юсь в таком убогом и жалком сосуде, что..."
     -- Погоди-ка! -- Ким, озаренный внезапным наитием,  спустил ноги на пол
и  уставился на  прыгуна-сантехника.  -- Ты  хочешь сказать, что вселился  в
этого... в этого...
     "В  этого  алкоголика,  --  печально  подтвердил  пришелец. --  Другие,
впрочем,  были не лучше,  и все до одного -- ментально-резистентные типы, не
склонные к разумному сотрудничеству.  Клянусь тепловой смертью Вселенной!  Я
не  какой-нибудь  сопляк, я разведчик с опытом, и я побывал во многих мирах!
Но ваша планета... Ну,  чтоб никого не обидеть, скажу,  что  она не подарок.
Совсем не подарок!"
     -- Это правильно, не подарок, -- согласился Ким. -- Однако мы привыкли.
Деваться-то некуда!
     Он  уже вроде бы  успокоился.  Причины к  тому  были  разнообразными  и
связанными   как   с   его   духовным   складом  и   повседневным  ремеслом,
предполагавшими  готовность  к чуду, так  и с характером беседы,  а может, с
благожелательной эманацией, пронизывающей  беззвучную речь пришельца. Кто бы
он ни был и каким бы странным способом  ни очутился в прыгуне-сантехнике, он
не  замышлял  плохого  --  ни  покорения  Земли,  ни  ее очистки от законных
автохтонов,  ни иных  глобальных  акций.  К тому же  ощущалась в  нем  некая
печаль, словно он искал кого-то или что-то,  но поиски были безуспешны  и не
вели ни к чему,  кроме  отчаяния  и усталости.  "Может быть, бедняга лишился
корабля  и не  знает, как возвратиться на родину?.."  -- мелькнуло у  Кима в
голове.
     "Корабль...  --  с  оттенком  задумчивости  произнес  пришелец, уловив,
по-видимому, эту  мысль.  -- Нет, дело не  в  корабле.  Мой микротранспундер
исправен, но я не могу улететь, пока... -- Он запнулся, будто ему не хватало
слов  для  объяснений, но  тут  же продолжил:  -- Не будем сейчас об этом. В
данный момент у нас другие проблемы, у вас и у меня".
     -- Какие? -- удивился Кононов.
     "У  каждого свои. Я заключен в  убогое вместилище, а ваш организм имеет
массу  повреждений.  Один  перелом, четыре трещины в костях и  сорок  восемь
синяков и ссадин".
     "Неплохо  же меня  отделали!"  --  подумал  Ким,  вслушиваясь  в  тихий
шелестящий голос. Впрочем, воспринимался он не слухом  -- слова рождались  в
голове, негромкие,  но  ясные, передававшие  не только  смысл, но  и оттенок
чувства. В данном случае, надежду.
     "Мы  можем  стать  полезными   друг  другу",   --  сказал  пришелец   и
выжидательно смолк.
     -- Каким же образом?
     "Вы предоставите мне  убежище, я, оказавшись в вашем теле -- точнее,  в
латентной  части  мозга, --  вас исцелю. Это совсем  не  тяжело  -- ускорить
клеточный обмен  и подстегнуть регенерацию. Конечно,  при условии,  что доля
белков и углеводов в вашей пище будет увеличена".
     -- С  белками  и  углеводами  не заржавеет, --  сказал  Кононов, бросив
взгляд на  стол, заваленный Дашиными дарами. --  А  вот объясни, почему тебе
нужен именно  я?  Народу-то  вокруг вагон!  Если водопроводчик  не подходит,
можешь  переселиться  в доктора, в  банкира или в ученого-физика...  хоть  в
самого губернатора!
     "Не  так  все просто, --  пояснил  пришелец. -- Мне  нужна  личность  с
воображением, масштабная, свободная от  предрассудков, готовая  сотрудничать
по доброй воле. Еще непьющая,  -- добавил он  после недолгого раздумья. -- Я
ведь не  зря обратился  к вам --  я  ощутил мощную работу мысли,  творческую
ауру, способность воспринять ментальный  импульс. Словом, вы мне  подходите.
Вместе со всеми вашими проблемами".
     Ким поскреб  небритую  щеку. Проблемы у него, конечно, были  --  это  с
одной  стороны; с другой -- не прибавится ли их, если подселить к себе духа,
бесплотный разум из глубин Галактики, бог ведает,  с какой звезды? Подселишь
и  ненароком  прыгнешь из  окошка... а этаж  тут,  как  справедливо  заметил
Кузьмич,  не   шестой,  а  двенадцатый...  Но  кое-что  в  словах  пришельца
подкупало, и Ким --  быть может, впервые с момента рождения -- вдруг  ощутил
себя не жалким бумагомаракой, а личностью творческой,  масштабной, свободной
от  предрассудков.   Как  раз  такой,  какие  сотрудничают  с   космическими
пришельцами.
     -- Ладно, -- промолвил он,  вставая, -- так и быть, переселяйся! Но при
одном условии: в мысли мои не лезь!
     "Вмешиваться в  чужой мыслительный процесс крайне неэтично,  -- заметил
инопланетянин. --  Как  говорят  у вас,  все  равно что  подглядывать сквозь
замочную скважину. Если бы я не оказался в  таком бедственном положении,  то
никогда..."
     -- Замнем для ясности, -- произнес Кононов. -- Ну, давай!
     Что-то мягко коснулось его  сознания и растворилось в  нем, как сахар в
кипятке. Ким постоял, прислушиваясь к своим ощущениям, но ничего  необычного
не отметил: плечо по-прежнему болело, в ребрах,  схваченных тугой  повязкой,
покалывало. Подождав минуту-другую, он поинтересовался:
     -- Приятель, ты здесь?
     "Да,  --  отчетливо  прозвучало  в  голове. --  Кстати,  вы  можете  не
использовать вторую сигнальную систему, то есть  звуковую речь. Мы находимся
в телепатической связи. Вполне достаточно помыслить".
     Кононов  помыслил. Вопрос касался имени пришельца,  но  оказалось,  что
произнести его, ни вслух, ни мысленно, нет никакой возможности,
     "Так дело  не  пойдет,  -- подумал  Ким,  перебирая  в памяти различные
имена. --  Пожалуй, я  назову тебя  Трикси. И раз уж  мы очутились  в  одной
голове, то обращайся ко мне по-дружески, на ты".
     "Не возражаю, --  отозвался  пришелец.  -- Ты  -- Ким, я -- Трикси... А
теперь  ляг  и  расслабься.  Я  приступаю  к исцелению.  Не  тревожься,  эту
процедуру я  уже освоил,  когда лечил сантехника.  С  ним еще хуже  было  --
все-таки шестой этаж..."
     Ким последовал совету и,  пока  зарастали трещины и ребрах, сращивалась
сломанная ключица  и  исчезали  синяки,  предавался  думам о своем  чудесном
постояльце. Можно ли его считать аналогом голема Идрайна? В каком-то  смысле
да,  ибо Трикси станет для него,  для Кима  Кононова,  неизменным спутником,
точно  каменный  гигант при киммерийце. Но  голем -- автономное создание,  с
собственной  телесной  оболочкой,  а вот  об Арраке такого  не скажешь.  Эта
демоническая тварь внедрилась  в мозг и душу Гор-Небсехта, и потому у Трикси
с  ней,  пожалуй,  больше  общего...  С другой  стороны,  Трикси не демон, а
инопланетный  дух,  и аналогии с  Арраком оскорбительны!  Трикси  не злобное
чудище, а пришелец со звезд, посланец иного мира!
     Видимо,  мысль   о  посланце   крепко  засела  у  Кононова,   определив
присвоенное духу имя.  Ким выловил его  из хайборийского пантеона, где  было
множество богов, светлых и темных, синих в  крапинку и розовых в полоску, --
мерзкий Сет  Великий  Змей  и  светозарный Митра, кровожадный  Кром, Нергал,
владыка преисподней, ледяной Имир, бог мрака Ариман, Бел, покровитель воров,
и  прочие трансцендентальные персоны. А среди  них  --  Зертрикс,  посланник
Высших Сил, передающий повеления героям и богам помельче. Вот только обликом
он неприятен, уродлив  и горбат, к  тому же  и характер  у него  скверный...
"Нет, пришелец  не  Зертрикс, -- подумал  Ким, -- хотя  и выполняет  функцию
посланца. Трикси много лучше, да и звучит интимнее..."
     Акт присвоения имени был, безусловно, сакральным и устанавливал прочные
связи между дающим имя и принимающим его. Такая связь  могла быть дружеской,
а чаще -- родственной, объединяющей детей с родителями, или  же той, которая
делает одно лицо  зависимым и подчиненным другому.  Можно  надеяться,  что с
Трикси дела  пойдут  по первому сценарию, а вот  у Небсехта  с  Арраком  все
иначе, так же, как у Дайомы с големом... Тут ясно, кто господин, кто раб!
     Размышляя  об этом,  Ким постепенно  перемещался из  привычного земного
мира в Хайборию,  из больничной  палаты  -- на  волшебный  остров, где  тоже
царила ночь,  однако не светлая,  а темная, какие бывают  в  южных  широтах.
Кости его срастались, кровоподтеки рассасывались, и с каждой минутой его все
больше клонило в дрему; он погружался в то состояние меж явью  и сном, когда
иллюзорные  тени  обрастают  плотью,  вторгаются  в  реальность,  двигаются,
шепчут, говорят... Надо  лишь запомнить их слова, узреть и спрятать в памяти
возникшие картины, чтоб описать потом увиденное и услышанное. Скажем, это...
     * * *
     Ночь -- вернее, предутренний час, когда над морем еще царит темнота, но
звезды  уже  начинают  гаснуть  в  бледнеющем  небе,  --  выдалась у  Дайомы
беспокойной. Она стояла в холодном мрачном подземелье, сжимая свой волшебный
талисман;  лунный камень светился и  сиял, бросая  неяркие отблески на  тело
голема -- уже вполне сформировавшееся, неотличимое от человеческого.
     Владычица острова  вытянула руку,  и световой лучик  пробежал по  векам
застывшего на ложе существа, коснулся его губ и замер на груди -- слева, где
медленно стучало сердце.
     -- Восстань, -- прошептала женщина, и ее изумрудные глаза  повелительно
сверкнули, -- восстань и произнеси слова покорности. Восстань и выслушай мои
повеления!
     Исполин шевельнулся.  Его  огромное тело  сгибалось  еще с трудом, руки
дрожали, челюсть  отвисла,  придав  лицу странное  выражение:  казалось,  он
изумленно уставился куда-то вдаль, хотя  перед ним была лишь глухая и темная
стена камеры. Постепенно, с трудом ему  удалось сесть, спустить ноги на пол,
выпрямиться,  придерживаясь  ладонями о  край  ложа. Челюсти  его  сошлись с
глухим    лязгом,    и    лик    выглядел   теперь    не    удивленным,    а
сосредоточенно-мрачным. Сделав последнее усилие, голем  встал, вытянулся  во
весь рост, покачиваясь и возвышаясь над своей госпожой на добрых две головы.
Он  был громаден -- великан  с  бледно-серой  кожей  и  выпуклыми рельефными
мышцами.
     Веки его разошлись, уста разомкнулись.
     -- Я-а... -- произнес голем. -- Я-ааа...
     -- Ты -- мой раб, -- сказала Дайома. -- Я -- твоя госпожа.
     -- Ты -- моя госпожа, -- покорно повторил исполин. -- Я -- твой раб.
     -- Мой раб, нареченный Идрайном... Запомни, это твое имя.
     -- Идрайн, госпожа. Я запомнил. Мое имя.
     -- Оно тебе нравится?
     -- Я не знаю. Я создан, чтобы выполнять приказы. Ты приказываешь, чтобы
нравилось?
     --  Нет. Только людям может нравиться или не нравиться нечто; ты  же --
не человек. Пока не человек.
     Голем молчал.
     -- Хочешь узнать, почему ты не человек?
     -- Ты приказываешь, чтобы я хотел?
     -- Да.
     -- Почему я не человек, госпожа моя?
     -- Потому что ты не имеешь души. Хочешь обрести ее и стать человеком?
     -- Ты приказываешь?
     -- Да.
     -- Я хочу обрести душу и стать человеком, -- прошептали серые губы.
     -- Хорошо! Пусть это будет  твоей целью, главной целью:  обрести душу и
сделаться человеком. Я, твоя  госпожа,  обещаю: ты  станешь человеком,  если
послужишь  мне верно и преданно. Служить  мне -- твоя вторая  цель, и, служа
мне,  ты будешь помнить о  награде,  которая  тебя ожидает, и жаждать ее. Ты
понял? Говори! Голем уже не раскачивался на дрожащих ногах,  а  стоял вполне
уверенно;  лицо  его  приняло  осмысленное  выражение,  темные глаза  тускло
мерцали в отблесках светового шара.
     -- Я понял, госпожа, -- произнес он, -- я понял. Я -- без души, но я --
разумный. Я существую. У меня есть цель...
     -- Говори! -- поторопила его Дайома.  -- Тебе  надо  говорить побольше!
Возможен  разум без души,  но нет  души без разума.  Если ты хочешь получить
душу, твой разум должен сделаться гибким в достижении цели. Говори!
     -- О чем, госпожа?
     -- О  чем угодно! Что  ты чувствуешь, что ты умеешь, что ты  помнишь...
Говори!
     Он заговорил.  Вначале слова тянулись медленно,  как караван изнывающих
от  жажды  верблюдов;  потом   они  побежали,  словно  породистые  туранские
аргамаки, понеслись вскачь, хлынули потоком, обрушились водопадом. Владычица
острова  слушала  и довольно  кивала;  вместе с речью  просыпался  разум  ее
создания, открывались еще пустые кладовые памяти, взрастали побеги хитрости.
Без этого он бы не понял ее повелений.
     Наконец Дайома протянула руку, и голем смолк.
     --  Больше ты не  будешь говорить так  много,  --  сказала она.  -- Ты,
Идрайн, будешь  молчальником. Ты  будешь  убеждать  оружием  и силой,  а  не
словом. Для того ты создан.
     -- Оружием  и силой, а не  словом,  -- повторил серый исполин, согнув в
локте могучую руку. -- Это я понимаю, госпожа. Оружием и силой, а не словом!
Это хорошо!
     --  Теперь  ты будешь слушать и  запоминать...  -- Дайома спрятала свой
лунный талисман  в кулачке, ибо и нем уже не было необходимости. -- Слушай и
запоминай! -- повторила она, глядя в мерцающие зрачки голема.
     -- Слушаю и запоминаю, моя госпожа.
     -- Сейчас ты  отправишься в арсенал, выберешь себе снаряжение и одежду.
Потом...
     Она  говорила  долго. Голем  покорно кивал,  и с  каждым разом  шея его
гнулась  все легче  и  легче,  а застывшая  на лице гримаса тупой покорности
постепенно  исчезала.  Он  становился  совсем  неотличимым  от  человека,  и
потому...
     * * *
     "Проснись, -- зашелестел под черепом голос Трикси, -- проснись же, Ким!
Ты здоров. Полезный опыт для нас обоих: ты исцелен, а я изучил твой организм
от нейронных  клеток до потовых желез, ногтей  и мельчайших волосков. Теперь
любая метаморфоза займет гораздо меньше времени".
     "Какая еще метаморфоза?" -- поднявшись, беззвучно поинтересовался Ким.
     "Я  же сказал: любая! Любая, какую  потребуют обстоятельства. Может, ты
хочешь  сделаться выше  или  ниже? Обзавестись  третьей рукой  и  глазом  на
затылке?"
     "Это,  пожалуй,  лишнее",  -- сообщил Ким  и принялся  сматывать бинты,
сначала те, что охватывали ребра, потом освободил от повязки голову и ощупал
скулу  под глазом.  Чистая кожа без синяков, нигде  ничего  не болит,  но  в
животе  --  пустота, словно желудок вдруг превратился в яму, которая жаждала
быть заполненной... И побыстрее!
     Ким  попытался  содрать  гипс,  не  смог,  плюнул  и  шагнул  к  столу,
заваленному  продуктами. Минут  десять  он  сосредоченно жевал,  поглощая  с
жадностью колбасу, ветчину, виноград  и груши, потом  запил все это  соком и
посмотрел на часы. Было пять утра. Ким потянулся, разминая мышцы.
     -- Хорошо! Просто  отлично! Теперь оденемся, прихватим  сигареты  и  --
домой! А по дороге побеседуем. Ты ведь не против беседы, Трикси?
     "Отнюдь, -- ответил  дух. -- Подозреваю, у тебя  вопросов, как снега  в
Финляндии!"
     -- Ты и там побывал?
     "Увы! -- печально  вымолвил  пришелец. -- Я ознакомился с этой страной,
но не нашел там того, что  нужно. Вот еще  одна  проблема, которую я не могу
разрешить без добровольной помощи землянина. Надеюсь, Ким, ты мне поможешь?"
     -- Непременно,  -- согласился Кононов, вытаскивая  одежду  из шкафа. Он
натянул джинсы, затем --  кроссовки и кое-как справился с рубашкой, просунув
в пройму загипсованную руку. -- Мы ведь уже  договорились: я помогаю тебе, а
ты -- мне. Видишь ли, Трикси, я тоже кое-что разыскиваю.
     "Кое-кого,  --  уточнил  пришелец.  --  Девушку.  Глаза зеленые, волосы
рыжие, рост сто семьдесят сантиметров, бюст..."
     "Копался у меня в мозгах?!" -- мысленно возопил Ким.
     "Ни в коем случае. Я соблюдаю уговор, но инстинктивно  фиксирую то, что
лежит на поверхности. Сильные чувства и образы, которые ты представляешь, --
в  частности,  повесть об  острове, волшебнице и человеке  по имени Конан. У
тебя очень развито творческое воображение".
     --  Это  ты  скажи  моим  издателям, -- пробормотал  польщенный Ким,  в
последний раз осматривая  палату. Кузьмич  сопел, похрапывал, чмокал губами,
сантехник тоже спал, и по его физиономии разливалось блаженство, как если бы
он  освободился от  тяжелой  ноши  --  скажем,  от  чугунной ванны,  которую
пришлось переть с двенадцатого этажа по узкой лестнице и, надрываясь, тащить
до   помойки.  Дыхание  страдальца  стало  ровным,  черты  разгладились,  и,
вероятно, снились ему водопроводные сны, привычные и приятные.
     Кивнув  сопалатникам  на  прощание,  Ким  вышел  в коридор, миновал  на
цыпочках  спящую дежурную  сестрицу,  добрался до  лифта  и  поехал  вниз. В
вестибюле, рядом с вертушкой у двери, скучал охранник.
     -- Ты куда?
     -- Не спится мне, хочу на  свежий воздух, покурить, -- ответил Кононов,
протягивая стражу пачку "Кэмела". Тот охотно угостился.
     -- А в курилке что тебе не курится?
     -- Душно там, противно, и тараканы бегают.
     --  Ну, иди.  --  Взгляд  охранника скользнул по загипсованной  Кимовой
руке. -- Ты ведь, должно быть, ходячий?
     -- Ходячий. Даже прыгучий и бегучий... -- пробормотал Ким, просачиваясь
наружу.
     Больничный  двор  был  безлюден,  просторен и  засажен деревьями,  а от
улицы,  тихой  в  этот  предутренний час, его  отделяла невысокая  ограда  с
настежь  распахнутыми  воротцами.  Кононов  закурил,  прогулялся  туда-сюда,
разглядывая припаркованные у тротуара машины,  и обнаружил, что  в одной  из
них,  в  красных  "Жигулях"-"семерке",  вроде   бы   наблюдается  шевеление.
Оглянувшись на больничные окна, он быстро  выскользнул на  улицу и подошел к
машине. В ней обнаружились двое: один -- на водительском месте, другой -- на
заднем сиденье. Оба в штормовках; водитель курил, а второй возился с длинным
чехлом, из которого выглядывала рукоятка спиннинга. "Рыбачить собрались", --
подумал Кононов, и постучал согнутыми пальцами в стекло. Передняя дверца тут
же распахнулась.
     -- До Президентского не подбросите, мужики? Если по дороге?
     -- По дороге, -- буркнул водитель. -- Садись!
     Ким  сел, дверца захлопнулась, рявкнул  мотор, и в это мгновение к  его
губам  и ноздрям прижали пропитанную эфиром тряпку. "Это что за фокусы?.. --
мелькнуло у Кононова в голове. -- Меня, выходит, ждали? Но почему?.."
     Уплывая в мрак беспамятства, он успел расслышать:
     -- Куда его?
     -- В корабль на Зинку, к Гирдееву. Гиря желает с ним потолковать.
     Водитель хмыкнул:
     -- Этот потолкует! Вытряхнет все потроха!
     -- Вытряхнет, -- согласились на заднем  сиденье. -- Вытряхнет и соломой
набьет!
     Зинка,   корабль,  Гирдеев...   Пронизывая  гаснущее   сознание,  слова
трансформировались,   изменялись,   приобретали   новый  оттенок   и  смысл,
принадлежавший уже не этому миру, а  иной реальности, сказочной Вселенной, в
которую Ким погружался,  точно камень  в реку. Зинка... Зийна, светловолосая
девушка в яркой  лазоревой тунике...  еще  --  Зингара,  самая  западная  из
хайборийских  держав...  Корабль,  зингарский   двухмачтовый  парусник,   не
"купец", а  капер  с  командой  лучников и  меченосцев... шастает  в море  и
прибрежных  водах,  топит пиратские  галеры...  Гирдеев...  капитан Гирдеро,
зингарский дворянин... рослый, в блестящей броне и шлеме с перьями, похож на
петуха... Очень высокомерен и неприветлив,  но  Конана возьмет на  борт... и
Конана, и голема  Идрайна... Решит,  что  можно  их  продать  в невольники в
столичном городе Кордава... Да только...
     Выпав из земного измерения, Ким очутился на зингарском корабле.
     * * *
Диалог третий
     --  Вай, славили? Ну  и ладушки, и харашо... тащи его...  К-кэда?! Нэ к
складу, обалдуи, а во-он в ту двэрку, а там по лэсенкэ, в подвал...
     -- Тощий, падла, а увесистый!
     -- Чего увесистый, Толян? Лестница узкая, тащить неудобно... Ноги, ноги
держи! И заноси ходули вбок, развернуться надо! Куда его дальше, Мурад?
     --  По коридору и  в камэру. Ящыки не задэньте! Сюда... сюда клади, под
батарэю... Калэчки  у  кого?  У  Сашки?  Ну, пристегивай гниду... вот так...
Тэперь отдыхайте, бойцы! Часика три можно покэмарить. Гиря  сказал, подвалит
к дэвяти.
     Скрип дверных петель, лязг засова. Потом:
     -- В дежурку пустишь, Мурад? Топчан там у тебя...
     -- Пущу. Пива хотитэ?
     -- Сашка пусть пьет. Я на колесах, за рулем.
     -- Вай, плохо говоришь! Какой руль,