вать  своей  руки  незнакомцу.
Скейс уселся без приглашения, прислонив свою палку  к  столу.  Она  была
длинная и ровная, с огромным  набалдашником  на  конце.  В  нем  имелись
углубления для пальцев, а сверху выступала пика из  полированной  стали.
Эта клюка представляла собой настоящее копье.
   Владелец же ее был чуть постарше,  чуть  пониже,  но  духом  покрепче
Блейза.
   - Говори, зачем пришел, и уходи, - сказал Баралис.
   - Мой интерес - это ваш интерес, лорд  Баралис.  -  Скейс  улыбнулся,
показав острые, неровные зубы, и нарочито неспешно  устроился  на  стуле
поудобнее. - Человек, убивший Катерину, убил и моего  брата.  Вы  хотите
его найти. Я тоже. Давайте действовать заодно - тогда  нам  удастся  то,
что не удается в одиночку.
   Баралис не любил, когда указывали на его промахи, однако он придержал
язык, смочив  его  глотком  кислого  вина.  Этого  человека  можно  было
использовать.
   - Чего ты, собственно, хочешь от меня?
   - Денег, сведений и такой помощи, которую можете оказать только вы.
   Баралис  чуть  заметно  подался  вперед,   задержав   дыхание.   Дело
приобретало все более интересный оборот.  Выходит,  Скейс  сам  не  чужд
колдовства и может оказаться весьма  полезным.  Не  касаясь  пока  этого
предмета, Баралис сказал:
   - Так ты хочешь выследить рыцаря?
   - Никто не знает Брен  лучше,  чем  я.  В  следующий  раз,  когда  вы
получите сообщение, - Скейс сделал ударение на  последнем  слове,  давая
понять, что знает, как получаются подобные сообщения, - пошлите за мной.
Я не испорчу дела, как испортила его ваша королевская гвардия.
   Баралис выгнул бровь. Высоко же Скейс себя ценит.
   - А  если  я  скажу  тебе,  что  рыцарь  намерен  уйти  из  города  и
отправиться на юг?
   - Тогда я отправлюсь за ним, - невозмутимо ответил Скейс, играя своим
набалдашником. - Я неплохо знаю юг, а верхом езжу быстрее кого бы то  ни
было. Я владею ножом лучше всех в Брене и в цель бью без промаха.
   Как, однако, удачно все оборачивается. Скейс - как раз тот, кто нужен
Баралису: отчаянный, умелый,  беспощадный,  к  тому  же  его  не  жалко.
Баралис решил все же немного испытать его.
   - Ну а если мне надо  убить  еще  одного  человека?  Он  путешествует
вместе с рыцарем.
   - Тогда вам придется заплатить мне помимо оплаты расходов.
   Баралис улыбнулся, показав куда более хищный, чем у Скейса оскал.
   - По рукам, друг мой.
   Лицо Скейса осталось бесстрастным.
   - Если я должен буду уехать из  города,  мне  понадобится  не  меньше
двухсот золотых. Мало  ли  что  -  лошадь  сменить,  подкупить  кого-то,
заплатить за нужные сведения, не говоря уж про обычные дорожные расходы.
   - Само собой, - кивнул Баралис.
   - И чем дальше к югу, тем больше мне потребуется.
   - Разумеется.

***

   Судя по солнцу, которое силилось выбиться из-за гряды  облаков,  дело
шло к середине дня. Все утро трое путников ползли на  животе  по  грязи,
теперь они ползли по сгоревшей стерне. Грязь  хотя  бы  не  кололась,  с
мрачной улыбкой подумал Джек.
   Город они покинули на рассвете. Высокоградцы штурмовали  юго-западную
стену, они же пробрались под  северо-западной.  Под  стеной  уже  лежала
груда тел. Ворота, как видно, заперли на ночь, и люди,  ожидавшие  утра,
чтобы войти в Брен, полегли на месте.
   Таул настоял на том, чтобы передвигаться ползком с самого  начала,  -
так они не попадутся на глаза зорким лучникам. Хват вихлялся по  мокрой,
пропитанной  кровью  земле  не  хуже  пиявки.   Таул   полз   быстро   и
сосредоточенно - видно было, что такой  способ  передвижения  ему  не  в
новинку.
   Джек видел его с Мелли и мог догадаться,  о  чем  тот  думает.  Таулу
пришлось за волосы оттащить себя от Мелли. И отрешенный  взгляд  голубых
глаз рыцаря показывал, что, если тело его и  ползет  по  горелой  стерне
бренских полей, душа его осталась  в  городе,  с  женщиной,  которую  он
любит.
   Все трое ползли молчком через дымящиеся  поля.  Зола  и  хлопья  сажи
оседали в легких, стерня царапала лица. Все здесь было  мертво:  колосья
сгорели дотла, полевые мыши лежали обугленные, и многотысячные насекомые
превратились в кружевные подобия черных снежинок.
   Порой им приходилось пересекать дороги. Там  еще  попадались  люди  -
растерявшиеся горемыки, которым некуда стало идти  теперь,  когда  город
попал в кольцо осады.
   Высокоградские солдаты с факелами  поджигали  то  немногое,  что  еще
уцелело: усадьбы, амбары и дома. Джек не  видел  большой  разницы  между
Кайлоком, жегшим поля, и Высоким Градом, жгущим  деревни,  -  пепел  был
такой же.
   Солнце ненадолго выглянуло из-за облаков, залив светом поля,  и  Джек
оглянулся на город. Стены сияли, точно кованое серебро.  Высокому  Граду
нелегко будет преодолеть их.
   Джек удивился тому, как недалеко они отошли.  Они  ползут  уже  шесть
часов, а город еще совсем близко.  Или  ему  это  кажется  из-за  высоты
стен?
   Он полз дальше. Вскоре Таул поднял руку, давая им знак  остановиться.
Снова высокоградцы, что ли? Таул поманил их к себе,  и  Джек  с  Хватом,
пластаясь по земле, поравнялись с ним.
   - Тут кончаются поля,  -  прошептал  Таул.  -  Дальше  идет  открытая
местность, где  были  пастбища.  Теперь  не  так  легко  будет  остаться
незаметными.  А  навстречу  могут  попасться  и  наемники,  и  отставшие
солдаты, идущие к Брену. Если кто спросит - мы купцы  из  Ланхольта,  из
города мы бежали, но боимся идти на запад из-за Высокого Града. Говорить
буду я. Понятно?
   - А если нам встретятся градские солдаты? - спросил Хват.
   - Если их будет не больше трех, мы их убьем. Если больше - удираем. -
Таул взглянул на Джека, и тот кивнул. - Вон там впереди какие-то  кусты.
Доберемся до них и передохнем немного. Не знаю, как вам, а  мне  страсть
как хочется вытряхнуть эту проклятую  полову  из-за  пазухи  и  глотнуть
чего-нибудь подкрепляющего.
   Десять минут спустя они уже  сидели  около  лужи,  прежде,  возможно,
называвшейся прудом, жевали медовые  коврижки  и  запивали  их  отборной
кравинской брагой. Собирать съестное Таул поручил Хвату, и тот,  презрев
сухари и вяленое мясо, отдал предпочтение медовым и сахарным  сладостям,
а также сыру.
   За едой все молчали. Хват извлек из котомки щипчики и дергал  горелую
стерню из штанов с изяществом придворного щеголя. Таул ограничился  тем,
что снял камзол и выбил его о ствол ближнего дерева. Джеку  было  не  до
того - он все еще не мог освоиться с происходящим,  хотя  последние  три
дня только этим и занимался.
   Даже и теперь он не мог осознать  все  в  полной  мере.  Если  верить
Таулу, это о нем, Джеке, сказано в древнем пророчестве, это  он  призван
положить конец войне и страданиям ларнских оракулов. А три недели  назад
в Аннисе Джек узнал о другом  пророчестве,  где  тоже,  судя  по  всему,
говорилось о нем. До сих пор он избегал думать о стихах, прочитанных ему
пекарем, но теперь, после встречи с Таулом, это стало не так-то  просто.
Джеку казалось, будто какие-то древние силы лепят его  судьбу  и  ведут,
куда нужно им, заставляя его увидеть себя в новом, пугающем свете.
   Последние два дня он пребывал  в  полном  ошеломлении.  Словно  нечто
незримое волокло его на юг, чтобы там доконать. Он пытался  вспомнить  в
точности пророчество Марода, но подробности ускользали от него. Что-то о
двух домах и о дураке знающем правду. Джек  собирался  попросить  Таула,
чтобы тот прочел ему стихи еще раз, но не хотелось  признаваться  в  том
что он забыл столь важные строки.
   Все произошло так быстро - попробуй усвой все сразу.  Джек  покосился
на Таула. Тот, прислонившись к дереву, перетягивал лук  с  учетом  сырой
погоды. Джеку не верилось, что этот человек потратил пять лет  жизни  на
его поиски. Точно в старой легенде. Джек не  чувствовал  себя  достойным
таких усилий. Он всего лишь пекарский ученик  из  замка  Харвелл,  а  не
спаситель мира.
   "Ларн должен быть уничтожен", - сказал Таул.
   И Кайлок должен быть свергнут.
   Но как это сделать, во имя Борка? За что ему выпал такой жребий? Есть
ведь другие, куда лучше приспособленные для этого. У Высокого Града есть
армия, у рыцарей - орден, у Кайлока - Баралис, у Ларна - оракулы. Только
у Джека ничего нет.
   Ну, не совсем так - у него есть Таул  и  Хват,  но  все  равно  такая
ответственность ему ни к чему. И если бы ему даже  дали  свое  войско  и
целый арсенал, он все равно бы чувствовал то же самое.
   С чего это Таул и  Мелли  забрали  себе  в  голову,  будто  он  готов
исполнить все, что они  скажут?  Никто  не  спросил  его,  хочет  ли  он
отправиться на Ларн, - это само собой разумелось. Но ему-то  это  зачем?
Ну да, он слыхал про оракулов - и, надо сознаться, не  очень-то  приятно
быть на всю жизнь привязанным к камню, но все это длится уже сотни  лет,
и почему все вдруг возомнили, что именно он должен это прекратить? Ничто
не связывает его с этим островом, и тамошние оракулы -  не  его  забота.
Пусть бы с Ларном сражался тот, кто уже имел с ним дело или таит на него
зло, - вот как Таул.
   Джек, усталый и растерянный, отбросил волосы с лица. Одуреть можно от
всего этого. В стольком еще надо разобраться,  и  столько  осталось  без
объяснения!
   Что он, собственно, будет делать, когда они доберутся до цели?  Каким
образом уничтожит Ларн? Да, он научился проделывать  кое-какие  трюки  с
воздухом и металлом, но не может же  он  вызвать  землетрясение,  бурный
прилив или нечто в этом роде, что стерло бы целый остров с лица земли? А
вдруг у него ничего не выйдет? Что тогда станется с Мелли в Брене?  Джек
мало что понимал в пророчествах, но Таул был  уверен,  что  Ларн  должен
быть уничтожен, - иначе дитя Мелли не  сядет  на  престол.  Джеку  вдруг
ужасно захотелось обратно домой  в  замок  Харвелл.  Слишком  уж  велика
свалившаяся на него ответственность, слишком многое поставлено на карту,
и слишком мало он знает. По правде говоря, ему попросту страшно. Таул  и
Мелли так верят в него, а вот он  сильно  сомневается,  что  достоин  их
веры.
   Но среди всех своих сомнений Джек ни разу не усомнился в том,  что  в
пророчестве сказано о нем. Ему казалось, что он знал об этом задолго  до
встречи с Таулом. Не о пророчестве, конечно, но о том, что как-то связан
с Кайлоком, Баралисом и с войной. Уже много месяцев он  чувствовал,  что
должен сыграть в событиях какую-то роль, и дорога все время вела  его  к
Брену. Это не совпадение, что Таул нашел  его  именно  там,  -  нет,  не
совпадение.
   Джек только теперь заметил, что Таул отошел от дерева и стоит  рядом.
Рыцарь положил руку ему на плечо.
   - Ты не один, - сказал Таул.
   У Джека уже наготове был резкий ответ - но он увидел лицо  рыцаря,  и
слова замерли у него на губах. Не у него одного нет  выбора  -  у  Таула
тоже нет. Таул ни за что на свете не  оставил  бы  Мелли,  будь  у  него
выбор.
   И слова рыцарь произнес не простые: они значат очень много, и  каждое
из этих значений еще крепче связывает Таула и Джека. Да, Джек не один  -
и в этом не только утешение, но и единственный его козырь.
   - Пошли, Джек, - сказал Таул, протягивая ему руку. -  Постараемся  за
этот день пройти побольше.

***

   Рыцарь с радостью заметил, что Джек улыбнулся ему в ответ.  Таул  уже
довольно долго наблюдал за Джеком и догадался, о чем  тот  думает.  Таул
затем и подошел, чтобы ободрить его по  мере  сил.  Красно  говорить  он
никогда не умел - он только протянул парню руку  и  сказал  единственные
слова, которые хоть что-то значили: "Ты не один".
   Таул прожил довольно, чтобы знать цену этим словам. Много  лет  назад
Тирен изменил его жизнь, сказав ему то же самое.
   Время мало что значит для узников, страждущих и горюющих. Дни и  ночи
проходят как тени во мраке их тягостного существования.
   Таул до сих пор не знал, сколько времени прошло с того  дня,  как  он
узнал о смерти своих сестер, до той ночи, когда он оказался в  Вальдисе.
Недели и месяцы длятся целую жизнь для человека, потерявшего душу. Ибо в
тот день на болотах Таул лишился самой сути своего бытия - своих  родных
и своей души. Сестер больше нет - и покуда он добивался славы в Вальдисе
они легли в могилу.
   Отца Таул не винил. Отец у них безмозглый пьяница - Таул знал  это  с
тех пор, как стал себя помнить. Нельзя было оставлять  на  него  сестер.
Нельзя было обманываться парой красивых слов да пригоршней золота. Пусть
отцу повезло в карты - Таул должен был знать, что выигравший игрок ни за
что не уймется и непременно вернется к игре.
   Таул  клял  себя  за  то,  что  не  подумал  об  этом,  а  побежал  в
грейвингскую гостиницу "Камыши", как только отец заявился домой.
   Таул и посейчас не мог избавиться от гнева, который почувствовал  при
возвращении отца. Он помнил,  как  загорелся  ревностью,  увидев  любовь
сестер к блудному батюшке, и помнил  кипящую  в  груди  ярость,  которая
выгнала его из дома еще до рассвета. В  то  время,  как  ни  смешно,  он
говорил себе, что наконец освободился, но  свобода  уже  и  тогда  имела
горький вкус, и Таулу понадобилось много месяцев,  чтобы  избавиться  от
этой горечи.
   И вот три года спустя он расплатился сполна за свою поспешность и  за
свою ярость. В день, когда он приехал на болота, его жизнь прекратилась.
Надежда умерла в нем, и он не видел ничего, кроме своей потери. Вальдис,
второе кольцо, только что выжженное на коже, мечты о славе и надежды  на
будущее - все  утратило  смысл.  А  виной  всему  была  его  собственная
гордость.
   Таул рассек тогда свои кольца, отбросил в сторону меч и поскакал куда
глаза глядят. У него не было цели - была лишь  неуемная  жажда  поскорее
убраться с болот. Он не знал в жизни времени страшнее этого. Он  гнал  и
гнал коня во весь опор, не  оглядываясь  назад,  -  только  так  он  мог
спастись от дум. Конь наконец  пал  под  ним.  Таул  поднялся  с  земли,
проклял  измученное  животное  и  устремился  прочь,  бросив   коня   на
медленную, но верную смерть. Теперь он стыдился этого - стоило вспомнить
хотя бы, куда принес его конь.
   На рассвете следующего дня Таул увидел, что оказался в долине  к  югу
от Вальдиса. Он так долго скакал, не разбирая ни времени, ни  местности,
что искренне удивился этому. Не сюда ли он стремился  с  самого  начала,
сам того не ведая? Таул взглянул на свои кольца - воспаленные,  покрытые
запекшейся кровью - и решил, что пойдет  к  Тирену  и  скажет  ему,  что
больше не может быть рыцарем.
   Тирен, несмотря на свой нынешний сан, принял Таула,  как  только  тот
пришел. Он спрятал за пазуху какое-то письмо, которое держал в руках,  и
дружески обнял Таула. Таул оттолкнул его.
   - В чем дело, сын мой? - Тирен бросил взгляд на кольца Таула.  -  Что
случилось?
   Таул, не выдержав наконец, упал на колени и зарыдал как ребенок.
   - Они умерли, - выговорил он наконец. - Они умерли.
   Тирен обхватил его руками. Откуда ни возьмись появились теплые одеяла
и две фляги с крепкой брагой.
   - Твои родные? - спросил Тирен, подавая Таулу одну из фляг.
   Таул кивнул, не в силах произнести ни  слова.  Да  и  какими  словами
рассказать о том, что случилось?
   - Я не могу быть больше рыцарем,  -  только  и  вымолвил  он  немного
погодя.
   Тирен поднял руку к груди, где виднелось письмо.
   - Сын мой, - торжественно произнес он, - ты нужен  ордену.  Ты  нужен
мне. Я тебя не отпускаю.
   Таул свирепо потряс головой.
   - Как может человек без души быть рыцарем?
   Вот тогда-то Тирен произнес слова, которые все изменили:
   - Ты не  один.  Нам  всем  сопутствует  отчаяние.  Третье  кольцо  не
заслужишь без крови и множества жертв. Никто не может познать славу,  не
познав прежде боли и страданий. Ты не  первый  рыцарь,  потерявший  свою
семью. Каждый, кто приходит в Вальдис, расстается с тем, что ему дорого.
Теперь тебе остается одно: сделать так, чтобы  смерть  твоих  сестер  не
была напрасной. Только так обретешь ты вновь свою  душу.  Ручаюсь  тебе:
если ты сейчас уйдешь из ордена, ты будешь жалеть об этом до конца твоих
дней. И умрешь с позором, зря прожив свою жизнь. Если  же  останешься  и
исполнишь мою просьбу - клянусь, ты будешь спасен.
   Произнося эту речь, Тирен был словно бог, и  его  карие  глаза  сияли
неземным светом. Таул верил в него. Благоговейно  склонив  голову,  Таул
спросил:
   - Что я должен делать, господин мой?
   Тирен достал из-за пазухи письмо и показал его Таулу, не дав, однако,
в руки.
   - Мудрец Бевлин просит прислать ему рыцаря. Он ищет мальчика, который
должен остановить всемирную войну до того как она начнется...

XII

   - Нет, Боджер, ты уж мне поверь: самое  страшное  для  солдата  -  не
исроанский огонь.
   - Но исроанский огонь сжигает  все  подряд,  Грифт:  камень,  железо,
самую крепкую кожу. Он даже в воде горит.
   - Ну и что? Пустит на тебя твой приятель струю - вот  и  всех  делов.
Моча мигом гасит  исроанский  огонь.  Нет,  Боджер:  для  солдата  самое
страшное - это дохлый кролик.
   - Дохлый кролик?
   - Да, Боджер. Все знают, что дохлые кролики  смердят  гаже  всего  на
свете. Ничто так скверно не действует на человека. Меня тошнит при одной
мысли об этом.
   - Но почему именно кролики так смердят, Грифт? Почему не скунсы?
   - Я рассказывал тебе о брачных обычаях кроликов, Боджер?
   - Рассказывал, Грифт.
   - Ну так пошевели мозгами и сложи одно с другим.
   Боджер сдвинул брови, выпил вина и торжествующе улыбнулся:
   - Я понял, Грифт.
   Грифт просиял, словно гордый учеником учитель, и улегся поудобнее.
   - Нам повезло, что Кайлок обнаружил высокоградский подкоп.
   -  Да  уж.  Кому  бы  в  голову  пришло,  что  Высокий  Град  захочет
подкопаться прямо под дворец?
   - Но Кайлоку не во всем везет. Вчера стену проломили,  и  пять  сотен
черношлемников полегли,  защищая  брешь.  Говорят,  там  была  настоящая
бойня.
   - Угроза еще осталась, Грифт. Я эту брешь своими  глазами  видел.  Ее
загородили бревнами и окопали траншеей, но один хороший приступ -  и  ее
снова прорвут.
   Грифт кивнул.
   - Завтра тебе уже будет не до этого, Боджер. Письмо при тебе?
   - Да, и запечатано чин чином. Уже час, как госпожа Меллиандра мне его
дала. Говорит, я должен доставить его  во  вражеский  стан  завтра  чуть
свет.
   - Ты не боишься, Боджер, нет?
   - Да вот думаю, не взять ли мне с собой какой-нибудь белый флаг.  Как
бы они меня не пристрелили.
   Грифт подумал немного.
   - Возьми, Боджер. Так, на всякий случай. Главное, чтобы  они  узнали,
от кого письмо, - а уж тогда они примут тебя с распростертыми объятиями.
Лорд Мейбор говорит, что видел над их осадной  башней  герцогский  флаг.
Стало быть, они с  самого  начала  сражаются  за  герцогского  законного
наследника.
   - Недаром лорд Баралис велел сбить тот флаг, как только  его  увидел,
Грифт.
   - Ясное дело, Боджер. Герцогский флаг даже во вражеском лагере ему не
по вкусу.
   Боджер допил вино и, оглядевшись по сторонам, сказал тихо:
   - Не один лишь Высокий Град защищает  госпожу  Меллиандру.  В  городе
есть люди, которые готовы предпочесть ее Кайлоку.  Нынче  я  видел,  как
герцогская стража уводила с Кабацкой площади двоих -  те  собрали  целую
толпу и говорили,  что  незаконный  отпрыск  герцога  и  то  лучше,  чем
кровожадный чужеземный король.
   Грифт медленно покачал головой.
   - Кайлок таких речей не потерпит, Боджер. Он  вырежет  язык  каждому,
кто осмелится выступить против него.
   И оба приятеля умолкли, увидев лорда Мейбора, идущего к люку.
   - Присматривай тут без меня за Меллиандрой, - сказал Лорд Боджеру.
   Он запахнулся в плащ, вскарабкался по лесенке и скрылся в ночи.
   - Странное дело, - сказал Грифт, подставив Боджеру пустой кубок.
   Боджер тут же наполнил кубок вином из самого ближнего бочонка,  рядом
с которым стояло еще два. Приятели потихоньку  опробовали  все  бочки  в
погребе. Немало напитков прокисло но не было ни одного,  который  нельзя
было бы пить.
   - Ты о чем, Грифт?
   - Зачем старина  Мейбор  закутался  в