те мне первого
неандертальца, хочу поглядеть, как он выглядел. Ему отвечают: будет
сделано.
  - Слабое место, - заявил Ложкин.
  - Слабое место? У меня?
  - Ваш неандерталец жил миллион лет назад. Вы что же, собираетесь миллион
лет ждать, пока его снова выведете?
  - Слушайте Ложкин. Если бы мы отдавались на милость природе, то сорта
пшеницы, которые колосятся на колхозных полях, вывелись бы сами по себе
через миллион лет. А может, и не вывелись бы, потому что природе они не
нужны.
  - Ну, не миллион лет, так тысячу, - не сдавался Ложкин. - Пока ваш
неандерталец родится, да еще своих предков народит...
  - Нет, нет и еще раз нет, - сказал профессор. - Зачем же нам реализовать
все поколения? В каждой клетке закодирована ее история. Все будет, дорогой
друг, на молекулярном уровне, как учит академик Энгельгардт.
  - Ну ладно, выведите вы, что было раньше. А что дальше? Какая польза от
этого народному хозяйству?
  Ответ на свой вопрос Ложкин получил через три месяца, когда пожелтели липы
в городском саду и дети вернулись из пионерских лагерей.
  Лев Христофорович стоял у ворот и чего-то ждал, когда Ложкин, возвращаясь
из магазина с кефиром, увидел его.
  - Как успехи? - поинтересовался он. - Когда увидим живого неандертальца?
  - Мы его не увидим, - отрезал профессор. Он осунулся за последние недели:
видно, много было умственной работы. - Есть более важные проблемы.
  - Какие же?
  - Вы знакомы с Иваном Сидоровичем Хатой?
  - Не приходилось, - сказал Ложкин.
  - Достойный человек, заведующий фермой нашего пригородного хозяйства
"Гуслярец". Зоотехник, смелый, рискованный. Большой души человек.
  Тут в ворота въехал газик, из которого выскочил шустрый очкастый человечек
большой души.
  - Поехали? - спросил он, поздоровавшись.
  - С нами Ложкин, - сказал Минц. - Представитель общественности. Пора
общественность знакомить.
  - Не рано ли? - спросил Хата. - Спугнут...
  - Нам ли опасаться гласности? - спросил Минц.
  После короткого путешествия газик достиг животноводческой фермы. Рядом с
коровником стоял новый высокий сарай.
  - Ну что же, заходите, только халат наденьте.
  Хата выдал Ложкину и Минцу халаты и сам тоже облачился. Ложкин ощутил
покалывание в желудке и приготовился увидеть что-нибудь необычное. Может,
даже страшное. Но ничего страшного не увидел.
  Под потолком горело несколько ярких ламп, освещая кучку мохнатых животных,
жевавших сено в дальнем углу. Ложкин присмотрелся. Животные были
странными, таких раньше ему видеть не приходилось. Они были покрыты
длинной рыжей шерстью, носы у них были длинные, ноги толстые, как столбы.
При виде вошедших людей животные перестали жевать и уставились на них
маленькими черными глазками. И вдруг захрюкали, заревели и со всех ног
бросились навстречу Хате и Минцу, чуть не сшибли их, ластились, неуклюже
прыгали, а профессор начал доставать из карманов халата куски сахара и
угощать животных.
  - Что за звери? - спросил Ложкин, отошедший к стенке, подальше от
суматохи. - Почему не знаю?
  - Не догадались? - удивился Хата. - Мамонтята. Каждому ясно.
  - Мне не ясно, - сказал Ложкин, отступая перед мамонтенком, который тянул
к нему недоразвитый хоботок, требуя угощения. - Где бивни, где хоботы?
Почему мелкий размер?
  - Все будет, - успокоил Ложкина Минц, оттаскивая мамонтенка за короткий
хвостик, чтобы не приставал к гостю. - Все с возрастом отрастет. Ваше
удивление мне понятно, потому что вам не приходилось еще сталкиваться с
юными представителями этого славного рода.
  - Я и со старыми не сталкивался, - сказал Ложкин. - И прожил, не жалуюсь.
Откуда вы их откопали?
  - Неужели не догадались? Они же выведены методом ретрогенетики -
раскрещиванием и разбором. Из слона мы получили предка слонов и мамонтов -
близкого к мастодонтам. Потом пошли обратно и вывели мамонта.
  - Так быстро?
  - На молекулярном уровне, Ложкин, на молекулярном уровне. Под электронным
микроскопом. Методом раскрещивания, открещивания и разбора. И вы понимаете
теперь, почему я отказался от соблазнительной идеи отыскать недостающее
звено, а занялся мамонтами?
  - Не понимаю, - сказал Ложкин.
  - Вы, товарищ, видно, далеки от проблем животноводства, - вмешался Иван
Хата. - Ни черта не понимаете, а критикуете. Нам мамонт совершенно
необходим. Для нашей природной зоны.
  - Жили без мамонта и прожили бы еще, - упорствовал Ложкин.
  - Эх, товарищ Ложкин, - в голосе Хаты звучало сострадание. - Вы
когда-нибудь думали, что мы имеем с мамонта?
  - Не думал. Не было у меня мамонта.
  - С мамонта мы имеем шерсть. С мамонта мы имеем питательное мясо,
калорийное молоко и даже мамонтовую кость...
  - Но главное, - воскликнул Минц, - бесстойловое содержание! Круглый год на
открытом воздухе, ни тебе утепленных коровников, ни специальной пищи. А
подумайте о труднодоступных районах Крайнего Севера - мамонт там
незаменимое транспортное средство для геологов и изыскателей.
  Прошло еще три месяца.
  Однажды к дому N 16 по Пушкинской, где проживал Лев Христофорович,
подъехала сизая "Волга", из которой вышел скромный на вид человек средних
лет в дубленке. Он вынул изо рта трубку, поправил массивные очки,
снисходительно оглядел непритязательный двор, и его взгляд остановился на
Ксении Удаловой, которая развешивала белье:
  - Скажите, гражданка, если меня не ввели в заблуждение...
  - Вы корреспондент будете? - спросила Ксения.
  - Вот именно. Из Москвы. А как вы догадались?
  - А чего не догадаться, - ответила Ксения. - Восемнадцатый за неделю.
Поднимитесь на второй этаж, дверь открыта. Лев Христофорович отдыхает.
  Поднимаясь по скрипучей лестнице в скромную обитель великого профессора,
журналист бормотал: "Шарлатанство. Ясно шарлатанство. Вводят в заблуждение
общественность..."
  - Заходите, - откликнулся на стук профессор Минц. Он в тот момент отдыхал,
а именно: читал "Химию и жизнь", слушал последние известия по радио,
смотрел хоккей по телевизору, гладил брюки и думал.
  - Из Москвы. Журналист, - сказал гость, протягивая удостоверение. - Это вы
тут мамонтов разводите?
  Журналист сказал это таким тоном, словно подразумевал: "Это вы водите за
нос общественность?"
  - И мамонтов, - скромно ответил профессор, прислушиваясь к сообщениям из
Канберры и радуясь мастерству лучшего в сезоне хоккеиста.
  - С помощью... - журналист извлек из замшевого кармана записную книжку, -
ретро, простите, генетики?
  Доверчивый Минц не уловил иронии в голосе журналиста.
  - Именно так, - сказал он и набрал из стакана в рот воды, чтобы обрызгать
брюки.
  - И есть результаты?
  Минц провел раскаленным утюгом по складке, поднялось облако пара.
  - С этим надо что-то делать, - сказал Минц. Он имел в виду брюки и
ситуацию в Австралии.
  - И все-таки, - настаивал журналист. - Можно взглянуть на ваших мамонтов?
  - А почему бы и нет? Они в поле пасутся. Добывают корм из-под снега.
  - Ясно. А еще каких-нибудь животных вы можете вывести?
  - Будете проходить мимо речки, - сказал Минц, - поглядите в полынью. Там
бронтозавры. Думаем потом отправить их в Среднюю Азию для расчистки
ирригационных сооружений.
  В этот момент в окно постучала длинным, усеянным острыми зубами клювом
образина. Крылья у образины были перепончатые, как у летучей мыши.
Образина гаркнула так, что зазвенели стекла и форточка сама собой
открылась.
  - Не может быть! - сказал журналист, отступая к стене. - Это что такое?
Мамонт?
  - Мамонт? Нет, это Фомка. Фомка-птеродактиль. Когда вырастет, размахнет
свои крылья на восемь метров.
  Минц отыскал под столом пакет с тресковым филе, подошел к форточке и
бросил пакет в разинутый клюв образине. Птеродактиль подхватил пакет и
заглотнул, не разворачивая.
  - Зачем вам птеродактиль? - спросил журналист. - Только людей путать.
  Он был уже не так скептически настроен, как в первый момент.
  - Как зачем? Птеродактили нам позарез нужны. Из их крыльев мы будем делать
плащи-болоньи, парашюты, зонтики, наконец. К тому же научим их пасти овец
и охранять стада от волков.
  - От волков? Ну да, конечно... - Журналист прекратил расспросы и вскоре
удалился.
  "Возможно, это, до определенной степени, и не шарлатанство, - думал он,
спускаясь по лестнице к своей машине, - но, по большому счету это все-таки
шарлатанство".
  Весь день до обеда корреспондент ездил по городу, издали наблюдал за
играми молодых мамонтов, недовольно морщился, когда на него падала тень
пролетающего птеродактиля, и вздрагивал, заслышав рев пещерного медвежонка.
  - Нет, не шарлатанство, - повторял он упрямо. - Но кое в чем хуже, чем
шарлатанство.
  Весной в журнале, где состоял тот корреспондент, появилась статья под
суровым заглавием:


  "ПЛОДЫ ЛЕГКОМЫСЛИЯ"


  Нет смысла передавать опасения и измышления гостя. Он предупреждал, что
новые звери нарушат и без того неустойчивый экологический баланс, что
пещерные медведи и мамонты представляют опасность для детей и взрослых. А
в заключение журналист развернул страшную картину перспектив ретрогенетики:
  "Безответственность периферийного ученого и пошедших у него на поводу
практических работников гуслярского животноводства заставляет меня бить
тревогу. Эксперимент, не проверенный на мелких и безобидных тварях (жуках,
кроликах и т.д.), наверняка приведет к плачевным результатам. Где гарантия
тому, что мамонты не взбесятся и не потопчут зеленые насаждения? Что они
не убегут в леса? Где гарантия тому, что бронтозавры не выползут на берег
и не отправятся на поиски новых водоемов? Представьте себе этих рептилий,
ползущих по улицам, сносящих столбы и киоски. Я убежден, что птеродактили,
вместо того, чтобы пасти овец и жертвовать крыльями на изготовление
зонтиков, начнут охотиться на домашнюю птицу, а может быть, на тех же
овец. И все кончится тем, что на ликвидацию последствий непродуманного
эксперимента придется мобилизовать трудящихся и тратить народные
средства..."


  Статья попалась на глаза профессору Минцу лишь летом. Читая ее, профессор
лукаво улыбался, а потом захватил журнал с собой на открытие межрайонной
выставки.
  Центром выставки, как и следовало предполагать, был павильон
"Ретрогенетика". Именно сюда спешили люди со всех сторон, из других
городов, областей и государств.
  Пробившись сквозь интернациональную толпу к павильону, Лев Христофорович
оказался у вольеры, где гуляли мамонты.
  Было жарко, поэтому мамонты были коротко острижены и казались поджарыми,
словно собаки породы эрдельтерьер. У некоторых уже прорезались бивни.
Птеродактили сидели у них на спинах и выклевывали паразитов. В круглом
бассейне посреди павильона плавали два бронтозавра. Время от времени они
тяжело поднимались на задние лапы и, прижимая передние к блестящей груди,
выпрашивали у зрителей плюшки. У кого из зрителей не было плюшки, кидали
пятаки.
  Здесь, между вольерой и бассейном, Минц увидел Ложкина и Хату и прочел
друзьям скептическую статью.
  Смеялись не только люди. Булькали от хохота бронтозавры, трубили мамонты,
а один птеродактиль так расхохотался, что не мог закрыть пасть, пока не
прибежал служитель и не стукнул весельчаку как следует деревянным молотком
по нижней челюсти.
  - Неужели, - сказал профессор, когда все отсмеялись, - этот наивный
человек полагает, что мы стали бы выводить вымерших чудовищ, если бы не
привили им генетически любви и уважения к человеку?
  - Никогда, - отрезал старик Ложкин. - Ни в коем случае.
  Птеродактиль, все еще вздрагивая от смеха, стуча когтями по полу, подошел
к профессору, и тот угостил его конфетой. Маленькие дети по очереди
катались верхом на мамонтах, подложив под попки подушечки, чтобы не колола
остриженная жесткая шерсть, бронтозавры собирали со дна бассейна монетки и
честно передавали их служителям. В стороне скулил пещерный медведь, потому
что его с утра никто не приласкал.


  ... В тот день столичного журналиста, неудачливого пророка, до полусмерти
искусала его домашняя сиамская кошка.






  (с) Кир Булычев, 1975, 1990.
  (с) "Госснаб СССР. Тиман", 1990.
  (с) Дизайн Дмитрий Ватолин, Михаил Манаков, 1998.
  (с) Набор текста, верстка, подготовка Михаил Манаков, 1998, 1999.
  (с) Корректор Андрей Верзаков, 1999.
  Тексты произведений, статей, интервью, библиографии, рисунки и другие
материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНЫ без согласия авторов и издателей.



Кир Булычев


                               Родимые пятна

                                  Рассказ

                              Цикл - "Гусляр"

                          Написан - 9-10.07.1980


  Беда случилась часов в шесть вечера, но сначала никто не сообразил, что же
произошло.
  Инопланетный корабль в лучах вечернего солнца казался облаком, лишенным
четких форм, переливчатым и совершенно безопасным.
  Он отделился от облачной гряды и медленно поплыл над лесом, снижаясь к
окраине городка, где вдоль пыльных улиц выстроились за палисадниками
одноэтажные домики.
  Над последним, еще новым домом корабль-облако завис надолго, но это не
вызвало ни в ком тревоги. Даже собака Тренога, существо на редкость
злобное и сварливое, тявкнула раза два на облако, потом забралась в будку
и задремала.
  В тот момент в доме находились Марья Степановна, ее дочь Леокадия и внучка
Сашенька, которая была больна ангиной и капризничала. Семенский, муж
Леокадии, еще не вернулся с работы.
  Очевидцы рассказывали: облако, повисев несколько минут над домом
Семенских, вдруг обрушилось на него, окутало дом, как туманом, затем
поднялось вновь, набирая скорость, пока не смешалось с прочими облаками и
тучами.
  Дом исчез. Исчезли также палисадник, заросший сорняками, будка с Треногой
и хозяйственные постройки. Осталось пустынное место, где не росло ни
травинки, а также квадратная яма от фундамента.
  Примерно через пять минут пустоту на месте соседского дома увидела
Прасковья Ильинична. Она не поверила собственным глазам, выбежала из дому,
потом дошла до границы своего участка, заглянула через забор, но дальше
двигаться не посмела, а вернулась в дом и разбудила мужа. Муж сперва
отказался идти смотреть на соседский дом, но, видя, что Прасковья рыдает,
выглянул в окно и послал жену за милицией.
  Старшина Пилипенко прибыл на место происшествия через десять минут. После
исследования пустой площадки, вокруг которой уже собрался народ, старшина
задал вопрос:
  - Кто последним видел здесь дом?
  Никто не смог в этом признаться, хотя многие подтвердили, что обычно здесь
стоит дом Семенского, еще не вернувшегося со службы.
  Затем приехала "скорая помощь", водитель которой подтвердил общее мнение,
что дом Семенского должен стоять на этом месте. Старшина Пилипенко
пребывал в растерянности, так как должен был принять меры, прежде чем
докладывать начальству, но характера мер он не знал. Кто-то предложил
оцепить пустую площадку веревкой, но площадка и без того была отгорожена
забором. Тогда Пилипенко послал в райисполком за планом квартала.
  Семенский, который шел домой, не подозревая дурного, издали увидел густую
толпу, но своего дома не увидел. Он сразу понял, что дом сгорел, что было
наиболее вероятным объяснением. Это его так поразило, что он остановился
посреди дороги. Тут его увидели, и толпа расступилась, открывая Семенскому
проход к старшине Пилипенко, стоявшему посреди пустого участка.
  - Люди живы? - крикнул Семенский издали, не в силах сделать ни шагу.
  - Вы хозяин? - спросил Пилипенко.
  - А где дом? - крикнул Семенский.
  - Не бойтесь! - крикнул Пилипенко. - Пожара не было.
  Кто-то из присутствующих всхлипнул.
  Семенский вышел на пустое место, огляделся, не узнавая своего участка, и
куда бы он ни бросил взгляд, наталкивался на внимательные и печальные
взгляды.
  - Люди где? - спросил он у старшины Пилипенко.
  - Какие люди?
  - Моя семья. Дочь, жена, теща Марья Степановна?
  Старшина Пилипенко обратил глаза к зрителям, и в толпе закивали.
  - Еще утром были, - сказал кто-то.
  - Может, уехали? - спросил старшина.
  - Его теща от дома никуда, - объяснили из толпы. - Страшного нрава и
дикости женщина.
  - У меня и жена была, - сказал Семенский, присел на корточки и поковырял
ногтем землю.
  - Там ничего нет, - сказал водитель "скорой помощи". - Материк.
Провалиться не могли.
  - А где дом? - спросил тогда Семенский у старшины. - По этому поводу меня
и вызывали, - сказал старшина. -
  Но вы не волнуйтесь, разберемся.
  - Может, вам укол сделать? - спросил врач "скорой помощи".
  - Зачем? - спросил Семенский. - Это уже не поможет.
  - Держись, - сказал водитель "скорой помощи".
  - Утром я уходил, они здесь были, - сказал Семенский.
  - Леокадия ко мне днем забегала, - подтвердила одна из соседок. - За
солью. Если бы что, она бы рассказала.
  - Тут облако странное висело, - вспомнила другая соседка. - Я в небо
смотрю, а оно висит. Вот, думаю, странное облако.
  - Почему не сообщили? - спросил строго старшина.
  - Куда сообщать? - удивилась соседка. - Об чем сообщать?
  Старшина не ответил.
  - Нет, - сказал Семенский. - Надо что-то делать. Что же вы стоите?
  Прибежал посланный из райисполкома. Принес план квартала.
  Стали смотреть, сверять план с действительностью. Оказалось, что дом
Семенского на плане не значился. Тогда старшина Пилипенко ушел в отделение
доложить и испросить указаний. Семенский остался на участке, сказал,
подождет, хотя соседи звали его к себе. Кто-то принес стул. Семенский сел
на стул посреди пустого места. Соседи разошлись по домам, но часто
подходили к окнам, выглядывали и говорили:
  - Сидит.
  Семенский думал. Он прожил на свете сорок один год, работал сантехником,
зарабатывал прилично, почти не пил, значительных событий до того с ним не
происходило, он их и не ждал.
  Пустота участка, даже какая-то подметенность, говорила за то, что дом
убран надолго, может, навсегда. Соседи или недоброжелатели сделать это с
корыстными целями не могли, теща при всей своей вредности и нелюбви к
Семенскому не решилась бы на такой шаг. Да и Леокадия бы не позволила -
новый дом, второй год как построен, в нем жить да жить... А вдруг они уже
не вернутся? Эта мысль смутила и расстроила Семенского, и вот по какой
причине: дело в том, что еще час назад он мечтал как раз об этом. Он
подумал тогда, как хорошо бы прийти домой, а на дверях бумажка: "Мы уехали
к тете Анастасии в Мелитополь. Вернемся через два месяца". Или еще лучше:
"Мы уехали в Бразилию. Жди через..." Вот было бы блаженство. Приходишь
домой. Тренога не норовит тяпнуть за пятку, теща не кричит на тебя за то,
что ты ноги не вытер, жена не пилит, что премию маленькую дали, дочка не
упрекает, что у нее нет велосипеда. Тишина, благодать... А вдруг есть
какая-то высшая сила? И эта сила услышала его желание. И приняла меры. Как
бы вняла его молитвам.
  Постой-ка, сказал себе Семенский. Получается, что я ликвидировал своих
ближайших родственников посредством глупого желания. А им каково? Где они
теперь? Может быть, пойти в милицию, все объяснить и потребовать себе
наказания? Нет, сначала попробуем сами исправить.
  Соседи, глядевшие из окон, увидели, как Семенский сполз со стула, встал на
колени и, обратив к небу лицо, начал шевелить губами: "Господи или какая
там есть высшая сила! Я же не всерьез просил. Это была минутная слабость.
Верни их, пожалуйста, и тещу, и жену, и дочку, и собаку Треногу!" Соседи
не слышали, конечно, шепота, но понимали, что в поисках утешения Семенский
обратился к небу, и некоторые сочувствовали ему. Они понимали, что нет
ничего хуже, как вернуться с работы домой, в ожидании борща и телевизора,
а вместо этого найти голый участок.
  Когда Семенский убедился, что ответа с неба ему не будет, он снова сел на
стул и так просидел до самой ночи, раскаиваясь и вспоминая редкие добрые
моменты своей жизни, а иногда принимался беззвучно плакать, раскачиваясь
на стуле. Соседи по очереди приходили к нему, приглашали к себе, но он
мотал головой.
  Без четверти двенадцать ночи на участок пришел старшина Пилипенко. Поняв,
что добром Семенского не уговор