ровок.
     - Озеро Уиндермир, - произнес спутник Дюре.
     Иезуит медленно повернул голову.  Его  сердце,  снедаемое  страхом  и
тревогой,  бешено  колотилось.  Однако,  разглядев  своего  спутника,   он
почувствовал разочарование.
     Рядом с Дюре брел невысокий  молодой  человек  в  куртке  с  кожаными
пуговицами и широким кожаным ремнем.  Прочные  башмаки,  потертая  меховая
шапка, потрепанный рюкзак, странного покроя штаны с множеством  заплат,  в
руке - массивная трость. С плеча свисал  плед.  Дюре  остановился,  и  его
спутник тоже замер, по-видимому, радуясь передышке.
     - Фернесские холмы и Камберлендские горы, -  молодой  человек  указал
тростью на озеро и синевшие за ним холмы.
     Дюре разглядел каштановые  локоны,  выбивающиеся  из-под  причудливой
шапки незнакомца. Заглянул в его  глаза  -  большие,  светло-карие.  Такой
необычный рост...  Дюре  понимал,  что  это  сон,  но  что-то  мешало  ему
отмахнуться от странного видения.
     - Кто вы... - начал  он,  по-прежнему  чувствуя,  как  сильно  бьется
сердце.
     - Джон, - представился спутник, и  его  приветливый  спокойный  голос
несколько развеял тревогу священника. - Или Иоанн,  как  вам  нравится.  Я
думаю, на ночь  мы  сумеем  устроиться  в  Боунессе.  Браун  говорил,  там
чудесная гостиница, прямо у озера.
     Дюре  машинально  кивнул,  совершенно  не  понимая,  о  чем   говорит
незнакомец.
     Низкорослый юноша вдруг схватил Дюре за руку, сжав ее не  сильно,  но
настойчиво.
     - Будет идущий за мною, - медленно произнес он. - Ни альфа, ни омега,
но свет, который укажет нам путь.
     Дюре снова кивнул. Ветер взрыхлил водную гладь, принес  из  предгорий
запах влажной травы.
     - Он родится далеко, - продолжал Джон. - Так далеко,  что  невозможно
представить. Теперь мы с вами будем заниматься одним  делом  -  исправлять
ему путь. Вы не доживете до дня, когда этот человек начнет учить,  доживет
ваш преемник.
     - Да, - пробормотал Поль Дюре пересохшими губами.
     Юноша снял шапку и заткнул ее за пояс. Затем поднял с  земли  плоский
камешек и зашвырнул в озеро. По воде пошли круги.
     - Вот незадача! - огорченно воскликнул Джон. - Я-то хотел,  чтобы  он
попрыгал. - Юноша обернулся к Дюре и продолжил прерванный разговор:  -  Вы
должны покинуть больницу и без промедления вернуться на Пасем. Понимаете?
     Дюре  захлопал  глазами.  Это  требование  как-то   не   вязалось   с
происходящим.
     - Почему?
     - Неважно, - весело произнес Джон. - Просто сделайте это. Не медлите.
Если вы не уйдете сейчас, потом не удастся.
     Дюре растерянно  обернулся,  почти  ожидая  увидеть  за  спиной  свою
больничную койку, но там по-прежнему безмятежно синели холмы.  Он  перевел
взгляд на невысокого худого юношу, стоявшего на берегу, усыпанном  круглой
галькой.
     - Ну, а вы?
     Джон поднял еще камешек, швырнул его  и  присвистнул,  когда  галька,
отскочив от поверхности, тут же канула в зеркальную воду.
     - Пока мне и здесь хорошо, - сказал он скорее себе самому, чем  Дюре.
- Я действительно был счастлив во время  этого  путешествия.  -  И  словно
спустившись с небес на землю, он улыбнулся Дюре: -  Идите  же!  Пошевелите
задницей, Ваше Святейшество.
     Пораженный, не зная, то ли сердиться, то ли  смеяться,  Дюре  раскрыл
было рот, чтобы  отчитать  нахала...  и  вдруг  обнаружил,  что  лежит  на
больничной койке. Тускло, чтобы не тревожить больного, горела лампа.  Тело
было облеплено датчиками.
     С минуту Дюре лежал, морщась от зуда в ожоговых струпьях. Как хорошо,
что все это только сон и можно поспать еще часок-другой,  а  потом  явится
монсеньор - епископ Эдуард - со свитой и препроводит его  на  Пасем.  Дюре
закрыл глаза, и снова  перед  ним  возникло  юношеское  открытое  лицо  со
светло-карими глазами.
     Отец Поль Дюре из Общества Иисуса через силу поднялся и тут  заметил,
что всю его одежду убрали  и  он  может  рассчитывать  лишь  на  тоненькую
больничную пижаму. Запахнувшись в одеяло,  он  босиком  побрел  к  выходу,
надеясь опередить медиков, которых непременно всполошат сигналы датчиков.
     В приемном покое он видел служебный портал.  Если  он  не  действует,
Дюре отыщет другой.

     Ли Хент вынес тело Китса из полутемного подъезда на залитую солнечным
светом Площадь Испании, почти уверенный, что Шрайк уже там. Но на  площади
была только лошадь. Хенту все лошади казались одинаковыми, поскольку  этот
вид животных давным-давно исчез, но он  почему-то  решил,  что  лошадь  та
самая, что доставила их в Рим. Тем более что запряжена она была  в  ту  же
небольшую повозку - Китс называл ее  "веттура",  -  на  которой  они  сюда
приехали.
     Хент уложил завернутое в простыни тело на сиденье, и повозка медленно
тронулась. Хент пошел рядом, придерживая льняной кокон рукой. Китс  просил
похоронить его  на  протестантском  кладбище  -  близ  стены  Аврелиана  и
пирамиды Гая Цестия.  Хент  смутно  помнил,  что  во  время  их  странного
путешествия они как будто проезжали мимо стены Аврелиана, но ни за что  не
смог бы отыскать ее сейчас  -  даже  ради  собственного  спасения.  Однако
лошадь шла уверенно, словно знала дорогу.
     Хент  брел  рядом  с  медлительной  повозкой,  вдыхая  свежий  воздух
весеннего утра,  к  которому  примешивался  какой-то  запах...  словно  от
гниющих листьев. Неужели тело  уже  разлагается?  Он  плохо  разбирался  о
физиологии, однако неведение в этой области вполне, его  устраивало.  Хент
не удержался и хлестнул лошадь по крупу - пусть пошевеливается.  Но  кляча
взглянула  на  него  с  укором  и  потащилась  дальше,  по-прежнему   едва
переставляя ноги.
     Хент и сам не понял, что его встревожило - то ли какой-то звук, то ли
отблеск, пойманный краем глаза. Он резко  обернулся  -  и  увидел  Шрайка.
Чудовище следовало за повозкой  на  расстоянии  десяти-пятнадцати  метров,
приноравливаясь к черепашьему шагу  лошади,  с  комичной  торжественностью
высоко вскидывая шипастые колени.
     Первым побуждением Хента было бежать куда глаза  глядят,  но  чувство
долга и еще более сильный страх заблудиться перевесили. Кроме того, бежать
некуда, разве что назад, на Площадь Испании. Мимо Шрайка.
     Смирившись с участием чудовища  в  этом  фантасмагорическом  шествии,
Хент повернулся к нему спиной и продолжал идти рядом  с  повозкой,  крепко
держа покойного за лодыжку.
     Всю дорогу Хент жадно высматривал что-то хоть отдаленно  напоминающее
портал, какую-нибудь технику или просто следы  человеческого  присутствия.
Тщетно.  Зато  иллюзия,  что  перед  ним  воистину  Вечный  город  свежим,
по-весеннему светлым февральским днем 1821  года  от  Рождества  Христова,
была полной. Лошадь, отъехав на квартал от Испанской  Лестницы,  поднялась
на вершину холма, несколько раз сворачивала с широких проспектов  в  узкие
переулки и снова  оказалась  в  центре  города.  Повозка  теперь  тряслась
неподалеку от исполинского кольца руин - Хент сообразил, что  это  и  есть
пресловутый Колизей.
     Когда  лошадь  наконец  остановилась,  Хент,  совершенно   измотанный
бесконечной дорогой, очнулся от  полудремы  и  огляделся.  Они  находились
около заросшей бурьяном груды камней - видимо, это и была стена Аврелиана.
Поодаль виднелась невысокая пирамида, но протестантское  кладбище  -  если
это действительно было  оно  -  походило,  скорее,  на  пастбище.  В  тени
кипарисов паслись овцы. От пронзительного звона их колокольчиков бросало в
холод, несмотря на жару. Кладбище сплошь заросло высокой, по пояс, травой.
Приглядевшись, Хент различил разбросанные там и сям  надгробия,  а  совсем
близко, прямо под носом у лошади, увидел свежевырытую  яму  около  четырех
футов глубиной.
     Шрайк держался позади, среди кипарисов, но Хент ни на минуту не терял
из вида его сверкающие красные глаза.
     Он  обошел  лошадь,  сосредоточенно  жевавшую  траву,  приблизился  к
вырытой могиле и поискал глазами гроб, но его не было. От  кучи  земли  на
краю ямы пахло перегноем  и  сыростью.  Рядом  валялась  лопата  -  словно
могильщики только что ушли. В изголовье стояла гранитная плита с абсолютно
чистой поверхностью.  На  верхнем  торце  блеснуло  что-то  металлическое.
Впервые с тех пор, как они попали на Старую Землю, Хент увидел современную
вещь - миниатюрное лазерное перо. Такими пользуются строители и  художники
для нанесения рисунка на сверхтвердые сплавы.
     Он схватил перо и крепко зажал в руке. Защитит ли  эта  соломинка  от
Шрайка? Вздор. Тем не менее Хент приободрился.
     Несколько минут спустя он стоял у земляной кучи, держа лопату и глядя
на кокон из простыней, покоящийся на дне ямы. Хент пытался придумать  хоть
что-нибудь приличествующее случаю, пусть два-три искренних слова.  В  силу
своей  должности  он  провожал  в  последний  путь   всех   сколько-нибудь
выдающихся деятелей Сети и даже был автором  некоторых  надгробных  речей,
произнесенных Гладстон. Но сейчас ничего не приходило ему на ум.  Всю  его
аудиторию  составляли  Шрайк,  прячущийся  в  тени  кипарисов,  и  овцы  -
шарахаясь от чудовища и звеня колокольчиками, они медленно брели к могиле,
как опоздавшие на похороны родственники.
     Самое лучшее было бы вспомнить несколько строк самого Джона Китса. Но
политику некогда читать, а тем более запоминать всякие сонеты. И тут Хента
осенило: не далее чем  вчера  он  собственноручно  записал  стихотворение,
продиктованное умирающим. Что-то насчет того, как стать богом... и еще про
вино блаженных. Но кто в состоянии запомнить подобную чушь? Не говоря  уже
о том, что блокнот со стихами остался на Площади Испании, в темной комнате
с разрисованным цветами потолком.
     В итоге весь ритуал свелся к минуте  молчания.  Хент  замер,  склонив
голову и закрыв глаза (но пару раз все  же  покосился  на  Шрайка).  Затем
засыпал могилу, на что ушло больше времени, чем он предполагал.  Когда  он
напоследок  хорошенько  утрамбовал  землю,  поверхность  могилы  оказалась
слегка  вогнутой,  словно  хрупкое  тело  усопшего  не  смогло  образовать
надлежащего бугорка. Овцы терлись у ног Хента, пощипывая траву, крокусы  и
фиалки, которые в изобилии цвели вокруг.
     У Хента сроду не было памяти на  стихи,  но  эпитафию,  которую  Китс
просил сделать на своем надгробии, он запомнил. Когда он  впервые  услышал
ее, защемило сердце: в задыхающемся, истаявшем голосе поэта  была  столько
горечи, столько одиночества. Но Хент  не  считал  себя  вправе  спорить  с
мертвым. Его дело - сделать надпись и поскорее убраться отсюда.
     Лазерное перо, включенное  на  пробу,  выжгло  в  траве  трехметровой
ширины просеку, и Хенту пришлось ее затаптывать. Зато гранит  оно  резало,
как масло. Хент порядком  измучился,  прежде  чем  определил  на  обратной
стороне  камня  нужную  глубину  строки.  И  все  равно  надпись  -   плод
двадцатиминутных стараний - вышла какая-то корявая, кустарная.
     Сначала Хент нанес на камень  рисунок,  заказанный  Китсом  вместе  с
эпитафией, - поэт показывал ему альбомный  лист  с  неумелыми  набросками:
греческая  лира,  четыре  из  восьми  струн  порваны.  Художник  из  Хента
получился неважный, еще хуже, чем знаток поэзии. Одна надежда  -  те,  кто
знает,  с  чем  едят  эту  чертову  греческую  лиру,  опознают  ее.   Ниже
расположилась эпитафия - слово в слово то, что продиктовал Китс:

     ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ НЕКТО,
     ЧЬЕ ИМЯ НАПИСАНО НА ВОДЕ

     И ничего больше - ни даты рождения и  смерти,  ни  даже  имени.  Хент
отошел, окинул критическим взглядом результаты своих  трудов  и,  зажав  в
руке перо, побрел назад, в  город,  обойдя  стороной  кипарисовую  рощу  и
чудовище.
     У арки в стене Аврелиана он помедлил и  оглянулся.  Лошадь,  таща  за
собой повозку, спускалась  по  пологому  склону  -  видимо,  ее  привлекла
сладкая трава у ручейка. Овцы  бродили  меж  надгробий,  пощипывая  цветы,
клеймя своими копытцами сырую землю над свежей  могилой.  Шрайк  стоял  на
прежнем месте, едва заметный в тени кипарисов. Но Хент мог бы  поклясться,
что чудовище не отводило глаз от могилы.

     День близился  к  концу,  когда  Хент  отыскал  портал.  Тускло-синий
прямоугольник висел прямо в центре Колизея, издавая негромкое жужжание. Ни
пульта, ни дискоключа. Непрозрачная, парящая над землей дверь.
     Она не была заперта, но Хента не впускала.
     Хент сделал не меньше пятидесяти попыток, но энергозавеса  оставалась
неподатливой и твердой, как камень.  Он  осторожно  касался  ее  кончиками
пальцев, уверенно делал шаг -  однако  тут  же  его  отбрасывало  обратно.
Наваливался грудью на синий прямоугольник, швырял в него камни - они  тоже
отскакивали. Пробовал подступиться к порталу с обеих сторон, потом  сбоку.
И всякий раз подлая дверь отбрасывала его, пока  плечи  и  руки  Хента  не
превратились в сплошной синяк.
     Это был портал. Самый настоящий. Но Хента он не пропускал.
     Хент обшарил весь Колизей, даже подземные коридоры, точнее, подземные
клоаки с  жидким  пометом  летучих  мышей,  но  ничего  не  нашел.  Обошел
окрестные улицы и заглянул в каждое здание. Все  напрасно.  Он  осматривал
теперь  все  подряд  -  базилики  и  соборы,  дворцы  и  хижины,   высокие
многоквартирные дома и узкие проулки. Вернувшись на Площадь Испании,  Хент
наскоро перекусил, сунул в карман блокнот и еще кое-какие мелочи и покинул
последнее пристанище Джона Китса, чтобы возобновить поиски.
     Увы - портал в Колизее  был  единственным.  К  закату  Хент  принялся
исступленно царапать его, пока не обломал ногти. Портал  всем  походил  на
своих собратьев - видом, жужжанием, запахом, - но Хента не пропускал ни  в
какую.
     Взошла луна - не луна Старой Земли, ибо по ее диску катились  тучи  и
пыльные вихри. Сейчас она висела над  черной  дугой  стены  Колизея.  Хент
сидел посреди заваленной обломками арены, уставившись на синий  светящийся
прямоугольник. Откуда-то  сзади  донеслось  хлопанье  крыльев,  покатились
мелкие камни.
     С трудом поднявшись, Хент вытащил из кармана лазерное перо и  застыл,
расставив ноги, напряженно вглядываясь в сумрак  бесчисленных  расселин  и
арок Колизея: Никого.
     Шум за спиной заставил его вздрогнуть - Хент резко обернулся  и  чуть
не резанул лазерным лучом по порталу. Оттуда появилась рука.  Затем  нога.
Кто-то вышел из портала. За ним - еще кто-то.
     Вопль Ли Хента эхом прокатился по Колизею.

     Мейна Гладстон понимала, что сейчас не время для  отдыха,  но  еще  в
детстве она  научила  себя  засыпать  минут  на  десять-пятнадцать,  чтобы
стряхнуть напряжение и изгнать из мозга токсины усталости.
     Она едва держалась на ногах; голова  гудела.  Свистопляска  последних
сорока восьми часов, кажется, доконала ее. Гладстон прилегла  на  диван  в
кабинете и принялась наводить порядок в мыслях: вытряхивать сор  эмоций  и
всяких привходящих обстоятельств. Дремота пришла незаметно, как всегда.  А
вместе с дремотой - сны.
     Не открывая глаз, Мейна Гладстон села, смахнув на пол вязаную шаль, и
нажала на кнопку комлога.
     - Седептра! Пусть генерал Морпурго и  адмирал  Сингх  зайдут  ко  мне
минуты через три.
     Войдя  в  прилегающую  к  кабинету  ванную,  она  приняла  водный   и
ультразвуковой душ, достала чистую одежду -  парадный  костюм  из  мягкого
черного вельвета и сверкающий шитьем красный сенатский шарф, прикалываемый
золотой булавкой в виде геодезической линии -  символа  Гегемонии.  Туалет
дополняли древние серьги со Старой Земли и топазовый браслет  с  комлогом,
подаренный ей сенатором Байроном Броном еще до его  женитьбы...  Поправляя
серьги, Гладстон вернулась в кабинет, и в ту же самую  минуту  туда  вошли
оба командующих ВКС.
     - Должен заметить вам, госпожа секретарь, что ваш вызов  не  очень-то
кстати, - резко заявил Сингх. - Идет анализ последних данных с Безбрежного
Моря. Кроме того,  мы  обсуждаем  необходимые  перегруппировки  флота  для
обороны Асквита.
     Гладстон молча включила  личный  портал  и  жестом  пригласила  обоих
следовать за нею.
     Ступив в золотую траву под тревожным бронзовым небом, Сингх  завертел
головой.
     - А-а, Кастроп-Роксель, - догадался он наконец. - Ходили  слухи,  что
по приказу предыдущей администрации сюда провели, секретный нуль-канал.
     - Именно. А секретарь Сената Евшиньский распорядился включить планету
в состав Сети, - пояснила Гладстон. Она взмахнула рукой, и портал исчез. -
Он считал, что секретарю Сената совершенно необходимо оставаться  порой  в
одиночестве, не опасаясь подслушивающих устройств Техно-Центра.
     Морпурго с беспокойством покосился на  облака,  стеной  нависшие  над
горизонтом, где вспыхивали шаровые молнии.
     - На свете нет такого места, куда бы не пролез Техно-Центр, - заметил
он. - Мейна, я поделился с адмиралом Сингхом нашими подозрениями.
     - Это не подозрения, - спокойно  возразила  Гладстон.  -  Это  факты.
Более того: мне известно, где находится Техно-Центр.
     Оба командующих ВКС остолбенели, словно пораженные шаровой молнией.
     - Где?
     Гладстон принялась расхаживать взад-вперед. Ее  короткие  серебристые
пряди светились в заряженном электричеством грозовом воздухе.
     - Техно-Центр прячется в нуль-сети, - деловито сказала она.  -  Между
порталами. ИскИны живут в сингулярном псевдомире как пауки в паутине. А мы
ткем ее для них.
     Первым обрел дар речи Морпурго.
     - Дьявольщина, - почти простонал он, - что же делать? Через  неполные
три часа факельщик с нейродеструктором на борту будет переброшен в систему
Гипериона.
     Гладстон лаконично изложила им план действий.
     -  Невозможно,  -  пробормотал  Сингх,  теребя  короткую  бородку.  -
Абсолютно невозможно.
     - Не уверен, - возразил ему Морпурго. -  Должно  получиться.  Времени
достаточно. А корабли последние двое суток маневрировали  так  бестолково,
что...
     Адмирал упрямо покачал головой.
     -  С  технической  точки  зрения  ваш  план  вполне   осуществим.   В
рациональном и этическом аспектах - порочен. Об этом не может быть и речи.
     Мейна Гладстон подошла к нему совсем близко.
     - Кушуонт, - обратилась она к адмиралу по имени - впервые с тех  пор,
когда была молодым сенатором, а он еще более молодым  капитаном  ВКС  3-го
ранга, - вы разве забыли, как сенатор  Брон  свел  нас  с  Ортодоксами?  С
ИскИном по имени  Уммон?  Вспомните  его  предсказание  о  двух  вариантах
будущего - хаосе или неизбежном истреблении человечества.
     Сингх отвел глаза.
     - Я служу ВКС и Гегемонии.
     - Мы оба служим роду человеческому, - отрезала Гладстон.
     Руки Сингха, сжатые в кулаки, взлетели  вверх,  словно  он  готовился
схватиться с невидимым противником.
     - Ведь это только предположения! Откуда у вас эта информация?
     - От Северна, - бесстрастно ответила Гладстон. - Кибрида.
     - Кибрида? - фыркнул генерал. - Ах  да,  господин  Северн.  Художник.
Припоминаю.
     - Кибрид, - повторила Гладстон и рассказала все.
     - Северн -  воскрешенная  личность?  -  В  голосе  Морпурго  сквозило
недоверие. - Вы, что, разыскали его? Каким образом?
     - Он меня разыскал. Во сне. Одному Богу  известно,  как  ему  удалось
связаться со мной. Это была его миссия, поймите, Артур, и вы, Кушуонт. Вот
почему Уммон послал его в Сеть.
     - Сон, - адмирал Сингх не мог скрыть саркастическую улыбку. - Значит,
этот... кибрид... рассказал вам, что Центр прячется в нуль-сети. И все  во
сне.
     - Да, - подтвердила Гладстон. - У нас с вами очень мало времени.
     - Но, - вмешался Морпурго, - если сделать то, что вы предлагаете...
     - Миллионы будут обречены, - жестко закончил Сингх. - Возможно,  даже
миллиарды. Экономика рухнет.  Такие  миры,  как  ТКЦ,  Возрождение-Вектор,
Новая Земля, оба Денеба, Новая Мекка и, кстати, твой Лузус, Артур, всецело
зависят  от  поставок  продуктов  питания.   Планеты-города   не   выживут
поодиночке.
     - В виде планет-городов - нет, - согласилась Гладстон. - Но они могут
о