длина?"
     [Гвах!]
     [Однажды Уммон спросил
     у меньшего света//
     Ты садовник//
     //Да//ответил он\\
     //Почему у репы нет корней//
     спросил Уммон садовника\
     а тот не смог ответить\\
     //Потому что\\сказал Уммон//
     дожди обильны]

     Минуту-другую я провожу в раздумье. Теперь, когда ко мне возвращается
способность читать между  строк,  коан  Уммона  уже  не  кажется  сложным.
Краткой дзен-буддистской притчей Уммон не без сарказма дал мне понять, что
ответ таится где-то в недрах науки, замаскированный  антилогикой,  которая
так часто сопутствует научным гипотезам. Замечание насчет дождей объясняет
все и ничего, как это частенько бывает в науке.  Уммон  и  другие  Мастера
сказали бы: ученые без труда объяснят, почему у жирафа длинная шея, а  вот
почему именно у него - не  ответят,  как  ни  бейся.  Им  известно,  каким
образом человечество достигло таких высот, но кто скажет, отчего дерево  у
ворот не может добиться того же?
     Однако планковские единицы меня заинтриговали.
     Даже  мне,  гуманитарию,  известно,  что  простые  формулы,   которые
продиктовал  Уммон,  не  что  иное,  как  сочетания  трех  фундаментальных
физических  констант  -  гравитационной  постоянной,  скорости   света   и
постоянной Планка. V(Gh/c^3) и V(Gh/c^5) - это единицы, иногда  называемые
"квантом длины" и "квантом времени" - наименьшие отрезки длины и  времени,
о  которых  имеет  смысл  говорить.  Так  называемая   планковская   длина
составляет около 10^-35 метра, а планковское время - около 10^-43 секунды.
     Ужасно мало. Ужасно кратко.
     Но если верить Уммону, это и есть  родина  человеческого  божества...
будущая родина.
     И тут меня осеняет догадка, ясная и  истинная,  как  лучшие  из  моих
стихотворений.
     Уммон  имеет  в  виду  квантовый  уровень  пространства-времени   как
такового - пену квантовых флуктуаций, связывающих  воедино  все  сущее  во
Вселенной. Благодаря им существуют нуль-каналы и  мосты  мультилиний.  Эта
невероятная среда позволяет осуществлять обмен информацией между фотонами,
которые разлетаются в противоположные стороны!
     Если  ИскИны  Техно-Центра  прячутся,  как  крысы,  в   стенах   дома
Гегемонии, то Бог прежнего  человечества  и  будущего,  грядущего  ему  на
смену, зародиться в атомах дерева, в молекулах воздуха, в  энергии  любви,
ненависти и страха, в заводях сна... даже в блеске глаз архитектора.
     "Боже", - шепчу/думаю я.
     [Вот именно/
     Китс\\
     Все ли замедленные люда
     соображают так медленно/
     или у тебя
     мозги слабее чем у остальных]
     "Ты сказал Ламии... и моему двойнику... что ваш Высший Разум "обитает
в зазорах реальности, унаследовав это жилище от вас, его  создателей,  как
человечество унаследовало любовь к деревьям". Иными словами, ваш  "бог  из
машины"  поселится  в  той  самой  нуль-сети,  где  живут  сейчас   ИскИны
Техно-Центра?"
     [Да/Китс]
     "В таком случае, что случится с тобой? С другими ИскИнами, обитающими
там?"
     "Голос" Уммона превратился в пародийный гром.
     [Зачем я вас увидел и познал
     Зачем смутил бессмертный разум свой
     Чудовищами небывалых страхов
     Сатурн утратил власть/\ ужель настал
     и мой черед Ужели должен я
     утратить гавань мирного покоя/
     Край моей славы/ колыбель отрад/
     Обитель утешающего света/
     Хрустальный сад колонн и куполов
     И всю мою лучистую державу
     Она уже померкла без меня/\
     Великолепье/ красота и стройность
     Исчезли\\ Всюду///холод смерть и мрак\\] [Д.Китс.  "Гиперион",  книга
первая, 248-260 (пер. Г.Кружкова)]

     Мне знакомы эти слова. Их написал я. Вернее, их доверил  бумаге  Джон
Китс девять  веков  назад,  когда  впервые  попытался  изобразить  падение
титанов и начало царствования олимпийских богов. Я очень хорошо  помню  ту
осень 1818 года: постоянная боль в  воспаленном  горле,  приобретенная  во
время пешего странствия по Шотландии; и  боль  посерьезнее  -  из-за  трех
злобных рецензий  на  мою  поэму  "Эндимион"  (смотри  журналы  "Блэквуд",
"Куортерли ревью" и "Бритиш  критик");  и  беспредельную  боль  за  брата,
сгорающего от чахотки.
     Позабыв о том, что творится вокруг, я гляжу вверх,  пытаясь  отыскать
на огромной туше Уммона хоть что-то, отдаленно напоминающее лицо.
     "Когда родится Высший Разум, вы, ИскИны "нижнего уровня", погибнете?"
     [Да]
     "Он будет существовать за счет ваших информационных сетей так же, как
вы существуете за счет человеческих?"
     [Да]
     "А тебе не хочется умирать, правда, Уммон?"
     [Умереть легко/
     Играть трудно]
     "Тем не менее ты стараешься выжить. И другие Ортодоксы тоже.  Поэтому
и вспыхнула гражданская война в Техно-Центре?"
     [Меньший свет спросил Уммона//
     Что означает
     Приход Дарумы с Запада//
     Уммон ответил//
     Мы видим
     горы в лучах солнца]

     Теперь мне легче разбираться в коанах  Уммона.  Помню,  перед  вторым
рождением моей личности я учился у его аналога-собрата. В высоком мышлении
Техно-Центра, которое люди назвали бы дзен, четырьмя добродетелями нирваны
являются: (1) неизменность, (2) радость, (3) личное  существование  и  (4)
чистота. Людская философия склонна  расслаиваться  -  существуют  ценности
интеллектуальные, религиозные, моральные и эстетические.  Уммон  и  другие
Ортодоксы признают только одну ценность - существование. Они полагают, что
религиозные  ценности  целиком  зависят  от  среды,   интеллектуальные   -
недолговечны, моральные - двусмысленны, а эстетические -  субъективны,  но
ценность существования любого  предмета  бесконечна,  как  "горы  в  лучах
солнца", и, будучи бесконечной,  равна  любому  другому  предмету  и  всем
истинам.
     Уммон не хочет умирать.
     Вот почему Ортодоксы, нарушив  верность  собственному  Богу  и  своим
собратьям-ИскИнам, сообщили мне об этом. Более того, они создали меня, они
отобрали паломников: Ламию,  Сола,  Кассада  и  других,  они  организовали
утечку информации для Гладстон  и  нескольких  ее  коллег  до  нее,  чтобы
человечество не пребывало в неведении. А  теперь  не  побоялись  развязать
открытую войну в Техно-Центре.
     Уммон не хочет умирать.
     "Уммон, если Техно-Центр будет разрушен, ты погибнешь вместе с ним?"
     [Нет смерти во вселенной/
     Ведь смерти нет///и смерти
     Не должно быть///стенай/стенай/
     По этой бледной Омеге увядшей  расы]  [Д.Китс.  "Падение  Гипериона",
песнь первая, 423-425]

     Слова были моими или почти моими - фрагмент из второй попытки создать
эпопею о смерти богов и роли поэта в войне мира против боли.
     Уммон не умрет, если  обиталище  Техно-Центра  -  нуль-сеть  -  будет
разрушено, но голод Высшего Разума наверняка обречет его на погибель. Куда
он убежит, если Техно-Центр Сети будет уничтожен? Мне видится метасфера  -
эти нескончаемые  сумрачные  пейзажи,  где  за  ложным  горизонтом  таятся
исполинские темные фигуры.
     Я знаю: если я спрошу его об этом, Уммон не ответит.
     Поэтому я спрошу о чем-нибудь другом.
     "А Ренегаты, чего они хотят?"
     [Того же, чего хочет Гладстон\\
     Покончить
     с симбиозом ИскИнов и человечества]
     "Путем уничтожения человечества?"
     [Очевидно]
     "Но почему?"
     [Мы поработили вас
     силой/
     техникой/
     бусами и безделушками
     устройствами/которых вы не можете ни создать
     ни понять\\
     Спин-звездолет мог бы родиться у вас/
     но нуль-сеть/
     мультипередатчики и приемники/
     мегасфера/
     жезл смерти
     Никогда\\
     Как индейцы Сиу приняли винтовки/лошадей/
     одеяла/ножи и бусы/
     вы схватили дары/
     раскрыли нам свои объятья
     и потеряли себя\\
     Но подобно белому человеку
     торговавшему оспенными одеялами/
     подобно рабовладельцу на его собственной
     плантации/
     или на его Веркшутце Дехеншуле
     Гештальтфабрик/
     мы потеряли самих себя\\
     Ренегаты хотят покончить
     с симбиозом/
     вырезав из вашего тела паразита/
     человечество]
     "А Богостроители? Они тоже  готовы  умереть?  Уступишь  место  вашему
ненасытному ВР?"
     [Они думают
     как думал ты
     или как думал ваш софист
     Морской Бог]
     И Уммон читает стихи, от которых я в сердцах отказался когда-то -  не
потому, что они плохи, а потому, что я до конца не верил в стоящую за ними
истину.
     Эту истину разъясняет обреченным титанам  Океан,  бог  Моря,  который
вскоре будет низложен. В сущности, из-под моего пера вышел гимн  эволюции,
написанный, когда Чарльзу Дарвину было девять лет от  роду.  Я  слышу  эти
близкие моему сердцу слова и вспоминаю, как писал их  октябрьским  вечером
девять веков назад, - бессчетное множество миров и вселенных  назад,  -  и
мне кажется, будто они впервые звучат по-настоящему:

     [О вы, кто дышит только жаждой мести/
     Кто корчится/ лелея боль свою/
     Замкните слух/\ мой голос не раздует
     Кузнечными мехами вашу ярость\\
     Но вы/ кто хочет правду услыхать/
     Внимайте мне/\ я докажу/ что ныне
     Смириться поневоле вы должны/
     И в правде обретете утешенье\\
     Вы сломлены законом мировым/
     А не громами и не силой Зевса\\
     Ты в суть вещей проник/ Сатурн великий/
     До атома/\ и все же ты/// монарх
     И/ ослепленный гордым превосходством/
     Ты упустил из виду этот путь/
     Которым я прошел к извечной правде\\
     Во-первых/как царили до тебя/
     Так будут царствовать и за тобой/\
     Ты///не начало не конец вселенной\\
     Праматерь Ночь и Хаос породили
     Свет/// первый плод самокипящих сил/
     Тех медленных брожении/что подспудно
     Происходили в мире\\ Плод созрел/
     Явился Свет/ и Свет зачал от Ночи/
     Своей родительницы/ весь огромный
     Круг мировых вещей\\ В тот самый час
     Возникли Небо и Земля/\ От них
     Произошел наш исполинский род/
     Который сразу получил в наследство
     Прекрасные и новые края\\
     Стерпите ж правду/ если даже в ней
     Есть боль\\ О неразумные/// принять
     И стойко выдержать нагую правду///
     Вот верх могущества\\ Я говорю/\
     Как Небо и Земля светлей и краше/
     Чем Ночь и Хаос/ что царили встарь/
     Как мы Земли и Неба превосходней
     И соразмерностью прекрасных форм/
     И волей/ и поступками /и дружбой/
     И жизнью/ что в нас выражена чище/
     Так нас теснит иное совершенство/
     Оно сильней своею красотой
     И нас должно затмить/ как мы когда-то
     Затмили славой Ночь\\ Его триумф///
     Сродни победе нашей над начальным
     Господством Хаоса\\ Ответьте мне/
     Враждует ли питательная почва
     С зеленым лесом/ выросшим на ней/
     Оспаривает ли его главенство
     А дерево завидует ли птице/
     Умеющей порхать и щебетать
     И всюду находить себе отраду
     Мы/// этот светлый лес/ и наши ветви
     Взлелеяли не мелкокрылых птах///
     Орлов могучих/ златооперенных/
     Которые вас выше красотой
     И потому должны царить по праву\\
     Таков закон Природы/\ красота
     Дарует власть\\
     //\\//\\//\\
     Да будет истина вам утешеньем]  [Д.Китс.  "Гиперион",  книга  вторая,
172-229, 242 (пер. Г.Кружкова)]

     "Очень неплохо, - думаю я, обращаясь к Уммону, - но веришь  ли  ты  в
это?"
     [Ни в коей мере]
     "Богостроители верят?"
     [Да]
     "И они готовы погибнуть, уступая дорогу Высшему Разуму?"
     [Да]
     "Может быть, это наивно, но я  все-таки  спрошу  тебя,  Уммон:  зачем
воевать, если победитель известен? Ты сам сказал,  что  Высший  Разум  уже
существует  -  в  будущем,  и  враждует  с  человеческим  божеством,  даже
отправляет вам из  своего  будущего  информацию,  которой  вы  делитесь  с
Гегемонией. Богостроители вправе трубить в фанфары.  Зачем  же  воевать  и
суетиться?"
     [Гвах!]
     [Я учу тебя/
     леплю лучшую воскрешенную личность
     из всех вероятных/
     даю тебе возможность бродить среди людей
     в медленном времени/
     чтобы закалить твою сталь/
     но ты все еще
     мертворожденный]

     Я надолго задумываюсь. И снова спрашиваю:
     "Будущее многовариантно?"
     [Меньший свет спросил Уммона//
     Будущее многовариантно//
     Уммон ответил//
     Есть ли у собаки блохи]
     "Но тот вариант, в котором Высший  Разум  получает  власть,  наиболее
вероятен?"
     [Да]
     "А существует вариант, где Высший Разум  возникает,  но  человеческое
божество не допускает его к власти?"
     [Отрадно/
     что даже
     мертворожденный
     может соображать]
     "Ты, кажется, сказал  Ламии,  что  человеческое...  сознание  (термин
"божество" кажется мне глуповатым), что  этот  человеческий  Высший  Разум
является триединым по своей природе?"
     [Интеллект/
     Сопереживание/
     Связующая Пустота]
     "Связующая  Пустота?  Ты  имеешь  в  виду  V(Gh/c^3)   и   V(Gh/c^5)?
Планковские длину и время? Квантовую реальность?"
     [Осторожно/
     Китс/
     думанье может у тебя войти в привычку]
     "И Сопереживание - та самая  ипостась  троицы,  что  дезертировала  в
прошлое, не желая воевать с вашим ВР?"
     [Правильно]
     [Наш ВР и ваш ВР
     послали назад
     Шрайка/
     чтобы отыскать его]
     "Наш ВР?! Человеческий Высший Разум тоже посылал Шрайка?"
     [Он допустил это]
     [Сопереживание
     чужеродная и бесполезная штука/
     червеобразный аппендикс
     интеллекта\\
     Но человеческий Высший Разум провонял им/
     и мы стараемся болью
     выгнать его из убежища/
     потому и возникло дерево]
     "Дерево? Терновое дерево Шрайка?"
     [Конечно]
     [Оно транслирует боль
     по мультилинии и инфоканалам/
     как ввинчивается свист
     в ухо дога\\
     Или бога]

     Постигнув наконец истину, я чувствую,  как  пошатнулся  аналог  моего
тела. Свистопляска  вокруг  яйцеобразного  силового  поля  Уммона  уже  не
поддается описанию. Кажется, какие-то гигантские  руки  рвут  в  бешенстве
саму первооснову пространства. Хаос царит в Техно-Центре.
     "Уммон, кто же воплощает  человеческий  ВР  в  наше  время?  Где  оно
скрывается, это сознание, в ком дремлет?"
     [Ты должен понять/
     Китс/
     единственным выходом для нас
     было создание гибрида/
     Сына Человека/
     Сына Машины\\
     И это прибежище должно быть таким привлекательным/
     чтобы беглое Сопереживание
     даже не смотрело на прочие обиталища\
     Сознание почти божественное
     какое только могли предложить
     тридцать человеческих поколений/
     воображение свободно странствующее
     через пространство и время\\
     И благодаря этим дарам
     и соответствиям/
     образовать связь между мирами/
     которая позволила бы
     этому миру ладить
     с обеими сторонами]
     "Уммон, мне осточертели твои  двусмысленные  благоглупости!  Ты  меня
слышишь, идол с металлическими мозгами? Кто же этот гибрид? Где он?"
     [Ты отказался
     от божественности дважды/
     Китс\\
     Если ты откажешься
     в последний раз/
     все закончится здесь/
     потому что времени
     больше нет]
     [Иди!
     Иди и умри чтобы жить!
     Или поживи еще немного и умри
     для нас всех!
     В любом случае Уммон и остальные
     больше не желают
     иметь дело с
     тобой!]
     [Убирайся!]

     Потрясенного, не верящего собственным ушам, меня не то роняют, не  то
швыряют, и я несусь сквозь  просторы  Техно-Центра,  как  осенний  лист  в
урагане, пролетаю без руля и без ветрил через мегасферу и  проваливаюсь  в
еще более густой мрак метасферы, распугивая непристойной бранью  встречные
тени.
     Здесь - бескрайние просторы,  ужас,  тьма.  И  огонек  костра  где-то
внизу.
     Я плыву к нему, молотя руками и ногами по бесформенной вязкости.
     "Это Байрон тонет, - мелькает мысль, - Байрон, а не я".  Если  мне  и
суждено захлебнуться, то лишь в  собственной  крови  и  ошметках  легочной
ткани.
     Но теперь, по крайней мере, у меня есть  выбор.  Я  могу  предпочесть
жизнь. Остаться смертным, не кибридом, а человеком, не  Сопереживанием,  а
поэтом.
     Выбиваясь из сил, я плыву против течения к далекому огоньку.

     - Хент! Хент!
     Помощник Гладстон, пошатываясь, входит в комнату.  Его  длинное  лицо
посерело от тревоги и усталости. Еще ночь,  но  обманчивые  предрассветные
сумерки уже подползают к окну.
     - Боже мой, - произносит Хент, в ужасе глядя на мою грудь.
     Скосив глаза, я вижу яркие, почти  праздничные  разводы  артериальной
крови на рубашке и простынях.
     Хента разбудил мой  кашель;  приступ  кровохарканья  вернул  меня  на
Площадь Испании.
     - Хент! - я задыхаюсь  и  снова  валюсь  на  подушки.  Нет  даже  сил
шевельнуться.
     Хент садится на кровать, берет меня  за  руку.  Он  понимает,  что  я
умираю.
     - Хент, - шепчу  я,  -  есть  новости,  чудесная  информация.  Просто
чудесная!
     - Потом, Северн. Отдыхайте. Я наведу здесь порядок, и  тогда  вы  мне
все расскажете. Времени у нас много.
     Я пытаюсь привстать и висну у него на руке, цепляясь липкими пальцами
за плечо.
     - Нет, - шепчу я, слыша, как  в  такт  клокотанию  в  горле  булькает
фонтан за окном. - Не так уж много. Пожалуй, у нас его совсем нет.
     Умирая,  я  понял  наконец,  что  не  являюсь  ни  избранным  сосудом
человеческого Высшего Разума, ни единством ИскИна и человеческого духа,  и
вообще - никакой я не Избранный.
     Я просто поэт, умирающий вдали от дома.

     42

     Полковник Федман Кассад погиб в бою.
     Мельком  взглянув  на  Монету,  Кассад  бросился  за   Шрайком.   Миг
головокружения - и все вокруг залил яркий солнечный свет.
     Шрайк прижал руки к корпусу  и  попятился.  Казалось,  в  его  глазах
отражается кровь, забрызгавшая скафандр Кассада. Кровь Кассада.
     Полковник огляделся. Они снова оказались в  Долине  Гробниц,  но  как
здесь  все  изменилось!  На   месте   каменистой   пустоши,   примерно   в
полукилометре от долины, вырос лес. На юго-западе,  где  раньше  виднелись
руины Града Поэтов, мягко сияли в лучах заката башни и  сводчатые  галереи
большого города, обнесенного крепостным валом.  Между  городом  и  долиной
раскинулись луга с высокой  травой,  колыхавшейся  под  ветерком,  который
изредка налетал с вершин Уздечки.
     Слева от Кассада простиралась  сама  Долина.  Ее  изъеденные  эрозией
скальные стены осели и поросли бурьяном. А Гробницы... Похоже,  их  только
что соорудили - с Обелиска и Монолита  еще  не  были  убраны  строительные
леса. Стены и крыши  ослепительно  сверкали,  точно  их  позолотили  и  на
совесть отполировали,  но  входы  были  закрыты  наглухо.  Вокруг  Сфинкса
громоздились какие-то таинственные машины,  опутанные  толстыми  кабелями.
Кассад наконец догадался: он попал в далекое будущее - на несколько веков,
а то и тысячелетий вперед - в канун дня, когда Гробницы были отправлены  в
прошлое.
     Он обернулся.
     Несколько тысяч мужчин и женщин  выстроились  рядами  на  травянистом
склоне, бывшем когда-то скалой. Все стояли молча, пожирая Кассада глазами,
словно солдаты, ожидающие  приказа  полководца.  Кое-где  мерцали  силовые
скафандры, но гораздо чаще встречались шерсть, чешуя и крылья. Кассад  уже
видел подобных людей - в том месте/времени, где его исцелили.
     Монета. Она стояла между Кассадом и этой  странной  армией  -  мягкий
бархатисто-черный комбинезон, силовое поле вокруг талии, красный  шарф  на
шее и какое-то оружие с тонким, словно былинка, стволом за плечами - и  не
сводила с него глаз.
     От  этого  взгляда  раны  полковника  заныли  с  новой  силой,  и  он
покачнулся.
     Монета не узнавала его.  Ее  лицо  выражало  ожидание,  недоумение...
страх?.. То же самое, что и лица остальных. Долина была погружена в тишину
- только ветер порой хлопал флажком или шуршал травой. Кассад  смотрел  на
Монету, она - на него.
     Шрайк, почти по ко