ию отличной травки, а кроме того, до города отсюда  выходило  миль
девять. - Я разве что говорю. Билли? Шутка что надо!
   Кенни открыл бардачок,  достал  инкрустированную  заколку  для  волос
(Крис оставила) и пристроил туда обжигающий губы  окурок.  Эта  операция
тоже показалась ему на редкость забавной, и он снова захихикал.
   За окном промелькнули два знака "Не заезжать. Частная  собственность"
по обеим сторонам дороги, колючая проволока, а дальше потянулось недавно
перепаханное поле. В теплом майском  воздухе  стоял  густой  сладковатый
запах сырой земли.
   Когда они миновали последний холм, Билли, щелкнув тумблером,  погасил
фару, поставил  ручку  переключения  передач  на  нейтралку  и  выключил
зажигание. Мотор стих, и машина бесшумно покатилась по инерции к ферме.
   Билли плавно свернул, и машина почти потеряла  скорость,  когда  они,
преодолев небольшое возвышение, проехали мимо темного пустого  дома.  За
ним уже виден был массивный силуэт хлева, дальше, чуть в стороне, водоем
на коровьем  пастбище  с  завораживающими  отблесками  лунного  света  и
яблоневый сад. Из загона для  свиней  торчали  между  перекладинами  два
плоских пятачка любопытных животных. Где-то в хлеву негромко  -  видимо,
во сне - промычала корова.
   Билли остановил машину ручным тормозом - в этом не было, в  общем-то,
необходимости, поскольку  зажигание  уже  не  работало,  но  ему  просто
хотелось быть похожим на этих лихих  парней  из  "Коммандос",  -  и  вся
компания выбралась наружу.
   Лу Гарсон протянул руку мимо Кении и достал что-то из бардачка. Билли
и Генри открыли багажник.
   -  Этот  ублюдок  просто  обосрется,  когда  увидит,  какой  ему  тут
приготовили подарочек, - произнес Стив, злорадно усмехнувшись.
   - Это ему за Фредди будет, -  сказал  Генри,  доставая  из  багажника
кувалду.
   Билли промолчал, но, разумеется, он делал это не ради Фредди Оверлока
- кретин просто того не стоил, -  а  ради  Крис  Харгенсен,  как  и  все
остальное, с тех пор как она спустилась со  своего  школьного  Олимпа  и
стала его девушкой. Ради нее он бы и убил, и вообще все сделал.
   Генри несколько раз взмахнул девятифунтовой кувалдой, пробуя, как она
сидит в руке - тяжелый инструмент рассекал воздух со  зловещим  свистом.
Все остальные собрались вокруг Билли. Тот открыл  стоявший  в  багажнике
ящик с сухим льдом и достал два ведра  из  оцинкованного  железа.  Ведра
покрылись изморозью, от них просто тянуло холодом.
   - О'кей, пошли, - сказал он.
   Все шестеро, возбужденно дыша, быстрым шагом направились к загону для
свиней. Две толстые матки совершенно не проявляли беспокойства, а старый
боров спал на боку в  дальнем  конце  загона.  Генри  еще  раз  взмахнул
кувалдой, но теперь уже как-то без охоты, затем передал ее Билли.
   - Не могу, - сказал он, кривясь. - Давай ты.
   Билли взял кувалду и бросил на Лу вопросительный взгляд. Тот держал в
руке широкий мясницкий нож, что извлек из бардачка в машине.
   - Все в порядке, - сказал он и потрогал  большим  пальцем  наточенное
лезвие.
   - По горлу, - напомнил Билли.
   - Знаю.
   Кении, ухмыляясь, скармливал свиньям остатки картофельных  чипсов  из
пакета и ласковым тоном приговаривал:
   - Все нормально, хрюшечки, все нормально. Сейчас дядя Билли даст  вам
по мозгам, и вам уже не нужно будет бояться ядерной войны.
   Он почесывал им по очереди щетинистые шеи; свиньи продолжали жевать и
тихо удовлетворенно похрюкивать.
   - Ну ладно, к делу, - сказал Билли и взмахнул кувалдой.
   Звук удара живо напомнил ему тот случай, когда они с Кенни сбросили с
переезда Кларидж-роуд на проходящее внизу шоссе тыкву. Свинья повалилась
замертво, язык высунут, глаза все еще открыты, на  пятачке  -  прилипшие
чипсы.
   Кенни захихикал.
   - Даже не мяукнула.
   - Быстро, Лу, - приказал Билли.
   Брат Кенни пролез между  перекладинами  за  изгородь,  задрал  свинье
голову - взгляд ее застывших черных глаз словно  впился  в  повисший  на
небе серп луны - и полоснул ножом.
   Кровь хлынула сразу же, неожиданно мощным потоком. Полетели брызги, и
парни у изгороди, чертыхаясь, отскочили назад.
   Билли наклонился и поставил  ведро.  Оно  быстро  наполнилось,  и  он
отставил  его  в  сторону.  Когда  поток  крови  иссяк,   второе   ведро
заполнилось лишь наполовину.
   - Еще одну, - сказал Билли.
   - Боже, Билли, - простонал Джекки. - Может, уже хв...
   - Еще одну, - повторил он.
   - Хрю-хрю-хрю, - позвал Кении, ухмыляясь и хрястя пустым  пакетом  от
чипсов. Спустя несколько секунд вторая свинья вернулась к ограде.  Снова
просвистела в воздухе  кувалда.  Когда  второе  ведро  наполнилось,  они
отпустили голову, и кровь потекла на  землю.  В  воздухе  стоял  резкий,
отдающий медью запах. Только тут Билли заметил, что чуть  не  до  локтей
перепачкался в крови.
   Пока он нес ведра к багажнику, у него в мыслях зародилась  и  окрепла
некая символическая связь. Свиная кровь... Отлично... Крис была права...
Просто замечательно... Все становится на свои места...
   Свиная кровь для свиньи.
   Он установил ведра в ящик с толченым льдом и захлопнул крышку.
   - Поехали.
   Билли сел за руль, отпустил ручной тормоз. Остальные пятеро  уперлись
в багажник, поднажали, и машина, бесшумно развернувшись,  поползла  мимо
хлева к гребню холма напротив дома Генти.
   Когда она уже сама покатилась вниз по склону, все  быстро  перебежали
вперед и, отдуваясь, забрались в кабину.
   Машина катила все быстрей и быстрей, и на повороте от фермы  их  даже
чуть занесло. У подножия холма Билли наконец включил коробку  передач  и
нажал газ. Мотор чихнул и ворчливо вернулся к жизни.
   Свиная кровь для свиньи. Да, отлично придумано,  ничего  не  скажешь.
Просто  бесподобно.  Билли  улыбнулся,  и   Лу   Гарсон   с   удивлением
почувствовал вдруг в душе шевеление страха.  Он  не  мог  припомнить  ни
одного случая, когда Билли Подан улыбался. Даже по рассказам других.
   - А на чьи похороны свалил старик Генти? - спросил Стив. - Матери,  -
ответил Билли.
   - Матери? - ошарашенно переспросил Джекки Талбот. - Боже, да  старуха
небось раньше самого Христа родилась!
   Кении снова засмеялся, и в ночной тьме, настоянной на терпких запахах
приближающегося лета, долго разносилось его визгливое хихиканье.
 
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 
НОЧЬ ВЫПУСКНОГО БАЛА 
 
   В первый раз Кэрри надела платье утром 27 мая,  в  своей  комнате.  К
платью она купила специальный  бюстгальтер,  который  поддерживал  грудь
(хотя ей это не особенно было нужно), но оставлял верх открытым - в  нем
она даже чувствовала себя как-то  по-другому:  смущение  уступало  место
непокорной радости, однако не уходило совсем.
   Платье  было  почти  до  пола,  внизу  -  свободное,  но   на   поясе
приталенное. Кэрри всем телом,  привыкшая  только  к  хлопку  и  шерсти,
ощущала льнущую к коже незнакомую, богатую ткань.
   Длина, похоже, нормальная - или по крайней мере, будет,  если  надеть
новые туфли... Кэрри надела туфли, поправила вырез и подошла к  окну.  В
стекле отражались лишь раздражающе-бледные очертания ее фигуры,  но  все
казалось в порядке. Позже, может быть, она...
   Дверь у нее за спиной отворилась с  едва  слышным  щелчком,  и  Кэрри
повернулась лицом к матери.
   Та собралась на работу. На ней был белый свитер.  В  одной  руке  она
держала плоскую черную сумочку, в другой - Библию,  принадлежавшую  отцу
Кэрри.
   Они замерли, глядя друг на друга, и Кэрри невольно выпрямилась,  стоя
в падающих от окна лучах утреннего весенного солнца.
   - Красное... - пробормотала мама. - Я так и знала, что будет красное.
   Кэрри промолчала.
   -  Я  вижу  твои  "мерзостныеподушки".  И  все  увидят.   Они   будут
разглядывать твое тело, а Святая Книга гласит...
   - Это моя грудь, мама. У каждой женщины есть грудь.
   - Сними это мерзкое платье.
   - Нет.
   - Сними, Кэрри. Мы вместе пойдем вниз и сожжем его в  печи,  а  затем
вместе будем молить Господа о прощении. Мы раскаемся... - В глазах у нее
появился дикий фанатичный блеск, как  случалось  каждый  раз,  когда  ей
казалось, что Господь испытывает ее веру. - Я не пойду на работу, а ты -
в школу. Мы будем молиться. Будем  просить  знамения.  Мы  опустимся  на
колени и будем молить Господа об очищающем огне.
   - Нет, мама.
   Она подняла руку и ущипнула себя за лицо. На  коже  осталось  красное
пятно. Мама посмотрела на Кэрри, ожидая какой-то реакции, но та никак не
отреагировала. Тогда она вцепилась ногтями себе в щеку, расцарапала кожу
до крови и завыла, качнувшись назад. В глазах у нее засветился триумф.
   - Прекрати, мама. Это меня не остановит.
   Мама закричала. Сжав правую руку в кулак, она ударила себя по губам -
снова кровь. Мокнув  в  кровь  палец,  она  взглянула  на  него  мутными
глазами, а затем ткнула в обложку Библии.
   - ... омыта кровью агнца невинного, - прошептала она.  -  Много  раз.
Много раз и он, и я...
   - Уходи, мама.
   Она подняла глаза и посмотрела па Кэрри горящим взглядом. На ее лице,
словно выгравированная, застыла жуткая гримаса праведного гнева.
   - Господь  не  потерпит  такого  издевательства,  -  прошептала  мать
зловещим тоном. - Будь уверена, возмездие за твой грех  настигнет  тебя!
Сожги платье, Кэрри! Сбрось с себя  этот  дьявольский  красный  наряд  и
сожги! Сожги его! Сожги!
   Сама по себе вдруг рывком открылась дверь.
   - Уходи, мама.
   Та улыбнулась,  но  из-за  потеков  крови  у  губ  улыбка  получилась
какая-то жуткая и кривая.
   - Как Иезавель упала с башни, так пусть случится и  с  тобой!  И  псы
пришли и лакали ее кровь. Это все в Библии! Это...
   Ноги у нее вдруг поехали по полу, и она  ошарашенно  взглянула  вниз:
пол стал скользкий, как лед.
   - Прекрати! - взвизгнула мама.
   Теперь она была уже в коридоре, но успела зацепиться руками за косяк.
На мгновение это ее задержало, по затем пальцы будто сами по  себе  один
за другим выпрямились.
   - Извини, мама. Я тебя люблю, - сказала Кэрри ровным голосом.
   Она представила, как закрывается дверь, и дверь послушно,  словно  от
легкого сквозняка, захлопнулась. Кэрри осторожно, чтобы не сделать  маме
больно, ослабила хватку воображаемых рук, которыми она ее выталкивала.
   Спустя секунду та уже снова колотила в дверь. Губы у  Кэрри  дрожали,
но она продолжала удерживать дверь на месте одним только усилием мысли.
   - Да свершится над тобой суд! - в ярости кричала Маргарет Уайт. - А я
умываю руки! Я сделала все, что могла!
   - Слова Пилата, - пробормотала Кэрри.
   Вскоре, однако, мать оставила ее в покое. Спустя минуту Кэрри увидела
в окно, что она вышла  из  дома,  перешла  на  другую  сторону  улицы  и
отправилась на работу.
   - Мамочка... - прошептала Кэрри, прижавшись лбом к стеклу.
 
*** 
 
   Из книги "Взорванная тень" (стр. 129):
   Прежде чем перейти к детальному анализу  событий  в  ночь  выпускного
бала, было бы нелишне еще раз вспомнить, что  мы  знаем  о  самой  Кэрри
Уайт.
   Мы знаем, что Кэрри стала жертвой религиозного фанатизма  ее  матери.
Мы знаем, что она обладала латентными  телекинетическими  способностями,
которые обычно обозначают сокращением "ТК". Нам известно, что  этот  так
называемый "дикий талант"  передается  по  наследству,  но  он  является
рецессивным признаком и, как правило, вообще отсутствует в  генетическом
наборе. Мы подозреваем, что ТК-способность имеет  гормональную  природу.
Мы знаем, что Кэрри продемонстрировала свои способности по крайней  мере
один раз в стрессовой ситуации, когда была  маленькой  девочкой.  Вторая
стрессовая ситуация возникла во время  инцидента  в  душевой.  Некоторые
исследователи предполагают (в частности Уильям Дж.  Тронберри  и  Джулия
Гивенс из Беркли), что возрождение ТК-способности  в  этом  случае  было
вызвано как психологическими факторами (реакция других девушек  и  самой
Кэрри на первую  менструацию),  так  и  физиологическими  (вступление  в
период половой зрелости).
   И наконец, мы знаем, что во время выпускного  бала  сложилась  третья
стрессовая ситуация, вызвавшая ужасные события, к которым  мы  теперь  и
перейдем. Начнем с...
   (я совсем не волнуюсь даже ни капельки)
   Томми завез чуть раньше ее букетик  на  корсаж,  и  теперь  она  одна
прикалывала его на плечо. Помочь и удостовериться, что все сделано,  как
нужно, было некому - мама заперлась в молитвенной  комнате,  откуда  уже
два часа доносились  истерические  воззвания  к  Господу.  Голос  ее  то
взлетал, то снова стихал с какой-то пугающей неровной периодичностью.
   (извини мама хотя может быть так и к лучшему)
   Прикрепив наконец цветы, как ей показалось,  удачно,  Кэрри  опустила
руки и на секунду, закрыв глаза, замерла.  В  доме  не  было  ни  одного
зеркала в полный рост
   (суета сует все суета),
   Но ей казалось, что все в порядке. Просто должно быть. Она...
   Кэрри снова открыла глаза. Часы с кукушкой  показывали  десять  минут
восьмого.
   (он будет здесь через двадцать минут)
   Будет ли?
   Может  быть,  все  это  -  просто  затянувшаяся   шутка,   еще   одна
убийственная хохма, последний сокрушительный удар?
   Оставить ее сидеть и ждать до полуночи, одну, в новом бальном  платье
из бархата с тонкой талией, рукавами-"фонариками", простой прямой  юбкой
и чайными розами, приколотыми к левому плечу...
   Из молитвенной комнаты донесся поднимающийся голос:
   - ... в священной земле. Мы знаем, что  Господь  неусыпно  следит  за
нами, что грядет звук черных труб, и раскаиваемся в сердце своем...
   Кэрри казалось, что вряд ли  кто-нибудь  сумеет  понять,  сколько  ей
потребовалось смелости, чтобы пойти на это, чтобы  повернуться  лицом  к
неизвестным напастям, которые, возможно, уготовил ей сегодняшний  вечер.
Остаться обманутой это еще не самое страшное. И  может  быть,  закралась
вдруг тайная мысль, будет даже лучше, если она...
   (нет прекрати это сейчас же)
   Конечно же, проще всего остаться с мамой. Спокойней.  Безопасней.  Ей
известно, что они все думают о маме. Да, может быть,  она  -  фанатичка,
ненормальная, но, по крайней мере, и мама, и  дом  вполне  предсказуемы.
Дома никогда не случалось, чтобы визжащие, хохочущие девчонки бросали  в
нее чем под руку попадется.
   А если она сдастся и не пойдет? Через  месяц  закончится  школа.  Что
дальше? Тихое, беспросветное существование в этом доме на мамины деньги,
глупые викторины и реклама по телевизору, когда она в  гостях  у  миссис
Гаррисон, которой восемьдесят шесть лет, мороженое в "Келли Фрут"  после
ужина, когда там никого уже нет, полнеющая талия, ускользающие  надежды,
застывающие мысли?
   Нет. Боже, пожалуйста, только не это.
   (пожалуйста пусть все кончится хорошо)
   - ... и защити нас от дьявола с раздвоенным копытом, что подстерегает
в темных аллеях, на автостоянках и в мотелях, о спаситель...
   Семь двадцать пять.
   Кэрри беспокойно, не отдавая себе отчета в том, что делает, принялась
усилием мысли поднимать и опускать предметы,  попадающиеся  на  глаза  -
как,  бывает,  с  волнением  ожидающая  кого-то  женщина   в   ресторане
складывает и снова разворачивает салфетку на столе. Ей удавалось держать
в воздухе сразу шесть-семь предметов - и ни капли усталости,  ни  намека
на головную боль. Кэрри ждала, что сила уйдет со временем,  растает,  но
этого не происходило. Предыдущим вечером она  по  дороге  из  школы  без
всякого напряжения передвинула припаркованную у обочины машину
   (господи сделай так чтобы это не было шуткой)
   На двадцать футов. Праздные прохожие уставились на машину выпученными
глазами, и, конечно, она тоже сделала вид, что удивлена, хотя  на  самом
деле едва сдерживала улыбку.
   Из часов на стене выпорхнула кукушка и  прокуковала  один  раз.  Семь
тридцать.
   Со временем она стала с опаской относиться к тем огромным  нагрузкам,
которым использование  новой  способности,  похоже,  подвергало  сердце,
легкие и ее внутренний "термостат".  Может  быть,  думалось  ей,  сердце
просто не выдержит как-нибудь и действительно  разорвется.  Кэрри  порой
чувствовала себя так, словно она в каком-то чужом теле и заставляет  его
бежать, бежать, бежать - самой  вроде  бы  расплачиваться  не  придется,
плохо будет тому, другому человеку. Она начинала понимать, что  этот  ее
талант, возможно, не так уж сильно отличается от способностей  индийских
факиров, которые ходят босиком по тлеющим углям, загоняют в глаза иголки
или преспокойно позволяют хоронить себя недель на шесть. А превосходство
разума над материей, как бы оно ни  проявлялось,  требует  от  организма
очень многого.
   Семь тридцать две.
   (он не появится)
   (не думай об этом под пристальным взглядом и котелок  не  закипит  он
обязательно приедет)
   (нет не приедет он где-то там смеется надо мной с друзьями  и  спустя
какое-то время они все проедут здесь в своих быстрых  шумных  машинах  с
криками, воплями и хохотом).
   Совсем уже отчаявшись, она принялась  поднимать  и  опускать  швейную
машинку, раскачивая ее в воздухе, словно маятник, все сильнее и сильнее.
   - ...и защити  нас  от  непокорных  дочерей,  зараженных  дьявольским
своенравием... - Заткнись ! -  неожиданно  выкрикнула  Кэрри.  Несколько
секунд в молитвенной комнате  царила  тишина,  затем  снова  послышалось
напевное бормотание. Семь тридцать три. Не приедет.
   (тогда я сломаю весь дом)
   Идея родилась у нее легко, сразу. Да, сначала швейную  машинку  через
стену гостиной. Затем диван через окно.  Столы,  стулья,  книги,  мамина
брошюры - в одном бешеном вихре. Трубы, вырванные из стен,  но  все  еще
льющие воду, словно выдранные из плоти артерии. Крыша - если  это  будет
под  силу.  Кровельные  дощечки,  срывающиеся  вверх,  в   ночь,   будто
испуганные голуби... В окно плеснуло ярким светом.
   Мимо то и дело проносились машины, каждый раз заставляя ее сердце  на
мгновение замирать, но эта двигалась гораздо медленнее.
   (неужели)
   Не в силах сдержаться, Кэрри подбежала к окну, и  да,  действительно,
это он, Томми, только-только выбрался из машины - даже при свете уличных
ламп он казался прекрасным,  полным  энергии,  почти...  искрящимся.  От
этого последнего  сравнения  она  чуть  не  захихикала.  Мама  перестала
молиться.
   Кэрри схватила легкий шелковый платок, висевший на  спинке  стула,  и
накинула его на голые плечи. Прикусила губу, поправила волосы -  в  этот
момент она бы душу продала за зеркало. В коридоре пронзительно  зазвенел
звонок.
   Пытаясь унять дрожь в руках, она заставила себя выждать, когда звонок
прозвенит второй раз. Затем медленно, с шелестом  ткани,  направилась  к
двери.
   Щелкнул замок, и в дверях возник он - в ослепительно белом смокинге и
черных брюках.
   Они посмотрели друг на друга, оба не в силах вымолвить ни слова.
   Кэрри казалось, что, скажи он хоть одно неверное слово, ее сердце тут
же  разорвется,  а  если  Томми  засмеется,  она  умрет  на  месте.  Она
чувствовала  -  действительно  чувствовала,  всей   душой   -   что   ее
беспросветная жизнь сошлась в одну фокусную  точку,  и  она  либо  здесь
закончится,  либо  пойдет  дальше  расширяющимся  лучом.   Наконец,   не
выдержав, она спросила:
   - Я тебе нравлюсь?
   - Ты удивительно красива, - сказал Томми. И сказал чистую правду.
   Из книги "Взорванная тень" (стр. 131):
   В то время как все участники выпускного бала собирались у  школы  или
только-только покидали буфетные  стойки,  Кристина  Харгенсен  и  Уильям
Нолан встретились в  комнате  на  втором  этаже  таверны  под  названием
"Кавальер", что находится  почти  у  черты  города.  Известно,  что  они
встречались там довольно долгое время, о чем свидетельствуют  документы,
собранные Комиссией  по  делу  Кэриетты  Уайт.  Однако  мы  не  можем  с
уверенностью утверждать, был ли их план уже  необратим  или  они  довели
дело до конца под влиянием момента...
   - Уже пора? - спросила она в темноте.
   Билли посмотрел на часы.
   - Нет еще.
   Сквозь дощатый пол пробивалось слабое буханье музы