ока следствие не закончится,  --  так же тихо
ответил Ким, покосившись на тело Чернова. -- Терпи, ласточка, терпи, а после
можешь  раздарить  богатства детям-инвалидам.  В  чем  я обещаю полное  свое
содействие.
     Качок в комбинезоне -- тот, ушибленный -- выступил вперед:
     -- Вопрос  у нас имеется. Ты... --  Ким обнял Дарью за талию,  охранник
смолк, но тут же собрался с мыслями: -- Вы кто такой? Кем будете хозяйке?
     --  Племянником,  --  молвил  Кононов,  нежно  целуя  Дашину  щеку.  --
Племянник я. Со стороны Тальрозе, а может, Сидоровых... Неясно разве?
     Страж кивнул:
     -- Яснее не бывает. Так что мы должны сказать?
     -- Чистую  правду.  Сегодня утром  обрушилось караульное помещение.  От
общей  ветхости и  по причине  трещины  в фундаменте.  К  счастью,  никто не
пострадал, но  рухнувшая стена повредила  ворота  и  раздавила тачку. Хозяин
пробудился  и,  услышав  грохот,  вылез  на  балкон -- как  был, в  халате и
спросонья.  Глянул,  ужаснулся  -- само  самой,  за  вас, а  не  за тачку  с
воротами, -- начал кричать, махать руками, перегнулся через перила, и вот...
-- Горестно  вздохнув, Ким  развел  руками  и  показал  на труп  Чернова. --
Теперь, я  думаю, вам  надо бы вернуться к  караульной,  спрятать  оружие  и
бросить пару кирпичей в ворота и на тачку. Чтоб не возникло лишних вопросов.
Тридцать минут на все про все, потом хозяйка вызовет милицию. Вперед, орлы!
     Орлы развернулись и зашагали к руинам караульной. Даша, прижав  у щекам
ладони, глядела на Кима с восхищением:
     -- Милый, ты...
     -- Я  писатель, -- сказал он, -- инженер человеческих душ  и душонок. С
большой фантазией. Это тебя не пугает?
     -- Нет.
     --  Даже если  я  признаюсь,  что  вступил  в  контакт  с  инопланетным
пришельцем и советуюсь с ним во всех делах? Не боишься, нет?
     Она замотала головой, рыжие кудри запрыгали по плечам.
     -- Ты все еще хочешь выйти за меня? Стать матерью моих детей, дожить со
мной до старости и умереть в один день?
     На этот раз ответ был положительный. Насладившись им в полной мере, Ким
сказал:
     --  Слона я уведу. Парк  у  вас  большой, где-нибудь  спрячемся. А  ты,
солнышко, через тридцать...  нет, уже  через двадцать минут звони в милицию.
Еще в цирк, Варваре. Извинись, что я Облома похитил, и скажи, чтобы приехали
за ним. С бумагой от  их  циркового директора. Иначе слона  не отвести, днем
ГАИ остановит.
     Дарья кивнула, бросила взгляд на покойника. Щеки ее побледнели.
     -- Его  не трогай и не смотри на него, -- распорядился Ким, подталкивая
ее к лестнице. -- Иди! Приедут, осмотрят и скажут, что делать.
     * * *
     В дальнем углу усадьбы, за  непролазными зарослями  акации, возвышалась
большая груда компоста из перегнивших листьев, веток и сорной травы.  За нею
Кононов и устроился, велев Облому  опуститься наземь и погрузиться в сон под
действием  инклина.  Следующие  два  часа  он  возлежал под сенью  деревьев,
сражаясь с  комарами и  исцеляя душевные раны Трикси.  Он толковал ему,  что
жизнь  еще не  кончена,  что  всякое  увечье --  лишь стимул  к  преодолению
злокозненной  судьбы,  что  были  среди  людей  глухие  музыканты,  безрукие
художники и паралитики, чья мысль охватывала всю Вселенную. Даже не  были, а
есть! Великие  личности, творцы, хоть дышат не метаном и в прочих отношениях
ущербны -- кто без почек, кто без глаз, а кто и вовсе в инвалидном кресле  и
еле  пальцем шевелит. Ну,  погиб инклин, накрылся...  В сравнении  с  бедами
гениев-инвалидов эта пропажа -- не пропажа! Тем более  что остальные инклины
на  месте,  целых  девяносто  шесть,  и  те  одиннадцать,  что были розданы,
вернулся  обогащенными  опытом  самых  достойных  землян. Таких,  как  Даша,
Славик, Дрю-Доренко и старичок из магазина "Киммерия".
     Как всякий писатель, Кононов  обладал талантом убалтывать и убеждать, а
посему его доводы  и резоны были  восприняты и возымели психотерапевтический
эффект. Трикси постепенно  успокаивался  и  по прошествии  двух часов уже не
рыдал, не  стонал, а лишь  тихонько  попискивал, почти смирившись  со  своей
потерей. Под этот писк  веки  Кима отяжелели; прикрыв глаза, он задремал, но
сны его были тревожными  -- видно, сказывались  напряжение  последних дней и
исходившие от Трикси горестные импульсы.
     Проснулся он через час. Солнце перевалило за полдень, рядом вздымался и
опадал  серый бок Облома,  и на фоне этих декораций мерцали  зеленые  Дашины
глаза -- она сидела над  Кимом и  отгоняла веткой комаров. Заметив,  что Ким
глядит на нее, улыбнулась устало и печально.
     --  Уехали...  Сняли  показания,  забрали  тело и  увезли.  В  морг,  к
патологоанатому... Будут вскрывать.
     -- Так положено, солнышко, если смерть произошла по несчастному случаю.
--  Приподнявшись, Ким погладил  ее по  щеке. -- Но  ты не беспокойся. Никто
ведь его с балкона не толкал, не сбрасывал... Ни ты, ни я.
     -- Не знаю, милый, не уверена. Ты,  конечно, ни при чем, а я... -- Тень
набежала на Дашино лицо. -- В общем, я расскажу, а ты послушай... послушай и
рассуди, что и почему случилось. Ты ведь такой умница!
     --  Не надо  рассказывать, Дашенька,  и слушать  я не  хочу. Лучше и не
вспоминать! Знаешь, долгие проводы -- лишние слезы.
     Даша покачала головой:
     -- Плакать я по нему не буду, но рассказать должна.  Должна, понимаешь!
Только тебе  и только один-единственный раз... Может быть,  это важно,  Ким.
Важно для нас обоих. -- Ее глаза потемнели, щеки окрасил  слабый румянец. --
Он...  понимаешь,  он  приходил  ко  мне,  уговаривал... раз  пять  за  день
приходил, все спрашивал, чего мне не хватает... Раньше,  мол, всего хватало,
со  всем  была согласна -- замуж пошла,  в постель без звука улеглась, а что
теперь?.. И смотрит, смотрит, как гипнотизирует... А я не знаю, что сказать.
Прежде взгляду  его  покорялась словно  зачарованная,  а нынче ни взгляд  не
действует, ни слова... Вижу, чужой человек, ненавистный! А утром...
     Даша всхлипнула, и Кононов обнял ее. Потом спросил:
     -- Ты все это время наверху сидела?
     -- Там. Мои комнаты в  мансарде под крышей -- он их пентхаусом называл.
Дверь заперта, с балкона не  спрыгнешь  -- высоко, да и охрана... Это сейчас
они такие сговорчивые, а при Чернове... --  Она нахмурилась и махнула рукой.
-- Утром он заявился ко мне, полез, хватать начал, и вдруг слышу -- вроде бы
слон трубит. Чудно, невероятно, да? Вот и мне так показалось... Потом грохот
и  снова  трубный  рев...  Я -- к балкону, а  он  не  пускает.  Не  пускает,
представляешь? Словно я рабыня, пленница! И тут такое во мне поднялось... Не
знаю,  Ким, и объяснить не могу -- только посмотрела на него, а он согнулся,
руками закрывается и пятится... так и допятился до перил...
     "Временная  связь  с  его  инклином,  --  прокомментировал  Трикси.  --
Локальный   прорыв  барьера   резистентности.  Очень  любопытно!  Будь   мои
обстоятельства не так печальны, я бы вплотную занялся этим вопросом".
     "Вот и займись,  -- мысленно  ответил Ким. -- Научные штудии --  лучшее
средство от хандры".
     Дарья заглянула ему в глаза.
     -- Ким, милый... ты меня как-то назвал феей... А может, я вовсе не фея,
а ведьма? Может, я...
     -- Ведьма, ведьма, -- согласился Кононов. -- Ведьмы, они всегда рыжие и
зеленоглазые. Ты  ведьма, а я -- колдун с пришельцем в голове... Словом, два
сапога пара.
     -- Я серьезно...
     -- Если серьезно, солнышко, так что тебя волнует? Что было прежде и что
теперь? И отчего ты ему не поддалась? Ну, сама понимаешь, что изменилось.
     Он поцеловал Дашу в губы, и она, блаженно зажмурившись, пробормотала:
     -- Изменилось, конечно... Я и ты... Мы...
     Облом  гулко  вздохнул  во сне, дернул хоботом,  дунул.  Теплый  воздух
пошевелил Дашины волосы.
     -- Скоро Варя приедет с Олежкой и Игорем... Я им дозвонилась...
     -- Ну тогда не  стоит время  зря  терять, --  произнес Ким, а про  себя
подумал:"Есть ведьма,  очень  симпатичная,  и есть колдун,  вполне  пригожий
молодец. И кто у них родится?"
     "Наверное,  астральный дух", --  подсказал Трикси и скромно удалился  в
самый темный уголок сознания.
     * * *
Диалог пятнадцатый
     -- Товарищ старший лейтенант, а, товарищ старший лейтенант...
     -- Чего тебе, Степанков? Чего ломишься? Чего в кабинет лезешь?
     -- Этот, которого в морг повезли... Странное с ним дело, Петр Иваныч!
     --  И  что же  странного, сержант?  Свалился человек  с  балкона,  упал
неудачно, череп раскроил... С кем не бывает!
     --  А ворота? Ворота, Петр Иваныч,  я лично их осматривал! Ежели стенка
рухнула, так вмятина должна быть изнутри, а  она такая, будто  снаружи били!
Здоровенным бревном!
     -- Умничаешь, Степанков... А все потому, что  больно молодой и отслужил
без  года две  недели.  С  мое послужишь и поймешь, как отделять  частное от
главного. Главное  у нас что? Объясняю:  главное  -- труп! Смерть  наблюдали
шесть  свидетелей, все подтверждают,  что несчастный  случай, и  это  нам  в
огромный  плюс  -- в смысле  статистики раскрываемости. А  то, что  строение
обвалилось,  --  частность,  благо  пострадавших  нет.  К  тому же  строение
негосударственное,  и   виноватый  в   его   неправильной  эксплуатации  уже
покойник... Я все доходчиво объяснил, сержант Степанков?
     -- Так ведь платок, Петр Иваныч, еще и платок!..
     --  Ох,  прыткий ты, Степанков, беспокойный, как блоха!..  Что  еще  за
платок? Какой такой платок?
     --  А  которым  лицо  покойника  было  прикрыто!   Я  всех   охранников
расспрашивал, всех пятерых -- никто не накрывал!
     -- Значит, вдова  положила, и я ее очень  понимаю -- рожа у мертвеца не
того... и не этого... Поганая, словом, рожа.
     -- Так платок мужской ведь, а не женский! Мужской, Петр Иваныч!
     -- Ох,  Степанков, Степанков...  Сам  посуди: такую  рожу разве женским
платочком  прикроешь?  Она  из  мужнина  халата  вытащила  тот платок  да  и
накрыла... Проще репы пареной!
     -- И не убивалась вовсе...
     --  А   чего  ей   убиваться?  Женщина  молодая,  сочная,  красивая,  а
покойный... Прости господи! О покойных или хорошее, или  ничего -- а что тут
хорошего скажешь?
     -- Я не о нем, Петр Иваныч, я еще о следах. Следы там странные, три или
четыре,  где  мягкая земля... под  кустами есть  и  на клумбе... Будто сваей
тыкали, большой такой сваей, во!..
     --   Ты,  Степанков,  ручонки-то   не  расставляй,  бутылку  со   стола
смахнешь... вот, стакан задел, паршивец... Ну, следы, ну, свая -- и чего?
     -- Да бабка Нюра толковала...  старая  она, не спится  ночью, бродит от
окна к  лежанке... толковала, будто слон в пятом часу на улице прогуливался,
у  них  на  Третьей  Кленовой.  А  Федькин  сват,  который с  Кронштадтского
переулка, говорит...
     -- Сержант Степанков!
     -- Я!
     -- Крр-ругом  марш!  Где выход, знаешь? Вот  и двигай к  месту  несения
службы!
     -- Куда конкретно, товарищ старший лейтенант?
     -- В ...! А дальше --  катись  по  ... и на  ...! Как доберешься  туда,
сверни налево, и будешь в полном ...! Ясно, или повторить?
     --  Слушаюсь,  товарищ  старший  лейтенант!  Будет  исполнено,  товарищ
старший лейтенант!

Глава 16. Лишний инклин
     Об искусстве делать подарки скажу так: его основа -- психологическая, а
вовсе  не финансовая,  ибо ценность дара  и  радость,  которую он  приносит,
определяются  не  стоимостью,  а желанием  одаряемого получить тот или  иной
предмет. Нередко это желание  иррационально, не проявляется в зримых формах,
таится  в  подсознании и  до  конца  неясно  нам  самим.  Задача дарителя --
установить  путем долгих  и тщательных  наблюдений, что именно необходимо  в
каждом   случае,  после  чего  заняться  финансовой   проблемой,  соразмеряя
стоимость презента с весом кошелька.
     Конечно, бывают  универсальные  подарки вроде  цветов  и брильянтов для
женщин и галстуков для мужчин. Но не дарите  этого близким! Им предназначено
другое,  самое  драгоценное, чем  мы  сумеем их  порадовать:  частица  нашей
собственной души.
     Майкл Мэнсон "Мемуары.
     Суждения по разным поводам".
     Москва, изд-во "ЭКС-Академия", 2052 г
     Прошло  несколько  дней.  Ким  сидел  у  компьютера  на  Президентском,
наколачивал текст, трудился, как проклятый,  чтобы, освободившись к вечерней
заре,  отдаться  нежным  Дашиным  заботам  --  чаепитию вдвоем,  с домашними
пирогами, и  воркованию  у  распахнутого кухонного  окошка.  Дарья приходила
усталая, но вдохновленная: рассказывала, каких юристов-чудодеев прислал Анас
Икрамович и как одни из них возятся с делами по наследству, тогда как другие
рыщут тут  и там и  справки наводят,  кому отписать впоследствии  черновское
добро  --  домам для беспризорных,  инвалидам  с детства и  нищим  ветеранам
афганской  и чеченской войн. Все  остальное тоже шло и шевелилось,  двигаясь
положенным чередом:  в отремонтированном "Конане" хозяйничал  Славик Канада,
Облом вернулся на арену, и Варя каждый вечер танцевала на его спине, Чернова
кремировали и забыли, Ким получил аванс, после чего Халявин стал справляться
дважды в  день,  как  продвигается работа,  и  сулить  рекламу  по  радио  и
телевидению  Все  инклины Трикси,  за исключением погибшего, были  собраны и
включены в ядро, микротранспундер в полной готовности ждал на орбите, однако
пришелец не торопился, залечивал раны в своей  ментальной ауре и наблюдал за
творческим процессом  Майкла Мэнсона.  Процесс шел полным ходом и постепенно
близился к концу.
     * * *
     Рука  киммерийца  взметнулась, и одновременно  с  блеском  прорезавшего
воздух ножа колдун выкрикнул несколько слов. "Да будут члены твои камнем..."
-- успел разобрать Конан, чувствуя, как ледяной холод охватывает его.
     Он зашатался, едва  не  потеряв сознание, но вдруг лоб, виски и затылок
обвила раскаленная змея,  стиснула голову, посылая волны нестерпимого  жара;
они покатились  вниз, к плечам и к  сердцу, добрались  до кончиков  пальцев,
согрели колени. Холод мгновенно отступил; Конан, все еще ощущавший  слабость
в ногах, направился к черному алтарю и оперся о каменный куб рукой.
     У ног его распростерлось тело  колдуна с  пробитым горлом, а на пороге,
вскинув  тускло блистающую  секиру,  огромной серой статуей застыл Идрайн --
такой же  мертвый, как сраженный  колдовским  оружием  владыка  Кро Ганбора.
Пожалуй, еще  мертвее;  зрачки колдуна  пока что мерцали угасающим  огнем, а
Идрайн казался безжизненным, как скала, как тот неведомый камень, гранит или
базальт, одаривший его плотью.
     Конан склонился над телом Гор-Небсехта  и выдернул свой клинок. Хлынула
кровь, глаза чародея потухли; Идрайн зашевелился и  с тяжким вздохом опустил
секиру. Ее лезвие звонко лязгнуло о камень.
     * * *
     "Это конец?" -- спросил Трикси.
     -- Отнюдь, -- отозвался Кононов. -- До конца  еще прольются реки крови.
Ну, не реки, но несколько капелек выдавим.
     "Из  кого?  Ваниры  перебиты,  замок  взят,  колдун зарезан...  Значит,
волшебный клинок проржавел, и вся история закончилась".
     -- Вовсе не проржавел и вовсе не закончилась! -- возразил Ким. -- Такой
тривиальный хеппи-энд -- есть профанация и поношение для моего писательского
мастерства.  Сейчас  используем один  приемчик,  нечто  наподобие  инверсии,
разыгранной на троих: для Конана, Идрайна и Аррака.
     "Какой же в этом смысл?"
     -- Передача тонких психологических движений, свершаемых в душах героев,
-- неопределенно  ответил Ким. -- Конан отступает в тень, а слово передается
Ар-раку, Демону Изменчивости...
     Он  потянулся  за  сигаретами,  чиркнул  зажигалкой,  прикурил  и  стал
барабанить по клавишам.
     * * *
     Серокожий был великолепен!
     Еще пребывая в прежней плоти, Аррак послал приказ гиганту и  убедился в
его несокрушимой мощи: все стражи-ваниры были мгновенно перебиты.
     Превосходно!  Жестокий,  сильный,  решительный,  равнодушный  к женским
чарам, холодный, не  знающий  жалости... Нет, сероликий  исполин, бесспорно,
превосходил рыжего Эйрима,  сколько  бы счастья и удачи ни  отпустила судьба
вождю ванов.
     "Кстати, -- размышлял Аррак, исследуя ауру своего нового избранника, --
удаче  Эйрима через пару дней  придет  конец;  серокожий убьет его, захватит
усадьбу и корабли, подчинит себе людей.  Это явилось бы  вполне естественным
деянием, ибо  крепость Эйрима и его дружина были сильнейшими на побережье; а
значит, овладев ими,  серокожий  сразу получал  запасы,  и  боевые  ладьи, и
войско. Пусть небольшое, две-три сотни человек, но для начала хватит; многие
покорители мира начинали с еще меньшего..."
     Пока гигант  рубил  на лестнице ваниров, Аррак  пытался  воспринять его
эманации, неясные и туманные,  как всегда  бывает у людей;  дух  по-прежнему
жаждал убедиться, что его избраннику присуща тяга к некой цели.
     Он был удивлен. Не отсутствием цели, нет! Цель у сероликого имелась, не
важно какая,  но имелась; и он стремился к ней с редким упорством, достойным
всяческих похвал. Но, кроме цели, не было ничего!
     Сероликий   убивал  ваниров,  не   чувствуя  ни  ненависти  к  ним,  ни
отвращения,  ни  тем  более жалости;  человек, отгоняющий опахалом  мух  или
прихлопнувший овода, испытывал  бы больший гнев. Это  изумило Аррака --  что
само по себе казалось достойным изумления, ибо  Демон Изменчивости не привык
испытывать такие  чувства.  Но  он  знал, что на близком расстоянии не может
ошибиться, хоть связные мысли великана и его конкретная цель оставались пока
недоступными.  Вдобавок Аррак  ощущал  ярость, злобу и  страх сражавшихся  и
умиравших  ваниров. С  ними все было в порядке;  обычные эмоции стаи волков,
которых потрошит полярный медведь.
     Но  серокожий  был  иным.  Он   дрался  с  равнодушием  и  спокойствием
бессмертного духа, и Арраку удалось уловить лишь легкий оттенок презрения, с
которым будущий его избранник крушил черепа и кости ваниров. Да и  презрение
это, и  упорство, и несокрушимая уверенность в  себе казались лишь отблеском
чувств,  а не  самими чувствами;  то был  лишь дым над костром, что бушует в
душе человеческой во время битвы.
     Серокожий напомнил Арраку одно из первых его воплощений -- Ксальтотуна,
ахеронского чародея былых времен.  У  этого мага душа тоже  была  застывшей,
холодной и полной  презрения к праху земному, ничтожным людишкам, которых он
мог отправлять  на Серые Равнины  заклятиями  и  чарами.  Правда, Ксальтотун
вершил убийства с помощью слов, а серокожий  --  своей огромной секирой,  но
разве в этом суть? Ахеронец нравился Арраку, ибо цель его была величайшей из
всех, какую мог преследовать смертный.
     Власть!
     "Возможно, сероликий тоже стремится к власти? Возможно, из него удастся
сотворить второго Ксальтотуна?"
     Но события развивались слишком стремительно, и Аррак  не успел додумать
эту мысль до конца. Бой  на лестнице закончился, затем в дверях возникли две
рослые фигуры, и  в следующее  мгновение в воздухе просвистел нож, пробивший
шею Гор-Небсехта.  Аррак,  на время оглохнув  и  ослепнув, ринулся  из своей
щели,  проскользнул по  запутанному  лабиринту, где еще  недавно обитал  дух
колдуна,  преодолел  нижние  и верхние его этажи  и вырвался  на свободу  из
остывающего тела. Теперь ему предстояло совершить такое же путешествие, но в
обратном порядке, и угнездиться на самом дне души своего нового избранника.
     * * *
     "Любопытный  поворот!  --  прокомментировал  Трикси.  --  Кажется,  нас
ожидает что-то интересное?"
     -- Ты  прав, мой экзоплазменный  друг. Самое  интересное впереди -- и в
жизни, и в романе. Особенно в жизни.
     Ким  выдвинул верхний ящик стола, вытащил маленькую коробочку,  открыл,
полюбовался  на  кольцо  с брильянтом.  Брильянтик был  крохотный,  как  раз
величиной с  аванс за "Грот Дайомы", но  Кононову он представлялся больше  и
великолепнее,  чем корона Российской империи.  Дар любви,  залог счастливого
супружества! Когда-н