ебе песню прекрасней той, что звезды в небе поют.
   Я молю - останься со мной, Я буду любить и ждать, Я отдам тебе сердце мое
И арфу мою...
   Я пошел на звук песни и обнаружил в маленькой комнатке Лахлэна.  На  полу
были разбросаны подушки, но Лахлэн устроился на трехногом  табурете,  обитом
бархатом, руки его касались Леди с такой нежностью, словно она была женщиной
м его возлюбленной. Я остановился в дверях, завороженный  мерцанием  золотых
струн и чудесного камня.
   Он склонился к арфе,  музыка  полностью  поглотила  его,  лицо  его  было
спокойным и мирным, глаза закрыты, черты лица тонки и аристократичны.
   Менестрель-арфист несет на себе печать богов и  никогда  не  забывает  об
этом.
   Потому все они так уверены в себе и горды.
   Музыка затихла, наступила тишина, потом он поднял голову и  посмотрел  на
меня, тут же поднявшись со своего табурета:
   - Кэриллон! Я полагал, вы уже спите.
   - Нет.
   Он нахмурился:
   - Ваша одежда вымокла и вся в пепле. Не думаете ли вы, что  вам  было  бы
лучше...
   - Он ушел, - прервал я его плавную речь, - Турмилайн тоже.
   Лахлэн уставился на меня непонимающим взглядом:
   - Торри! Торри..?
   - Вместе с Финном, - я хотел сказать это  побыстрее,  чтобы  покончить  с
мучительной сценой.
   - Лодхи! - лицо Лахлэна приобрело  цвет  слоновой  кости,  -  О  Лодхи...
нет...
   - он сделал три шага, все еще сжимая  в  руках  свою  Леди,  потом  вдруг
остановился. - Кэриллон... скажи, что ты ошибся...
   - Это было бы ложью.
   В его глазах была боль, лицо  застыло.  Он  был  как  ребенок  во  власти
кошмара, пытающийся осмыслить происходящее.
   - Но... ты же сказал, что она предназначена принцу!
   - Принцу, - согласился я, - но не менестрелю. Лахлэн...
   - Неужели я ждал слишком долго? - непослушными руками он прижимал к груди
арфу, - Лодхи, неужели я ждал слишком долго?!
   - Лахлэн, я знаю, что ты любил ее. Я видел это с самого  начала.  Но  нет
смысла цепляться за надежду на то, что не могло бы произойти.
   - Верни ее, - в нем внезапно появилась решимость. - Забери ее у него.  Не
позволяй ей уйти...
   - Нет, - твердо сказал я. - Я отпустил ее  потому,  что  уже  не  мог  ее
остановить. Я слишком хорошо знаю Финна. А он достаточно  ясно  заявил,  что
никому и ничему не позволит больше встать между ним и женщиной,  которую  он
желает.
   Лахлэн поднял руку, потер лоб, словно серебряный обруч давил ему голову.
   Потом внезапно и резко сорвал его с головы и сжал в кулаке - вторая  рука
по-прежнему придерживала арфу.
   - Арфист! - с болью выкрикнул он. - Лодхи, каким же я был глупцом!
   - Лахлэн...
   Он тряхнул головой:
   - Кэриллон, неужели ты не можешь вернуть ее? Я обещаю, ты будешь доволен.
   Я расскажу ей кое-что...
   - Нет, - на этот раз я говорил мягко. - Лахлэн - у нее будет  ребенок  от
Финна.
   Он побелел совершенно и почти упал на табурет, мгновение смотрел  в  пол,
потом негнущимися руками положил на пол обруч и арфу,  словно  отрекаясь  от
них.
   - Я хотел увезти ее домой. Больше он не сказал ничего.
   - Нет, - повторил я, - Лахлэн... мне очень жаль.
   Он молча вытянул из-под камзола тонкий кожаный  шнурок,  снял  его  через
голову и протянул мне побрякушку...
   Да нет, не побрякушку. Это было  кольцо,  сквозь  которое  и  был  продет
кожаный шнурок. Я повернул его и в свете свечей увидел герб - арфа и  корона
Эллас.
   - Таких колец всего семь, - тон его был почти  деловым.  -  Пять  у  моих
братьев, еще одно - на руке моего  отца,  -  он,  наконец,  поднял  на  меня
взгляд.
   - О да, я хорошо знаю обычаи Царствующих  Домов  -  я  сам  принадлежу  к
одному из них.
   - Лахлэн, - повторил я. - Или..?
   - О, да. Куинн Лахлэн Ллеуэллин. Мой отец  умеет  выбирать  имена,  -  он
немного нахмурился, на лице его читалось отчуждение. - Но у него одиннадцать
детей, так что все к лучшему.
   - Наследный принц Эллас Куинн, - кольцо выпало из моей руки и  закачалось
на шнурке. - Во имя всех хомейнских богов, почему ты не сказал об этом?...
   Он дернул плечом:
   - Это был договор между  мной  и  моим  отцом.  Видишь  ли,  я  не  такой
наследник, который нужен Родри. Мне больше нравилось  играть  на  арфе,  чем
управлять страной, и лечить - больше,  чем  ухаживать  за  женщинами,  -  он
улыбнулся одними губами.
   - Я не был готов к трону. Я не хотел иметь жены, которая  привязывала  бы
меня к замку. Мне хотелось покинуть Регхед и увидеть всю  страну  -  увидеть
самому, без сопровождающих. Быть наследником  так...  обременительно,  -  на
этот раз улыбка была более похожа на улыбку  Лахлэна,  которого  я  знал,  -
думаю, тебе это немного известно.
   - Но... почему ты не сказал Торри? И мне!  -  я  подумал,  что  это  было
непростительной глупостью с его стороны. - Если бы ты сказал,  ничего  этого
не случилось бы!..
   - Я не мог. Это был наш с отцом договор, - Лахлэн потер бровь и  взглянул
на арфу. Он сидел на табурете, ссутулившись, и его  крашеные  волосы  тускло
поблескивали в свете свечей.
   Крашеные темные волосы. Не седые, как он говорил  мне  -  совсем  другого
цвета.
   Я сел, прижался спиной к холодному камню стены. Я думал о Торри и  Финне,
едущих сейчас сквозь дождь, и о сидевшем передо мной Лахлэне.
   - Почему? - наконец задал я мучивший меня вопрос.
   Он вздохнул и потер глаза:
   - Поначалу это было просто  игрой.  Есть  ли  способ  лучше  узнать  свою
страну, чем пройдя ее вдоль и поперек неузнанным?  Мой  отец  согласился  на
это, сказав, что, коль скоро я решил  поиграть  в  эти  игры,  мне  придется
играть в них до конца. Он запретил мне открывать мое имя и титул - кроме как
под страхом смерти.
   - Но не сказать об этом мне... - я покачал головой.
   - Это было ради тебя самого, - я нахмурился, и он кивнул в ответ. - Когда
я впервые встретил вас и понял, кто ты такой, я немедленно написал  отцу.  Я
рассказал ему о том, что ты собираешься сделать и о том, что  я  не  верю  в
осуществление твоих планов. Отобрать Хомейну у Беллэма? Невозможно.  У  тебя
не было армии, не было никого, кроме Финна... и меня, - он  улыбнулся.  -  Я
пошел с тобой потому, что захотел  увидеть,  что  из  этого  выйдет.  А  еще
потому, что мой отец, узнавший о твоих планах, желал тебе победы.
   Я почувствовал, как во мне закипает гнев:
   - Он не послал мне помощи...
   - Хомейнскому принцу-самозванцу? - Лахлэн сделал отрицательный жест. - Ты
забываешь  -  Беллэм  хотел  породниться  с  Эллас,  он  предложил   Электру
наследнику престола Родри. Не в интересах Эллас было поддерживать  Кэриллона
на его пути к трону, - его тон несколько  смягчился.  -  Хотя  я  готов  был
помочь тебе всем, чем  мог,  мне  приходилось  думать  об  интересах  нашего
королевства. У нас тоже есть враги. Это должно было остаться твоей битвой.
   - Но все же ты пошел со мной. Ты рисковал собой.
   - Я ничем не рисковал. Если помнишь, я  не  вступал  в  бой,  играя  роль
менестреля. Это было нелегко... Меня учили владеть  оружием  с  детства.  Но
отец запретил мне сражаться - и, думаю, это было разумно. Еще он сказал, что
я должен смотреть - и учиться всему, чему могу. Если ты победишь в  войне  и
удержишь власть в течение двенадцати месяцев, Родри предложит тебе союз.
   - Прошло больше времени, - заметил я.
   - И разве ты не послал гонцов  в  соседние  королевства,  предлагая  руку
твоей сестры? - краска залила его лицо. - Я не могу предлагать того, что мне
не принадлежит. Мой отец - Верховный Король.  Твое  предложение  должен  был
принять он, а мне оставалось ждать его решения, - он  на  мгновение  прикрыл
глаза. Лодхи, но я думал, что она подождет...
   - Я тоже так думал. Ох. Лахлэн, если бы я знал...
   - Я понимаю. Но не я должен был  сказать  это,  -  его  лицо  было  почти
отталкивающим. - Такова доля принцев.
   - Неужели ты ничего не мог сказать ей? Он уставился в пол:
   - Я хотел этого - столько раз, что и сам не  могу  сосчитать.  Однажды  я
даже заговорил с ней  о  наследнике  Родри,  но  она  только  приказала  мне
молчать.
   Она не хотела думать о замужестве, - он вздохнул. - Она всегда щадила мои
чувства, пытаясь - как и ее брат Мухаар - убедить меня, арфиста - не  желать
невозможного. Я думал о том, что она изменит  мнение,  когда  узнает.  Когда
узнаешь ты. Я наслаждался ожиданием.
   Я закрыл глаза и  откинул  голову.  Я  вспоминал  арфиста  в  Элласийской
харчевне, одарившего меня видениями былого. Я вспоминал, с каким терпением и
пониманием он принимал мое презрение - я  называл  его  шпионом,  а  он  был
просто другом.
   Как я приказал ему убить человека, чтобы выяснить, сумеет ли он это.
   Так много было между нами - и так мало... Я  уже  знал,  что  он  сделает
теперь.
   - У тебя не было выбора, - наконец сказал я. - Видят боги,  я  знаю,  что
значит принять высокий сан и ответственность. Но ты не должен  себя  винить,
Лахлэн. Что ты мог сделать?
   - Рассказать, пусть и  против  воли  отца,  -  сейчас  он  казался  таким
беззащитным - а я привык видеть его сильным. - Я должен был рассказать. Хоть
кому-то. Хоть что-то.
   И все же это не привело бы ни к чему. Мы оба понимали это  и  -  молчали,
потому что даже одно слово причинило бы новую боль.  Можно  любить  женщину,
которая любить другого, но нельзя заставить ее любить,  если  она  не  хочет
этого.
   - Клянусь Всеотцом, - устало сказал Лахлэн, - все это того не стоит.
   Он поднял свою Леди и встал, повесив на руку серебряный  обруч.  Он  имел
все права на него, хотя его венец скорее должен был сиять державным золотом.
   Я поднялся тоже, встав перед  ним,  и  протянул  ему  кольцо  на  кожаном
шнурке.
   - Лахлэн...
   Я остановился. Он  понял.  Он  взял  кольцо,  взглянул  на  герб,  словно
отдалявший его от меня, и снова надел шнурок на шею.
   - Я пришел менестрелем, - тихо  сказал  он,  -  и  уйду  менестрелем.  На
рассвете.
   - Если и ты, старый друг, оставишь меня, я буду совсем один.
   Больше я не мог сказать ничего, это была единственная мольба, на  которую
я был способен - и которую мог позволить себе.
   В его глазах была боль:
   - Я пришел, зная, что мне придется уйти. Не знал,  когда,  но  знал,  что
этот час наступит. Некоторое время я еще надеялся, что уйду не один.
   Его лицо стало жестче, исчезло мягкое обаяние арфиста и я  увидел,  каким
был Лахлэн на самом деле - каким он был всегда,  хоть  и  нечасто  показывал
это.
   - Ты король, Кэриллон.  Короли  всегда  одиноки.  Когда-нибудь  мне  тоже
предстоит испытать это, - он сжал мою руку в  знак  дружбы.  -  Ийана  Лодхи
ийфэнног фаэр.
   - Иди же со смирением, менестрель, - мягко сказал я.
   Он  вышел  из  комнаты  в  сумрачный  коридор.  Для  него  Песнь  Хомейны
закончилась.
   Я вошел в свои покои и увидел, что она ждет меня. Она сидела в  полумраке
горела только одна свеча - завернувшись в одно  из  моих  спальных  одеяний:
винный  бархат,  отороченный  крапчатым  серебристым  мехом.  На   ней   оно
смотрелось потрясающе, из-под бархата были видны только руки и ноги.
   Я остановился. Сейчас я не мог встретиться с ней лицом к лицу.  Глядя  на
нее, я вспоминал, что сделал Финн - вспоминал о его изгнании. Вспоминал, чем
все это закончилось для Торри и о том, что  Лахлэн  ушел.  Смотреть  на  нее
означало смотреть в лицо одиночеству, а этого я уже не мог вынести.
   - Нет, - сказала она, когда я собирался уйти. - Останься. Я уйду, если ты
хочешь.
   Темно-красный бархат растворялся в тени. Отблеск пламени свечей плясал  в
ее распущенных, ниспадавших до колен волосах.
   Я сел - у меня просто не было сил стоять, - на край своего  ложа.  Я  был
весь в пепле - Лахлэн сказал правду - и одежда моя была все еще  влажной  от
непогоды. Без сомнения, так же от меня и  пахло:  мокрой  шерстью,  дымом  и
огнем.
   Она подошла и встала подле меня.
   - Позволь, я облегчу твое горе.
   Я смотрел  на  ее  горло  со  следами  синяков  -  отметины,  оставленные
безумцем.
   Она опустилась на колени и принялась стягивать с меня тяжелые  сапоги.  Я
ничего не сказал - смотрел на  нее,  изумленный,  что  она  делает  то,  что
гораздо проще было сделать слуге или мне самому.
   Ее руки были легкими и нежными - она раздела меня и снова  опустилась  на
колени.
   - Ах, господин мой, не нужно так горевать. Это причиняет тебе боль.
   Мне внезапно подумалось - неужели она так же опускалась на  колени  перед
Тинстаром?..
   Ее рука легла мне на бедро: прохладные пальцы, тоненькая  ниточка  пульса
на запястье.
   Я снова посмотрел на нее, медленно поднял руку и положил ее ей  на  горло
так же, как Финн тогда, - почувствовав нежность и хрупкость ее шеи.
   - Из-за тебя, - сказал я.
   - Да, - она не отвела взгляд, - но из-за тебя,  добрый  мой  господин,  я
печалюсь о том, что он ушел.
   Мои пальцы сжались. Она не дернулась, не отстранилась.
   - Я не Тинстар, госпожа.
   - Нет, - она не улыбалась.
   Я взял ее голову  в  свои  ладони,  чувствуя  тяжесть  сверкающих  волос.
Одеяние соскользнуло с ее плеч и  упало  на  пол  -  грозовое  облако  цвета
густого вина.
   Электра осталась совершенно обнаженной.
   Я поднял ее с колен и, обняв, увлек к ложу. Я  переспал  бы  сейчас  и  с
демоном,  с  темным  божеством,  если  бы  это  помогло  мне  избавиться  от
одиночества.
   - Ты нужна мне, - шептал я, касаясь губами ее рта. - Боги... женщина, как
ты нужна мне...

Глава 4

   Походный шатер пропах кровью и паленым мясом.  Я  наблюдал  за  тем,  как
целитель отнял железо от рук Роуэна, изучающе осмотрел края раны и кивнул:
   - Закрылась. Кровь больше не идет, капитан. Думаю, с помощью  богов  руку
вы сохраните.
   Роуэн напряженно застыл на табурете:  он  был  бледен,  его  трясло.  Меч
рассек предплечье, но ни кость, ни мышцы  задеты  не  были.  Рука  останется
цела, он сможет ею  пользоваться,  как  и  раньше,  хотя,  вероятно,  сейчас
чувствует себя так, словно уже потерял ее.
   Он медленно и осторожно выдохнул: это скорее  напоминало  шипение  сквозь
стиснутые  зубы.  Протянул  руку  к  кубку  терпкого  вина,  который   Уэйтэ
предусмотрительно поставил на стол. Пальцы сжались на кубке  так,  что  даже
костяшки побелели, он поднес кубок к губам. Я  улыбнулся.  Уэйтэ  насыпал  в
вино порошка, который несколько уймет боль.  Роуэн  сначала  отказывался  от
такой помощи, но сейчас он просто не знал о порошке. Когда он  выпьет  вина,
ему станет легче.
   Я посмотрел через плечо  в  дверной  проем.  Снаружи  все  было  серым  и
темно-синим, над лагерем нависли низкие облака, и по земле  стелился  зимний
морозный туман. Пар от моего дыхания за пределами палатки становился похожим
на дым и поднимался вверх легким белым облачком.
   - Благодарю, господин мой, - голос Роуэна был  все  еще  напряженным,  но
чувствовалось, что зелье уже начало действовать.
   Он принялся натягивать свои отороченные мехом кожаные одежды,  хотя  -  я
знал это - каждое движение причиняло ему боль. Я не предложил своей  помощи,
зная, что он не позволит Мухаару прислуживать ему, да  и  гордость  помешает
принять помощь - от кого бы то ни было. Как и у всякого Чэйсули, у него была
своя гордость: резковатая ранимая  гордость,  которую  многие  принимали  за
надменность. Обычно  это  чувство  было  рождено  сознанием  того,  что  они
немаловажные фигуры в игре богов. И Роуэн, хотя и был  более  хомэйном,  чем
Чэйсули, в привычках и поведении, вел себя с той  же  характерной  гордостью
хотя сам и не отдавал себе в этом отчета.
   Я  пошевелился  и  тут  же  скривился  от  боли,  мышцы  явно  не  желали
повиноваться. Мое тело было в синяках, кожу саднило, но в последней стычке я
не получил ни царапины. Я не пролил ни капли собственной крови -  в  отличие
от Роуэна - если не считать того, что разбил нос,  когда  мой  конь  неловко
дернул головой, а я в  тот  момент  прижимался  к  его  холке.  На  одно-два
мгновения удар привел меня в полубессознательное состояние -  я  был  легкой
добычей и мог только удерживаться в седле. А Роуэн  бросился  вперед,  чтобы
отвести удар меча - и принял удар, предназначавшийся мне. Нам обоим повезло,
что атвиец промахнулся.
   - Ты голоден? - спросил я.
   Роуэн кивнул. Как и все мы, он сильно исхудал - кожа да кости.  Поскольку
он был Чэйсули, его худоба была более заметна, я носил бороду,  и  никто  не
замечал, как я выгляжу. В этом были свои преимущества:
   Роуэн смотрелся неважно, я - нет, а я,  надо  сказать,  терпеть  не  мог,
когда меня спрашивали, как я себя чувствую. Это заставляло меня ощущать себя
слабым и беспомощным, я же таким не был. Но - увы, иногда за трон  и  власть
приходится расплачиваться и этим.
   Роуэн натянул перчатки, чуть замешкавшись с правой -  движение  причиняло
ему боль. Он был по-прежнему бледен, потеря  крови  заставила  побелеть  его
лицо, бронзовое, как у всех Чэйсули, это, да  еще  потемневшие  от  выпитого
снадобья глаза, делало его больше похожим на хомэйна.
   Бедняга  Роуэн,  подумал  я,  вечно  мечущийся  между  двумя   мирами   и
народами...
   Он провел здоровой рукой по волосам и посмотрел  на  меня,  усилием  воли
заставив себя улыбнуться:
   -  Мне  не  больно,  мой  господин.  Уэйтэ,  откладывая  орудия  хирурга,
неодобрительно хмыкнул:
   - В моем присутствии ему, видите ли, больно, а перед Мухааром  -  нет.  У
вас, мой господин, поразительные способности целителя...  может,  нам  нужно
поменяться местами?
   Роуэн покраснел. Я ухмыльнулся и откинул дверной полог,  жестом  приказав
ему выйти первым, хотя он и хотел пропустить меня вперед. Туман  обдал  наши
лица холодом. Роуэн передернул плечами, баюкая раненую руку:
   - Мне действительно лучше, господин мой. Я ничего сказал ему  о  порошке,
просто показал жестом на ближайший костер, где жарилось мясо:
   - Туда. Горячее вино и жареный кабан. Тебе  без  сомнения  станет  лучше,
когда твой желудок будет полон.
   Он  осторожно  пошел  по  утоптанной  промерзшей   земле,   стараясь   не
потревожить раненую руку.
   - Господин мой... прости.
   - За то, что тебя ранили? - я покачал головой. - Ты получил рану, которая
предназначалась мне. Это требует моей благодарности, а не твоих извинений.
   - Нет, - его юное лицо прорезали морщинки. Он смотрел себе  под  ноги,  и
волосы, черные, как вороново крыло, почти скрывали его лицо:  как  и  я,  он
давно не стриг волос. - Лучше бы рядом с тобой был Финн. Я... я не ленник, -
он бросил на меня взгляд  темных  глаз.  -  Мне  не  хватает  умения,  чтобы
охранить тебя, мой господин.
   Я остановился у  костра  и  кивнул  солдату,  который  занимался  жареным
кабаном, тот тут же принялся резать мясо - должно быть, тем же ножом,  каким
разделывал добычу.
   - Ты не Финн и никогда не смог бы стать им, - ответил я Роуэну.  -  Но  я
хочу, чтобы ты был рядом со мной.
   - Мой господин...
   Я жестом заставил его замолчать:
   - Когда шесть месяцев назад я  отослал  Финна  со  службы,  я  знал,  чем
рискую.
   Но все же это нужно было сделать для нашего общего блага. Я  не  отрицаю,
что для меня важно было его присутствие рядом. Связь между  ленником-Чэйсули
и его Мухааром - священна, но когда отвергнута клятва  крови,  изменить  уже
ничего нельзя Я взял его за здоровую руку, зная, что под мехами и кожей  нет
золотых браслетов лиир.
   - Я не ищу второю  Финна.  Я  ценю  тебя  -  таким,  каков  ты  есть.  Не
разочаровывай меня тем, что ты сам столь низкого о себе мнения.
   Солдат бросил кусок мяса на ломоть черствого хлеба и протянул мне.  Я,  в
свою очередь, передал его Роуэну:
   - Ешь. Ты должен восстановить силы, чтобы быть готовым к новым сражениям.
   Туман был таким густым, что в волосах Роуэна оседали капли воды.  Влажные
пряди спадали ему на плечи, лицо его было усталым и бледным, кожа обтягивала
кости, но мне подумалось, что боль ему причиняет не только рана.
   Рядом с очагом  грелась  баклага  вина.  Я  наклонился,  налил  кружку  и
протянул ее Роуэну. Когда я наливал вторую - для себя,