тяпнула. И даже сильно поцарапанный нос лишь прибавил охотничьего задора.
     Йон же фактически висел на окне, прижав морду к пыльному стеклу. Скоро в комнате появился средних лет мужчина в милицейской форме, который ужинал на кухне, а в комнату зашел "на лай". Он нес чашку с горячим чаем, на который периодически дул, меняя руки. Происходящее за окном вызвало в нем живейший интерес.
     Йон надеялся, что его запустят внутрь, но мужику явно хотелось посмотреть, как собаки разорвут кота. Сначала он просто брал на испуг, шикая и стуча по стеклу, а потом открыл форточку и вылил кипяточку прямо на шкуру:
     Йон взвыл, как ошпаренный, и уже решил прорываться, когда поблизости появилась старушка-нищенка. Громыхая авоськой, в которой покачивалось несколько пустых бутылок и грозно размахивая клюкой, она отогнала шумную свору, а самой кусачей псине даже врезала.
     "Котик" уже спрыгнул на землю и зализывал покусанные и ошпаренные места:
     - Какой милый! Иди ко мне, бедненький, не бойся... Напугали тебя проклятые псины, аж весь дрожишь. Пойдем, маленький, купим молочка.
     Вот молочка сейчас хотелось меньше всего. Он весьма перепугался и весьма проголодался. Адреналин в чужой крови ему не нравился, поэтому он старался заранее не пугать жертву. Не нравился и адреналин в своей крови.
     Кот забежал за угол и неожиданно принял человеческий облик - еще одна новость и тоже неприятная. А если он летит по небу или прогуливается по скользкой крыше? Или на глазах толпы?
     Пока эти невеселые размышления проносились в мозгу, перед ним появилась старушка-спасительница. Не обращая на мужчину никакого внимания, она смотрела по сторонам в поисках бедного котика:
     - Кис-кис. Куда же ты делся? Иди к бабушке...
     Наградить бы спасительницу, да в карманах пусто, разве что золотая цепь от Ладони. После того, как везунчик-биолог в своих конвульсиях умудрился порвать ее, Йон заглянул к ювелиру, который и спаял звенья. Внешний вид Йона сильно отличался от образа нового русского, падкого на тяжеловесные украшения, и ювелир только покачал головой:
     (- заразная болезнь, очень заразная...)
     Йон окликнул старушку:
     - Эй, бабуля...
     - Чего тебе, сыночек?
     - Как живется?
     - Хорошо живется, сыночек, не жалуюсь. Соберу бутылочек, хлебушка куплю, молочка.
     - Живи еще лучше. Это золотая цепь, дорогая... Видел я, как спасла ты котика, добрая душа!
     Старушка удивилась и слегка насторожилась - может подвох какой? Подарков она не получала уже лет десять, а тут еще золото. Подумаешь, кота спасла!
     Видя ее сомнения, прохожий пояснил:
     - Ты... ты похожа на мою маму...
     - Маму?
     - Да, она умерла много-много лет назад.
     Ну как же отказать после таких душевных слов?! Взяв цепь и положив ее в мешочек, старушка потрусила дальше. Приятно, хотя было бы приятнее напоить бедного котика молочком. Ну, действительно, зачем ей золотая цепь?

ВЕЗУНЧИК-НИКОДИМ

     Этим вечером Григорий опять подводил оперативные итоги дня, в очередной раз неутешительные: две измены, бутылка минералки, брошенная из окна на орущий автомобиль с заклинившей сигнализацией и даже кража двух пар обуви. Увы, десять лет назад в Кутаиси.
     Он сидел в ризнице и рассеянно слушал дьякона соседней церкви Никодима, по-дружески пришедшего поделиться своей нечаянной радостью. Никодим яростно жестикулировал, периодически сморкаясь в рукав и употребляя непечатные слова. Неужели всесильный бог не может приструнить сквернослова?!
     - Ну и подходит ко мне старушка-нищенка, божий одуванчик. Спрашиваю: Чего тебе нужно, старая. Батюшка сейчас занят, приходи попозже, а я молюсь - не видишь что ли? А она в ответ: Чудо со мной случилось, святой человек. Ну, думаю, хрен с тобой, расскажи о своем чуде, а то такая скукотища, хоть волком вой. Принял я смиренную позу и кивнул ей - валяй. Смотрит бабка на меня с благодарностью, будто рублем одарил и рассказывает:
     - Иду я, бутылки собираю - на хлебушек, сигаретки... Смотрю, на подоконнике первого этажа котика свора злющих собак кидается. Ну я и прогнала их клюкой, а котик убежал. Я повернулась уходить, а навстречу солидный господин идет, подзывает меня, старую, и говорит: "Постой, бабушка, не торопись! Видел я, как коту ты помогла, от собак спасла. За это награда - золотая цепь. Снимает здоровенную цепь прямо с шеи, подходит ко мне и в карман класть собирается. Я сначала опешила, а потом отказываюсь - не за награду котика спасла, по доброте душевной. А он настаивает - не возьмешь цепь, обидишь кровно. Ну я и согласилась, только говорю: В карман ложить не надо, милок, он дырявый. Ты лучше в мешочек, у меня там пачпорт лежит и сигаретки, надежно будет. Так он и сделал, а потом повернулся и словно растворился в воздухе. Ну, думаю, померещилось старой. Ан нет - в мешочке цепь, а на солнце как блестит! Тогда и решила я в церкву пойти на божецкое дело пожертвовать. Мне-то зачем, и с бутылок хватает. А так ведь помирать скоро, может на том свете зачтется.
     Григорий уже начал догадываться, чем все закончилось. Друган же воодушевлено продолжал:
     - Я, конечно, не будь дурак, говорю: Зачтется, зачтется, прямо в рай попадешь. Мы расплавим цепь и купола тонким слоем золота покроем. Будет бог смотреть вниз и знать, кто такую неслыханную щедрость проявил. Будет тебе, бабка, лучшее место в раю забронировано. А сам думаю, уж не сумасшедшая ли старуха или цепь латунная? А старушенция уже протягивает ее, тяжеленную такую, грамм на триста. Цвет благородный, хороший. Даже поблагодарить от имени всевышнего не успел, а старушка повернулась и торопливо зашаркала из церкви. Осмотрелся я по сторонам - вроде, никто не засек. Ну, тут отпросился я у батюшки якобы умирающую прихожанку посетить, а сам прямиком в ломбард. Там подтвердили, что настоящее золото, да и не нашей поганой пробы, а червонное. Предложили купить по 10 долларов за грамм. Догадывался, что на...вают меня, да некогда мне возиться. Что скажешь, неплохой навар, а?
     С этими словами он раскрыл потрепанный Журнал Московской Патриархии № 8 за 1991 год, где статья митрополита Филарета Суздальского Рост искушений в конце 20-го века оказалась заложена двадцатью пятью новенькими хрустящими сто долларовыми купюрами.
     (- эх, сдать бы тебя в ментовку! да как докажешь...):
     - Везет некоторым. Может, теперь и свечку поставишь?
     - Уже поставил, Григорий, уже...
     Тут Никодим поднял вверх указательный перст с грязным, кривым ногтем, после чего последовала громкая отрыжка, после чего Никодим произнес:
     - Благородная!
     и весело рассмеялся. Да уж, когда хорошее настроение, от любой ерунды животики надорвешь.
     Григорий поморщился:
     - Поросенок ты все-таки, Никодим, точнее - свинья. Давно бы расстричь стоило.
     - Меня нельзя.
     - Почему это?
     - А моими устами сам Господь бог глаголет, церковь - моя планида.
     - Это почему и то?
     - Да фамилия у меня такая. Богословский. Ну, а теперь, пора мне бежать - волка ноги кормят, тут один одинокий старичок просил помочь завещание составить.
     Григорий тяжело промолчал, а Никодим ободрительно похлопал его по плечу:
     - Не печалься брат. Будет и в твоем приходе праздник.
     - Да уж поскорее бы!
     Никодим ушел, и Григорий начал подумывать уже лавочку закрывать. Ни вечерней, ни ночной службы на сегодня не планировалось, посетителей тоже не наблюдалось. А дома ждала классная кассетка с азартными малолетками. Какие они все-таки заводные!

ВОТ ОНА, УДАЧА!

     Удача всегда рядом, всегда под руками.
     Важно лишь ее узнать.
     Важно не полениться протянуть руки.

     От нового посетителя, опасливо и неуверенно вошедшего внутрь, словно трусливый преступник на плаху, несло затхлостью и безысходностью. Глаза бегают, руки дрожат... Уж не собирается ли мимоходом стырить иконку или пачку восковых свечей в карман сунуть? Ходят тут всякие...
     - Что вам угодно, сын мой?
     - Батюшка, я пришел...
     - Вижу, сын мой. А зачем? Редко употребляемые слова давались Василю с явным трудом, но все-таки он произнес: - Хочу вам в грехе смертном эээ... ну, забыл, душу мою погрязшую очистить. (- да уж, наверняка погрязшую... пьянствуешь, небось, напропалую, может, где бутылку украл, а теперь слушай твою исповедь!)
     - Садись, друг мой, рассказывай, что привело тебя в лоно церкви (Григорию же с явным трудом давалось слово лоно, вызывая известные сексуальные ассоциации).
     - Грешен я, отец.
     - Все мы грешны!
     - Я человека убил из алчности.
     (- нет, конечно, нет... мне просто послышалось, это сатана-ехидна надо мной насмехается)
     - Я человека убил... - уже совсем тихо пробормотал Василь.
     (- я не ослышался?! неужто повезло?! неужели небо услышало мои молитвы?!):
     - Говори, но ничего не утаивай. Поспеши очистить свою душу и знай: Все останется только между нами тремя.
     - А третий-то кто?
     - Господь наш милостивый.
     Тщательно просеивая историю посетителя, очищая ее от всяких там охов и причитаний, от злых и темных сил, которые двигали его руками, Григорий понял, что визитер хочет услышать из его уст молитву за спасение души раскаявшегося убийцы и невинно убиенного. Даже червонец готов заплатить. Однако, непонятным оставалось главное - кто убил, кого убил и где труп. И еще какой-то голос, словно из белой горячки, и амулет...
     - И как же звали покойного?
     - Звал по фамилии, Ганиным. Наукой занимался, сестра в деревне живет.
     - И где же труп?
     - Похоронил. Вырыл могилу в стене бомбоубежища, там и похоронил...
     О, это удачный момент для наступления:
     - Несчастный! Ты не похоронил, а закопал, как бездомную собаку. Не могилу вырыл - помойную яму. Нельзя хоронить настоящего христианина, не омыв тела, не прочитав над гробом заупокойную. Кстати, гроб был?
     - Нет, нет... В простыню завернул.
     - В простыню? Завернул??? - Григорий, казалось, сейчас лопнет от возмущения:
     - Это невозможно, это невероятно, так издеваться над мертвым. В общем, вот что я скажу:
     Теперь душа убиенного теперь не будет знать покоя, века вечные слоняясь неприкаянная по грешной земле. И ты будешь маяться вместе с ней. Века вечные.
     Знал Григорий, что человек или вообще не должен ходить в церковь, но если уж заявился, будь любезен принять, что верить в религиозную чепуху - твой крест. Поэтому Григория несло и он не собирался жать на тормоза:
     - Будешь вечно маяться, вечно тенью ходить у места страшного преступления и молить небо о снисхождении. Но не будет тебе прощения никогда. Ты, жалкий червь, понимаешь значение слова никогда? Ни через год, ни через век - никогда!
     Ничего уже не понимал бедный Василь, ничего. Выступивший пот, пропитавшись подвальной пылью, серыми струйками стекал по шее за шиворот рубахи. В ответ он лепетал только невразумительное:
     - Да я и крестик на стене нарисовал...
     - А кто тебе позволил по своему усмотрению святыми причиндалами распоряжаться?
     - Я думал...
     Наступал решающий момент. Дальше добивать бледного и мелко дрожащего посетителя смысла не имело:
     - Сколько дней назад это произошло?
     - Вчера...
     - Значит, душа еще рядом с телом. Надо срочно идти к могиле и читать молитву За упокой.
     - Идемте, святой отец, идемте, Христа ради. Я дам денег.
     (- не по адресу, это тебе к жадному Никодиму надо было на прием попасть, меня же интересует иное)
     - На деньги лучше купи образок Спасителя и поставь на могилку. И на свечки не поскупись.
     Они вышли из церкви, Григорий запер высокие двери. Надо бы кого-нибудь предупредить, да как назло, никого нет поблизости. Что же тогда остается служителю бога, как не уповать на милость хозяина. Хотя, какая тут милость! Поэтому Спаси и сохрани! он пробормотал скорее машинально, чем рассчитывая на помощь небесных сил.
     Шли они молча, убивец постоянно нетерпеливо забегал вперед, а потом возвращался и подбадривал:
     - Ну, батюшка, еще немного.
     Батюшка же не торопился, старательно запоминая дорогу. Да и не так просто такое грузное тело перемещать.
     Пройдя пару поворотов, они остановились перед желтоватой глухой стеной какого-то трехэтажного здания непонятного назначения.
     - Вот и пришли.
     - Куда это пришли?
     - Да вот же, батюшка, прямо под нами. Видите, люк?
     - Люк вижу. Ну и что?
     - Я живу в бывшем бомбоубежище, там и дружка схоронил. Сейчас открою замок и полезем вниз.
     После этих разъяснений энтузиазма у Григория поубавилось. Конечно, он куда крупнее этого преступного бомжа, но ведь под землей могут ждать какие угодно неожиданности. Какие ему совершенно не угодны. Может, придумал убийство этот вонючка, а цель... Да хотя бы суп из свежего мяса приготовить. Нет уж, дудки:
     - Лезть не могу.
     - Почему? (- сейчас, сейчас, дай сообразить):
     - У меня тяжелая и экзотическая фобия - не могу долго находиться под землей. У многих слуг бога такое случается, ибо подземное царство - вотчина дьявола.
     - И как же мне быть?
     - В особых случаях я могу благословить прихожанина, прочесть заупокойную самостоятельно. Вы готовы?
     - Да! - в голосе Василя звучал энтузиазм.
     Довольный, как ловко и безболезненно выпутался из столь щекотливой ситуации, Григорий перекрестил убивеца и многозначительно пробормотал несколько напутственных слов на коверканном старославянском. Конечно, догматики никогда бы не одобрили такую еретическую вольность, но наплевать, надо стараться быть созвучным времени и обстоятельствам. Вот он и старается:
     - Возьмите мой молитвенник. .Читайте отсюда досюда три дня по десять раз, утром и вечером. Читайте не абы как скорее отделаться, а с выражением.
     ( - ишь ты, прямо как Голос говорит)
     - Подолгу стойте прямо перед могилой на коленях. Поплачьте о душе вашей грешной. И думайте о всемилостивом боге и сыне его, кровь пролившем за всех нас:
     (- ах, какой же я тонкий психолог! как вовремя и к месту вставил объединительное нас)
     - Спасибо, батюшка!
     - И приходите ко мне ровно через три дня, в 18.00 в церковь. Я отпущу все ваши грехи. Если, конечно, будете усердно и искренно молиться.
     - И измену жене отпустите? (- да все просто помешались на изменах!):
     - Все отпущу!
     Покорный Василь снял с шеи веревочку с ключиком, как носят их забывчивые первоклассники-растеряшки, встал на колени и, слегка поковырявшись, открыл замок. Хотел было пожать руку батюшке, да испугался, что тот откажется. Хотел было попрощаться, да промолчал. Тяжело вздохнул он полез в свою нору.
     Григорий же истово крестился и внимательно осматривался по сторонам, дабы не перепутать местоположение. Едва люк встал наместо, святой отец, несмотря на тучность, довольный поскакал домой - именно так скачет молоденький козлик за столь же молоденькой козочкой. Ловко он провернул это дельце!

СТРАШНЫЙ СУД

     Читая непонятную молитву, стоя на стертых коленях перед импровизированной могилой, тщетно пытаясь договориться с Голосом, Василь знал, что заслужил эти испытания. Он заслужил большего - мучений. Но если попытаться описать его состояние одним единственным словом, то он жалел. Жалел об убитом друге, жалел и о том, что пригласил этого жирного батюшку, похожего на свинью - и дела не сделал, и продать может, но больше всего жалел себя. Хоть и не особо черноикорно он раньше шиковал, но были и дом, и работа, и жена. Да и грудь у нее не такая уж и обвислая - грудь, как грудь...
     Так он читал, и стоял, и жалел, и вдруг почувствовал, до чего же он ужасно устал.
     - Прости меня друг, прости... Я завтра еще почитаю.
     Голос особенно не протестовал и Василь, пятясь, добрался до кровати и сразу же отрубился.
     Но ему спать пришлось недолго. Над головой что-то дико залязгало и загромыхало, послышались какие-то звуки явно потустороннего характера. Потом все стихло:
     ( - ух, показалось... сейчас до двадцати досчитаю, и спать: раз, два, три...)
     Нет, не показалось. Через несколько мгновений эти странные шумы повторились и даже громче, чем раньше, ибо Василь уже прислушивался. И надо ли говорить, что произошло это на счете тринадцать?! И надо ли говорить, что подумалось:
     (- страшный суд начинается, злые демоны пришли за моей пропащей душой...)
     В помещение, помимо неприятных звуков, будто динозавр над ухом зубами лязгает, проникла странная вибрация. На полочке начал подскакивать единственно не уничтоженный объект - подвески из магического корня. Василю сделалось жутко, так жутко, как еще никогда не бывало. Ужас охватил его бедную голову стальными обручами и начал сжимать. Обещал же священник кару небесную - но не так же быстро, даже грех замолить не дали! Все земные страдания и неприятности показались сущей ерундой, детскими шалостями, кухонным стеклом, треснувшим после выстрела из рогатки, едва Василь представил себе ад. Представил очень зримым, реальным. В зримом аду не душа абстрактною метафизически страдала, а ежедневна терзали тело - поджаривали на сковородках, снимали кожу, отрезали по сантиметру плоть. Ты умирал в муках и через минуту рождался заново, чтобы снова пройти ужасные пытки.
     Уткнувшись побледневшим лицом в подушку, Василь неожиданно спазматически задергался и прокусил грязную наволочку. Ему в рот попало несколько перьев, которые никак не выплевывались, и Василь горько-горько заплакал. Ему безудержно захотелось стать маленьким. очень маленьким, еще меньше, и спрятаться если не материнской утробе, то за свою добрую бабушку, как когда-то, очень и очень давно:
     Юный Василь сбежал из детского сада, спасаясь от манной каши. Он и сейчас иногда по пьяному делу недобро вспоминал свою воспитательницу Раису Ивановну, заставлявшую несчастных детей эту мерзкую кашу есть. Пока все, до последней ложки, в рот не запихнешь, со стола не встанешь. Зайдя на кухню, Василь пронюхал, что именно эта бяка ожидается на ужин и дал деру во время дневного сна - вылез в окно и домой. Уже рядом с домом за ним увязалась здоровенная всклокоченная дворняга. Она страшно рычала, готовилась его разорвать на части, как Тузик кепку и почти уже настигала, да на счастье попалась его бабушка - грелась на лавочке и читала книгу.
     Бабушка спрятала испуганного мальчика за спину. Потом, правда, говорили, что дворняга добродушная и просто хотела поиграть, но все равно страшно. Никогда не любил он таких игр.
     Василю захотелось стать не просто маленьким, а незаметным, исчезнуть, раствориться. И тогда, какая бы жуткая чертовщина не явилась по его грешную душу, посмотрит она по сторонам, под кровать заглянет, убедится, что никого нет, и уйдет:
     (- ложный вызов!)
     Пролежал Василь в тягостном ожидании расплаты неизвестно сколько, периодически "ощущая" прямо над головой какую-то суету и шебаршение и боясь посмотреть. Он ведь доподлинно знал, что ОНИ наверняка с рожками и хвостиками. В такие минуты дооолго тянется время, словно вообще замирает.
     Однако рев понемногу затих и послышались вроде как людские голоса, то ли спорившие, то ли вяло переругивающиеся. Василь и его скромное жилище, похоже, никого не интересовали. Расслышав несколько знакомых матерных сочетаний, кандидат на прием к сатане окончательно убедился - ничего потустороннего, а уж кто там конкретно бузит - милиция, бандиты, жена - да всем будет рад!
     Василь глубоко вдыхал, набирался смелости и, наконец, решился выползти из своей берлоги. Сквозь люк, который изнутри блокировался толстым болтом, пробивался свет. Коленки у Василя снова затряслись:
     (- да сейчас ведь ночь! неужто светопреставление начинается?)
     Но отступать было поздно:
     (- эх, была-не была!)
     Выдернув стопор, Васидь чуть-чуть приоткрыл крышку люка и высунул один глаз, который сразу же пришлось зажмурить от яркого, солнечного света. Значит, ночь прошла, а с ней и все злые силы и привидения... Слава богу!
     Но едва глаза привыкли к свету, перед ними предстало зрелище неожиданное, не геенна огненная, но все-таки:
     Вдоль переулка стояло несколько танков - да-да - обычных советских танк