отчетом погнала ее на праздник.
     Екатерина была уверена, что по приезде в Гостилицы ее с вели-ким князем
сразу отведут  к  государыне  для примирительного  раз-говора, но не  тут-то
было. Не успела она отдохнуть от длинной дороги,  как ее с фрейлинами повели
к маленькому павильону оде-ваться, Оказывается, по замыслу императрицы  всем
дамам надлежа-ло провожать австрийского посла наряженными пастушками. Поясом
из  китового  уса  талию затянули так,  что  не  вздохнешь,  сверху короткая
розовая юбка и казакин. Широкополая, подбитая тафтой, шляпа была безобразна,
еще  хуже  был черный  парик. Екате-рина хотела топнуть  ногой  и  запретить
уродовать  себя, но поступила умнее прочих -- она  рассмеялась. Когда видишь
много  одинаковых мужчин, это называется полк, армия, а  как назвать группку
розово-белых  пастушек,  которые все  одинаково уродливы, а разнятся  только
ростом и объемом? Полк пастухов -- ну не смешно ли? А лучше сказать -- стадо
пастушек...
     Столы были накрыты  в саду, под липой разместился  итальянский оркестр,
все  было   готово  для   начала  праздника.  Пастушки  просле-довали  перед
императрицей, послом и хозяином дома церемонным строем, великая княгиня была
представлена особо. Начались танцы.
     Екатерина искренне радовалась обществу, музыке и не  заострила внимания
на неожиданном разговоре, а вернее, шепоте, тревожно прозвучавшем у  нее над
ухом.
     -- Умоляю, ваше высочество, не оглядывайтесь. Мне необходимо говорить с
вами.
     Екатерина скосила глаза. Ягужинская, любимица императрицы. Пожалуй, она
была  единственной, кого не испортили ни черный парик, ни пастушеский наряд,
но  если  уповаешь  на  доверительную  встречу,  следовало  бы  иметь  более
почтительный вид.
     --  Дело  очень  серьезное,--продолжала  Анастасия.-- Назначьте место и
время встречи.
     -- Не сегодня, завтра в парке. И помните, я ранняя птичка.
     Екатерина  подошла к столу, оглянулась.  Ягужинской  подле  нее уже  не
было. О чем она хотела говорить? Если государыня дала ей поручение, то что в
нем может быть тайного?
     Через минуту она уже забыла о тревожном шепоте статс-дамы. За столом по
левую  руку  сидел  престарелый  вельможный граф  Бутур-лин, он так  и сыпал
комплиментами, напротив  сидел австрийский  посол.  Может быть, восторг  его
перед великой княгиней был и наиг-ранным -- не важно. Горячий мужской взгляд
всегда  возбуждает, кровь  по  жилам  бежит  быстрее  и  хочется  танцевать,
смеяться, безумствовать. Екатерина поискала глазами Лестока. Сам лейб-хирург
ее  сейчас мало интересовал, но если опала кончилась, рядом с  Лестоком  мог
сидеть красавец Сакромозо.  Но ни Лестока, ни  мальтийского рыцаря за столом
не было. Каждый  из  гостей  занимал-ся едой,  вином,  разговорами, и только
рысий взгляд  канцлера Бестужева  следовал, казалось, за каждым движением ее
руки.  Но на Бе-стужева  сегодня можно не смотреть, его надобно не замечать,
раз-давить презрением!
     Стол был роскошен. Чего тут только не было!  Каждое экзоти-ческое блюдо
громко  объявлялось:  "говяжьи  глаза   в   соусе   под   названием  "поутру
проснувшись!", "хвосты  телячьи  по-татарски",  "баранья нога  столистовая",
"говяжье небо с трюфелями", "гусь в обуви", "крем  жирный, девичий"... Когда
пили  за  здравие  государыни,  пушки  палили,  как  на  войне,  валторнисты
надрывали легкие, выводя томные мелодии. Потом перед гостями водили хороводы
бабы и  дев-ки в парчовых сарафанах и высоких  кокошниках.  Кончили праздник
катальной   горкой,  но   не  все  отважились  предаться   этому  модному  и
островолнующему развлечению -- ведь страшно-то как, помилуйте, когда тележка
летит  вниз  по деревянному настилу,  сердце обрывает-ся.  Скатились и опять
вверх, сердце уже в горле, а душа воспарила.
     Горки построены по строгому математическому расчету, золоче-ные  колеса
узорных  санок  катятся  по  специальным  прорезям  в настиле, тело  ремнями
пристегнуто к  спинке. Лети вниз и молись, что-бы расчеты оказались верными,
ремни крепкими, да  чтоб не потерять лицо, а то вылезешь потом из  тележки с
дрожащими от  страха нога-ми в мокрых, простите,  портах. Словом, очень было
весело, небо отливало  опалом,  лютики  на лугу  -- золотом, а елки,  липы и
белые зонтики трав пахли мятой.
     Великая  княгиня  сама  попросила,  чтобы  для  ночевки молодому  двору
предоставили  домик при катальной горке  -- он стоял на хол-ме, построен был
недавно, а  потому чист, светел, доски, казалось, еще источали сосновый дух.
Граф  Разумовский  с  удовольствием  по-шел  навстречу  пожеланиям   великой
княгини, принесли пуховики, одеяла, свечи.
     Екатерина, великий князь и  статс-дама  Крузе  разместились на-верху, в
крохотных, украшенных китайскими  вазами покойцах,  про-чая  свита  ночевала
внизу.  Служители,  обслуживающие  катальную горку,  их  было  что-то  около
пятнадцати человек, отправились по такому случаю спать в подвал.
     Несмотря на усталость, Екатерина не сразу  уснула. Надо было привыкнуть
к новому положению свободы, вернее не к новому, а к возвращенному старому, а
уж  если быть совсем точной, она никогда не была истинно свободной в России.
Тысячи глаз за ней следят! Но  сейчас она не даст промаху, будет  вести себя
так, чтобы ни к чему нельзя  было придраться. Государыня за обедом несколько
раз весьма благосклонно посмотрела на нее и два раза, нет, три,  улыбнулась.
"Прощена, какое счастье!" С этими мыслями Екатери-на заснула.


        -7-

     Было  около восьми утра, когда в  комнату безмятежно  спавшей Екатерины
ворвался Чоглаков и, забыв об этикете, вцепился ей в плечо с криком:
     -- Ваше  высочество, умоляю,  вставайте! Дом рушится! Да не смотрите на
меня так... Павильон поехал. Фундамент опускается!
     Екатерина села, опустив  босые ноги  на пол. "Катальная горка,  я здесь
ночую,--  с  трудом вспомнила она  со сна.-- Павильон поехал...  Куда  может
поехать павильон?!"
     Прокричав страшные слова, Чоглаков бросился в комнату велико-го  князя.
Тому   не  надо  было   ничего  объяснять.   Он  отлично   понял   опасность
происходящего, оттолкнул  камергера  и  с  кошачьим  про-ворством бросился к
лестнице.  В  руках у  Петра Федоровича  был  шлафрок,  а в  порты  он успел
впрыгнуть сам, не дожидаясь помощи слуги.
     Чоглаков опять было  сунулся в комнату Екатерины, но  был бесце-ремонно
вытолкан за дверь: "Вы мне мешаете одеваться!".
     Без  излишней  торопливости  она  надела  чулки,  верхнюю  юбку.  Стены
павильона мелко дрожали, словно в  них бил сильный  ветер, стекла неприятно,
болезненно дребезжали. Екатерине не было  страш-но, ее даже обдало  холодком
восторга -- какое необычайное прик-лючение! Будет что рассказать  за столом.
Она не  верила, что  может произойти  что-то  ужасное.  Зимой, по  рассказам
управляющего,  в  этом  павильоне  уже  ночевали, если  он устойчиво стоял в
холод, то с чего бы ему вздумалось поехать с холма летом?
     Осталось только застегнуть мантию, и тут Екатерина вспомнила про Крузе,
которая   спала  в  соседней  комнате.  Вчера  неуемная   статс-дама  по  ее
собственному выражению "перелишила", а поп-росту говоря, перепила за ужином,
и такая мелочь,  как  сотрясание стен,  не  могла заставить ее  пробудиться.
Екатерине  пришлось  довольно долго трясти  ее, прежде  чем Крузе  разлепила
отекшие, красные веки. Вряд ли до нее дошел бы  смысл слов великой кня-гини,
но  раскачивание  кровати, на которой она  только  что  видела  мирные  сны,
привело ее в ужас.
     -- Землетрясение!-- завопила она дико и к удивлению Екатерины  упала на
колени.
     В  павильоне не было икон, и обезумевшая от  страха Крузе стала творить
молитву пухлому гипсовому купидону, который примо-стился над окном.
     --  Вы  сошли  с  ума!-- крикнула Екатерина,  с трудом отдирая  туч-ную
статс-даму от пола.-- Идите же!
     Они не успели подбежать к двери прихожей, как раздался страшный  треск.
Пол под ними  странно  колыхнулся,  и  они обе  повалились навзничь.  Падая,
Екатерина  зашибла  бок  и  откатилась  куда-то в  угол.  Ощущение,  что дом
стронулся с места, стало наконец явным,  он был словно корабль,  который  по
стапелям  поплыл  в  вожделенную  морскую  стихию.  Потирая  саднящий   бок,
Екатерина  попыталась  встать, но  ей это  не  удалось,  пол ходил  ходуном.
Стоящая  в углу  печь странно накренилась, угрожая  каждую  минуту  рухнуть.
Крузе осипла от крика. "Боже, спаси нас",-- пронеслось в голове.
     В  этот  момент в  проеме  двери  показался  человек в  форме пору-чика
Преображенского  полка, он  был молод, строен, широкоплеч,  словом,  красив,
только  выражение лица  у  него было  жестким, не-приязненным, морщинка  беж
бровей  -- как трещинка, серые глаза прищурены. Он окинул  взглядом комнату,
прыгнул к Екатерине и ловко подхватил ее на руки.
     -- Слава Богу, вы живы,-- услышала она его взволнованный шепот.
     На пружинящих (словно по палубе  шел) ногах, он направился к двери,  за
ним  на  четвереньках  поползла Крузе.  Екатерина не по-няла, что  случилось
далее, только  услышала пронзительный вопль статс-дамы. Дверной косяк пополз
вбок, лестница  покосилась. "Мне надо встать на ноги",-- пронеслось в голове
у  великой княгини, но  вместо  этого  она  еще  теснее  прижалась  к своему
спа-сителю: в его сильных руках она чувствовала себя почти в безопас-ности.
     Дом качало, а  природа за окном являла картину полной безмя-тежности, в
ветвях  лип пели  птицы,  все так  же  сияли  мокрые от росы лютики,  только
площадка, с  которой они вчера выходили на катальную  горку, отодвинулась от
павильона и поднялась выше его пола на полметра.
     По   лестнице  уже  спешили  слуги,  тянули  руки,   чтобы   принять  у
преображенца его драгоценную ношу, но тот цепко держал Екатерину и, ощупывая
ногой  ступени,  осторожно  спускался  вниз. Услугами лакеев воспользовалась
Крузе, она была близка к об-мороку.
     Прежде чем  молодой  преображенец  поставил  Екатерину  на  зем-лю, она
успела спросить его имя.
     -- Поручик Белов, ваше высочество,-- хмуро ответил тот и опу-стил ее на
ноги в нескольких шагах от стоящих под  елками вели-кого  князя и Чоглакова.
Беременная жена  его была тут  же. Она ночевала в большом доме,  но весть  о
разрушении катального па-вильона уже разнеслась по всему имению.
     С расширенными  от  ужаса глазами  она кинулась к  Екатерине, принялась
ощупывать   ее,   гладить  по  голове,  лепетать  какие-то   ненужные  слова
сочувствия, а  сама зорко  следила за Беловым, который уже  помогал выносить
из-под обломков плит раненых и убитых.
     --  Этот   очаровательный  поручик   предупредил   мужа   о   возможном
несчастии,--  сказала  Чоглакова.--  Вообразите,  он  прогуливался  рядом  с
павильоном, дышал  утренним воздухом и вдруг услыхал странный треск. Стоящий
на  часах гвардеец  сказал,  что этот треск раздается уже часа два,  если не
более. Да вы слушаете ли меня?
     -- Ужас  какой,-- раздался  шепот великого  князя,  губы  его дро-жали,
взгляд странно косил.
     --  Вы  бросили  меня  одну,  сударь!--  с  раздражением  крикнула  ему
Екатерина. В голосе ее против воли прозвучали истерические нотки.-- Бросили,
бросили,-- повторяла она, как заведенная.
     -- Полно кричать! У вас нашелся спаситель,--  отмахнулся вели-кий князь
и, стараясь четко выговаривать слова, обратился к Чоглакову деловым тоном:--
Известна причина разрушения?
     -- Выясняем... Но  скорее  всего  --  глупость  людская.  Управляю-щий,
каналья, поддерживающие  столбы в сенях вышиб, вот плиты и поползли в разные
стороны, как жуки.
     Как   оказалось   впоследствии,    предположения    Чоглакова    вполне
потвердились. Катальный павильон строили осенью в  большой по-спешности. Его
установили на возвышенном месте, в основание по-ложили известковые плиты,  а
для  укрепления  всей  конструкции  архитектор  поставил  в прихожей  восемь
столбов, категорически за-претив  убирать  их  без его разрешения.  Конечно,
стоящие торчком плохо оструганные сосновые столбы портили вид,  и,  узнав об
имени-тых гостях, управляющий распорядился срубить их.
     Всего этого Екатерина  не могла знать,  из  слов  Чоглакова  она поняла
только, что накануне были вынуты  балки,  и усмотрела в этом  не глупость, а
преднамеренность.
     -- Их нарочно убрали, эти столбы?-- крикнула она громко.-- Нарочно?
     Все  страшные  события  этого утра прошли перед ее  глазами уже в новом
освещении.  Из дома  вынесли кричащую  фрейлину Кошину, у нее  была  разбита
голова, на  белой  ночной  рубашке кровь выгля-дела особенно  яркой.  Кто-то
кричал: "Зовите лекаря!" Ему отвечали:
     "Вначале священника! Лекаря  потом!" Такая  же  участь  могла  ждать  и
Екатерину.
     --   Успокойтесь  же!  Что   вы  говорите?--   Страх  прогнал   обычную
инфантильность великого князя, и он угадал скрытый смысл слов жены.
     --   Кто  приказал  убрать   эти  столбы?--  давясь  слезами  повторяла
Екатерина, с ней началась истерика.
     Чоглакова попыталась поднести к ее носу  нашатырь, но Екатери-на билась
в  руках,  отворачивала  лицо  и  кричала.  Пришлось  поз-вать   лекаря.  Он
немедленно пустил кровь, и она затихла.
     Когда  Екатерину на  носилках понесли к большому дому,  она  оч-нулась,
открыла глаза.  Павильон стоял целехонький,  даже  стекла в  некоторых окнах
были целы.  Он  только сполз  с холма  и  застыл, как новоявленная  падающая
башня. Екатерина поискала глазами Белова, но его нигде не было.
     В большом доме события меж тем развивались так. Граф Разумовский, как и
подобает хозяину, узнал о разрушении  павильона  в числе первых. Реакция его
была  неожиданной,  в  слезах  он схватился за  пистолет  и бросился в  свой
кабинет  с  намерением  лишить  себя  жизни.  Кутерьма  учинилась  страшная.
Пистолет у него отняли, но помешать  напиться допьяну не посмели.  В  полном
одиночестве  он  проплакал до  обеда,  а как  только государыня пробудилась,
бро-сился  к ней в ноги. Растерзанный вид его мог вызвать только жалость, он
был немедленно прощен.
     Обед прошел в очень теплой обстановке. Екатерина и великий князь пришли
в   себя  настолько,  что  могли  украсить   своим  присутст-вием  общество.
Избавление  наследника  и  супруги  его от  нечаянной  гибели придало гостям
особенно  торжественное  настроение.  При  громе пушек плачущий  Разумовский
провозгласил тост за погибель  хозяина дома и за благоденствие императорской
фамилии. Государы-ня  тоже  расплакалась  от умиления. Гости  бросились было
по-здравлять великих  князя и княгиню, но, не встретив поддержки со  стороны
Елизаветы,  как-то стушевались,  стихли.  И  опять  пошли  здравицы  в честь
императрицы.
     Только  вечером  Екатерина  предстала  наконец  перед  государыней.  По
каким-то зыбким признакам  Екатерина  чувствовала, что ею не-довольны. Может
быть, виной тому был длительный разговор Елиза-веты с Бестужевым, который  и
на  празднике достал  государыню  со своими делами.  Но  думать  об  этом не
хотелось.  Она была как в  тума-не, ей  даже казалось, что она хуже обычного
слышит. Екатерина решила,  что  как бы ни  пошел разговор, жаловаться она не
будет. Главное -- назвать фамилию спасителя.  Молодой Белов  спас не толь-ко
ее, но всех, находящихся в павильоне. Он заслуживает большой награды.
     Елизавета приняла Екатерину в  розовой гостиной,  полулежа  на  розовом
канапе. После обеда и государственных дел она успела сменить парадное платье
на  домашний  шлафрок и  мягкие  туфли. При появлении  великой  княгини  она
отослала всех, Ягужинской среди свиты не было.
     --  Ну?--  Елизавета  села,   некрасиво   расставив  ноги,  и  изучающе
посмотрела на Екатерину.
     Та  сделала шаг вперед,  словно  намеревалась броситься на  колени,  но
потом раздумала. Ушибленный бок болел нестерпимо, и кроме то-го, ей не в чем
каяться. Екатерина только склонилась в низком поклоне и, не поднимая головы,
тоном умоляющим,  но твердым,  высказала свою просьбу. Она  нравилась себе в
этот момент -- не роптала, не скулила, никаких этих женских соплей, а только
скромно молила о награде спасителю. Екатерина ожидала, что государыня тут же
согласится,  скажет  что-нибудь вроде, да,  да,  конечно,  каков  герой  мой
гвардеец, и прочее. Но Елизавета молчала, неодобри-тельно поджав губы. Потом
спросила быстро:
     -- Вы очень испугались?
     -- О, да, ваше величество. Это было ужасно!
     -- Ас  чего  вы так сильно испугались? Я видела катальный  павильон. Он
почти совсем не пострадал. Стоило устраивать истери-ку!
     --  Но ведь столько  человек  погибло!--  в голосе Екатерины про-звучал
упрек,  она  явно  корила  Елизавету  за  несправедливость.-- Мне  говорили,
шестнадцать  человек  было в  подвале, их раздавило фундаментом.  Не случись
поручику Белову  быть подле  павильона  в  тот роковой час,  убитых было  бы
гораздо больше.
     -- А  что он  там делал  поутру,  этот Белов?--перебила  ее  Елиза-вета
резко, и Екатерина увидела,  какие у  нее стали непримири-мые,  злые,  почти
свинцового цвета глаза.
     -- Не знаю... гулял,-- опешила Екатерина.
     --  Стоит вам  где-нибудь  появиться,  сударыня,  как  подле  вас сразу
начинают  гулять непонятные молодые люди. О чем вы с женой его шептались?  Я
говорю о Ягужинской.
     "Так она жена его? Значит, утром у  павильона  он появился не случайно.
Он искал  встречи  со  мной. Зачем?"--  Все эти мысли про-неслись  в  голове
Екатерины  со скоростью  вздоха, но  лицо ее против воли изменило выражение,
приняв озабоченный и виноватый вид.
     --  За  что  вы меня  обижаете?--прошептала  она,  навернувшиеся  слезы
размыли розовое канапе и злое лицо Елизаветы.
     -- "Меня хотят убить!" Это ты на лугу кричала?
     --  Я  не  кричала.--  Екатерина словно опомнилась,  даже  слезы  разом
высохли.
     -- А я знаю, что кричала!  Что,  мол, у нас все подстроено! Это кто же,
по-вашему, подстроил? Алексей  Григорьевич? Иль я сама приказала павильон на
твою голову рушить?
     -- Я не понимаю... Я ничего подобного...
     -- Дура! Сама перетрусила и Петру Федоровичу это в голову вби-ла. Он бы
без  тебя  до  такого не  додумался.  Теперь  Брейтлах  растрезвонит по всей
Европе,   что  Елизавета   наследника  жизни  хотела  лишить!  Неблагодарная
девчонка!--  Елизавета  уже  давно  стояла  вплотную  перед  Екатериной,   с
ненавистью глядя ей в глаза.-- Выдворить бы тебя вслед за  матерью в Цербст,
да скандала потом не оберешься. Вон с глаз моих! Чтоб через час тебя не было
в Гостилицах.
     Именно  через  час, не  раньше и не позднее, от усадьбы Разумовского  в
направлении   Царского  Села  отправилась  скромная  карета.  В  ней  сидели
Екатерина,  Петр Федорович  и Чоглакова.  Сам Чоглаков  ехал следом  верхом.
Далее следовала охрана,  более напоминаю-щая конвой. Екатерина плакала, и не
столько  жалко ей  было так  и не обретенной  свободы, сколько угнетала душу
несправедливость. Петр неотрывно смотрел в окно, вид у него был одновременно
сму-щенный и надменный.
     Поручик Александр Белов не получил никакой награды за свои старания, но
должен был  Бога  благодарить, что  не  услышал никаких нареканий.  Ему даже
позволили увезти  в Петербург жену, которую Елизавета, ничего ей не объясняя
и не тратя себя на гнев, отлучила от своей особы, запретив ей появляться при
дворе.


        -8-

     -- Видно, и сегодня не приедет,-- сказал себе Алексей, поглядев на часы
в Сашиной библиотеке: они показывали половину двенад-цатого.
     Он  подумал,  что надо немедленно бежать домой, а то нареканий от Софьи
не оберешься, однако руки его  продолжали деловито ша-рить по книжной полке.
Что он раньше сюда не заглянул? Библиоте-ка в доме была изрядной, но книг по
навигации  не было, все больше  по  истории греческой и римской, по  праву и
наукам юридическим. А вот и новые, недавно купленные в академической лавке:
     "Марк Аврелий", цена один  рубль, "Похождения Телем