бке ровные белые зубы,
указывая рукой на кресло перед столиком.
   - Садись.
   Щурясь от яркого света, отраженного зеркалом, Саша опустился в кресло
и, едва взглянув на любовницу, подметил, что тоненькая голубоватая жилка
на ее виске заметно вибрирует. Правда, он не придал этому значения - ма-
ло ли может быть причин для волнений у одинокой и не  такой  уж  молодой
женщины?
   - Ну, сразу приступим? - деловитым тоном поинтересовался Солоник.
   Анжелу явно что-то тяготило - она производила  впечатление  человека,
принявшего какое-то решение, но не уверенного в его правильности: движе-
ния потеряли былую размеренность, взгляд блуждал, руки потели - она то и
дело комкала носовой платок.
   - Да ладно, давай немного попозже, у меня на сегодня больше никого, -
сдавленным голосом произнесла она и тут же, без всякой связи, но с чисто
женской логикой продолжила: - А все-таки ты жестокий человек, Саша.
   - Почему? - Солоник даже не обернулся в ее  сторону,  рассматривая  в
зеркале родинку, которую и предстояло удалить.
   - Ты не хочешь сказать, что любишь меня, - выдохнула из себя Анжела.
   - Вам, женщинам, надо только одного: услышать слова любви,  -  помор-
щился он. - Все вы одинаковы...
   - Женщина любит ушами.
   - А мужчина? - тут Солоник с любопытством взглянул на нее.
   Анжела улыбнулась, морща лоб, - глаза ее заметно увлажнились.
   - Не знаю... Наверное, руками и...
   - И чем еще?
   - Ну не будем об этом говорить. - Анжела неторопливо подошла к двери,
защелкнула ее, выразительно взглянув на Солоника.
   Они остались вдвоем. В кабинете было прохладно и тихо  -  лишь  ветер
шевелил занавесочку, надувая ее пузырем.
   - Я тебя чем-то обидел? - Он явно не ожидал подобного поворота  собы-
тий.
   - Да нет... ничем. Саша, я хотела бы попросить, чтобы ты сейчас  взял
меня... Понимаешь? Может быть, в последний раз.
   Странны и туманны были ее слова - "в последний раз", странным поведе-
ние, но молодой человек не придал всему этому должного  значения.  Грубо
привлек Анжелу к себе, поднялся с кресла, приобнял, расстегивая по  ходу
юбку - она неслышно упала на линолеум. Неторопливо, одну за другой расс-
тегнул маленькие пуговички ее блузки, и хозяйка кабинета, нервно  поведя
плечами, сбросила ее на пол. Затем она сама сняла через голову, не расс-
тегивая, бюстгальтер, сделала вид что застеснялась, будто бы  впервые  в
жизни была с ним, прикрыла грудь руками.
   Саша взял ее за мизинцы и медленно развел руки в стороны. Она  так  и
осталась стоять - нагая, с огромными грудями, темные соски которых напо-
минали два круглых глаза. А Солоник неторопливо раздевался - так,  будто
бы и не очень хотел ее, а лишь делал одолжение, и это не  могло  не  ук-
рыться от девушки. На лице ее вновь заиграла нехорошая улыбка.
   - Ну, давай, иди сюда...
   Анжела прильнула к нему, и он уже не мог видеть ее, а только ощущал в
своих объятиях. Ее дрожащие руки коснулись обнаженной мужской плоти, она
неожиданно для себя покраснела.
   Но когда Саша дотронулся до ее теплой груди,  Анжеле  стало  уже  все
равно, светло в комнате или нет. Она отдалась желанию, вся без  остатка,
будто бы действительно была с ним в последний раз.
   Солоник, как и всегда, показал себя умелым любовником. Он в любой мо-
мент чувствовал, что именно сейчас нужно женщине, и, доведя ее почти  до
самой крайней точки возбуждения, останавливался, давая ощутить  сладость
не до конца удовлетворенной страсти.
   Его не могли обмануть слова, которые в запальчивости шептала девушка,
- "любимый - быстрее!.. сильнее!.. ", его не нужно было о чемнибудь про-
сить; он, как всегда, понимал все без слов, по взгляду, по жесту...
   Они кончили почти одновременно, и Анжела, тихо  застонав,  опустилась
на корточки, прижалась к сильному телу любовника и уткнулась носом ему в
колено.
   - Ты что - плачешь? - спросил Саша и, проведя пальцем по ее щеке, ос-
торожно растер слезинки.
   - Нет, ничего, не обращай внимания, -  отвернувшись,  бросила  она  и
принялась одеваться, стараясь не встречаться с ним взглядом.
   Спустя несколько минут оделся и он - скользнул  по  девушке  уже  от-
сутствующим взглядом и совершенно другим голосом,  будто  бы  ничего  не
случилось, спросил:
   - Так родинку будем сводить?
   - Да, иди руки вымой, так  надо,  -  недовольно  произнесла  девушка,
по-прежнему пряча взгляд.
   Саша открыл дверь, прошел в туалет и, взглянув на отраженное зеркалом
раскрасневшееся лицо, усмехнулся.
   - Вот баба попалась, - прошептал он. - Живо-отное...
   Открыл кран, подставляя пальцы под холодную струю воды.
   И тут...
   Неожиданно открылась дверь - рывком, с треском, и в маленькую комнат-
ку ввалились сразу двое амбалов в штатском. Солонику бросились  в  глаза
их короткие стрижки и какое-то одинаково казенное выражение лиц.
   Один профессионально обхватил его сзади, прижал локти  к  корпусу,  а
другой сделал какоето незаметное, неуловимое движение - спустя мгновение
на руках его защелкнулись наручники.
   - Ну что, добегался? - дыша в лицо скверным табаком, произнес первый.
   - Давай наружу, только без фокусов. В случае сопротивления имеем пра-
во применить табельное оружие, - предупредил второй.
   Сопротивляться не было возможностей, да и сил. И стоило ли их  теперь
тратить?
   Действительно, добегался... Что и говорить:  человек,  находящийся  в
розыске, разительно отличается от человека свободного. Он вынужден  при-
бегать к массе ухищрений, чтобы не быть узнанным, вынужден  забыть  дру-
зей, родных и близких, вынужден менять привычки и пристрастия,  вынужден
"шифроваться" - но прокол все равно произойдет рано или поздно, и  тогда
все ухищрения, вся конспирация идут насмарку.
   Теперь Александру Солонику оставалось  лишь  искать  утешения  в  ба-
нальной и пошлой фразе "сколь веревочке ни виться, а конец все равно бу-
дет" да размышлять о женских непредсказуемости и коварстве - что,  впро-
чем, не менее пошло и банально...


   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   Нет ничего хуже несоответствия потребностей и  возможностей,  умозри-
тельного и реального, желаемого и действительного, и теперь Саше Солони-
ку пришлось осознать это в полной мере.
   Где-то совсем рядом была воля, с которой он так нелепо  расстался.  В
мечтах он по-прежнему был там, но рассудок говорил: в ту, прежнюю  жизнь
он больше никогда не вернется.
   Под усиленным конвоем  он  был  доставлен  в  тесную  затхлую  "хату"
следственного изолятора. А там - "рекс -  коридорный,  тупое  ментовское
животное, вонючая баланда из рыбных консервов и бесконечные ночные  доп-
росы. Состоялся суд, и судья - низенький подагрический старик с мозаикой
ветеранских планок и серым землистым лицом, свидетельствующим  о  безна-
дежном раке, то и дело кашляя в кулак, задавал никчемные вопросы  -  до-
тошно выпытывал, выстраивал версии следствия, теперь никому уже не  нуж-
ные. Странно было все это видеть и слышать: обреченный на смерть обрекал
на мучения его, молодого и полного сил...
   Защита ничего не могла поделать - вина подследственного была  слишком
очевидной, да и прокурор с судьей были настроены решительно.
   Потому и приговор впечатлял: двенадцать лет лишения  свободы.  Старая
статья, 117-я, плюс побег.
   Теперь на протяжении всего этого огромного срока папку с личным делом
осужденного Солоника А. С. перечеркивала кроваво-алая полоса, что  озна-
чало - "склонен к побегам". Обладателей такого личного дела, как  прави-
ло, этапируют с повышенными мерами предосторожности. А в лагере его зап-
рещено гонять в промзону в ночное время,  его  ненавидит  зоновское  на-
чальство как источник возможных проблем, а прапорщики - вертухаи" шмона-
ют его с предельным тщанием.
   Нового зека отправили отбывать срок в Пермскую область, славную  исп-
равительными лагерями не меньше, чем Тюмень - нефтью и газом или Крым  -
санаториями и домами отдыха. Было очевидно - ему, бывшему менту, к  тому
же осужденному по гадкой и постыдной статье, на "строгаче" придется нес-
ладко.
   Так оно и случилось.
   Все зоны России, словно кровеносными сосудами,  связаны  между  собой
этапами и пересылками - одни осужденные отбывают, другие приходят: через
них и переправляются "малявы", то есть письма для внутризековского поль-
зования. Из "маляв" о прибывших арестантах на местах становится известно
практически все: пидар ли, сука или честный фраер, кем был на  "вольняш-
ке", как вел себя на следствии, какой масти, если блатной.
   Соврать, скрыть о себе что-либо решительно невозможно: данные о  зеке
старательно фиксируются следователями в личном деле, а  менты,  как  из-
вестно, активно прикармливаются из "общака". И уж если обман  раскроется
- лгуну не сносить головы.
   Зоновский телеграф - покруче любой правительственной "вертушки", и за
точность информации почти всегда можно ручаться.
   Еще в карантине к Саше наведался местный кум - так  называют  офицера
внутренней службы, ответственного за оперативно-следственную работу. Не-
высокий, вертлявый, с беспокойно бегающими глазками, этот сотрудник  ИТУ
сразу же  произвел  на  Солоника  предельно  отталкивающее  впечатление.
Расспросил, что и как, поинтересовался, как новый зек дальше  собирается
жить и что делать. И, даже не дождавшись ответа, предложил  стать  внеш-
татным осведомителем, то есть сукой.
   Естественно, кум был послан куда подальше - Саша объявил, что с  мен-
тами он больше никогда никаких дел иметь не будет. Зоновский оперативник
даже не обиделся - наверняка посылали его не впервой, но уходя,  покачал
головой: пожалеешь, мол. Ты ведь бывший мент, к тому же статья у тебя не
очень хорошая, и сидеть тебе слишком долго. И обращаться в  случае  чего
не к кому - таких, как ты, тут не любят. Смотри, осужденный Солоник, бу-
дут у тебя неприятности, тогда припомнишь этот разговорчик...
   Неприятности начались через несколько дней после выхода из карантина:
по возвращении с "промки", то есть промзоны, Саша был вызван к  "смотря-
щему" - полномочному представителю блатных. Тот отвечал  перед  татуиро-
ванным синклитом за "правильность" порядков, и отнюдь  не  с  ментовской
точки зрения.
   Смотрящий, как и положено человеку его ранга, числился  на  непыльной
должности каптерщика - на разводы и "промку" не ходил, из  общего  котла
не ел, а целыми днями сидел  себе  в  каморке,  играл  с  татуированными
друзьями в "стиры", то есть в карты. Высокий, самоуверенный, с  крупными
чертами чуть побитого оспой лица, с ровными сизыми металлическими  зуба-
ми, он производил впечатление настоящего хозяина "строгача" - во  всяком
случае, не меньшего, чем "хозяин", то есть начальник ИТУ. Распятье,  вы-
татуированное на груди, и аббревиатура БОГ говорили, что блатной осужден
за грабеж. Множество синих церковных куполов, просвечивавшихся на  спине
сквозь майку, густые гусарские эполеты так называемого "блатного  лейте-
нанта", восьмиугольные звезды на ключицах, перстни на пальцах, "тигровый
оскал" ниже основания шеи и изображение кошачьей морды - все это  свиде-
тельствовало, что он уже сполна прошел все тюремные университеты.  Высо-
кий статус "смотрящего" подтверждала буква "G", наколотая на предплечье.
   Рядом, на пустых ящиках из-под какого-то  оборудования,  сидели  двое
амбалов.
   Отложив карты, зоновский  авторитет  молча  уставился  на  вошедшего.
Взгляд его был тяжел и угрюм - казалось, он словно рентгеном просвечива-
ет новичка.
   - Ну что скажешь? - спросил он, продолжая изучать Сашу.
   - А что я должен сказать? - стараясь казаться независимым, спросил  в
свою очередь Солоник.
   - Ну как звать, величать? Масти какой? Чем на "вольняшке"  занимался?
- принялся неторопливо перечислять "синий". - Как жить  дальше  думаешь?
Лавье от кентов не крысил? Ментам на корешей не стучал? В попку часом не
балуешься? На флейтах кожаных не играешь? И вообще - какие за тобой "ко-
сячки" водятся?
   - Звать меня Александром, - спокойно ответил допрашиваемый, -  а  кем
на воле был... Много кем. В школе учился, затем - в армии  служил,  вер-
нулся, в милицию устроился, выгнали, потом опять в  ментовке,  потом  на
кладбище... Много где работал.
   При упоминании о службе в милиции глаза ближнего к Солонику  "шестер-
ки" - огромного звероподобного атлета с рассеченной переносицей и цепки-
ми мосластыми пальцами - налились кровью.
   - Да, все правильно, сходится, - "смотрящий" поджал губы. - Пургу  не
гонит. Так в  милиции,  говоришь,  служил?  В  нашей  родной,  рабоче  -
крестьянской?
   - Да. - Саша уже прикидывал - прямо сейчас начнется  драка  или  чуть
попозже, а если сейчас - как он будет защищаться в этом маленьком, заби-
том разным хламом помещении.
   - Значит, в мусарне... А теперь вот променял мышиный макинтош на  ла-
герный клифт, - ухмыльнулся татуированный авторитет. - Жизнь - она  баба
стервозная, никогда не знаешь, где поднимешься, а где опустишься. Ты  по
какой статье тут чалишься?
   - Сто семнадцатая, - невозмутимо ответил Солоник, но на всякий случай
добавил: - засудили меня. Подставили.
   - И кто же тебя подставил, мил человек? - спокойно, с плохо  скрывае-
мой иронией уточнил авторитет. - Менты небось?
   - Менты, - честно признался Саша.
   - Значит, мента менты подставили... Получается, что ты среди этой па-
дали самым гнусным был, коли даже псарня от тебя отказалась?
   Саша промолчал.
   - Да, редкое сочетание: мусор - и спец по "мохнатым сейфам", - "смот-
рящий" нехорошо сверкнул глазами. - Сладкое любишь, и чтобы задарма. Ну,
а тут как жить собираешься?
   Независимо передернув плечами, новый зек произнес спокойно:
   - Как раньше жил, так и тут буду.
   - Ты чо, Корзубый, с этим гондоном травишь? - не выдержал "шестерка".
- В "петушатник" его, паучину, гребень ему лепить!
   Тот, кого татуированный атлет назвал Корзубым, лишь метнул  на  гово-
рившего неодобрительный взгляд - мол, тебе слова не давали! - и "шестер-
ка" мгновенно затих.
   - Значит, как раньше?..
   - Да.
   - Это как в ментовке, что ли? - повесил набок голову Корзубый, и  при
этом глаза его сразу же сощурились, превратившись в узкие щелки. -  Это,
значит, и тут "мохнатки" ломать? Тут, мил  человек,  бабских  "мохнаток"
нет, тут все больше "духовки"... Да, мусорок, попал ты, и сильно  попал.
Говоришь, ментом был, а главного в жизни для себя не  уяснил.  Знаешь  -
там, на "вольняшке", закон мусорской, а тут, за решками, за  заборами  -
воровской. Ты свой закон нарушил - теперь придется по нашим жить.
   - Законы ваши - вы по ним и живите. Мне они не подходят, - Саша  отс-
тупил на несколько шагов назад,  чтобы  в  случае  внезапного  нападения
иметь оперативное пространство для маневра.
   Он понял: тактика разговора избрана правильная. Показать  собственную
независимость, продемонстрировать, что он, хотя и загнан жизнью и обсто-
ятельствами в угол, но все равно не боится этих  страшных  людей,  давно
определивших его судьбу, - а что еще оставалось? Во всяком случае,  хуже
не будет...
   - Ты что, б...ь, еще не понял, кто мы такие?! - неожиданно  взорвался
"смотрящий". - Ты не на ментовских политзанятиях! Надо было на "вольняш-
ке" себя правильно вести. - Он нервно зашелестел сигаретной пачкой,  за-
курил, перемалывая фильтр "Кэмела" сизыми металлическими зубами. -  Мало
того, что мусор, мало того, что по пидарскои статье, так еще и вины сво-
ей не видишь, перед нами крыльями машешь... Ну маши, маши. Значит,  Саша
тебя зовут? - врастяжку спросил татуированный авторитет и, не дождавшись
ответа, продолжил: - Хорошее имя, красивое. И мужик, и баба такое носить
могут. Вот и будешь...
   "Шестерка" коротко, но очень выразительно взглянул на "смотрящего"  -
мол, сейчас паучине гребень лепить или...
   - Если ты, мил человек, любишь чужой "мохнатый сейф"  взламывать,  то
люби и собственное фуфло  подставлять,  -  блатной  немного  успокоился,
вспомнив, что степенность и рассудительность более присущи  его  положе-
нию. - Во всем должна быть справедливость. Во всем должен быть  порядок.
За все в жизни надо ответ держать.  Я  сказал,  все  слышали.  Иди,  го-
товься...
   Саша, не прощаясь, вышел, аккуратно затворив за собой дверь каптерки.
Это был приговор, который, как известно, не подлежит ни обжалованию,  ни
кассации, ни защите адвокатурой...
   Неделя прошла в томительном ожидании: каждый  день  Солоник  опасался
подвоха. На разводах, даже на "промке" он, как ни странно, отдыхал, чуть
расслабляясь: неприятности могли начаться или после работы, или, что ве-
роятней, после отбоя.
   Однако все эти дни его почему-то не трогали. То ли блатные решили от-
тянуть удовольствие (а грубое насилие всегда приносит им радость), чтобы
сполна насладиться зрелищем  "опарафинивания"  негодяя  и  "распаивания"
ментовской "духовки", то ли будущую жертву временно  оставили  в  покое,
чтобы усыпить ее бдительность.
   Начальник оперативно-следственной части, естественно, не мог не знать
о приговоре татуированного суда. На то он и кум - должен  быть  в  курсе
настроения контингента, должен в целом и в частности принижать авторитет
"отрицаловки" и поднимать репутацию тех, кто решил выйти "на  свободу  с
чистой совестью". Наверняка за эти дни кум уже  прознал  о  кандидате  в
проткнутые пидары через своих сук. Наверное, он бы мог и  спасти  строп-
тивца, поместив на какое-то время в помещение камерного  типа,  в  барак
усиленного режима, в конце концов - "на  крест",  то  есть  в  зоновскую
больницу, но по понятным причинам решил этого не делать.
   Не захотел сучиться - получай садильник в пердильник. Одним  "акроба-
том" на зоне больше, одним меньше... От гомосексуальных актов за "колюч-
кой" никто из осужденных еще не забеременел.
   Спустя дней восемь Саша понял: приговор исполнится сегодня.  Об  этом
говорили и подчеркнуто-равнодушные взгляды блатных, и тот холодок отчуж-
денности, который незримо лег между ним и остальными зеками. Блатные уже
знали, что это произойдет сегодня и до отбоя. И  остальные  -  "мужики",
"черти" и даже "король всех мастей", главпидар зоны с  издевательски-ве-
личественным "погонялом" Император, - тоже знали.  И  он,  осужденный  к
двенадцати годам "строгача" арестант Александр Солоник, тоже знал -  так
же, как и то, что решение "смотрящего" не может быть изменено и что  те-
перь ему никто уже не поможет...
   Надеяться, как и всегда, приходилось на себя одного.
   Они встретили его в хозблоке. Прапорщиков - рексов" не было - так же,
как и офицеров. Блатных пришло даже слишком много,  человек  пятнадцать.
Несмотря на разницу в возрасте, облике,  блатной  масти  и  степени  де-
бильности, всех их роднило одно: кричащие  наглость,  самоуверенность  и
сознание собственной правоты.
   Предводительствовал тот самый амбал с рассеченной переносицей и  мос-
ластыми пальцами - "шестерка" "смотрящего".
   - Ну красавчик-мусорок - сам штаны снимешь или помочь? - с  усмешкой,
придававшей его лицу зверское выражение, спросил он,  неторопливо,  уве-
ренно подходя ближе: - Сперва твой вонючий садильник вскроем,  потом  на
клык вялого дадим. Хряпнешь, "скрипочка"...
   Стиснув зубы, Саша промолчал.
   - Давай, давай к нам, моя хорошая, давай, моя цыпа-рыба,  давай,  мой
батончик, приласкаем тебя, понежим, приголубим, - коротко хохотнул  сто-
явший за его  спиной  -  невысокий,  пожилой,  с  вытатуированным  между
пальцами пауком в паутинке - он демонстративно расстегнул  пуговицу  ши-
ринки, - трубы тебе прочистим, целяк фуфлыжный сломаем. Девственность  -
она ведь тоже излечима. А я на тебя давно глаз положил! Не бойся, это не
больно, тебе понравится!
   Еще со школьных курганских времен, когда в бестолковой кровавой свал-
ке сходились класс на класс, район на район, Солоник мог  один  выстоять
против целой кодлы. Главное - заставить противников хоть чуть-чуть расс-
лабиться, утратить бдительность, а уж потом, выбрав пахана,  постараться
в короткое время отключить его. Кодла на то и кодла, как и стадо  живот-
ных, сильна п