вал в Москве свое педагогическое
умение,   но  так  и  не   привык  к   русскому  характеру.  Показываешь  им
блистательный бой, а  они в  окно смотрят на крыши, на огороды, на  открытые
взору дворы, а то ласточек хлебными крошками начнут кормить. Трудно работать
в России! Он твердил  курсантам, что шпага суть дворянская доблесть, панацея
от всех  бед. Ученики вполне  усвоили положение руки  "moyenne",  "quarte" и
прямой выпад  с ударом, но  воспитать  в них задор и святую веру,  что шпага
поможет им выйти  из любого  трудного положения, так и не  удалось азартному
французу.
     Шпага для курсантов как была,  так и  осталась принадлежностью  модного
туалета, данью куртуазности, но каждый знал, коли дойдет до важного дела, то
лучшего оружия, чем кулак или дубина, не найти.  Белов был любимым учеником,
и хоть мусье не признавался себе в этом, превзошел  своего  учителя в умении
фехтовать. Молодость, хорошая  осанка и  бесстрашие  помогли ему  в этом,  а
главное - не с морской стихией связывал Саша Белов свои честолюбивые мечты.
     Он хотел  в  гвардию, а именно  в лейб-гвардию,  на обязанности которой
лежала охрана царского дворца. Поэтому главный курс обучения видел  Белов не
в  математике,  не  в изучении качества  рангоута  и  такелажа,  а  здесь, в
рапирном зале. Лейб-гвардеец  должен отлично владеть благородным оружием!  В
отличие от друга Корсак плохо фехтовал.  В  минуты горячности он забывал все
приемы, ему было все равно  чем драться - шпагой или  кочергой. В классе  он
все  делал правильно, но  не чувствуя настоящей злобы к противнику, фехтовал
вяло, скучно, словно бубнил набивший оскомину урок.
     Оленев тоже не любил шпагу. В его руках любое  оружие выглядело нелепо.
Он вообще не любил драться, и только нежелание  выслушивать ругань Котова да
постоянная угроза порки удерживала его от пропусков занятий в рапирном зале.
     После уроков  француза друзья часто собирались  где-нибудь в уединенном
месте, чтобы повторить  фехтовальные приемы, а чаще просто поболтать о том о
сем.   Больше  всего  они  любили  маленькую  лужайку  на  берегу  Самотеки,
защищенную  от городского  шума  старым  погостом  и  храмом  св. Адриана  и
Натальи.
     Жарко... Июль  на исходе.  Никита улегся  в тени одинокого вяза, закрыл
лицо  платком  и  слегка похрапывает, Белов  вертит  шпагой, тренируя кисть,
Алеша  сидит  поодаль,  опустив ноги  в  воду,  и  швыряет  камешки в стайки
мальков.
     - В августе распустят  до  домам, -  раздается голос  из-под платка.  -
Потом еще год...
     -  Угу...  еще  год.  - Саша  ловко  срубает  шпагой венчик  ромашки. -
Тоска...
     Не вяжется сегодня беседа, настроение,  видно,  не то.  А  при  хорошем
настроении  какие разговоры  случались под  старым  вязом!  Здесь мечтали  и
ругали  учителей,  здесь вольнодумствовали  и насмешничали, зубрили  науки и
обсуждали  достоинства и  недостатки прекрасного пола, никого  конкретно,  а
вообще... вот ведь загадочные существа!
     Но более всего спорили о долге и дворянской чести. Роль  ментора в этих
спорах обычно доставалась Никите.  Начинал он всегда  своей любимой  фразой:
"Жители Афин говорили..."
     - Тебя послушать, так умнее древних афинян нет никого!
     -  Вспомни Сенеку.  -  Никита умел быть невозмутимым. - Оскорбление  не
достигает мудреца.
     -  Оскорбление  словом, но не  рукоприкладством, -  горячился Саша. - А
если мудрецу по роже съездят?
     - Циник Крат,  получив  удар кулаком  в  лицо, повесил под  кровоподтек
табличку: "Это  сделал  Никондромас",  и  все  афиняне сочувствовали  ему  и
презирали обидчика.
     - Если в России так отвечать на побои, то все  бы оделись в дощечки. Со
мной этого не будет! Я шпагой защищу свою честь!
     -  Жители  Афин говорили,  что честь  у  гражданина может отнять только
государство.
     - Угу...  Напишет один гражданин на другого  гражданина  донос в Тайную
канцелярию,  и государство с готовностью отнимет  не только честь твою, но и
жизнь.
     - Любишь ты, Сашка, Россию ругать!
     -  Отнюдь!  Просто я  понимаю,  что  с государством не  повоюешь,  а  с
гражданином  можно.  - Как  озорно  умел  Сашка  блеснуть  глазом,  а  потом
продолжить  то  ли дурашливо, то ли  серьезно,  не  сразу  и  поймешь: - Как
говорит соборное уложение государя нашего Алексея Михайловича от 1649 года..
     -  ...в котором,  как известно,  девятьсот  шестьдесят  семь статей,  -
поддакивал Никита, - и из которых ничего нельзя понять...
     - Но, но! Я говорю об уложении о чести и бесчестии...
     Алеша обычно не вмешивался в эти споры, следуя мудрой пословице: "Audi,
vidi, sili"- слушай, смотри и молчи. Да и о чем спорить? Алеше казалось, что
правы оба. Но однажды он не выдержал:
     - Саш, что ты все  о  себе да о дворянской чести? Шпагой можно защитить
слабого, например, женщину!
     С той поры друзья при всяком удобном случае  подтрунивали над Алексеем,
сочиняя  образ  некой  обиженной дамы, чью  жизнь  будет защищать  Алешка  в
далеких портах.
     - Алешка! - крикнул Александр. - Хватит ногами болтать. Лучше становись
в позицию. Будем отрабатывать фланконаду. Ты сегодня отвратительно дрался.
     - Зато он хорошо дрался вчера, - разомлевшим голосом сказал Никита, - с
Котовым...  Ювелирная была  битва. Но больше  бряцать  оружием не  надо, это
утомляет... Гардемарины, а где белая коза? Я к  ней  привык. Почему  она  не
идет?
     - Тьфу на вас! - обиженно сказал Алексей. - Как вы можете, право... Уже
сутки прошли. Неужели замнут дело?
     - Вряд ли, мой друг, - сказал Никита, обмахиваясь платком.
     - Так чего тянут?
     - Фискал рожу  боится  показать. Вот когда синяк чуть-чуть слиняет,  он
глазенапы  свои красные  почистит и пред глазами директора предстанет - так,
мол, и так... А дальше колодки, Владимирка, Сибирь...
     - Да ну тебя к черту. Голова идет кругом...
     - Послушай, Алеша,  когда  мысли твои  в  смятении,  -  начал Александр
патетическим  тоном,  - и голова идет кругом, возьми шпагу и разогрей мышцы.
Это научит тебя презирать боль, очистит мозг от скверны и прибавит уменья  в
обращении  с благородным оружием. Саша встал, одернул камзол, легким щелчком
поправил  манжеты,  хотя  этого  и не требовалось,  Сашин  костюм  всегда  в
безукоризненном порядке.
     - Ремесло  гладиаторов,  - проворчал Никита и  опять  лег,  закинув  за
голову длинные руки.
     Алексей, по  опыту зная,  что  Саша  не отвяжется, вынул ноги из воды и
долго махал ими в воздухе, пытаясь сбить капли.
     - Башмаки надень, поскользнешься...
     - Да ну...- бросил Алеша, разыскивая под лопухами шпагу.
     В его больших, серых у зрачка и ярко синих по ободку глазах тоска: "Кой
черт Сашке надо, чтобы я  фехтовал? Почему я перед ним робею? И вообще иду у
них  на  поводу...  Оскорбление  не  достигает мудреца... И вот я  как циник
Крат... И  Никита  уже  не  советует  повесить мне на  щеку табличку! И  еще
зубоскалят: колодки, Сибирь!.."
     -  Начнем!  Ты усвоил одни  парады: кварту и винту,  а нужно  еще уметь
рипост и контррипост...
     Алексей встал в позицию и сделал выпад.
     -  Не  так, не  так, - тут  же  закричал  Саша. - Нет в  тебе настоящей
злости.  Шпагу  держишь  ватно!  В  бою  главное  крепкая,  подвижная кисть.
Слушай... Гамбург, а хочешь, Венеция... Ночь... Твой фрегат у  причала, и ты
пошел  в  таверну выпить  стаканчик  рома, а хочешь,  пива...  Та-ак! Теперь
дегаже - выводи мою рапиру из линии прямого удара. Укол! Экий ты неловкий...
Смотри на меня! Я не друг твой Александр Белов, я  пьяный шкипер у таверны и
обижаю даму.  Видишь, она плачет?  "Ух ты, мерзавец! -  кричишь  ты. Дегаже,
укол! "Какого такого дьявола, сэр, какого черта, разрази вас гром! - или как
там ругаются пьяные шкипера? Так, хорошо... Умница, тебя главное разозлить!
     Потные фехтовальщики повалились на траву. Никита приоткрыл глаз.
     -  А если  так...  Ночь,  Петербург,  фрегат, кабак... И где-то  на его
задворках пьяный мужик таскает за косу свою дочь. "Вы  что это делаете, сэр?
-  кричит наш горячий друг и  выхватывает  шпагу.  Мужик повалится в ноги, а
потом за это заступничество уж с дочкой посчитается...
     - Любишь ты, Никита, Россию  ругать, - крикнул Александр и навалился на
разморенного приятеля.
     Короткая схватка,  и вот уже  Белов лежит внизу, а Никита, скрутив  ему
руки, нравоучает:
     - Главное, предугадать движение  противника. "Сила  отражается  силой -
так говорили древние. Дегаже, удар!
     -  Оленев,  Белов,  прекратите!  Как  вы  можете?  Вот  ураки!  Никита,
оглянись, вон твоя коза пришла. Князь, тебя коза ищет!
     Из-за  кустов действительно появились сначала  рога,  потом  аккуратная
жующая мордочка.
     - Где-то у меня был хлеб. - Никита сунул руку в карман.
     Александр сбросил  с себя  тяжелое  тело и, привалившись  к вязу, начал
приводить себя в порядок.
     - В субботу спектакль, - как бы про себя сказал Алеша.
     - На спектакль отпустят,  - отозвался  Никита участливо.  - И потом нас
еще  не посадили. Вас посадят и  выпустят,  а меня  и впрямь могут в солдаты
списать.  В  прошлом  году,   когда  Чичигов  Василий  уезжал  в  Кронштадт,
уговорились мы, что через год-два  приду под его  начало. Вслед за  Берингом
мечтали пойти. А теперь...
     - И что говорят по этому поводу жители Афин? - усмехнулся Саша.
     - Жители  Афин, а  также государь  Алексей Михайлович  в своем уложении
говорят, - Никита усмехнулся, - мол, береги честь смолоду...
     - Как платье снову, - тут же отозвался Саша.
     - Опять вы за свое... Честь! Знать бы что это такое!
     - Я думаю. - В лице Никиты вдруг появилось задумчивое, даже растерянное
слегка выражение.  Алеша знал это грустное выражение, и особенно любил друга
в эти минуты.  - Честь - это твое  достоинство, как ты сам  его понимаешь. И
если  ты  видишь  неуважение  достоинства твоей  личности,  -  голос  Никиты
зазвенел, -  то это  надобно пресечь!  Потому что...  жизнь наша принадлежит
отечеству, но честь - никому.
     Саша посмотрел на Никиту восторженно.
     - А неплохо сказано,  а? Жизнь Родине, честь-никому! И отныне - это наш
девиз.
     Алеша вздохнул и стал надевать башмаки.


        -4-

     Утешая друга, мол, "на спектакль  отпустят", Никита не догадывался, что
даже гауптвахты Алексей боялся меньше, чем  субботнего  представления. Стать
артистом его заставили бедность и страх.
     Как уже упоминалось, стипендия курсантов составляла  рубль в  месяц. На
эти деньги каждый должен  был обеспечить себе мундир, квартиру и стол, а так
как большинству учеников из дома присылали очень мало  или ничего,  то, чтоб
не умереть с голоду, морские питомцы прирабатывали на стороне кто как мог.
     Белов репетиторствовал сына богатой вдовы. Впрочем, жизнь его протекала
в сфере, не доступной пониманию курсантов. Он имел связи, ходил франтом, при
этом  был  скрытен,  а  в  разговоре  умел  напустить   такого  туману,  так
значительно намекнуть на свою принадлежность к  высшим  кругам, что никто не
удивился бы, узнав, что  вдова  выдумана им для  отвода глаз, для объяснения
внезапных исчезновений и водившихся в карманах денег.
     Княжеский отпрыск Никита Оленев попал в навигацкую школу из-за каких-то
семейных  неурядиц,  но подмогу из дома получал регулярно,  и немалую, чем и
выручал друзей в трудных ситуациях.
     Алексею судьба уготовила приработок самый ненадежный и экзотический. Он
играл в театре, труппа которого состояла из курсантов артиллерийской школы и
семинаристов Славяно-греко-латинской академии.
     В  театр  Алексей   попал  случайно.  Один  из  самодеятельных  актеров
квартировал по соседству и уговорил Алешу пойти на представление. В антракте
шутки ради Алексей примерил женское  платье, и надо же тому случиться, чтобы
в  этом  наряде  его  увидела  попечительница  театра,  женщина  чрезвычайно
влиятельная и активная. "Где вы нашли такую красотку? - восторженно спросила
попечительница.  "Это,  ваше  сиятельство,  не  красотка,  а  красавец",   -
проворчал суфлер. Последнее замечание  ничуть не смутило  попечительницу.  В
театре все женские роли  играли мужчины. "Ты будешь играть у нас Калерию", -
сказала важная дама. Алексей  отказывался  изо  всех  сил. Онде бесталантен,
застенчив, но ничего не помогло.
     Через неделю после  роковой примерки его  вызвали в дирекцию навигацкой
школы и намекнули,  что  если  он откажется играть  в  театре, то,  невелика
птица, может и вылететь из родных  Сухаревых стен в ближайшие же сутки.  "На
тебя, дурака, такая дама внимание обратила, а  ты нос воротишь! - дружелюбно
проворчал директор на прощание. И Алексей смирился.
     Благодетельница   не  оставила  его  своим  вниманием.  После   каждого
спектакля  он  получал  от  нее  деньги и богатые подарки: кружева,  кольца.
Однажды  она  расщедрилась  даже на часы,  сунув  их в  кармашек  камзола, и
запечатлела  на  Алешином  лбу  горячий,  как  клеймо,  поцелуй.  На  каждое
представление он  должен был  непременно надевать  все презенты, чем вызывал
завистливые и злые насмешки актеров.
     Алексей ненавидел театр.  Он так и не привык к сцене,  боялся зрителей,
но  более  всего  его пугала  предстоящая расплата с  благодетельницей.  Она
повадилась  сама облачать  Алексея перед  спектаклем  в  пышные  юбки,  сама
накладывала  грим  на его  румяные,  без  признаков  растительности щеки. Не
нуждавшийся  в  бритве подбородок  и  естественная  мушка  на  правой  щеке,
особенно умилявшая благодетельницу, вызывали  в душе юноши жестокую обиду на
природу. Не торчала бы эта дурацкая родинка и брейся он, как все, и не носил
бы опостылевших  юбок, не ждал с ужасом, как в один прекрасный день  швырнут
его на подушки кареты и  умчат на расправу,  как называл он мысленно  услады
любви с сорокалетней прелестницей.
     В этот век фаворитизма, который, как репей,  пышным цветом  расцветал и
на хорошо унавоженной  почве царского  двора  и  на  тощих землях московских
задворков, ходить в любовниках богатых дам, старших тебя вдвое, не только не
считалось  зазорным,  но мнилось подарком судьбы, крупной удачей,  с помощью
которой  можно было  делать  карьеру и  устраивать денежные дела.  Всю весну
благодетельница жила при дворе в Петербурге, и Алексей получил четыре месяца
передышки. И вот приехала...
     Алексей был призван в дом и принят чрезвычайно милостиво.
     -  Приеду на  спектакль. Чем порадуешь, голубь мой?  Вырос, возмужал...
Пора тебе переходить на мужские роли! А?
     Нарумяненное, чуть рябое  лицо  светилось благодушием,  но что-то новое
появилось в его выражении. Видно,  Алексей действительно вошел в сок. Раньше
она  не улыбалась  так  плотоядно, не говорила  про амурные услады.  Алексей
покрывался испариной от каждого смелого намека.
     На прощание она погладила его родинку и чуть ли не силой всунула в руку
кошелек.
     - Не смущайся, друг мой... Такие мушки  называются  "роковая тайна". За
такие мушки деревни дарят...
     В полном смятении после визита он бросился к Никите.
     - Хочешь есть? -  встретил Оленев друга. - Гаврила  отличное  жаркое из
трактира принес и щи.
     - Щи? Нет. Скажи, Никита, что такое любовь?
     -  Слиянье  душ,  - тут же  отозвался  Никита, словно давно  приготовил
ответ.
     - А если?.. - Алексей вспыхнул и умолк.
     - Тогда слиянье тел, - быстро уточнил Никита.
     - А если я не хочу!
     -  Что значит -  не  хочу? Любовь  это  как... жизнь. Я думал  об этом.
Любовь  это  такая  штука,  которую  можно  как  угодно  обозвать,  с  любым
прилагательным соединить, любым наречием усилить. Скажи какое-нибудь слово.
     - Дождь, - бросил Алеша безразлично.
     - Освежает, как дождь, любовь!
     - Дерево...
     -  Подобно  корням  его  оплетает  душу, подобно  кроне  его  дает тень
измученной душе.
     - Сапоги, - приободрился Алеша.
     - Если жизнь - пустыня, то  любовь  -  сапоги, которые уберегут тебя от
ожогов горячего песка.
     - А если жизнь не пустыня, а просто... земля?
     - Кому пустыня, кому оазис - это  как повезет. Но как Ахиллес от матери
- земли Геи - черпает силу, так и возлюбленный...
     - Тебя не собьешь, - перебил Алексей друга, ему уже надоела эта игра. -
Ладно - Котов. Любовь и Котов. Как их вместе соединить?
     - Подл, как Котов, глуп, как Котов. - Вот, вот, подла и глупа - любовь!
     Это  когда тебя не  любят, -  согласился  Никита. - Нет, когда любят. -
Алексей насупился. - Omnia vincit amor*,- пылко воскликнул Никита.
     _______________________________
     * Любовь побеждает все! (лат.).

     Ради  бога, не надо латыни. Давай лучше щей.  Алеша  жевал, смотрел  на
Никиту  -  милый  друг, он  всегда  готов  помочь  -  и  видел  перед  собой
безрадостную картину.  Он, Алексей  Корсак,  стоит в пустыне без сапог, идет
дождь,  но не освежает, душа его сморщилась, как кора дуба,  и хочется выть:
"Пронеси, господи!"


        -5-

     Пятница не принесла изменений  в судьбе Корсака -  его не арестовывали,
не стращали розгами, не  объявляли начальственной воли. Утром  в классы, как
сквозняк,  проник  передаваемый   шепотом  слушок:  "Заговор...  в  северной
столице... против государыни..."
     Какое дело навигацкой  школе,  такой далекой от дел двора, до  каких-то
тайных соглашений  и действий  в далеком Петербурге? Курсантам ли страшиться
заговора? Но ежатся  сердца от предчувствия близких казней, пыток, ссылок, и
если не тебя злая судьба дернет  за вихры, то ведь  и ты  не далек от беды -
кого-то знал, с кем-то говорил, о чем-то не так, как следовало, думал...
     Мало ли  голов полетело с плеч в светлое царствование Анны Иоанновны, и
хоть доподлинно известно, что ныне здравствующая государыня Елизавета  перед
иконой дала обет смертную казнь упразднить, кто знает цену этим обетам и кто
рассудит, если обет будет нарушен?
     Вскрыл гнойник заговора Арман де Лесток, лейб-хирург и  доверенное лицо
государыни Елизаветы.
     Прежде  чем  перейти  к  сути  заговора,  необходимо вернуться  назад и
подробно  рассмотреть  весьма  любопытную  фигуру  придворного  интригана  -
Иоганна-Германа-Армана де Лестока.  Он  появился в Петербурге около тридцати
лет  назад в  числе  нескольких  лекарей  иностранцев, вызванных Петром  для
службы в России. Искусству врачевания он  выучился у отца, который, впрочем,
считался  более  цирюльником, чем лекарем. Продолжил свое образование Лесток
во французской  армии и вынес из этого "университета" твердое убеждение, что
лучшего средства против любой болезни, чем кровопускание, найти невозможно.
     В Петербурге  он сполна  использовал свой опыт  - пускал  кровь  и  при
насморке, и при подагре, и при вздутии живота - и делал это так искусно, что
вскоре  стал  называться не просто лекарем,  а хирургом.  Получить приставку
"лейб",  то  есть  "состоящий при особе монарха",  ему  помогли деятельный и
веселый нрав, любовь к блеску и приключениям.  Лесток настолько прижился при
русском дворе, что стал своим человеком в доме Петра.
     При  восшествии на престол  царица Екатерина I вручила ему в руки жизнь
дочери, назначив Лестока лейб-хирургом Елизаветы Петровны.
     Надо отдать  Лестоку должное - он не оставил свою царственную пациентку
в трудное для нее время. В правление Анны Иоанновны двор цесаревны Елизаветы
влачил  довольно  жалкое существование, и Лесток не только пускал  кровь, но
был отличным развлекателем,  душой общества, отличным партнером за карточным
столом и доверенным лицом опальной дочери Петра.
     Времяпрепровождение  цесаревны  весьма   интересовало  Анну  Иоанновну,
Елизавета  заводила   опасные  связи,  французский  посол   Шетарди  был  ее
приятелем. Большую часть  времени, вопреки желанию царицы,  она проводила  в
своем Смольном доме у гвардейских казарм. Подальше бы держаться Елизавете от
гвардейских  казарм! Для  старой гвардии "матушка Елизавета Петровна - живое
напоминание о славном прошлом. Гвард