гда  мчишь  по
ночной Москве, как раз и думается про приключения...
   Пародия на телевидение
   Это была карикатура на телевидение - то, что мы устроили. Таким,  видимо,
представляют себе телевизор  дикие  папуасы:  как  будто  это  ящик,  ну,  в
буквальном смысле слова, а внутри за стеклом сидят люди, буквально принимают
пищу и поют застольные песни. Зрители же  снаружи  смотрят,  раскрыв  рты  и
глупо улыбаясь, - с полдюжины поклонниц и  поклонников  толпились  на  улице
перед окном и млели от концерта. Только звука не было. Но в  этот  момент  у
нас, внутри, зазвонил хозяйский  сотовый.  (Я  так  подозреваю,  что  вообще
мобильники изобрели специально для кочевников, для тех же  цыган  -  знаете,
вольница, табор, скачешь и названиваешь знакомым ромалэ, которые тоже  не  в
состоянии дождаться звонка по месту жительства.) Так вот он зазвонил  уже  в
который раз. В прошлые разы это была внучка Мадленка,  ее  отшивали,  потому
что тут же такие гости, и говорили: "Все, гуляй!" - то ли себе,  то  ли  ей.
Было просто не до нее, понимаете? А на третий раз трубку взял в руку я и, не
отрываясь от пения, нажал на "Yes". И сказал туда сразу, не дождавшись  даже
их "алло":
   - Выступает (пауза) народная артистка СССР (опять пауза)  Алла  Пугачева!
Прямая трансляция с Манежной площади.
   Телефонный микрофон я держал направленным на  Аллу.  "Ах,  как  любила  я
цыгана,  но  только  пуля  из   нагана",   -   выпевала   она   простодушные
чувствительные слова. Мы тоже поем. Причем поем, как вы понимаете,  кто  как
может, одни хуже, другие лучше, и с этим ничего не сделаешь,  но  никому  не
было обидно, даже мне, - притом что я совсем чуть-чуть цыган и совершенно не
Пугачева. Однако петь меня учила сама Людмила Зыкина, - она  объяснила  мне,
как это делается, и рассказала мне всю правду про мелизмы.
   Пугачева после спохватилась:
   - Это что, в прямой эфир шло?! Какой канал? Или это FM?
   - Не знаю, я не спросил. Да и какая разница? Народ везде один и тот же. А
вы певица народная и обязаны ему, своему народу, петь, - говорю.
   Однако это оказалась всего лишь Мадленка. Ну тут понятно - раз  речь  про
детей и внуков, то все расчувствовались.
   - Кристина мне к юбилею сама приготовила концерт... - Она вспоминала  про
дочь, и в глазу ее засверкала слеза, я  видел  это  в  профиль.  Слеза  была
маленькая, но яркая, чистая и теплая.
   - Я ей в карьере ничем не помогла! В этом и состоит моя главная помощь...
   Цыгане смотрели на нее одни недоверчиво, другие с осуждением: как так  не
помочь - это ж дети, а дороже ничего не бывает! Я слышал тут в ресторане  их
самую страшную клятву: "Чтоб мне детей не видеть!"
   Тема развивается. К детям плотно примыкают зятья.
   - Валя! Ваш зять Сережа просто писаный красавец! - говорю я.
   Валя тает. А Алла задает вопрос:
   - А мой что, не красавец?
   - А-а-лла Борисовна! Ну как вы можете! - обижаюсь я. - Это же  ваш  зять!
Поэтому он вне подозрений.
   От зятьев перешли к мужьям. Вспомнив, что в  моей  стране  любят  мыльные
оперы, я употребил сравнение из какого-то дешевого сериала:
   - Дуфуня - чистый как дитя!
   Валя подняла на меня глаза и воскликнула:
   - Да, да! Как же это верно! - Ну, вы знаете цыган. Они точно как  дети  и
сами это знают.
   - Береги его, - сказала Пугачева.
   - Я так боюсь за него... Ты тоже волнуешься, что у него  давление?  Знай:
если с ним что случится, я тоже уйду - несмотря на дочку и внучку.
   - Нет, - мягко, но решительно сказала Алла Вале, - ведь я с тобой.
   А Вале неудобно было с этим спорить, тем более что  Дуфуня,  слава  Богу,
живой и здоровый.
   Конечно, в такой эмоциональной атмосфере немудрено расчувствоваться. Одна
присутствующая девушка так и сделала и от  чувств  принялась  беззлобно,  но
громко сквернословить. Алла принялась ее уговаривать:
   - Ну ты хоть неделю матом не ругайся, все ж  пост!  (Дело  было  как  раз
перед Пасхой. - Прим. авт.)
   Девушка обещала подумать.
   Как мы с ней целовались
   А дальше что ж? Дальше - царственный жест, не хуже шубы с барского плеча.
Ведь что получилось? Валя - артистка, она пела для нас,  и  сами  собой  тут
разумеются цветы. Где их взять среди ночи? В багажнике лимузина Пугачевой! Я
иду за корзиной, мне ее выдает шофер Витя, который ради этого отрывается  от
лимузинного телевизора и очень приветливым голосом спрашивает, долго ли  еще
ему нас ждать.
   Несу цветы по Манежной. Прохожая девушка  спросила  меня  с  убийственной
доверчивостью:
   - Это мне?
   - Нет, - говорю, - это другому человеку -  Пугачевой  А.Б.,  которая  тут
поблизости проводит культурный досуг.
   Девушка  уважительно  оглянулась  на  кремлевские  башни,  в  направлении
которых я вроде шел. Какие ж тут шутки - Алле Борисовне вполне по рангу.
   - Серьезно? Ну тогда передайте ей привет от Юли Шишкиной.
   - Она вас знает?
   - Нет. Но, может, ей все равно будет приятно.
   Она  засмеялась  и  быстро-быстро  застучала  каблуками,   догоняя   свою
беззаботную молодую компанию.
   - Постой! - начал было я. Вид у нее был такой счастливый, да и весна  же,
что мне захотелось все бросить, догнать и тоже  пойти  прожигать  жизнь.  Но
усилием воли я сдержал себя: нельзя, меня ведь  сама  Пугачева  ждет!  Кроме
того, я ведь и так уже ее, жизнь, как раз прожигал.
   Но наступил прощанья миг. Мы на прощанье целовались. Не  скрою,  я  этого
ждал весь вечер да еще полночи.
   - Это должно остаться между нами? Чтоб я унес этот секрет в  могилу?  Или
можно этим хвастать теперь всю оставшуюся жизнь?
   - Валяй! - разрешила она.
   Щедрость, достойная королевы...

   1999
   ???? ВОЛОДЯ ЯКОВЛЕВ ????
   Блеск и продажа "Коммерсанта"
   Будучи человеком продвинутым, отец основатель "Коммерсанта" опять обогнал
всю страну: с объявлением своего личного дефолта  он  сумел  опередить  само
Правительство России, а с уходом - даже  такую  историческую  личность,  как
Ельцин Б.Н. Все бросив, он ушел, как Лев Толстой, тоже став зеркалом - новой
русской революции.

   В  январе  2000  года  прогрессивная  общественность   отметила   славный
10-летний  юбилей  "Коммерсанта".   За   две   пятилетки   пройден   большой
поучительный путь: от радости, вызванной у  советского  читателя  появлением
первой свободной газеты, до темной истории с  продажей  "Коммерсанта"  через
посредство подставных лиц и новых забавных слухов того рода, что-де  это  не
продажа, но сдача в аренду вплоть до окончания выборных кампаний.
   За  прошедшие  годы  образ  отца  основателя  "Твердого   знака"   как-то
подзабылся, и заслуги его немножко задвинуты в тень.  Иные  знакомые  Володи
Яковлева - даже те, кому он ничего плохого не  сделал,  -  сегодня  запросто
могут отзываться о нем пренебрежительно. Без труда можно услышать  множество
рассказов о его ошибках,  неверных  решениях,  убытках,  долгах.  Его  корят
отходом от бизнеса. "Совсем с ума  сошел"  -  это  очень  средний  и  весьма
доброжелательный отзыв.
   Видимо, это легко и приятно -  считать  себя  умней,  профессиональней  и
дальновидней Яковлева. И кипятиться: "Нет, я бы на его месте..." Но чудес не
бывает: на его месте оказался именно он сам, а не кто-то другой.  Не  кто-то
более  мудрый,  красивый,  последовательный,  интеллигентный,   добродушный,
свойский, вообще достойный! - а именно Яковлев В.Е.
   Это он в весьма юные годы (20 с чем-то)  публиковал  нашумевшие,  даже  в
Политбюро было слышно, отчеты о своих журналистских расследованиях (да  хоть
про тех же "люберов"). А потом стал одним из  самых  успешных  и  знаменитых
кооператоров. После начал выпуск первой легальной массовой свободной  газеты
- еще при советской власти! Далее основал очень серьезный издательский дом -
кстати, первый в стране. Заработал  сколько-то  там  миллионов  долларов;  в
прессе мелькали разные цифры. Это все - в отличие от  каждого  из  нас,  ну,
практически каждого. Так что лишь с очень большой  и  некорректной  натяжкой
можно утверждать, что Яковлев такой же, как все.
   Впрочем, тут еще надо разобраться. Как все -  это  как?  Смотрите!  Детей
нашей страны - всех без исключения детей - с  самого  нежного  безграмотного
возраста зомбировали насчет беспримерной мудрости  Льва  Толстого.  Который,
между прочим, из успешных графьев,  из  олигархов  русской  литературы  ушел
сперва в сельские учителя, после в босые пахари, а далее и  вовсе  в  бомжи.
Русский царь и тот все бросил, подписал отречение на станции Дно и  удалился
в глухую провинцию "святой  Руси"  -  вместо  того  чтоб  гордо  и  прилюдно
погибнуть на плахе, не сдав прежде достоинства, - как подобает  европейскому
монарху.  Русский  президент  не  дотерпел,  не  пожелал  доцарствовать   до
нормальных выборов и ушел от дел, все бросив на  своих  опричников.  Русский
поэт,  которого  на  весь  мир  объявляют  живым  гением,  плюет  на  все  и
отказывается от Нобелевской премии - по просьбе  каких-то  начальников.  Все
смято и выкинуто на полдороге, ничто в стране  не  доводится  до  конца!  Ни
революция,  ни  контр-революция,  ни  обобществление,  ни  приватизация,  ни
стройка, ни даже снос; котлованы не  дорываются,  дороги  не  достраиваются,
жизнь не доживается - а так, комкается и выкидывается.
   После утомляющего множества таких примеров - чего ж удивляться, что дети,
выросши, не желают систематически трудиться, а  бросают  все  и  приступают,
извините за выражение, к  "поискам  истины"?  Если  не  в  заезженной  Ясной
Поляне, так в каком-нибудь нерусском чудаковатом Непале, а нет лишних денег,
так просто в советских пивных  или  даже  вовсе  -  пардон  за  штамп  -  на
интеллигентских кухнях, в  тесноте  которых  наши  яйцеголовые  проигрывали,
проиграли жилплощадь всей страны.
   Вот и Яковлев - гляньте на него! - тоже вслед за иными великими отошел от
дел. Бросив кому попало свою империю вместе с подданными, а  взамен  получив
всего лишь деньги. (Так барин проигрывал в карты сельцо с холопами!  Тут  не
следует  искать  пафоса,  всякий  хозяин  вправе  продать  свое   имущество;
подумаешь, купил-продал, в стране никто не хочет производить  товар,  у  нас
все приторговывают - не  издательскими  домами,  так  нефтью  или  турецкими
кожанками.   Впрочем,   слово   "торгаш",   говорят,   утратило    советскую
презрительную интонацию.) О, как же это по-русски! Фактически Яковлев  вслед
за Толстым тоже стал неким зеркалом - новой русской революции.
   Яковлев, как и Толстой, тоже оставил дело, жену, детей - только провинцию
для блуждания вместо русской выбрал цивилизованную,  заграничную.  И  влачит
там эмигрантскую жизнь... В ряду прочих рантье из разных экзотических стран,
среди бездельников, прожигающих жизнь, - к неприятному  удивлению  работящих
американских миллионеров. Что, завидная участь?
   Это кому-то может активно не нравиться по тем или  иным  мотивам.  Ну  да
разве ж  мы  живем  свою  жизнь  с  целью  нравиться  кому-то  постороннему,
чужому?.. И потом, попробуй людям еще угоди!
   Иных сегодня страшно  раздражает  вся  эта  непрозрачная,  подозрительная
история с куплей-продажей, этот смуглый  красавчик  Киа  Джурабчиан.  "Любой
олигарх может купить мою газету. Без меня",  "Успех  на  рынке:  газета  вся
продана и вся куплена", "1989-й год. В России еще  нет  независимой  прессы.
1999-й:  ее  опять  нет.  10  лет  "Коммерсанту"".  Люди   злобно   сочиняют
приблизительно такие слоганы, совершенно забыв,  что  еще  в  96-м  обзывали
тогдашние  менеджерские  принципы  Яковлева  провальными  и  советовали  ему
продать издательский дом, - "пусть хоть кому-то достанется, жалко, если  сам
собой не развалится".
   Да... То, что делал и сделал Яковлев со своим "Коммерсантом" (слово "наш"
смешно бы звучало в устах неакционеров), может нравиться или нет. Но тут без
обмана. В популизм Яковлев не играл, на баррикады не звал, служить идее  "за
спасибо" не просил, - а  всегда  обозначал  рыночность  отношений  с  личным
составом. Разговоры типа "Володя, да если тебе надо, то я готов..." он,  как
правило, пресекал. И пояснял: "Так не пойдет. Рассуждения  о  пользе  общего
дела тут неуместны. Согласен делать такую-то работу за такие-то деньги,  при
таких-то условиях - хорошо, а нет - забудем этот разговор". Глупо было после
этого ожидать, что он все бросит, полетит в Москву, построит личный состав и
перед строем поблагодарит за службу. На  рынке  вся  благодарность  меряется
дензнаками, - и тут сотрудникам "Коммерсанта" жаловаться не на что.
   Еще о честности. Об уходе  он  предупреждал  заранее,  чуть  не  открытым
текстом объявлял, что ему все надоело. Проницательный читатель  еще  в  91-м
начал натыкаться на прямые признания Яковлева, которые тот  делал  публично,
через СМИ. Там про все было, весь  список  был  оглашен:  слабый  интерес  к
деньгам, скука их зарабатывания, склонность к самосовершенствованию, тяга  к
экзотическим  учениям,  интерес  к  вечным  темам  вплоть  до  потусторонней
жизни... Читали, посмеивались, усматривали в этом блажь,  крезу,  баловство.
Вот она, вся картина наших нравов, вот она, наша цена по гамбургскому счету!
Делать деньги ради денег, удавиться за них - это у нас сошло б за  норму.  И
на горло собственной песне наступить, от заманчивых путешествий, и учебы,  и
нового опыта, о котором мечтаешь, - от всего этого  отказаться  ради  денег,
которые и так уж из ушей лезут, - такое б у нас поняли. Что за народ!
   Неужели наш человек готов прожить свою жизнь зря, - только с тем смыслом,
чтоб тупо делать деньги из денег?  И  променять  счастье,  свободу  и...  не
бедность, нет, а вполне крепкое, миллионнодолларовое богатство - всего  лишь
на еще большее богатство?
   И только для того, чтоб нравиться простодушной публике?
   Да и потом, зря ведь в такие уходы не уходят. Толстой, Романов, Ельцин  и
т. д. -  они  только  тогда  ушли,  когда  поняли:  пружина  лопнула,  завод
кончился, правота испарилась, пропало чутье, потерялось знание  о  том,  как
жить дальше, - и появилось чувство, что они занимают не свое место.  Энергии
для публичной жизни просто не стало, и они  ушли  тихо  пожить  для  себя  -
сколько можно и как получится. Хотя интервью у вышеперечисленных  персонажей
я не брал, это не более чем беспочвенные домыслы.

   О  Яковлеве  уже  было  опубликовано  достаточно  экзотических  сведений,
начиная с его ухода в монастырь одной  из  конфессий  и  кончая  объяснением
мотива продажи "Коммерсанта": а  чтоб  на  вырученные  деньги  раскрутить  в
Голливуде одну молоденькую русскую актрису (славный сюжетец  для  бульварной
книжки). Это все увлекательно, - но, как учил сам отец  основатель,  нелишне
дать слово и второй стороне.  Так  и  пожалуйста!  Кроме  особо  оговоренных
случаев, этот текст состоит из высказываний самого Яковлева. Они  цитируются
по публикациям разных лет (начиная с 1990-го), разных авторов -  или  же  по
магнитозаписям.  Текст  подвергнут  незначительным   сокращениям   за   счет
полученных в доверительных беседах сведений и разных интимных  подробностей,
с которыми автор за девять лет работы в "Коммерсанте"  вольно  или  невольно
ознакомился, а других знакомить не счел нужным.

   Немного статистики. Частота употребления в этом тексте некоторых слов  (с
учетом производных): "независимость" - 19 раз,  "свобода"  -  11,  "игра"  -
14...
   Репортер
   "Журналистика в те времена была, конечно, нездоровой, но в  то  же  время
поразительно увлекательной. Нездоровой потому, что  оставалась  лишь  частью
системы, в сути своей противоестественной и античеловечной. А  увлекательной
не только из-за того, что давала ту или иную возможность высказаться. Статьи
вызывали административное реагирование... Меня  увлекала  игра  -  добывание
информации,  игра  с   журналистским   удостоверением,   игра   с   газетным
начальством, когда надо было склонить его на  публикацию  статьи.  Это  было
увлекательно. Давало некоторый смысл существования и определенное социальное
положение".
   "Первая нашумевшая статья в "Советской России"... рассказывала о клакерах
в Большом театре, о  том,  как  солисты  оплачивают  им  аплодисменты,  дают
билеты, которыми те спекулируют".
   "Неплохой пример той робингудовщины, которой я был увлечен. Мы привлекали
милицию, связывались с КГБ, действовали ночью, мои ребята  дежурили  у  всех
выходов из Большого театра, фиксировали появление клакеров. А  когда  статья
появилась, о ней заговорили, конечно же,  было  приятно.  Тогдашний  премьер
Тихонов прямо на статье начертал указание министру культуры: срочно  принять
меры. Какие меры, к кому? Все это было не борьбой с существовавшей системой,
а игрой внутри нее".
   "...Я был человеком, готовым играть внутри системы. Поворот в моей  жизни
определили не политические  реформы,  а  факт  собственной  биографии:  меня
выгнали из журнала "Работница", после того как мы - там была  целая  команда
молодых ребят - попытались сделать  из  нее  "новый  журнал".  Не  произойди
этого, жизнь, наверное, сложилась бы иначе. Я  же,  когда  меня  выгнали  из
"Работницы", места для себя в системе не нашел или, по крайней  мере,  долго
не мог найти. Некуда было деваться, в общем-то я оказался на улице.  А  надо
было что-то есть, каким-то образом  кормить  жену.  Старался  заработать  на
жизнь. Пробовал себя в роли квартирного маклера. Что-то  получалось,  что-то
нет. Во всяком случае, я имел  на  пропитание.  Но  важно  другое:  я  вдруг
перестал воспринимать себя частью системы.  Просуществовал  год  вне  ее.  И
этого оказалось достаточно, чтобы понять: я и система - не одно и то же".
   "И тем не менее через год пошел работать в "Собеседник", а потом в  самый
модный в начале перестройки журнал "Огонек". ...Давал о себе знать  комплекс
уволенного журналиста: хотелось вернуться".
   "Я был спецкором секретариата "Огонька". По  тем  временам  у  меня  была
очень приличная зарплата. В журнале платили  очень  хорошие  гонорары.  Меня
публиковали, и у меня было определенное имя в журналистике.  В  "Огоньке"  я
получил премию Гиляровского... Короче, с деньгами по тому времени у меня  не
было никаких проблем. Но [я] попал туда уже другим человеком. Ушло  ощущение
постоянной, я бы сказал, зависимости от редакции, от шефа. Если  он  вызовет
меня и скажет: "Ты мне надоел, уходи отсюда", -  я  пожму  плечами,  уйду  и
ничего страшного не произойдет.  И  в  "Огоньке"  мне  было  неинтересно.  Я
пытался выйти на прежние темы, связанные с той игрой, которой я  дорожил.  И
не мог. Было обидно, что я утратил прежние чувства и не мог понять,  что  со
мной  происходит.  Написал  о  "люберах"  -   фашиствующих   мальчишках   из
подмосковного города Люберцы. Было много шума, разговоров. Но и это  уже  не
вдохновляло. Раньше, берясь за подобную тему, ты был как бы один на один  со
злом. А  теперь  действовал  на  общем  направлении  в  едином  строю.  Ушла
исключительность".
   Кооперативщик
   "Потом  появился  кооператив  и  все  отошло  на  второй  план.  Как  это
произошло?  Случайно.  Мой  приятель  решил  заработать  деньги  и   занялся
кооперативом, которому предстояло вязать кофточки или что-то  в  этом  роде.
Меня же он  попросил  помочь  в  регистрации  кооператива.  Тогда  это  было
бесконечно сложным делом, и мы договорились: как корреспондент  "Огонька"  я
буду проводить нечто вроде эксперимента.  В  редакции  об  этом  понятия  не
имели.  Я  же  вел  тяжбу  с  Мосгориполкомом,  проводил  через   канцелярии
документы. И понял: мне это нравится. В  этом  было  созидание,  возможность
делать практическое добро, то есть именно то, чего в последнее время мне  не
хватало в газете.
   Кооператив мы зарегистрировали. Он начал работать.
   У меня очень долго был свитер, по которому мы учились вязать. Но прошло и
его время. Кстати, вязать я так  и  не  научился.  Зато  научился  пробивать
кооперативы.
   А после регистрации естественным порядком я оказался не у дел.
   Теперь уже не помню, как родилось желан