как думаете, капитан Тэпли?
   - Думаю, что мы его вылечим. Смотрите, вот он уже и не такой бледный. С
вами бывало так раньше, дружок?
   - Нет... не совсем так, - солгал Стефен.  -  Я  последнее  время  очень
много работал, вот и все.
   - В таком случае немножко  отдыха  вам  вовсе  не  повредит.  И  поесть
чего-нибудь тоже надо.
   - Конечно, - с готовностью согласилась Дженни. - Я не стану  предлагать
вам сейчас котлетку, сэр... к счастью, я ее так  и  не  поджарила.  Но  вы
только скажите, чего вам хочется.
   - Можно мне немного молока? Холодного.
   - Конечно можно, сэр. И я сейчас сварю вам крепкий мясной бульон.
   И Дженни вместе со стариком вышла из комнаты. Но уже минуты  через  три
она вернулась с маленьким лакированным подносом, на котором стоял стакан и
пестрый  кувшин,  накрытый  кружевной  салфеточкой  с  бисерными  кистями.
Поставив поднос подле кровати, Дженни налила Стефену молока  и  подождала,
пока он медленными глотками выпил его. Затем унесла грязный стакан и почти
тотчас принесла обратно - уже вымытый и вытертый.
   - Потушить свет? - спросила она, ставя стакан на поднос, подле  кровати
Стефена.
   - Да, выключите, пожалуйста. - У него начало ломить виски, но  холодное
молоко подбодрило его, и он добавил, сам не веря тому, что говорит:  -  Я,
пожалуй, посплю.
   - Вам, правда, ничего не нужно?
   - Истинная правда.
   - Спокойной ночи, сэр.
   - Спокойной ночи, Дженни.
   Она потушила свет, и комната погрузилась в темноту, но  он  чувствовал,
что Дженни еще тут. Немного погодя, стремясь облегчить душу,  она  тихо  и
почтительно проговорила, второпях переходя на простой народный говор:
   - Не беспокойтесь вы только, мистер Десмонд. И не думайте вы об этом ни
минуты. Вы были так добры ко мне на Клинкер-стрит. Вот уж чего  я  век  не
забуду. И теперь я только рада, что так ли, эдак  ли  могу  отплатить  вам
добром.
   Дверь  за  нею  закрылась.  Стефен  лежал,  вытянувшись,  на  спине,  в
незнакомой маленькой комнатке, неглубоко и с трудом  дыша,  и  сколько  ни
старался справиться с нахлынувшими на него чувствами, из-под его сомкнутых
век все же выкатились две скупые слезинки и медленно поползли по щекам.



13

   Хотя Стефену  очень  хотелось  поскорее  встать,  он  чувствовал  такую
слабость, что вынужден был сдаться на уговоры, и почти неделю  не  выходил
из комнаты. Несмотря  на  владевшую  им  апатию,  он  все  снова  и  снова
благословлял счастливый случай, который привел его в район доков,  в  этот
домишко на окраине. Как часто в прошлом приходилось ему ютиться  в  жалких
комнатенках - грязных, неуютных, плохо прибранных, где белье меняют редко,
воды горячей почти не  бывает,  кормят  ужасающе,  у  двери  часами  стоит
грязный поднос с остатками завтрака и нет ни минуты покоя. А  скопидомство
и жадность корыстных хозяек,  которые  открыто  тяготятся  постояльцами  и
только и думают о том, как бы их обобрать, просто не  поддаются  описанию!
Здесь же все сверкало чистотой. Дженни без устали  хлопотала  по  дому,  и
лицо у нее было такое  спокойное,  точно  она  никогда  не  знала  дурного
настроения, волнений, никогда не падала духом от того, что в мире  не  все
обстоит наилучшим образом... Натура на редкость независимая, Дженни всегда
была всем довольна и, невзирая на смущенные  протесты  Стефена,  старалась
услужить ему, чем могла.
   Во второй половине дня к нему неизменно являлся  Джо  Тэпли  и  помогал
коротать время, насколько ему позволяли глухота  и  неумение  поддерживать
разговор. Старик Джо большую часть жизни проработал на Темзе - многие годы
в качестве  совладельца  угольной  баржи,  а  затем  капитаном  на  речном
пароходике, совершающем еженедельные рейсы в Хэмптон. Сейчас  он  ушел  на
покой, но с рекою не расстался: на  свои  сбережения  он  купил  небольшую
пристань, сдавал на ней в аренду  причалы  и  держал  лодку  для  желающих
покататься. Он не мыслил своего существования без реки и каждое утро после
завтрака отправлялся на пристань, садился там в  деревянном  сарайчике  на
конце мола у печурки и медленно, с трудом продвигаясь от  слова  к  слову,
прочитывал сообщения  о  прибытии  и  отправлении  судов,  печатавшиеся  в
"Гринвич меридиан". Иногда он отрывался от этого занятия, чтобы  взглянуть
сквозь очки в стальной оправе на проходящие мимо суда - как знакомые,  так
и  незнакомые  -  и  ответить  на  приветствие  приятеля-капитана,  скорее
угаданное, чем услышанное.
   Когда  Стефен  вернулся  после  своей  первой  -  короткой   и   весьма
неуверенной - прогулки по  Кейбл-стрит,  капитан  уже  отсидел  положенное
время у реки  и  находился  дома.  Будучи  человеком  общительным,  он  не
закрывал двери  своей  комнаты  и  окликнул  соседа,  когда  тот  медленно
поднимался по лестнице. Зайдя к нему, Стефен увидел Дженни - она сидела  у
окна и штопала носок.
   - Ну, - спросил Джо, - как мы себя чувствуем после прогулки?
   - Неплохо, благодарю вас. Только ноги немного дрожат.
   - Еще бы им не дрожать. Присаживайтесь.
   Стефен  сел  и,  посмотрев  сначала  на  одного,   потом   на   другую,
почувствовал, что в воздухе пахнет заговором.
   Молчание длилось долго. Наконец Дженни, все это время с особым усердием
штопавшая чулок, нарушила его:
   - Я собираюсь, мистер Десмонд, поехать недельки на две  к  золовке,  ее
зовут Флорри Бейнс. Это, понимаете ли, сестра моего бедного Алфа. Я всегда
езжу к ней в эту пору, перед тем как она откроет торговлю в ларьке. И  вот
мистер Тэпли считает, что вам нельзя здесь оставаться. - И  она  торопливо
добавила, как бы извиняясь: - Он-то всегда сам  о  себе  заботится,  когда
меня нет. Но ведь вы - другое дело... Вы такой больной... нипочем один  не
справитесь.
   - Да, конечно. - Стефен понял, что они задумали, и его  сразу  охватила
невероятная усталость. Он не винил их за то, что они хотят  избавиться  от
него.
   - Так вот, - продолжала Дженни и  одним  духом,  прежде  чем  он  успел
сказать хоть слово, выпалила:  -  Мистер  Тэпли  считает,  что  вы  должны
поехать со мной. Вы нигде не  поправитесь  так,  как  в  Маргете.  Морской
воздух - он чудеса делает.
   - Доктор Маргет живо поставит вас на ноги,  -  с  назидательными  видом
кивнул капитан.
   На душе  у  Стефена  потеплело.  Но  он  был  еще  слишком  подавлен  и
настроение у него после стольких дней  горестного  раздумья  было  слишком
грустное, чтобы пускаться в такое путешествие. И он  отрицательно  покачал
головой:
   - Что вы, это будет для  вас  чересчур  обременительно.  Я  и  так  уже
слишком злоупотребляю вашей добротой.
   - Нисколько вы нас не обремените, сэр. Флорри будет только рада.  -  И,
заподозрив, почему он отказывается, Дженни добавила: - Вы  будете  платить
ей за стол... ровно столько, сколько платите мне.
   Стефен был еще так слаб, что у  него  не  хватило  сил  противиться  их
уговорам, тем более что эти люди желали ему только добра и  хотели,  чтобы
он снова стал здоровым. Да к тому же кратковременная прогулка на ветру  по
улице Степни основательно поколебала его  надежду  на  то,  что  он  скоро
сможет взяться за работу - если вообще когда-нибудь сможет. Он понял,  что
не создаст ничего путного,  пока  не  восстановит  силы,  а  потому  самое
разумное - принять дружеское предложение Дженни.
   В тот же вечер  было  написано  письмо  Флорри  Бейнс,  а  в  следующий
понедельник, после второго завтрака,  Стефен  и  Дженни  если  на  вокзале
Чэринг-Кросс в поезд и отправились в Маргет. Дженни, на чью долю  выпадало
довольно мало радостей, была в веселом, приподнятом настроении  и  болтала
без умолку пока они мчались через Дартфорд и Чатам, через болота  в  устье
Темзы, а затем выбрались на Кентскую равнину. Щеки Дженни  так  и  пылали,
точно она долго терла их щеткой, а глаза горели живым огнем. На  ней  было
темно-зеленое бархатное  пальто  с  воротником  и  капюшоном,  отделанными
тесьмой, - оно хоть и немного вытерлось на швах, но  очень  шло  ей.  Свои
маленькие, огрубевшие от работы руки Дженни упрятала в белоснежные нитяные
перчатки; на ногах ее блестели  тщательно  начищенные  черные  ботинки  на
пуговках. Зато  шляпа  была  сущий  кошмар:  на  макушке  Дженни  высилось
хитроумное сооружение из атласа и каких-то немыслимых перьев,  похожее  на
диковинную птицу в гнезде. Стефен положительно  не  мог  оторвать  от  нее
глаз, так что в конце концов  Дженни,  заметив  его  зачарованный  взгляд,
доверительно улыбнулась:
   - Я вижу, вам нравится моя шляпка. Мне так повезло тогда - на январской
распродаже. И потом, красный - это мой цвет.
   - Шляпа в самом деле замечательная, Дженни. Но лучше снимите ее.  А  то
вдруг влетит в окно искра и прожжет дырку.
   Она тотчас послушалась. Волосы ее были недавно вымыты и лежали  на  лбу
пушистой  челкой.  Без  шляпы  она  снова  стала  самой  собой  -   живая,
безыскусственная  невысокая  женщина  в  белой   бумажной   блузке,   чуть
располневшая, не то что в Доме благодати. Какая она была тоненькая  тогда,
когда приходила к нему убирать комнату  и  заодно  пришивала  оторвавшиеся
пуговицы. Стефен исподтишка разглядывал ее: она сидела в профиль, так  что
короткая верхняя губка и чуть вздернутый нос особенно бросались  в  глаза.
Приличия ради она держала на коленях дамский журнал, который он купил ей в
киоске и который она даже не раскрыла, и, словно завороженная, смотрела на
мелькавшие мимо ветряные  мельницы,  сушильни  для  хмеля  и  ярко-красные
кирпичные амбары.
   - Поглядите-ка, мистер Десмонд, - воскликнула она, - сколько тут жердей
для хмеля - и не сочтешь!
   - А вы любите хмель, Дженни?
   - Иной раз не брезгую пропустить стаканчик  пивка.  Прямо  скажу  -  не
прочь! - серьезно ответила она, затем взглянула на него и  рассмеялась.  -
Но уж крепче ничего в рот не беру.
   И она весело продолжала болтать на своем "кокни". Вскоре она  поднялась
и, сняв с багажной сетки сумку, достала пакет; не обращая внимания на двух
других пассажиров, она развернула его  и  вынула  сэндвичи  с  ветчиной  и
языком.
   - Давайте перекусим, сэр. Нечего стесняться-то, - уговаривала она  его.
- Я обещала капитану, что вы у меня будете есть, как надо. А уж если я  не
заставлю, так Флорри заставит. Одно могу  про  нее  сказать:  готовит  она
отменно. Надеюсь, вы любите рыбу?
   - Люблю, Дженни, - сказал он, откусывая сэндвич.  -  Насчет  еды  я  не
беспокоюсь. Тревожит меня другое: понравлюсь ли я вашей рыбнице... я хотел
сказать - Флорри.
   - Флорри, она славная. И голова у нее работает что надо. Она ведь такая
самостоятельная. Со всем сама управляется, и помогает-то  ей  один  только
мальчонка - Эрни Вуд, племянник. Правда, жизнь у нее была нелегкая.  Да  и
сейчас она часто прихварывает: все простужается. И ноги у нее больные.  Но
в общем вы с ней поладите.
   - Надеюсь.
   - Конечно, многого не ждите... Домик у нее малюсенький.
   - Надеюсь, я не развалю его.
   - Что вы, сэр, - со всею серьезностью возразила она. -  Мы  там  вполне
разместимся: я буду спать с Флорри, а вы - в моей постели.
   При этом она взглянула на него и вдруг, поняв всю двусмысленность своих
слов, мучительно покраснела. Наступило неловкое молчание, она  отвернулась
и принялась смотреть в окно.
   Но они были уже почти у цели. В Маргет поезд прибыл  около  трех  часов
дня, и едва Стефен вышел  на  открытую  платформу,  как  его  точно  током
ударило - такой здесь был терпкий воздух: насыщенный  испарениями  реки  и
океана, запахом соли, ракушек, водорослей  и  целебной  грязи,  он  одарял
озоном  скромных  приезжих  из  лондонского  Ист-Энда  и   был,   конечно,
плебейским, однако непревзойденным во  всей  Англии.  Как  и  предполагала
Дженни, на станции их встречал Эрни, низкорослый, но славный мальчик - лет
пятнадцати. Багаж погрузили на тележку, запряженную пони, втиснув  пожитки
между двумя пустыми ящиками, и, разместившись втроем на переднем  сиденье,
направились в старинный город Маргет.
   Дом Флорри находился прямо у гавани,  на  набережной,  где  выстроились
старые и довольно ветхие домишки, пахнувшие смолою  и  морем;  перед  ними
пролегала булыжная мостовая, а за нею смутно виднелся  лес  мачт,  снасти,
груды канатов, бочки, ящики, горы нанесенного прибоем ила, длинный  мол  и
бьющие в него серые волны Северного моря.  Лавка  Флорри,  помещавшаяся  в
доме N_49, низеньком и кособоком, была выкрашена в ярко-голубой  цвет;  за
витриной виднелся мраморный прилавок, а  над  дверью  висела  вывеска,  на
которой было выведено золочеными буквами:  "Флоренс  Бейнс.  Свежая  рыба.
Креветки и  моллюски  в  большом  выборе".  Над  лавкой  помещались  жилые
комнаты, куда вела снаружи каменная лестница.
   Эрни проводил гостей в парадную комнату  с  удобной  мебелью,  где  уже
стоял накрытый стол, но не было ни одного живого существа, кроме  пушистой
рыжей кошки. Эрни тотчас помчался вниз, чтобы сменить в лавке  тетушку,  и
та вскоре появилась в гостиной - худощавая, угловатая женщина лет  сорока,
с крупным носом.  Спустив  на  покрасневшие  руки  закатанные  выше  локтя
рукава, она дружески расцеловалась с Дженни, внимательно оглядела  Стефена
и протянула ему влажные, холодные, как ее креветки, пальцы.
   - Вы, конечно, не откажетесь от чайку. Садитесь, я сейчас подам.
   Энергичная и подвижная, она быстро принесла из задней  комнаты  большой
поднос,  на  котором  стояла  тарелочка  с  хрустящим  хлебом,  чайник   и
внушительных размеров блюдо с жареной рыбой, затем, держась  очень  прямо,
села за стол и принялась угощать гостей, всем своим видом  показывая,  что
уж кто-кто, а она голову никогда не теряет.
   - Ну, как дела, Флорри? -  спросила  Дженни,  отхлебнув  чаю  и  слегка
причмокнув от удовольствия.
   - Не могу пожаловаться. Только вот с ларьком хлопотне.
   - Ведь это всегда так, Флорри.
   - Всегда.
   - Опять этот дурацкий городской совет?
   - Ну конечно, совет с его фокусами. Думают, раз  я  женщина,  так  надо
мной можно сколько угодно измываться.
   - Ничего, недельки через две все устроится.
   - Через три, милочка.
   - Неважно. Все эти хлопоты с лихвой окупятся, Флорри.
   - Иной раз я не очень-то в этом уверена.
   Флорри покачала головой,  подавленная  своими  бесконечными  тяжбами  с
чинушами: и почему только мир устроен  так  несправедливо,  почему  в  нем
господствуют мужчины? Казалось, она хмуро припоминала все беды,  все,  что
вытерпели и выстрадали представительницы ее пола  со  времен  грехопадения
Евы.
   Дженни улыбнулась Стефену, желая вовлечь его в разговор.
   - Летом торговля здесь на славу. Флорри арендует ларек около  бульвара.
Ее все знают: креветки и моллюски у нее замечательные!
   - Мне так думается, что я известна и мелкой  камбалой.  -  Флорри  была
явно оскорблена тем, что Дженни  забыла  упомянуть  об  этом  немаловажном
обстоятельстве.
   - Ну конечно, дорогая.
   - Та, которую мы сейчас едим, просто  великолепна,  -  вежливо  заметил
Стефен.
   - Это не мелкая камбала, а крупная, - мрачно поправила  его  Флорри.  -
Кушайте на здоровье. В море ее сколько угодно.
   Еда  была  вкусная  и  обильная,  комната  уютная,  в   камине   весело
потрескивал уголь, однако Стефену было не по себе: он  чувствовал,  что  с
самого  начала  возбудил  недоверие  хозяйки.  Ему-то  это  было   глубоко
безразлично, но он счел необходимым -  не  ради  себя,  а  ради  Дженни  -
завоевать расположение торговки рыбой. Простою вежливостью, как он  понял,
тут ничего  не  добьешься  -  скорее  наоборот.  Он  заметил,  что  Флорри
неравнодушна к рыжему коту, усевшемуся на ручку ее кресла, - она то и дело
давала ему куски со своей  тарелки,  -  и,  вынув  из  кармана  блокнот  и
карандаш, принялся, пока обе женщины были  заняты  немногословной,  однако
дружеской беседой, рисовать кота.
   Десять минут - и рисунок готов. Стефен оторвал листок и молча  протянул
его Флорри.
   - Ну... скажу я вам... - На ее  подвижном  лице  отразилось  удивление,
нерешительность, боязнь опростоволоситься  -  самые  разнородные  чувства,
сменившиеся, наконец, удовольствием. - Да ведь это Рыжик - как живой.  Вы,
значит, будете художник?
   - Если рисунок вам понравился, вы, надеюсь, согласитесь принять его  от
меня на память?
   - Этак у вас и денег никогда не будет: разве можно раздаривать вещи?
   Хоть это и было сказано не без иронии, тем не менее  Флорри  была  явно
довольна. Когда Стефен после чая заявил, что пойдет немножко  прогуляться,
она крикнула ему вслед:
   - Остерегайтесь ветра. Ведь Маргет смотрит прямо на Северный полюс.
   Этот географический факт был абсолютно точен,  ко  в  противоположность
Флорри Стефен любил холод: он всегда хорошо себя чувствовал  в  прохладную
погоду. И сейчас, выйдя на приморский бульвар  -  пустынный  в  это  время
года, поскольку курортный сезон еще не начался, - он сразу  ощутил  прилив
сил в своем ослабевшем после болезни теле.  Целительный  воздух,  колючий,
словно ледяное шампанское, без усилия наполнял его легкие, вызывал  краску
на щеках, бодрил. Впервые после суда в нем  вспыхнула  искорка  оптимизма,
однако он решил, что еще недели две не будет браться за работу - не  будет
даже делать набросков или  писать  маслом,  как  предполагал  ранее,  -  а
постарается раз и навсегда  избавиться  от  этого  дурацкого  заболевания,
которое на протяжении стольких лет то и дело докучало ему.  Стоя  один  на
бульваре в сгущавшихся сумерках, среди безбрежного  серого  простора,  где
небо сливалось с морем, а ветер гудел и вздыхал у него в  ушах,  словно  в
большой морской раковине, и песок, завихряясь, опадал у  его  ног,  Стефен
почувствовал, как кровь быстрее  побежала  у  него  по  жилам,  и,  подняв
голову, устало подумал:
   "Может быть... я еще докажу... что я не совсем конченый человек...  кто
знает".



14

   Шли дни, и настроение Стефена все улучшалось. Как  ему  было  хорошо  с
этими простыми женщинами, которых люди  его  класса  несомненно  сочли  бы
"вульгарными"! А ему было с ними так легко, больше того: ему казалось, что
он и сам такой же. Жизнь этого пропахшего солью района у гавани, приход  и
уход рыбачьих шхун, выгрузка улова - асе интересовало его,  отвлекало  его
ум от горьких размышлений. Рано утром он ходил с Флорри на  рыбный  рынок,
где наблюдал за тем, как она ловко покупает  товар,  вовремя  ловя  взгляд
аукционщика, чей охрипший голос вел постоянную войну с  грохотом  лебедок.
Постепенно Стефен стал удлинять свои прогулки по прибрежным скалам, спал с
открытым окном, не боясь бриза. Но самым замечательным было купанье.  Хотя
купальный сезон еще не  наступил  и  в  воде  действительно  чувствовалась
близость Северного полюса, на что не без сарказма не раз указывала Флорри,
удержать Стефена было невозможно. Каждое утро  он  отправлялся  на  мол  и
бросался в воду, не отставая от местных смельчаков - членов клуба "Купайся
круглый год", - те и в самом деле, как сообщил один из его новых знакомых,
купались, даже когда на земле лежал снег. Это резкое погружение в холодную
воду как раз и оказалось тем стимулирующим средством, которое больше,  чем
что-либо, ускорило выздоровление Стефена, возродив в нем не только желание
писать, но и то, что было куда важнее: веру в свои творческие силы.
   Он  много  времени  проводил  один:  Флорри  либо  хлопотала,   добывая
разрешение на аренду, либо наблюдала за сооружением ларька, у Дженни полно
было дел в лавке, а Эрни каждый день объезжал клиентов на тележке. Тем  не
менее в среду решено было "всем семейством" отправиться на экскурсию.
   - А вы сможете поехать? - спросил Стефен Флорри.
   - Мешай дело с бездельем, проживешь век  с  весельем,  -  изрекла  она,
затем, решив просветить этого  невежественного  человека,  добавила:  -  В
среду мы закрываемся в середине дня.  Так  что  вполне  можем  поехать  за
креветками.
   - За креветками?
   - Вы что, в первый раз это слово слышите? Да сами же вы мне все уши про
них прожужжали! Ну вот я и покажу