а.
     --  Должна  предупредить  ваше высочество, что  может статься,  что  их
высочество так же захочет быть у Их Императорского Величества.
     Это было неприятное известие. Про мужа Екатерина забыла  накрепко, и во
всех воображаемых сценах ему не отводилась роль даже статиста.
     --  Предчувствие?  --   спросила  она  Анну   с  внезапно   вспыхнувшим
раздражением.
     --  Нет,  подслушала,  --  ответила та  серьезно и нимало не  смущаясь,
чувство юмора у милой девушки отсутствовало полностью.
     Александр  Иванович вошел с  поклоном,  приглашая  следовать  за собой.
Перед входом в покои императрицы они действительно встретили великого князя,
но он не подождал их, а юркнул в дверь первый.
     Уже потом Екатерина узнала, как только  Петр услышал, что жена заболела
и  позвала  к  себе  духовника,  он  тут  же  пообещал  любовнице  Елизавете
Воронцовой жениться  на ней сразу после  похорон.  К  счастью,  Екатерина не
знала  этого  сейчас,  и мелочная  злоба не  помешала ей сосредоточиться  на
главном.
     Вошли...  Вот  она  --  государыня. Золотая  лампада светилась  над  ее
головой.  Елизавета  сидела  в большом  кресле  с широкими, обитыми  красным
бархатом подлокотниками, отекшие ноги ее, с трудом втиснутые в сафьяновые на
изогнутом каблучке туфельки, стояли на подушке.
     Екатерина упала на  колени, низко склонила  голову, потянулась  щекой к
сафьяновым  туфелькам,  а далее  звук  какой-то  тревожный, птичий издало ее
горло,  словно  она  что есть силы сдерживала плач,  но  он  вырвался наружу
единой нотой.
     -- О, государыня, припадаю к стопам вашим...  Простите,  заклинаю, если
прогневала вас...
     А дальше все как  трижды, четырежды отрепетировано в разговоре с  самой
собой,  в  письме, на исповеди. Вначале надо умолять, заклинать -- отпустите
ее за  пределы  России, на  родину. Рядом  стоял Петр, вид он имел несколько
побитый,  но хорохорился,  топырил  сварливо  нижнюю  толстую  губу. Стоящий
несколько поодаль Александр Иванович выражал только слепое подчинение.
     Комната, в которой происходил  разговор, была длинной, в  три окна. Два
из них были прикрыты  шторами, в третье  окно было видно  звездное весеннее"
небо. Между окон стояли два столика с золотыми принадлежностями  для письма.
Перед тем, как упасть на колени, Екатерина цепким взглядом поймала глубокий,
похожий на  таз поднос с  письмами. Показалось ли ей  или там  действительно
лежали ее собственные письма?
     -- ... жизнь моя здесь никому не нужна, я только доставляю неприятности
вам, только делаю горе людям мне близким.
     --  Как  же  вы  хотите,  чтобы  я вас  отослала?  У вас сын и дочь, --
негромко, грустно сказала Елизавета и закашлялась, прикрывая рот платком.
     -- О, мои  дети в ваших руках, и  лучше этого ничего  для  них  быть не
может, -- поторопилась с ответом Екатерина, она даже осмелилась чуть поднять
голову, оглядывая Елизавету.
     Государыня сделала знак рукой, мол, Александр Иванович, поднимите  ее с
пола, но Екатерина осталась стоять на коленях подле императрицы.
     -- Но  как  же  я объясню обществу причину  вашей отсылки? --  спросила
Елизавета, видимо, она тоже подготовилась к разговору.
     --  Тем  же,  чем я  навлекла  на  себя ненависть  вашего величества  и
великого князя, -- слова  эти  были дерзки, но Екатерина шла ва-банк,  а  то
дождешься того, что тебя впрямь вышлют за границу.
     -- Об  этом  я  подумаю, --  жестко  сказала Елизавета,  мол, это  наша
забота, -- но чем же вы будете жить?
     -- Тем, чем жила, прежде чем вы удостоили взять меня сюда.
     Ответ  был  логичен, но смешон, не в  этом бы  месте Екатерине кичиться
своим нищенством, это почувствовала и Елизавета, когда бросила презрительно:
     -- Ваша мать в бегах.
     Что  ж,  пришлось  проглотить  и  это унижение,  мало  ли  их  было  за
четырнадцать лет жизни в России.
     --  Я  знаю,  она  в Париже,  --  голос вполне  правильно  задрожал,  и
Екатерина отметила про себя: хорошо. -- Фридрих Прусский прогнал от себя мою
бедную мать за излишнюю преданность России.
     За  ширмами,  что стояли  вдоль  стен, послышался слабый шорох. Кто там
был? "Не иначе как  фаворит", -- подумала Екатерина. Елизавета тоже услышала
этот шорох, неловко встала с кресла.
     --  Да поднимите же ее! --  бросила она опять Александру Ивановичу, тон
на этот раз был такой, что Шувалов не посмел ослушаться, и если бы Екатерина
опять не пожелала встать, он держал бы ее за талию в висящем положении.
     -- Видит Бог, -- сказала вдруг Елизавета с чувством, -- как я  плакала,
когда вы заболели  при вашем приезде  в Россию, когда вы были при смерти, --
лицо государыни затуманилось, она вся ушла в воспоминания.
     В этот момент в комнате произошло чуть  заметное перемещение. Петр чуть
пододвинулся к государыне, -- а. Екатерина сделала  шаг в сторону стола. Как
ей хотелось подойти поближе! Но и издали она видела -- да, это ее письма, по
всей видимости те, что писаны Апраксину. Неужели на самом дне лежало главное
послание, то, в котором  она приказывает фельдмаршалу не продолжать  войну с
Фридрихом! Готовясь к  разговору,  она не  проиграла, не, смогла, не посмела
представить себе,  что было  бы с Елизаветой, попади  ей  в руки ЭТО письмо.
"Государыня  очень больна, --  писала она Апраксину, рука не посмела вывести
"при смерти", -- сейчас не до войны с Фридрихом, сейчас надо быть в столице,
дабы избежать  беспорядков и  защитить законных наследников трона русского".
Нет, не  может быть, государыня не видела  этого письма,  иначе не  было  бы
этого свидания... Тут новая мысль обожгла мозг- манифест! Ею  вдруг  овладел
такой страх, такой  ужас, что спина разом взмокла, в горле застрял  крик. Но
Елизавета, к  счастью,  переключилась  на племянника.  Как  сквозь  вату  до
Екатерины долетел голос императрицы:
     --  Ну, Петруша, ты  хотел меня видеть.  Говори... Петр мелкими шажками
подбежал к  Елизавете, изогнулся и зашептал  в  ухо. Александр Иванович тоже
подошел  поближе, вслушиваясь. Петр жаловался на  свою  горькую  жизнь и  на
супругу. До Екатерины долетали слова:  гордая, злая,  упрямая. Не  доверяйте
ей, тетушка!
     --  Да ты  не о ней,  о  себе подумай!  Не  ты ли на Фридриха Прусского
молишься? -- запальчиво воскликнула Елизавета. -- Он враг наш. Враг России.
     -- Фридрих  велик,  --  фальцетом  крикнул  Петр.  -- Но это  не мешает
ничему... Ничему! Вам не понять! Я  люблю,  но я не предатель. А она, --  он
ткнул  пальцем в сторону Екатерины,  -- не  любит Фридриха,  но она  упрямая
интриганка,  змея   и  гадина!  --  Вид  у  Петра   был   до  чрезвычайности
возбужденный,  он размахивал руками, как паяц, хотел, видно, многое сказать,
да слов не  находил,  одни эмоции были под  рукой. В  голосе  его  слышались
слезы. Уж в чем в чем, а в ненависти к жене он был искренним.
     --  Петруша,  да  как  же так  можно...  про  жену-то?  --  усмехнулась
Елизавета. -- Ты помолчи пока, охолонись.
     Она  повернулась  к   Екатерине,  и   неожиданно   поймала  ее  взгляд,
устремленный  на письма.  Великая княгиня смутилась  и, уже  не сдерживаясь,
крикнула Петру в лицо:
     --  Я  хочу, сударь, сказать  вам  в присутствии Ее  Величества, -- она
присела в поклоне, -- что действительно зла  на тех, кто советует вам делать
мне  несправедливости, и упряма, если вижу, что мои угождения  не ведут ни к
чему, кроме ненависти!
     -- Будет! -- Елизавета хлопнула в ладоши и развела их в разные стороны,
как  разводят дерущихся  детей или  сцепившихся в схватке собак. -- Я не для
семейных склок вас позвала.
     Она отвернулась от великого князя, глядя на Екатерину горящим взглядом.
     -- Вы, милочка, вмешиваетесь во многие дела, которые вас не касаются. Я
не посмела бы делать подобное во время императрицы Анны. Какие приказания вы
посылали фельдмаршалу Апраксину?
     В комнате стало очень тихо.  Обнаружив себя, прошуршало перо за ширмой,
но и этот малый звук испуганно стих.
     -- Я? -- голос Екатерины  прозвучал в плотной, вязкой тишине как что-то
инородное. -- Мне и в голову никогда не приходило посылать ему приказания.
     --  Да вот же ваши письма, -- Елизавета ткнула пальцем в  поднос, голос
ее прозвучал зло, иронически, настороженно.  --  А ведь  вам  было запрещено
писать? Иль запамятовали?
     Екатерина мысленно сотворила крест.
     --  Ах,  ваше величество, вы правы.  Я нарушила  запрет.  И умоляю  вас
простить меня! Эти три  письма, -- Господи, возопила она мысленно, только бы
не  было четвертого, --  могут  доказать,  что  я никогда не делала  никаких
приказаний.
     -- А зачем вы ему писали?
     -- По дружбе. Я  поздравила  его с днем  рождения дочери. Рождеством...
еще я ему советовала, не более, следовать вашим приказам.
     Дальнейший  обмен  репликами  был стремителен и остер, как выстрелы или
шпажные удары.
     -- Бестужев говорит, что было много других писем.
     -- Если Бестужев так говорит, то он лжет.
     -- Ну так если он лжет, я велю его пытать!
     -- Это в. вашей власти, но я написала только три письма!
     Елизавета  окинула  ее гневным взглядом  и  отошла,  чтобы пройтись  по
комнате и собраться с мыслями, -- раз, другой... Петр Федорович настороженно
следил за теткой, потом вдруг пошел с ней рядом. Заговорил он явно невпопад,
и сочувствие его выглядело нелепо:
     -- Поверьте, ваше  величество, нельзя с ней договориться, она все врет!
Давеча начал  с  ней  про  собак... у  меня ведь,  знаете, порода! Поверьте,
государыня, я дело говорю! Не  может про собак, а  может про  моего министра
Штамке...  зачем он ей? Неважно! Я одинок!  Конечно, я нахожу душу,  которая
сочувствует мне  во  всем. Это  достойные  женщины! Да и Александр  Иванович
подтвердит.
     Шувалов  немедленно   стушевался.  Елизавета  расхаживала  по  комнате,
занятая своими мыслями, но  когда  до нее  дошли  слова, которые, сбиваясь с
грамматики  и  синтаксиса, сами  собой  выпрыгивали  из  уст  разгоряченного
наследника, она сказала почти участливо:
     -- Помолчи, Петруша. Мы с тобой потом поговорим.
     Шувалов поймал взгляд  Елизаветы, немедленно взял Петра  Федоровича под
локоток  и  вежливо, но твердо, что-то  без остановки нашептывая ему в  ухо,
повлек его к двери.
     -- Я не хочу ссорить вас еще  больше, -- тихо сказала Елизавета великой
княгине,  -- но мне  хотелось  бы  кое-что сказать вам... потом,  сейчас уже
поздно, -- добавила она неожиданно сердечно, и Екатерина тут же откликнулась
на этот добрый знак.
     -- О, ваше величество, как я хочу отдать вам свое сердце и душу!
     -- Я представлю вам эту возможность. А теперь идите...
     Ни жива ни мертва  Екатерина в  сопровождении  Шувалова  проследовала в
свои покои. Никто не встретил их по дороге, даже Анна спала.
     На  столике  рядом с кроватью стоял стакан  кипяченой  воды, который ей
всегда ставили на ночь. Екатерина выпила его залпом. Вода не  утолила жажду,
не  убила  внутреннюю  дрожь.  С зажженной свечой она подошла  к зеркалу. Из
темноты выплыло бледное, в общем довольно хорошенькое лицо с мокрыми от пота
висками и запекшимися губами.
     -- Я  победила? -- спросила Екатерина свое отражение. -- Я выиграла эту
партию? Теперь только терпение... Спрятаться ото всех и ждать...
     Александр  Иванович  тихо  вернулся   в  апартаменты  государыни.  Иван
Иванович уже вышел из-за ширм.  Старший  Шувалов вошел в  тот момент,  когда
фаворит нежно поцеловал Елизавету в ладонь.
     -- Лжива  беспредельно, но и умна  беспредельно, --  со смешком сказала
Eлизавета. -- И все-таки мне ее жаль.
     --  Но  почему?  --  Иван  Иванович  был душой  и  сердцем  на  стороне
государыни.
     --  Вы  не  видели, какой  привезли  ее  в  Петербург. Она  была  худа,
испугана, плохо одета-  совсем ребенок. Я дарила ей соболя и  драгоценности.
Их  немедленно отбирала  у  нее мать,  эта  негодяйка  Иоганна.  И  ведь  не
уследишь!  Она вела себя  так,  словно  это ее,  старую  чертову  перечницу,
привезли в жены к наследнику.  Дура! Интриганка! А дочь лежала с воспалением
легких, она  почти умирала.  Тогда она  была очень вежлива и  полна  желания
угодить.
     -- Это желание у нее и сейчас налицо, -- заметил Иван Иванович.
     -- Еще  бы... Она  чувствует, что ей  прищемили хвост. И шашни у нее  с
Бестужевым были- знаю, сердцем чувствую, -- Елизавета ударила/себя  в пышную
грудь. -- И  письма  Апраксину  она писала, и вовсе не такие безгрешные, как
она хочет  показать. Это  я тоже  знаю, но что делать?  Как бы ни была плоха
супруга наследника,  лучшей-то  нет. Петрушка дурак, так пусть  хоть  жена у
него будет умная!
     Старший Шувалов стоял в  сторонке, с умилением слушая  этот разговор, и
для  удовольствия своего  шуршал  спрятанными  в  кармане  тайными бумагами,
которые выкрала для него Анна. Взял на всякий случай -- вдруг понадобятся...
Все  зависело  от того,  как  разговор  потечет,  а  он потек  в  правильном
направлении. Документы предъявлять рановато. Пусть полежат.  Они своего часа
дождутся.


        Корабли России

     В Берлине были  недовольны бароном Ионой Блюмом,  он  это чувствовал по
тону  получаемых  шифровок.  Кажется,  какое  неудовольствие  можно  учуять,
обследуя  клочок бумаги,  где  языком  цифр давались только распоряжения  --
никаких оценок! Но и  приказы  можно  по-разному  отдавать. Ушел  в  прошлое
придуманный  Блюмом  язык  иносказания.  Бесконечно  обсуждать  передвижение
пасущихся  на поле стад,  как-то фрегатов,  кораблей и шхун, можно в  мирное
время. Когда  идет  война,  нужны  подробности.  Но  не  будешь  же  писать:
расстояние от рогов до хвоста у стельной коровы 118 футов (читай -- длина по
килю), а  вымя  на 58  сосцов (читай -- число орудий).. Зачем  им  в Берлине
нужна  такая  скрупулезность?  Не  иначе как  некий  чиновник, мелочь, крыса
канцелярская,  желает выслужиться перед начальством и требует не только виды
судов и  курс их  передвижения,  но  и названия,  параметры, на какой  верфи
сработано,  когда  на воду  спущен. Это уже,  простите меня, работа  не  для
шпиона, а для академика, любителя книжной пыли.
     Должны  же в  Берлине  понимать  -- он не сам  роется в  адмиралтейских
"Юрналах",  выписывая  корабельные параметры,  для  этого у него  есть  моль
канцелярская, которая все эти  данные находит и в книжку списывает. Так этот
плут  и жадный человек  вздумал работать сдельно.  За  каждое  судно полтину
требует. Может, он все эти шхуны и шнявы из головы сочиняет, или, того хуже,
суда эти  разломаны давно  или в  шведский плен попали! И ведь не проверишь.
Вчера притащила  моль бумажку. Блюм глазам своим не поверил. Написано: "шмак
Сясь", при этом никаких параметров, пояснений, известно только, что сей шмак
отбыл. еще осенью в Курскую губу. А посему гони полтинник!
     Блюм обиделся:
     -- Не может быть такого  названия  -- Сясь. Нет  в русском языке такого
слова.
     -- Как  же нет, если назвали. Шмак сработан  в Сясьском устье, Сясь это
река. Неужели не знаете?
     Блюм  с  отчаянием  тогда  подумал,  что  здесь  все можно выдумать:  и
название верфей,  и рек,  и кораблей, Россия  так обширна-  поди проверь! Не
жалко ему пятьдесят копеек, тем более не своих, но ему нужны гарантии!
     Если  быть  точным,  то и шмаки его не больно-то интересуют,  ему нужны
серьезные  суда:   корабли,   фрегаты,  галеры,  шхуны.  Сейчас  Блюм   стал
разбираться,  что  к чему, а  раньше его провести было легче легкого. Что он
знал,  например, про шхуну?  Только  что это  трехмачтовый парусник с косыми
парусами.  Теперь он разбирается во всех тонкостях,  потому что знает: шхуны
бывают обыкновенные, в которых  две или три мачты, бывают  шхуны  бермудские
или гафель, но  таких в  России не  строят,  есть  шхуны бриги-  их называют
бригантинами. У  бригантины фок-мачта оснащена как у брига, то есть с полной
прямой парусностью, но  грот-мачта уже  с косыми  парусами.  А это красивее,
изящнее. У фрегатов все  мачты прямые. С галерным флотом  он тоже знаком, но
меньше его уважает.
     О, корабли России! Может, и  не стоило бы переходить на столь высокую и
прекрасную материю после описания грязной шпионской возни Блюма,  но ведь не
всегда угадаешь,  как естественно  перейти  на ту или  другую тему..  А  так
хочется помянуть наши корабли  вместе с именами пращуров наших,  которые  их
сочиняли и строили, ходили, по их палубам, палили из пушек и птицей взлетали
вверх по  реям,  ставя паруса и  выполняя приказы -- нормальный человек не в
состоянии их запомнить, но  с детства от  них замирала душа. Все эти звонкие
команды   касались   просто   парусов:   фок-марселей,   грот-бом-брамселей,
фок-бомбрамселей и крюйс-стень-стакелей.
     Человечество много  приобрело с развитием промышленной цивилизации,  но
сколько  утрачено!  Кроме  потери лошадей, как тягловой силы,  карет --  как
транспортного средства, шпаги- как оружия, слова  "сударь"- как обращения, а
также  массы  милых  и  добрых понятий  и вещей --  все они ушли  за пыльную
музейную  тесьму, мне  особенно  жалко парусных  кораблей. Кто  знает, может
быть, они еще вернутся -- и  не только для киносъемок  или учебных вояжей, а
как средство передвижения. Для этого надо, чтобы люди в бестолковой их жизни
поняли, наконец, что торопиться им некуда, что красота просто обязана спасти
мир  и  что  более  экологически  чистого  двигателя,  чем  парус  и  ветер,
невозможно придумать.
     Я  держу в  руках  старинную  книгу  "Список  русских  военных  судов",
составленный блистательным морским историографом Феодосием Веселаго *. Книги
его по истории русского флота я читаю как романы, право слово.
     "Бессонница. Гомер. Тугие паруса. Я список кораблей прочел до середины"
* * -- это об "Илиаде", об  ахейских мужах, плывущих на троянскую брань. Наш
список  кораблей  сух и  лаконичен:  имя,  вооружение,  параметры  в футах и
дюймах,  даты-  начало  постройки  и  спуск  на  воду,  место  постройки  и,
разумеется, смерть.

     * Веселаго Феодосии Федорович --  моряк, историограф,  педагог,  полный
генерал, ученый, кавалер многих русских и иностранных наград,  почетный член
Академий.  В  энциклопедии  Брокгауза  и  Ефрона  Веселаго  посвящена  целая
страница!  В энциклопедическом  словаре  изд. 1984 года о  нем ни строчки --
помоему, безобразие!
     * * О. Мандельштам.
     ______________

     "... сей  длинный выводок, сей  поезд журавлиный..." Суда самые разные,
от разнообразия их захватывает дух: корабли, фрегаты, шнявы и шлюпы, брики и
бригантины, а также  люгера, флейты,  иолы, гальоты, яхты, галсы -- всего не
перечислишь.
     Особо выделены  суда,  связанные  с  именем  Петра  Михайлова, одни  он
строил,  на других плавал. Под этим псевдонимом скрывался  царь  наш Петр I.
Линейный корабль  "Полтава"  был сработан Петром Михайловым, а  потом плавал
под его  флагом. Шнява "Мункер", спущенная на воду на Олонецкой верфи в 1704
году,  также  построена Петром вместе с мастером Иваном  Немцовым.  Отслужив
свой недолгий век, "Мункер" сохранялся в  Кронштадтской  гавани для памяти и
был разломан только в 1732 году.
     Почетное  место в "Списке"  занимает линейный  корабль  "Ингерманланд",
построил  его  в 1715  году мастер Козенц,  но проект и  чертежи разработаны
Петром I. Имя кораблю дано по  названию древней Ижорской земли. Это был один
из  лучших  кораблей  своего  времени.  У "Ингерманланда"  была великолепная
парусная  оснастка,  на  его фок-  и  грот-мачтах  впервые у  нас  появились
брамсели,   паруса  третьего  яруса.  Длительное  время  корабль   оставался
флагманским  кораблем  Балтийского  флота,  он  участвовал  во всех  морских
кампаниях, а  в  1716 году  под штандартом  государя  командовал соединенным
англо-голландско-датско-русским флотом в  войне со  Швецией. "Ингерманланд",
также  было  назначено хранить  для  памяти.  Находясь  на вечной  стоянке в
Кронштадтской гавани, он затонул во время силь