. Валера  Граур однажды слышал за дверью,  как наш
капитан  разговаривает  с  нашим лейтенантом:  "Ну  что ты,  х...  м......й,
вые......я? У тебя же, м....а, вместо мозгов г...о собачье!" Улеватый только
посапывал...  Ни с  одним зэком,  тем паче с зэком-диссидентом, не посмел бы
пан капитан говорить таким  приятным ему  образом, но в разговоре  со своим,
офицером,  позволял себе  расслабляться от вечных интеллигентных упражнений.
(Мне  рассказывал  доцент   истории  ЛГУ  М.  Коган,  в  войну  служивший  в
разведотделе у будущего маршала и министра обороны Гречко:  "Наш командующий
был приличным  человеком. Но матерился - жутко.  Впрочем, как  осуждать? Без
этого жаргона ни один офицер не понял бы, что от него командарм требует".)
     В два месяца обработал Зиненко Улеватого.  Тот вроде обладал лексиконом
современного образованного человека: встретит, бывало,  тебя, заведет беседу
- например, о студенческом движении в Европе, о Кон Бендите и Маркузе, и, не
прерывая беседы, сунет руку в твой карман, достанет оттуда  твои бумажки, на
ходу просмотрит  записи  и, переводя беседу на новый фильм, положи их в твой
карман обратно - если не  нашел ничего для опера интересного. Даже у Зиненко
для подобных  функций имелись надзиратели, все  ж таки  помнил, что  лицо он
важное - офицер! Шишка...
     Вспомнил я Улеватого в странной связи. Нынче на Западе модно  возлагать
надежды  на  "молодое  поколение"  советских руководителей. Я понимаю: видят
говорливых и приятных на вид молодых людей, одетых  модно (на Зиненко джинсы
сидели,  как пачка на  балерине, а Улеватый и эмведешную форму подгонял себе
точно по фигуре!), начитанных,  владеющих  языками профессионалов  (Улеватый
лекции читал нам - по юриспруденции). Невольно логичным кажется, что с этими
договориться  западным политикам будет  проще, чем с дубоватыми стариками. А
вот я как раз в этом  не уверен: у "ветеранов" имелись хоть "ленинские нормы
поведения", а у "образованных" и  "модных" в глазах "божья роса", совести же
и чести даже меньше, чем у "предшественников"...
     За решеткой возник недомерок с погонами сержанта. Лицо - дебила.
     - Спрячь часы, - обращается ко мне. - Советую по-доброму.
     То, что я ношу на руке  часы - признак "особости", "самости": позволено
их носить, потому что срок  моего тюремного заключения завершен, потому  что
формально я уже не зэк, а ссыльный...
     - А вы мне советов не давайте, - "выступаю" я. - Приказы ваши выполнять
обязан, а советы оставьте для своих друзей.
     "Выступаю" я потому, что именно он против правил водил в туалет  не всю
камеру по очереди, а лишь тройку самых проворных - за наш счет облегчал себе
дежурство! Вот и нашел я повод потрепать ему в ответ самолюбие. Он это так и
понимает, и правильно понимает.
     - Да ты кто такой?! Вот выведу сейчас, п.....й надаю..
     - А вы сначала узнайте, кто я такой!
     Он удалился, а камера пришла к выводу, что  я птица важная. Кстати, для
безопасности  часов  это важнее  любых укрытий. Уже ночью,  в полусне, слышу
разговор урок внизу: "Где  бы монет раздобыть?" - "А если часы?" - "Да ну...
За  ведро  таких  пачку  чаю не дадут". Ложь:  за часы солдат отдаст и  пару
пачек!  Просто уже внесено  в  их  сознание:  я - зэк  со строгого режима, у
своих,  возможно,  пахан, во всяком случае, держусь  хозяином, и кто  знает,
какая кодла служит этому политику в зонах и где он  способен урку достать...
Мои часы такого риска не стоили.
     К  политике "бытовая  публика"  оказалась  равнодушна,  за  исключением
единственной новости  -  создания  "свободного профсоюза": тут  они  помнили
фамилию Клебанова, основателя, и еще какие-то  подробности, о которых я  сам
ничего не  знал... Воров-профессоналов  все-таки в этой толпе немного, сидит
преимущественно  рабочая  публика,  и  потому слух о  "настоящем  профсоюзе"
казался ей важнее и "прав человека", и "соглашений в Хельсинки".
     Один поделился со мной профессиональным секретом: "Я работал  на связи:
в  вашем  поселке Явас.  Все  телефоны на  прослушку  поставлены".  Пришлось
сделать вид, что для меня это новость...  Другой все-таки спросил: "Чего  же
вы,  политики,  хотите?" Изложил "12  пунктов  о России "  Сергея Солдатова.
Ночью  опять  услышал разговор: "Политики дурью маются". - "А, может, в этом
что  и есть? Не с нашими  вонючими  мозгами  разбираться".  "Вонючие  мозги"
запомнились, потому что - удивили.
     Когда   анализирую   тогдашние  реакции   кажется,   что  проще   всего
воспринимались рабочей  публикой пункты о необходимости воссоздать  "русскую
Россию"  и  отпустить на волю колонии. Это  опять же запомнилось потому, что
меня  лично удивило. Раньше  имперская психология представлялась органически
присущей  русскому  массовому  сознанию. А  вот на практике  оказалось,  что
свойственна  она скорее  интеллигенции  и средним  классам,  воспитанным  на
истории  Российской  империи,  а низам надоели  не  только  что колониальные
авантюры на пяти материках (эти надоели, по-моему, даже партаппарату!), но и
старинная собственность - национальные окраины. "Пусть катятся на х..".
     Зато  демократия,  любимая  интеллигентским  сознанием  (хотя  бы   как
мечтание), вызывала народе вполне  осязаемые сомнения. Это тоже запомнилось,
потому  что  разрушало  мой  собственный  стереотип. Наверно,  эти  люди  не
поклонники демократии  потому, что  воспринимают  свои  мозги как "вонючие",
которые,  если по-честному, ну  зачем они  должны заниматься  общественными,
неинтересными им вовсе делами.
     В Казани к купе подошел шеф вагона - прапорщик.
     - Воспользовались  тем,  что я заснул  и  нагрубили моему помощнику? Вы
зачем  "выступаете"? Посмотрел  ваше  дело. Если что надо,  вызывайте  прямо
меня, а ему не грубите.
     ...После заметно разгрузившей вагон татарской столицы он перевел меня в
отдельное купе, где я смог поспать.
     На подъезде к Свердловску заметил за решеткой умное кавказское лицо - в
форме.
     - Армянин? Из Еревана?
     Кивнул.
     - Про Паруйра Айрикяна слышал? Мой друг. Азата Аршакяна знаешь?
     - Да, - совсем тихо.
     - Я ассоциированный член их организации...
     - Она разгромлена, - он прошептал одними губами.
     По  правде  сказать,  я хотел  попросить  его  отправить  письмо  Ирене
Гаяускас,  которое ее  муж дал мне  в  дорогу  (полный текст  приговора). Но
передумал:
     - Скоро здесь  проедет  Размик  Маркосян,  Сделай  для  него  все,  что
сможешь.
     Он кивнул. Он и для  меня  сделал бы все, но я  наивно рассчитывал, что
уже через 5-6 дней смогу сам отправлять свои письма.


"По улицам слона водили..."

     Четыре часа мы ждали  на свердловском вокзале разгрузки гурта с рабочим
скотом. А женщины  на соседних путях  ждали разгрузки часов двенадцать. Если
так обращаются со скотом мыслящим, представляю, что творится с бессловесными
тварями, которых везут на  бойни... А потом удивляются, почему в  России  не
хватает мяса.
     Ждать  на  станции  тяжело не  только из-за  жары  и духоты вагона, под
завязку  набитого  людьми.  Самое  обременительное -  вагонные  туалеты:  на
станциях,  как  известно,   ими  не  положено  пользоваться.  Лишение  почти
незаметное  для обычных  пассажиров, но невыносимое,  например,  для  зэчек,
страдающих без унитазов уже свыше полусуток...
     Но уж очень  велики  в этой точке  зэчьи грузопотоки.  Говорят,  что  в
Свердловск  прибывает до  тысячи  зэков  в  сутки.  Считанными фургонами  их
предстоит перевезти, обработать, рассортировать по категориям, разместить по
камерам - каждый день, и  годами,  и  десятилетиями... Свердловск  -  аорта,
ведущая  из  населенной  людьми  России на  рудники,  прииски, лесоповалы  и
оборонные объекты Сибири, Казахстана, Якутии, ДВК...
     Наконец,   усадили   меня   в   положенный  "стакан".  Конвой  проводит
перекличку, и  мою  фамилию так переврали, что я взял и  поправил.  В  ответ
слышу злобный мат. Держу марку "политика" - и "выступаю":
     - Прошу вас не материться.
     - Е....й в рот...
     - Прошу вас говорить мне  "вы", согласно Уставу караульной службы. Я-то
ведь обращаюсь к вам на "вы".
     За стеной "стакана" кто-то накалился до истерики.
     - -Сейчас я ему врежу. Постой, где его дело?
     И - тишина. Видимо, залезли в сопроводительный лист.
     Наконец, слышу - отпирают камеру. Понимаю, что хотят бить, но как-то не
боюсь,  - может, от неопытности, от излишней уверенности, что этого  таки не
будет! Дверь распахивается со скрежетом - хочется добавить, зубовным.
     Боже  мой,  какое  личико  предстало.  Симпатичнейший,  простодушнейший
деревенский  парняга,  рыжеватый, курносый, веснушчатый - вылитый Иванушка с
иллюстраций  к "Сказке о  Коньке-Горбунке". На  лице  вовсе не  злость, а то
любопытство, с каким Иванушка смотрел на жар-птицыно перо.
     Я невольно улыбаюсь, он совсем сбит с толку..
     - Слушай, что за статья такая - семидесятая?
     - Пропаганда! - говорю значительно.
     - Так ты кто?
     - Политический.
     - Врешь! - и после паузы. - А по нации кто?
     - Еврей.
     - Врешь!!
     -  Почему? - весело изумляюсь. Вижу: смотреть на живого еврея ему - все
равно что на живого слона.
     Вдруг его активно  оттирает  в бок помощник -  чернявый худой  армянин,
явно из какого-то горного села.
     - Где еврей? Хочу посмотреть на еврея!
     По-моему,  оба  не  догадываются, что евреи живут в СССР -  думают, что
меня этапируют прямо из Израиля.
     Насмотревшись на чудо, заперли дверь. Слышу иванушкино:
     - А ведь я его чуть не отп....л.
     - Нет, подумай, настоящий еврей, - все еще восхищается армянин.
     -  Кого  только  ни  встретишь,  -  с  заметной  гордостью  ответствует
Иванушка. - Служба такая.
     Когда прибыли в тюрьму, они сами вынесли мои вещи из автозака.


Гитлер жил, Гитлер жив, Гитлер будет жить

     Стены приемного блока Свердловской пересылки  исписаны сверху до  низу:
"Здесь сидели Гитлер и  Гиммлер" ... "Мюллер ушел  на этап" - дата..."Привет
нашим от Геринга"плюс свастика... "Бормана увозят в Кузбасс"....
     Малолетки играют в фюрера и его команду.
     Этот бум  начался с "Семнадцати мгновений весны". На экране нельзя было
не заметить, с каким удовольствием носят актеры черную элегантную форму, как
нравится  им  щеголять  римским  приветствием,  с  каким  шиком выговаривали
загадочно-манящее - "Герр штандартенфюрер!" Умели коллеги доктора  Геббельса
находить  мастеров,  адекватно  точно  чарующих деталями формы, жеста, фразы
массовидное сознание на пяти континентах. Двойные молнии на петлицах, черепа
на рукавах, факелы, гусиный шаг, названия - "Мертвая голова", "Викинг"...
     Три года назад мой сосед по 17-й зоне рабочий Петр Сартаков рассказывал
впервые про гитлеровцев:  он  с какой-то их  группой  просидел часа четыре в
Лефортово. Гитлеру, по  словам Петра: не  исполнилось и  восемнадцати лет, в
его кодле все остальные  были того младше. Они, по словам Петра, были детьми
довольно высокопоставленных родителей и развлекались убийствами коммунистов.
Но,  естественно,  на  "политической  платформе"  не удержались  и "замочили
своего школьного учителя физкультуры, который  их чем-то достал". Я тогда не
поверил Сартакову, думал, что он пересказывает  какую-то  странную  тюремную
байку...
     Но через  год получил независимое подтверждение: вернулся на зону Говик
Копоян, агент-связник  ЦРУ, и пересказал разговор, свидетелем  которого стал
он сам. При нем надзиратель открыл кормушку камеры и сказал соседу-зэку:
     - Это ты трепался, что "малолеток" по закону не могут расстрелять?
     - Почему трепался? Так и есть. Такой закон...
     - А гитлеровцев всех расстреляли.
     - Малолеток?
     - Всех под метелку.
     Когда кормушка  закрылась, Говик расспросил соседа, что за "гитлеровцы"
такие. "Сидела тут компания малолеток. На допросах давали показания только в
присутствии своего  фюрера.  Им  вопрос,  а они к "Гитлеру":  "Мне позволено
ответить на это следователю, мой фюрер?". Как же это малолеток расстреляли?"
     Только  через  два этапа,  в  Целинограде,  я узнал в  камере от совсем
недавних  "малолеток",   как  юридически  такой  расстрел   можно  оформить.
Оказывается,  если "малолетка"  участвует в  особо тяжком преступлении,  суд
имеет  право, вопреки закону, "лишать малолетства", т. е.  выносить приговор
несовершеннолетнему  как совершеннолетнему. Видимо,  московских  гитлеровцев
действительно  расстреляли,  а  через Свердловск шла  какая-то другая группа
несовершеннолетних игроков в гестапо и "Орднунг".


Кот, что гуляет сам по себе

     Зарегистрировав меня  в  приемной,  отшлюзовали в  "бокс" для  сидения.
Через четверть  часа туда  ввели нового  соседа -  пожилого, грузного,  явно
уставшего с дороги зэка, со смуглой кожей и лиловыми, как сливы, глазами.
     Фамилию  его не помню, национальность он назвал сам:  "Румын". Сидит за
веру. "За какую?" - "За обычную,  христианскую".- "ИПЦ?"-  "Не понял вас." -
"Истинно православная церковь?"-  "Нет".-  "Баптист-инициативник?"  - "Нет."
Так и не хотел мне сказать... Лишь когда я упомянул имена зэков с нашей зоны
- Руссу и Скрипчука - он поверил мне и признался: "Свидетель Иеговы".
     - Срок?
     - Пять зоны и пять ссылки.
     (Его этапировали, как меня, из зоны на ссылку - но в Томскую область.)
     - Досрочно не удалось? На "химию"?
     - Нас не освобождают. Говорят - отрекись от Бога, тогда выпустим.
     - Прямо так вот и требуют - "отрекись от Бога"?
     -  Нет, не так. Говорят: прими другую веру. В Бога верь, на это запрета
нет, но не по-своему, а как у нас разрешается...
     Завязался  разговор,  и,  как обычно бывает со  всеми  встречавшимися в
зонах  религиозниками,  он  начинает  миссионерствовать: "Вы  людына  умная,
Писание читали, "Башню стражи" читали...  Зачем вам эта политика? Почему  не
приняли веру" и пр.
     ...В  тот раз, общаясь с "религиозником", я, помню, хотел разобраться в
истоках той  активной  неприязни,  которую мои предшественники, интеллигенты
полутора  последних  веков, испытывали  к его предшественникам, к служителям
веры всех культов.
     - Я  не принял  веру, -  отвечаю,  - потому что не приемлю без оговорок
истинность тех догматов, что в ней заложены.
     - Но то не человеческое, то Божественное установление.
     - Принято!  Но то, что составляет не догмат  веры  в Бога вообще, а вот
именно вашей,  особенной веры - у  нас, евреев, его  называют Устной Торой -
это плод  человеческого  размышления над текстами.  А он подвержен критике и
размышлениям...
     Он пытался возразить, и я внес уточнение:
     - ...уверен, пером Отцов веры - любых культов! - двигало  самое  лучшее
побуждение.   Желание   одухотворить  мир,  сделать  его  более  похожим  на
Божественный проект. И потому они находили самое верное, самое нужное, что в
их мире, их современникам надо было сказать о Боге ,  к  вящей славе Божией.
Но и самые мудрые и самые святые  из них были  всего только люди. А человеку
свойственно ошибаться, и я  не могу некритически принимать его умозаключения
или  догадки, только потому,  что  они  высказаны  были достойными  и умными
людьми. Так я устроен Богом! Человек не может говорить за Бога. И даже самый
святой человек.
     - Людына может ошибаться, - соглашается он. - Но в чем наша ошибка?
     - Хотя бы в вычислении даты Армагеддона.
     (Этим термином  иеговисты называют день конца нашего  света, последнего
сражения Божьего воинства с аггелами тьмы.)
     - Но про все даты написано в Библии.
     О, теперь  я точно знаю, что воспоследует:  длинная  вереница  цитат, с
указанием  всех  ссылок  (книга, глава, стих). Религиозники,  при всей  моей
личной  симпатии  ко  многим  из  них,  психологически  напоминают  знакомых
знатоков марксизма-ленинизма: та  же  любовь к цитатам из  классиков, то  же
преклонение перед авторитетами, та же слепая и интуитивная неприязнь ко всем
сомневающимся,  те  же  сноски  и  ссылки,  а,  главное,  то  же  стремление
представить  даже действительно  интересную  догадку,  даже  очень  глубокое
прозрение одного из их кумиров в виде бесспорной  аксиомы. Мне видится,  что
интеллигенты прошлых поколений испытывали к богословам те же чувства,  какие
у нашего поколения возникают при общении с идейными марксистами.
     - Да,  -  возражаю, - цитаты взяты из  писания.  Но  откуда,  например,
известно, что библейски "год" есть ваш год?
     - Не понял.
     - Разве Бог адекватно...
     Заметил его взгляд и поправился:
     -...точно выражает свои  предначертания  на  человеческом несовершенном
языке? У евреев, с которыми он говорил, год вообще лунно-солнечный - сейчас,
а какой  был тогда, кто знает?  Почему ваши  наставники считают  годом  срок
оборота Земли вокруг Солнца?
     - Год есть год.
     Но  ему  уже  неинтересно  со  мной:  религиознику  всегда  неинтересно
говорить  с  человеком,  который рассуждает  сам - без  опоры  на цитаты  из
классиков.  Он  ведь может походя  разрушить с такими усилиями  воздвигнутый
бастион  Веры. Помню, он  попытался отговорить меня от  занятий "политикой",
ибо  нужно спасть лишь  душу, услышав Благую  весть.  Ссылался  на  поучения
Иисуса.
     - Но ведь Иисус не велел этого ни вам, ни мне - он приказал  это делать
Матфею,  или Андрею,  или Симону...  Откуда вам известно,  что  это -  наказ
каждому человеку, а не повеление именно этим, его избранным?
     ...Кстати, слабость его позиции заключалась в том, что, проповедуя уход
в Чистый Дух, он лицемерил, причем перед самим собой - т. е. совершал первый
грех именно против Духа!
     -  Зачем вы  уверяете власти,  что вам  нет  дела  до их  грехов, до их
политики, что вы заняты только верой? Это неправда - и они это  знают! Вы не
можете   быть   равнодушными  к  воинственно   атеистическому   государству.
Государство  ведет  захват  человеческих  душ,  увлекает  в  безбожие  всеми
методами, доступными административной и идеологической машине. А вы пробуете
внушить: "Мы же не против вас..." Не верят они вам - и справедливо не верят.
Вот я  им  в  лицо  говорю:  я  враг вашей  политики,  вашей  морали,  вашей
философии...И они  меня уважают  за правду и даже задумываются  над  грешной
своей жизнью... Тоже ведь люди! И потому  мне положили срок в  шесть лет,  а
вас, который  только  раздражает  их  мнимым  невмешательством  в  политику,
оформили на червонец. Сказали бы  прямо: "Будьте вы прокляты именем Бога!" -
все равно червонец - это предельный срок по статье.
     В это время  его  увели. Но я  заметил.  Что  он не был на меня обижен:
нравилось и ему, что кто-то делает то, что делаю я.
     Немало религиозников встречал я на зонах. На словах они все признавали,
что пути  Господни  неисповедимы и  Воля Божья  непознаваема. Но практически
были  убеждены,  что  именно  им  - их  авторитетам, святым,  соборам  - она
открылась.   Именно   поползновение    смертного    ума   (пусть   великого,
нравственного,  святого) выдавать свою продукцию за  Божественную вызывает в
других  такой же  естественный протест,  как  претензия  открыть  все  тайны
мироздания   ключами-отмычками   Научного    коммунизма    -   Пролетарского
интернационализма.
     Помню,  однажды  осенним  вечером, гуляя  возле старого  барака, я  был
внезапно поражен мыслью Кальвина относительно Божественного предопределения.
Богослов  ведь разработал  целостное учение о  правилах жизни, согласно Воле
Божьей, и внезапно догадался -  это  недоступно  все равно познать человеку.
Бог может  сокрушить самого правоверного, соблюдающего все "мицвот" еврея, и
ревностнейшего  католика,  и  безупречного  протестанта,  и  фанатичного  до
неистовства мусульманина - как сокрушил он Иова. Просто так - потому что ему
(и  даже не ему, а Сатане!) захотелось поставить опыт  - сокрушить для себя,
вне связи с  поведением или виной данного  человека. И он же может возвысить
самого жуткого  святот