пасность.
  Посреди реки, на крыше Гордома металась человеческая фигурка.
  Многие узнавали Мощина.
  Мощин просил, требовал, умолял, наконец, чтобы его сняли и переправили на
берег.
  Но из реки поднялись странные жидкие слизняки, оказавшиеся на поверку
переродившимися бандитами. Они тянулись к Мощину.
  - Не смотрите, дедушка Минц, - сказал Руслан. - Это зрелище не для
пожилых. Вы привыкли жить в мире, где можно договориться. У нас другие
законы.
  Но Минц не отвернулся. Он увидел в толпе Корнелия Удалова, начальника
стройконторы, и крикнул ему:
  - Корнелий, пора город из руин поднимать. Ты готов?
  - А как же! - ответил Удалов.








  (с) Кир Булычев, 1998, 1999.
  (с) "Армада-пресс", 1999.
  (с) Дизайн Дмитрий Ватолин, Михаил Манаков, 1998.
  (с) Набор текста, верстка, подготовка Михаил Манаков, 1998-2000.
  (с) Корректор Владимир Дьяконов, 2000.
  Тексты произведений, статей, интервью, библиографии, рисунки и другие
материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНЫ без согласия авторов и издателей.



Кир Булычев


                             Домашний пленник

                                  Рассказ

                              Цикл - "Гусляр"

                      Написан - 13-17.05.1972; Елино



  1

  Известный ученый и изобретатель профессор Лев Христофорович Минц жил в
доме ј 16 по Пушкинской улице. Был он человеком отзывчивым и добрым,
считал своим долгом помогать человечеству. В первую очередь этой слабостью
профессора пользовались его соседи. Они были людьми ординарными, не любили
заглядывать в будущее и зачастую разменивали талант профессора по мелочам.
Тому можно привести немало примеров.
  У Гавриловой пропала кошка. Гаврилова бросилась вся в слезах к профессору.
Лев Христофорович отвлекся от изобретения невидимости и изготовил к вечеру
единственный в мире "искатель кошек", который мог найти животное по
волоску. Кошка нашлась в парке культуры и отдыха на высоком дереве, и
снять ее оттуда или сманить оказалось невозможным. Тогда Лев Христофорович
тут же, в парке, соорудил из сучьев, палок и сачка пробегавшего мимо
мальчика-энтомолога уникальный "сниматель кошек с деревьев". А мальчику,
чтобы его утешить, изготовил из спичечных коробков и перегоревшей
электрической лампочки "безотказную ловушку для редких бабочек". И так
почти каждый день...
  Особенно оценили соседи своего профессора, когда он выполнил просьбу
старика Ложкина, у которого сломалась вставная челюсть. Он велел Ложкину
выкинуть челюсть на помойку и смазать десны специально изобретенным
средством для ращения зубов, приготовленным из экстракта хвоста крокодила.
Через два дня у старика выросли многочисленные заостренные зубы. Все
лучше, чем вставная челюсть.
  Как-то Корнелий Удалов спросил свою жену:
  - Ксюша, тебе не кажется, что я лысею?
  Облысел Удалов давно, и все к тому привыкли.
  - Ты с детства плешивый, - отрезала Ксения, отрываясь от приготовленного
завтрака.
  - Может, сходить ко Льву Христофоровичу? - спросил Удалов.
  - Тебе не поможет, - сказала Ксения.
  - Почему же? Вот у Ложкина новые зубы выросли.
  - Не тебе это нужно! - озлилась тут Ксения. - Это ей нужно!
  - Кому?
  - Той, которую твоя лысина не устраивает!
  - Твоя ревность, - сказал Удалов, - переходит границы.
  - Это шпионы переходят границы, - ответила Ксения, смахивая слезу. - А моя
ревность дома сидит, проводит одинокие вечера.
  Упреки были напрасными, но Корнелий, чтобы не раздражать жену, тут же
отказался от своей идеи. Ксения эту уступчивость приняла за признание вины
и расстроилась того больше. А когда Удалов сказал, что завтра, в субботу,
уедет на весь день на рыбалку, Ксения больно закусила губу и стала
смотреть на большую фотографию в рамке, где были изображены рука об руку
Корнелий и Ксения в день свадьбы.
  Неудивительно, что, как только Удалов ушел на службу, Ксения бросилась к
профессору.
  - Лев Христофорович! - взмолилась она. - Сил моих нету! Выручай!
  - Чем могу быть полезен? - вежливо спросил профессор, отрываясь от
написания научной статьи.
  - Не могу больше, - сказала Ксения. - Даже если он и вправду на рыбалку
едет, меня подозрения душат. Я чрезвычайно ревнивая. Прямо заперла бы его
в комнате и никуда не пускала.
  - А как же его работа? - удивился Лев Христофорович. - А как же его
обязанности перед обществом?
  - У него обязанности перед семьей, - отрезала Ксения. - Кроме того, я бы
его только на выходные запирала или по вечерам.
  - Вряд ли это реально, - сказал Минц. - И не входит в мою компетенцию.
  - Входит, - возразила Ксения. Она уселась на свободный стул, сложила руки
на животе и сделала вид, что никогда отсюда не уйдет. - Думай, на то ты и
профессор, чтобы семью сохранять.
  - Не представляю, - развел руками Минц, - Мужчину средних лет трудно
удержать дома.
  - Тогда сделай ему временный паралич, - сказала Ксения.
  - Бесчеловечно. - Минц краем глаза покосился на статью, лежащую на столе.
Больше всего на свете ему хотелось вернуться к ней. Но отделаться от
Ксении Удаловой, не утихомирив ее, было невозможно. Минц бросил взгляд на
шкаф с пробирками и колбами, где хранились всевозможные химические и
биологические препараты, но ничего не придумал. И вот тогда Ксения сказала:
  - Мне иногда хочется, чтобы был мой Удалов маленький, носила бы я его в
сумочке и никогда не расставалась... Люблю я его, дурака.
  - Маленьким... - Минц сделал шаг к шкафу. Появился шанс вернуться к
статье. Дело в том, что управление лесного хозяйства обратилось недавно к
Минцу с просьбой помочь избавиться от расплодившихся волков. Минц, как
всегда, пошел по необычному пути. Он разработал средство уменьшать волков
до размера кузнечика. Сохранять этим поголовье хищников и спасать скот от
гибели, ведь волк-кузнечик на корову напасть не сможет. Правда, это
изобретение затормозилось, потому что Минцу никак не удавалось сделать
средство долгодействующим...
  Минц достал с полки флакон с желтыми гранулами, отсылал несколько гранул в
бумажку и передал Ксении.
  - Я надеюсь на ваше благоразумие, - сказал он. - Применяйте это средство
лишь в крайнем случае. Когда вы почувствуете реальную угрозу семейной
жизни. Если ваш супруг примет гранулу, - на двадцать четыре часа он станет
маленьким. А затем без вреда для здоровья вернется в прежний облик. Все
ясно?
  - Спасибо, профессор, - сказала Ксения с чувством, принимая пакетик с
гранулами. - От меня, от детей, от всех женщин нашей планеты. Теперь они у
нас попрыгают!
  Но Минц не слышал последних, необдуманных слов женщины. Он уже устремился
к письменному столу. Профессор был одержим слепотой, свойственной
некоторым гениям. Он забывал о потенциальной опасности, которую несут миру
его открытия, если попадут в руки людей, не созревших к использованию этих
открытий. Минц не знал, что даже те скромные подарки, что он сделал
соседям, далеко не всегда ведут к окончательному благу. Ведь
мальчик-энтомолог, которому Минц подарил "безотказную ловушку для редких
бабочек", начал с ее помощью таскать вишни из школьного сада и был больно
бит собственным отцом, а кошка, найденная и снятая с дерева, утащила
свиную отбивную с прилавка магазина, отчего возник большой скандал. Что же
касается Ксении, она была типичным представителем племени современных
любящих женщин и, как таковая, тоже не думала о последствиях...


  2

  Удалов вернулся со службы раньше обычного, потому что хотел выспаться
перед рыбалкой. Он собирал удочки и проверял лески, когда Ксения внесла в
комнату суп, в котором развела гранулу, и сказала сладким голосом:
  - Иди поешь, испытуемый.
  Ксения находилась в счастливом, но тревожном настроении. Она верила Минцу,
не сомневалась, что, если бы лекарство угрожало мужу плохим, Минц бы его
не дал. И все-таки проверила: за час до того скормила одну гранулку
котенку, тот сделался меньше таракана и куда-то запропастился.
  Ксения приготовила старую сумку, уложила на ее плоское дно вату и замшевую
тряпочку, проверила замочек и установила сумку на комод.
  - Кто я? - удивился Удалов.
  - Испытуемый.
  - Ага, - согласился Удалов, который привык не обращать внимание на слова
жены. - Ты меня в пять тридцать разбудишь?
  Ксения решила дать Удалову последнюю возможность исправиться.
  - Корнюша, - сказала она. - Может, отложишь свою рыбалку? Возьмем детей,
пойдем завтра к Антонине?
  При имени тетки Антонины Удалова передернуло.
  - Погоди, - не дала ему ответить Ксения. - Мы же у Антонины полгода не
были. Обижается. А если не хочешь, к Семицветовым сходим, а?
  Удалов только отрицательно покачал головой. Не стал тратить время на
возражения.
  - Или в кино. А?
  - Сходи, - ответил Удалов коротко, и это решило его судьбу.
  Ксения поставила перед ним тарелку, а сама встала рядом с тряпкой в руке,
чтобы подхватить мужа со стула, если будет падать.
  Удалов был голоден, потому не мешкая уселся за стол, взял ложку и начал
есть суп.
  - А хлеб где? - спросил он. - Хлеб дать забыла.
  - Сейчас, - ответила Ксения, но не двинулась с места, потому что боялась
оставить мужа одного в комнате.
  - Неси же, - сказал Удалов и тут же стал уменьшаться.
  - Ой, - сказал он, не понимая еще, куда делась тарелка с супом и почему
голова его находится под столом.
  Ксения подхватила его тряпкой под бока, извлекла из одежды и с радостью
ощущала, как Корнелий съеживается под руками, словно воздушный шарик, из
которого выпускают воздух. Корнелий, видно, опомнился, начал дергаться,
сопротивляться, но движения его были схожи с трепетанием птенца, и потому
без особого труда Ксения, так и не вынимая его из тряпки, сунула в сумку и
вывалила на белую вату.
  Корнелий все еще ничего не мог сообразить. Он понял, что находится в
темном глубоком погребе, на жестких, упругих стеблях, вроде бы на
выцветшей соломе, сверху колеблется огромное лицо, странным образом
знакомое, словно в кошмаре, а на лице видна улыбка. Рот, в котором мог бы,
согнувшись, разместиться весь Удалов, широко раскрылся, и из него
вывалились тяжелые, громовые слова:
  - Хорошо тебе, моя лапушка?
  И тогда Удалов понял, что лицо принадлежит его жене, вернее, не его жене,
а какой-то великанше с чертами Ксении Удаловой. Удалов зажмурился, чтобы
прогнать видение и вернуться за стол, к недоеденной тарелке супа. Но
жестокая солома под рукой никуда не пропадала, и Удалов ущипнул себя за
бок, вызвав тем оглушительный хохот чудовища.
  - Ни на какую рыбалку ты не поедешь, - сказала тогда Ксения. - Посидишь
дома. С семьей. Спасибо Льву Христофоровичу, что пожалел бедную женщину.
Теперь-то я с тобой, бесстыдник, хоть на выходные дни не расстанусь.
  И видя тут, что человечек в сумке засуетился, осознавая, наконец, масштаб
беды, в которую угодил, Ксения заговорила ласковым голосом:
  - Корнюша, для твоего же блага! Это все любовь моя виновата. Век бы с
тобой не расставалась, ласкала бы тебя, нежила.
  К Удалову сверху свесился палец ростом с него самого, и этот палец нежно
погладил Удалова по макушке, чуть не содрав с нее последние волосики.
Удалов изловчился и укусил кончик пальца.
  - Ну что ты, лапушка, ну что ты волнуешься, - огорчилась Ксения. -
Посидишь немножко, придешь в себя. Поймешь, что так полезнее. Потом
телевизор посмотрим. Я тебя в канареечную клетку посажу. Все равно
пустует. Детишки не увидят. Детишек я на первый вечер к мамаше послала,
потому что ты с непривычки можешь чего-нибудь лишнего натворить.
  - Прекрати! - крикнул Удалов. - Немедленно прекрати. Ты что, с ума сошла
со своим Львом Христофоровичем? Да я вас по судам загоняю! Мне на работу в
понедельник.
  Ксения только покачала сокрушенно головой, и ее волос канатом упал рядом с
Удаловым.
  - Завтра к вечеру, - сказала Ксения, - будешь как прежде. Ты кушать хочешь?
  Удалов рухнул на вату и уткнулся в ее жесткие толстые волокна лицом.
Положение было обидное. Рыбалка погибла. Ксения полагала, что протест
Корнелия вскоре иссякнет и тогда можно будет поговорить с ним по-хорошему
и даже добиться его согласия проводить в канареечной клетке выходные дни.
Тут же подумалось и об экономии: маленький Удалов съест, что птичка. Нет.
Ксения, как вам известно, женщина не жестокая. И она честно полагала, что
как только проучит мужа, как только добьется от него обещания уделять
больше времени семье, согласия ходить в гости к Антонине и другим
родственникам, она его сразу выпустит на волю. Ведь должен же Удалов
понять, что иного выхода нету. Если будет упрямиться, всегда можно снова
подложить желтую крупинку. Не откажется же Удалов от домашней пищи - к
другой он не приучен.
  Но Удалов думал иначе. Он не смирится. Он собирался продолжать борьбу,
потому что был глубоко оскорблен и кипел жаждой мести - от развода с женой
до убийства изобретателя Минца.
  Ксения закрыла сумку на молнию и на замочек. Удалов, нащупав в кромешной
темноте толстый и длинный Ксюшин волос, принялся плести из него лестницу,
чтобы выбраться на волю.
  Ксения приготовила манной кашки и налила ее в блюдечко для варенья. Туда
же капнула меда и отломила кусочек печенья. Пускай Корнюша побалуется, он
так любит сладкое.
  - Тебе хорошо, цыпочка? - спросила Ксения. Маленький муж ей нравился даже
больше, чем большой. Она с удовольствием носила бы его в ладонях, только
боялась, что будет царапаться. Удалов лежал недвижно на дне сумки.
  - Корнелий, - сказала Ксения, - не притворяйся.
  Корнелий не шевельнулся.
  - Корнелий, - Ксения потрогала мужа пальцем, и тот безжизненно и податливо
перевернулся на спину. Ксения попыталась было нащупать пульс, но поняла,
что так недолго сломать мужу ручку.
  Обливаясь нахлынувшими слезами, Ксения вытащила мужа из сумки и положила
на диван. Сама же бросилась к Минцу. Того не было дома. Метнулась обратно
в комнату, и Удалов, который к тому времени уже вскочил и бегал по дивану,
ища места, чтобы спрыгнуть, еле успел улечься снова и принять безжизненную
позу. Ксения не обратила внимания на то, что ее муж лежит не там, где был
оставлен. Она вслух проклинала Минца, который погубил ее Корнелия, и
собралась уже бежать в неотложку, но спохватилась - неотложка приезжает за
людьми - что ей делать с птенчиком?
  Удалов сам себя погубил. Ему показалось, что жена отвернулась, и он
легонько подпрыгнул и сделал короткую перебежку к диванной подушке. Ксения
увидела его притворство и ужасно оскорбилась.
  - Ах так! - сказала она. - Притворяешься? Пугаешь самого близкого тебе
человека, любящую тебя жену? Просидишь до завтрашнего вечера в сумке.
Одумаешься.
  И она бросила его в сумку, брезгливо держа двумя пальцами, словно гусеницу.
  Удалов немного ушибся и проклял свое нетерпение. И снова принялся плести
лестницу из волоса Ксении.
  Ксения отказалась от мысли кормить Удалова. Пускай помучается. Правда,
поставила ему в сумку свой наперсток и пояснила:
  - Это тебе как ночной горшок. Понял?
  - Я тебя ненавижу, - ответил Удалов с горечью.
  И тут же его охватило бессильное озлобление, он начал бегать, проваливаясь
по колено в вату, и махать кулачонками.
  - Ах так, - сказала Ксения и села к телевизору, включив его на полную
громкость, чтобы не услышать упреков и оскорблений. А если до нее
доносился голосок мужа, то она отвечала однообразно:
  - Для твоего блага. Для твоего перевоспитания.
  Но спокойствия в душе Ксении не было. Она приобрела то, чего не смогла
приобрести ни одна женщина на свете, - карманного мужчину. Но торжество ее
было неполным. Во-первых, мужчина не желал быть карманным, во-вторых, ей
не с кем было поделиться своим триумфом. И тогда Ксения решилась.
  Она выключила телевизор на самом интересном месте, застегнула сумочку и
собралась в гости к Антонине.


  3

  В пути Удалова укачало. Он перестал буянить и только заткнул уши, чтобы не
слышать, как Ксения размышляет вслух об их будущей счастливой жизни.
  Антонина не ожидала поздних гостей.
  - Ксюша, - сказала она. - А я вас завтра звала.
  Антонина отличалась удивительной бестактностью.
  - Ничего, - ответила Ксения. - Мы ненадолго.
  - А Корнелий придет? - спросила Антонина. - Мой-то дрыхнет. На футбол
ходил. Вот и дрыхнет. Только пирога не жди. Пирог я на завтра
запланировала. Придется кого-то еще звать на завтра вместо тебя. Как
здоровье, Ксения? Ноги не беспокоят?
  Ноги болели не у Ксении, а у ее двоюродной сестры Насти. Но Ксения спорить
не стала, да и не было никакой возможности спорить, если ты пришла к тетке
Антонине.
  - Ты проходи, - сказала Антонина, - чего стоишь в прихожей?
  Ксения послушно прошла в комнату, тесно заставленную мебелью, потому что
Антонина любила покупать новые вещи, но не могла заставить себя расстаться
со старыми.
  На тахте, сжатой между двумя буфетами - старым и новым, лежал Антонинин
муж Геннадий, такой же сухой, жилистый и длинноносый, как Антонина, и,
закрыв голову газетой, делал вид, что спит, надеялся, что его не тронут и
уйдут в другую комнату.
  - Вставай, - сказала строго Антонина. - Развлекай гостей. Я пойду чай
поставлю. Нет хуже, чем гость не ко времени. А твой-то где?
  - Со мной, - лукаво ответила Ксения.
  - А, - согласилась Антонина, которая, как всегда, слушала плохо и была
занята своими мыслями. - Никогда он ко мне не приходит. Брезгует. Ты
вставай, Геннадий, вставай.
  И Антонина ушла на кухню, оставив Ксению на попечение мужа, который так и
не снял с лица газету.
  В другой раз Ксения, может быть, и обиделась бы, ушла. Но сейчас понимала,
что явилась к людям, когда не звали, а потому сама виновата. Но желание
удивить родственников подавило все остальные чувства, так что Ксения
послушно уселась за стол, поставив сумку рядом с собой на скатерть.
  Минут через пять, в течение которых в комнате царило молчание, нарушаемое
лишь демонстративным посапыванием Геннадия, вернулась Антонина.
  - Так и знала, - сказала она. - Ты, глупая, сидишь, словно клуша, а мой
изображает из себя спящую красавицу. Ну, уж это слишком.
  Антонина, быстро и споро накрывая на стол, выкроила секунду, чтобы
потянуть мужа за ногу.
  - А, племянница, - сказал Геннадий, словно и в самом деле только
проснулся. - А где Корнелий?
  - Здесь он.
  - Ага, - сказал Геннадий. Он в одних носках подошел к столу и сел напротив
Ксении. - Я тоже по гостям ходить не терплю. Все это сплошные бабские
разговоры. Нет, меня не затянешь. А Корнелия за его упрямство даже уважаю.
  Корнелий пошевелился в сумке, отчего та вздрогнула, а Ксения подвинула ее
к себе.
  - Шшшш! - сказала она строго.
  - Чего? - удивился дядя Геннадий.
  - Не тебе, - сказала Ксения. - Это я Удалову.
  Удалов больше не двигался. Он испугался, что его будут показывать, а это
было унижение хуже смерти.
  Тут Антонина принесла самовар. Сели пить чай.
  - Ты сумку со стола убери, - сказала Антонина племяннице. - Не дело сумку
на столе держать.
  Ксения улыбнулась, но сумку убрала, поставила на пол, между туфель, чтобы
кто случайно не задел, потому что очень любила своего Корнелия. От толчка
Корнелий сказал: "Ой!"
  - Все-таки, - сказала Ксения сладким голосом, чтобы заглушить крик мужа, а
также навести разговор на нужную тему, - все-таки, будь моя воля, я бы
мужиков далеко не отпускала. Ну, отработал, пришел домой, а дальше -
никуда.
  - Всю жизнь мучаюсь, - ответила Антонина в сердцах. - Всю жизнь.
  - Это есть спесь и тщеславие, - сказал дядя Геннадий. - Ты нам по
маленькой не поставишь по случаю праздника?
  - Молчи, - ответила Антонина. - В одиночестве пить - алкоголизм. Сам же
читал в журнале "Здоровье".
  - Если по маленькой - не алкоголизм, а удовольствие. Ведь и Ксения не
откажется. Не откажешься, Ксюша?
  Дядя Геннадий глядел на племянницу с надеждой.
  - Не откажусь, - ответила Ксения. - И Корнелий не откажется.
  Тут тетя Антонина не выдержала.
  - Ксюша, ты здорова? - спросила она. - Если что - аспирину дам. Я же
заметила, думаешь, глухая? Ты все твердишь - со мной Корнелий, рядом
Корнелий. А мы-то видим, что нет его. Ты говори всю правду. Может, ушел
совсем? Может, чт