Дениса.
   - Дальше бежать будет потрудней, граждане бандиты, - заговорил Камышнн,
разливая но второй. - В северах снега еще живые. Провианту на пару деньков
дам, а там уж сами будете питаться, чем Бог пошлет.
   Денег у вас сколько?
   - Десять тысяч.
   - Мало. Тиша, дай им еще десять.
   ...Кружился по пустеющей бутылке спирт, исчезая в закопченных банках.
Упоров сидел, сложив на груди руки, ощущая себя в теплом мешке покоя,
отгородившего душу от полыхающих вокруг страстей. Люди бормотали что-то о
своем, неясном, их бормотание напоминало весенний разговор загулявших в
болоте лягушек.
   Он слушал себя, наблюдая в оконце за погибающим солнцем.
   Тиша растопил печь, и зимовье быстро набрало тепло. Свет коптилки
высветил блеск смоляных слезинок на желтоватых сучках.
   "Ты был ишаком, выполняющим чужую волю, - грустно улыбнулся себе Вадим.
- Воры везли на тебе свою кассу. Ладно... Зато ты свободен и у тебя есть
маленькая надежда".
   - Денис! - рычал захмелевший Пельмень. - С какого хера касса доверена
фраеру, который нас презирает?!
   - Так решила сходка.
   - Врешь! Сходка решила передать груз Барме.
   - Савелия застрелили два дня назад. Завязывай.
   Шура. С таким занудой я еще не бегал!
   Упоров видит, как плотный дым отделил чуть приплюснутую с впсков голову
Пельменя от туловища, она будто висит самостоятельно под потолком. Его
взгляд переместился в угол, где лежали мешки с воровской кассой.
Задержался. И тут же, уже не лениво, даже слишком остро, подумалось: "Вот
оно, твое благополучие! На всю оставшуюся жизнь хватит. Дом, яхта,
нормальное человеческое существование в нормальной стране".
   - Ты нас с коммунякамп поравнял, Ферапонт, - стонал Пельмень, истекая
потом. - Думаешь, тебе пролезет?!
   - Пожалуй, я переборщил, - Ферапонт Степаныч огладил с улыбкой
роскошную бороду и прикрыл глаза. - Согласен-переборщил. Куда вам до тех
коммунистов! Они воиа какую прекрасную страну в лагерь превратили. Это
надо было до такого додуматься: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"
Соединились-теперь места на нарах мало.
   - Воры! Воры при чем?! - Пельмень был готов заплакать от посетившей его
обиды.
   - Как это при чем?! Тож работать не хотите. Дьяк каким хозяином мог
стать?! Партсобрания проводит, людей приговаривает.
   - Сходки, Ферапонт Степаныч, - лениво поправил разомлевший Малина.
   - Разницу не вижу. Что там, что сям, все равно не от труда живут. От
обмана иножа. Страх человеческий эксплуатируете!
   Упоров увел сознание от разговоров, сосредоточив все внимание на
брошенных вповалку у печи мешках с бесценным грузом. Он решил рисковать до
конца. Осторожно перевел глаза в сторону автомата: "На это потребуется три
секунды, ну, пять от силы..."
   В душе что-тс. шевельнулось нехорошее, тогда он снова закрыл глаза,
чтобы спокойно доиграть весь спектакль до конца. С выстрелами, диким
метанием захваченных врасплох людей и их последними стонами. Последними...
Больше ничего не будет. Через пять минут ты-богатый человек. Он увидел
свои шаги по залитому кровью полу. Откроется дверь зимовья, откроется
тайга, любой ключ спрячет твое богатство.
   Упоров сделал глубокий вздох, расслабился, однако почувствовать себя
богатым человеком не успел: только что мирно дремавший Тиша, глянув в его
сторону, с доброй усмешкой отстегнул у автомата диск, еще немного погодя
сделал то же самое с другим автоматом.
   Вначале было ощущение-он умер, провалился в другой мир или слишком
охотно туда захотел. Все обошлось остановкой сердца, короткой, но
чувствительной...
   "Поганый гном чуть больше сука, чем ты сам, гад!" - сквозь внезапную
слабость подумал Упоров.
   Тиша доверчиво подмигнул птичьим глазом, протянул кружку с крепким чаем.
   - Выпейте для поднятия настроения.
   Бывший штурман принял кружку, что-то произнес я ответ неразборчивое.
Попробовал забыть о кровавом, но не случившемся, и вернул все внимание к
жаркому спору тех, кто должен был лечь под автоматной очередью, как сорная
трава. Он старался их слушать-не получалось...
   Все было плоско, неинтересно, хотя и громко.
   - ...Ты ведь, красавец, тоже, поди, не коммунистом родился? - не теряя
благодушия, спрашивал у Колоса Ферапонт Степаныч.
   - Коммунистом! - хмельной Колос попробовал встать для убедительности,
но Малина ему не позволил. - Коммунистом родился, коммунистом умру!
   - Вот она, убежденность грубого довольства злоупотребления. Он тот же
вор, Денис, только феня у него другая: марксизм, ленинизм, коммунизм.
Машина, которую заправляли привилегиями, и он делал то, что скажут. У него
чувств человеческих не осталось. Партийное животное! Все чувства-на конце
члена, а мозгив желудке!
   Камышин допил свой спирт, понюхал хлеб, продол-' жал:
   - Отторгнут человек от человеческого. Разве позволит себе душа высокая
и чистая паразитировать на несчастье ближнего? Отступничество ваше не
политическое, а животное. Животом живете. Вы-паразит, молодой человек!
   Упоров отхлебнул глоток предложенного чаю, не очень ловко вступил в
разговор:
   - Вы-то, Ферапонт Степаныч, тоже в деле. А дело воровское?
   И тут же почувствовал, как внутренне напрягся доселе дремавший Тиша.
   "Этот может тебя опередить,..", - пронеслась жалящая мысль. Упоров
большим пальцем взвел курок пистолета.
   Неловкая пауза длилась достаточно долго. Все это время он не сводил
глаз с Тиши, вернее, с его костлявой руки, сжимающей берестяную рукоятку
ножа.
   - ...Дело мое кончилось в сентябре 1919 года атакой на батальоны
красных, - Ферапонт Степаныч говорил с явной неохотой. Возвращение в
прошлое причиняло ему боль. - Потом пошли тюрьмы, ссылки и, естественно,
должки, о чем Никанор не преминул напомнить человеку, имеющему
представление о чести. Частный случай. Личный расчет за оказанную услугу...
   Малина потянулся с улыбкой:
   - Знал Дьяк, кто доброе не забывает. В Бармс были сомнения...
   - Значит, он разговорился? - Камышин не удивлен, скорее - озадачен.
   - Сходка просила объяснений. Сами понимаете...
   - Не понимаю! И понимать вас не хочу. Но расчет есть расчет. Кстати, -
Ферапонт Степаныч указал пальцем на Упорова, - вы какой масти будете?
   - Надежной, - ответил за него Малина.
   - Хотите призвать меня остепениться? - спросил Упоров.
   - Поздно. В такой войне победителей не бывает.
   Вы будете уничтожены...
   Упоров решил: белогвардеец рассчитывается с. ним за тот неудачный
вопрос, но нс стал возражать.
   - ...Смерть придет к вам из-за угла или войдет, чеканя war, в вашу
камеру. Вопрос не в методе. Она непременно придет.
   - Ну уж нет! - взвизгнул Колос. - Товарищи разберутся! Они знают - я нe
виновен! Меня принудили!
   - Товарищи излишне заботливы о собственной карьере- и жизни.
BLI-носители тайны. А такие ценности... - Фераионт Степаныч кивнул в
сторону мешков с грузом: - Приговор!
   - Нет! - заорал Колос. - Отпустите меня. Зачем я вам? Товарищи, дорогие
мои!
   ...Прикорнувший Пельмень очнулся от завываний бывшего чекиста и,
приставив к виску Колоса пистолет, потребовал:
   - Сколько же мне терпеть можно, насильник? Скидывай штаны!
   Дальнейшее произошло, как по нотам: Камышин коротким хватом поймал вора
за руку. Раздался выстрел.
   Пуля ушла в потолок, а пистолет упал на стол, и его тут же накрыл
костлявой ладонью Тиша.
   - Все! - Ферапонт Степаныч оттолкнул вора на полати, где уже храпел
пьяный Чалдон. - Будете демонстрировать свое бесстыдство в камере
смертников.
   - Изменщица, - погрозил кулаком Колосу обалдевший Пельмень. Обнял
Чалдона, и через пару минут они храпели вместе.
   - Ложитесь спать, ребята, - предложил Камышин, - я пойду посмотрю
оленей.
   - Сколько у вас голов, Ферапонт Степаныч?
   - Не мылься. Тебе даже за хвост подержаться не придется. Каждый уйдет в
свою сторону.
   - А я?! - опять в отчаяньи начал Колос.
   - Ты спи, Михаил, - Денис обнял Колоса за плечи. - У тебя впереди
светлое будущее...
   ...Упоров проснулся от холода. Двери зимовья были открыты настежь, и в
первом проблеске надвигающегося утра он увидел оленей. Светлый Тиша
неторопливо пристраивал на покрытые войлоком спины животных мешки с грузом.
   - Прокоцанные мужики, - зевнул Денис. - Таких изловить не просто.
   И тогда Вадим подумал, что все происходящее здесь проникнуто какой-то
необыкновенной тайной, разрушающей его собственный замысел уничтожения
этих людей.
   Ему помешал нс Тихон - другой, посторонний, почти невидимый пришелец из
ниоткуда. Он здесь был... Ну, как же! Как же! Такая необыкновенно плотная
тень за спиной Тихона. Ничья...
   Чтобы прервать свои нечаянные мысли, он сказал:
   - Думаешь, прорвутся?
   - Гадать не хочу. Раз Камыш в деле -дело верное.
   Ферапонт Степаныч вошел розоватый с морозца.
   Увеличил огонь коптилки и внимательно осмотрел зимовье.
   - Ничего вроде не забыли, - произнес он и, словно подыскивая нужные
слова, осторожно посоветовал: - Ты, Денис, уходи с Вадимом к Оратукаиу.
Шалить не будете, глядишь, и проскочите. Господь да благословит вас в пути.
   - Прощайте, Ферапонт Степаныч!
   - Еще вот что, - белогвардеец стоял в проеме двери. Глаза смотрели с
усталым безразличием. - Зимовье спалите. Есть надобность.
   Дверь скрипнула. Немного погодя всхрапнули олени, и их цокающие шаги
растаяли в тишине утра.
   - Вставай! - Денис толкнул в бок Чалдона.
   Тот сразу сел, будто и не спал, уставившись внимательным взглядом на
пустые бутылки. Тягуче проглотил слюну и сказал:
   - Сука буду - пить вредно...
   Слова Чалдона вызвали в Пельмене протест. Он попытался подняться, но не
смог и, хрюкнув, завалился на бок. Сесть удалось со второй попытки.
Заговорщицки подмигнул Малине, прижав к губам палец, прошипел:
   - Т-ш-ш!
   После чего со всего размаху хлопнул по заду Колоса:
   - Руки в гору, ментовская рожа!
   Спящий не шелохнулся... На опухшем лице вора появилась почти испуганная
растерянность.
   - В рот меня ка-ля-по-тя! - произнес он со сложным чувством страха и
восхищения. - Не вякнул...
   Рывком опрокинул Колоса на спину, обвел зимовье внимательным взглядом.
Михаил был мертв. Oi; смотрел перед собой огромными голубыми глазами
очарованного скитальца, внезапно встретившего неизреченную красоту
будущего мира.
   - Отслужил, Мишаня, - -вздохнул Денис. - Хорошо, хоть не мучился.
   Чалдон икнул и, погладив по голове Пельменя, прочу в ств е н н о сказал:
   - Что, падла, овдовел?
   - Тиша-то-мастер! Всех ведь мог, змей тихий!
   - Будет вам ионтоваться, Шура. Вашу работу сделали другие: все равно
зарезать пришлось бы. Уходите с Чалдоном. О всем другом не говорю, потому
г.:;к знаю:
   каждый :'з зг.с умрет вором...
   - Я тя понял, Денис. Как поступим с фраером? Это ведь не твое личное
дело. Сообща бы и решить...
   Пельмень говорил подчеркнуто небрежно, будто того, о ком шла речь,
здесь не было, и Упоров целил в живот вора сквозь карман телогрейки, не
сомневаясьвыстрелит.
   - Твои заботы кончились, - сухо произнес Денис. - За свои отвечу.
   - Перед прокурором?
   - Нас живыми брать не будут.
   - Вот и ошибаешься, - Чалдон с трудом оторвался от носика медного
чайника, перевел дыхание и продолжил: - Имя узнать интересно, куда рыжье
уплыло.
   - Сам-то знаешь?! Нет! Никто не знает. Камышмогила. Н вам советую.
   - Это-лишнее, Денис.
   ...У поросшего мхом скальника, где речка на изгибе пробилась сквозь
податливый мартовский лед, Пельмень и Чалдон ушли с тропы. Прощание было
вялым. Все знали, что их ждет впереди...
   - Ты, фраерок, помни, - не утерпел напоследок Пельмень. Потный, не
похмелившийся толком, был он похож на обыкновенного доходягу с рынка. -
Везде достанем...
   Упоров смерил его равнодушным взглядом, кивнул Чалдону, повернулся и
пошел по тропе, уже не думая о злобном воре, словно того тоже зарезал
услужливый Тиша. Малина ждал, когда пойдет Вадим, пристроился за ним,
загородил бывшего штурмана своей спиной. Он тоже не верил Пельменю...
   - Высоко о себе думает Шура.
   Вадим промолчал. О чем говорить? Прошлое ушло в другую сторону, будущее
обещало быть покруче.
   Тропа свернула в стройный медовый соснячок, островком притулившийся на
солнечном взлобке. Они шли в пахнущем смолой зеленом коридоре, погруженные
в приятное очищение души целебным прикосновением заботливой природы,
   Денис вернулся все же к разговору, когда позади остался веселый взлобок
и безжизненная гарь прошлогоднего пожара:
   - Шура -дурковатый. Особливо во хмелю: как вол
   во льду. Не свернешь. Удивляюсь Ферапонту СтепаДенис легко перескочил
валежину, но поскользнулся и упал набок. Сидя отряхнулся, продолжил, будто
ничего не произошло:
   - Думал-замочит Шурика. Не сам, конечно, есть кому...
   _ Давно знаешь Камышина?
   - С Широкого освобождался. С ним даже администрация вежливо обращалась.
А этот Тиша-темная личность. Говорят, в Питере консерваторию кончал. При
Камышине который год живет...
   - Он не только консерваторию кончил, но и Колоса.
   Малина шутку не принял, ответил серьезно, желая прекратить пустой базар:
   - Колос, сказано было, лишний...
   Они поднялись на пологую возвышенность. Отдышавшись, Денис указал в
сторону, где сбегались два хребта:
   - Там, на водоразделе, зимовье. Мусора знают, лучше обойти. От зимовья
часов шесть хода до Оратукана. Идти будем ночью. У нас, как у приличных
людей, начался ночной образ жизни. Садись-перекусим.
   Денис старался говорить открыто, без всяких хитростей, желая
расположить к себе товарища по побегу. Но к вечеру иссяк и был утомленно
угрюм.
   Они сидели на сваленном ветром кедрушке, пережевывая вяленую оленину.
Где-то внизу ухнула сова. Крикнул заяц, окончивший жизнь в ее когтях.
Упорову^ показалось-он почувствовал запах крови, хлынувшей из разорванного
живота зайца. Он не знал, как пахнет заячья кровь, скорее всего, это был
запах крови человеческой который он нес с собой от самого зимовья, не
ощущая/Нужен был толчок, чтобы запах ожил. Таким толчком стала смерть
зайца...
   Достоверно известно: весна на Севере отнимает силы v всех, кроме
беглецов. У них организм работает подоугому в особом режиме погони, когда
страх вытаскивает скрытые ресурсы, заставляя тело трудиться с колоссальной
перегрузкой.
   Беглецы отмахали километров двадцать, прежде чем ощутили настоящую
усталость, и сбавили шаг.
   - Интересно, о чем сейчас думает начальник отдеча по борьбе с
бандитизмом Важа Спиридонович Морабели? - спросил с серьезной рожей Денис,
стащив с потной головы шапку.
   - О нас с тобой. О чем ему больше думать?
   - Нет. Узко мыслишь. Он думает, как жить дальше?! Гуталин умер! Грузин
начнут отлучать от кормушки. Что делать?
   Упоров остановился и медленно закрутил головой.
   Прицепившийся запах крови вытеснил другой, знакомо сладковатый. Он
пытался вспомнить, что может так пахнуть. Наблюдавший за его поведением
Малина осторожно переступил с ноги па ногу, взвел курок пистолета.
   - Дым, - прошептал Упоров, - точно, дым!
   - В зимовье-люди. Нас ждут, Вадим. Но мы к ним не пойдем.
   Они стояли рядом, почти касаясь друг друга лбами, похожие на молящиеся
тени. Даже голоса их стали частью наступившей ночи, приобретя сходство с
шумом деревьев.
   На небе медленно, словно плесень по мокрому камню, ползли серые облака.
Беглецы двинулись со сжатыми зубами, упираясь в темноту стволами
пистолетов. Но постепенно притерпелись к таящейся за каждым стволом
опасности, заставив себя поверить-нынче пронесет.
   Собачий лай понудил остановиться. Густой, но не слишком уверенный, он
раскатился по распадкам, едва поднявшись к вершине хребта.
   - Придется уходить северным склоном.
   - Там снега выше колен!
   - А мусора с автоматами? Двигай за мной, Денис!
   И пошел, не оборачиваясь на вора, с решительностью знающего выход
человека. Лай снова загремел, на этот раз требовательно и зло.
   - Засекла, стервоза! Похоже-отбегались, Вадим!
   - Помолчи! У нее одна работа, у тебя-другая. Бежим!
   Наст хрустел тонкой жестью, хватая за ноги и отнимая последние силы у
беглецов. Они падали на него, поднимались, падали, ползли на четвереньках,
шепотом проклиная собачью бдительность.
   Упоров первым подполз к подошве хребта, сделал несколько шагов по
набитой тропе и, обхватив кособокую ель, остановился. Минут через пять с
ним свалился Денис.
   - Вставай! - потребовал Упоров. - Вставай, говорю, им будет не легче па
этом склоне.
   - Сейчас! Сейчас!
   Малинин стоял уже на коленях.
   - Сердце выскакивает. Считай до трех, Вадим.
   - Бежим, дурак! Здесь все простреливается сверху.
   Метров двадцать зэк двигался на четвереньках. Его уже никто не
подгонял. Слова иссякли, на них не хотелось тратить силы. Потом он
выпрямился и, шатаясь, побрел за Вадимом.
   ...К Оратукану они подошли с зарей. Речка лежала спокойной зеленоватой
лентой, еще укрытая крепким льдом. В голубой синеве утра и речка, и
непроснувшаяся долина с тонкой строчкой волчьих следов на сиием снегу
виделись немного надуманным произведением городского художника, создающего
свои картины в теплой удобной мастерской.
   - Я иду сто шагов, - прохрипел в спину Упорову Деаис, - дальше можешь
меня пристрелить.
   - Двести! - отрубил Вадим. - Дело чести, доблести и, если хочешь знать,
гер