и кот умудрился просунуть лапу в раздвинувшиеся прутья, но помятый бедный Кеша начал собираться на прием к своему птичьему богу. Плачущий мальчик держал умирающую птичку на ладони и набирал 03. На том конце провода в трубке раздался грубоватый-мужской голос:
     - Говорите, скорая помощь...
     - Дяденька, у меня канарейка помирает...
     - Кто-кто?
     - Птичка моя, Кеша.
     - Ах, птичка...
     В трубке раздалось хриплое хихиканье, похожее на всхлипывание, и тот же голос, переборов первые спонтанные эмоции, вкрадчиво произнес:
     - Мальчик, ты меня слушаешь?
     - Слушаю, дяденька...
     - Внимательно слушаешь?
     - Внимательно, дяденька...
     - Ну так и иди на х.й со своей поганой канарейкой.
     После этой гнусной рекомендации последовал не менее гнусный смеШОК и трубку бросили. Еще несколько минут короткие гудки разрывали ухо маленького Малючкова, не способного поверить, что это правда.
     Около часа, пока ярко-желтое оперенье не посерело, пока птичка не превратилась в маленький окоченевший трупик, мальчик держал ее на ладонях, согревал и безудержно плакал. Потом положил мертвое тельце в бумажную коробочку из под леденцов Привет и укутал ватой. А вот что было дальше:
     Рядом со стволом высокого фикуса, растущего в большой кадке, игрушечной лопаткой мальчик вырыл неглубокую ямку, в которую и положил самодельный гробик. В качестве прощального салюта произвел несколько выстрелов из игрушечного пистолета. Прощай!
     А вот что было дальше:
     Налил коту молочка, напоил до отвалу, взял на руки и почесал за ушком аж до мурлыканья. Подошел к раскрытому окну, попрощался и выбросил мерзавца прямо на асфальт, 12-й этаж.
     И мальчик возненавидел всех кошек и котов. Нескольких их представителей повесил, парочку забил камнями. Одну мурку, вертлявую, как сатана на сковородке, ловил целый день. Она оцарапала все лицо, так что пришлось вырвать ей когти, облить бензином и поджечь. С дикими воплями горящая кошара металась по двору, вызывая нездоровый интерес соседей. Автора быстро вычислили и устроили ему серьезную порку. Удары ремня он переносил с достоинством борца за веру - одной кошарой меньше, меньше одной гадиной.
     Все это осталось в далеком прошлом. Теперь Малючков к подобным детским шалостям равнодушен, но если появляется возможность проехаться по шкурке своим ментовским жигуленком - не побрезгует. Один раз даже старушенцию снес в пылу погони.
     Доктора "отличились" перед Малючковым не только в детстве. Малючков уже браво служил в милиции, когда у его отца случился сердечный приступ. Скорая приехала лишь через полчаса и в домину пьяному доктору осталось только констатировать:
     - Папаша ваш, вечная ему память - все...
     - ???
     - Ик!
     В ответ остолбенелый опер вытащил пушку и резко засунул дуло в поганый рот, сломав несколько зубов. Нет, он не нажал на крючок. Не нажал, хотя так хотелось.
     Впрочем, вошедшие коты не отреагировали на кис-кис. Они высокомерно осмотрелись, как хозяева и со степенностью удалились. В них чувствовалось нечто странное, настораживающее.
     (- надо бы поймать и допросить) - непроизвольно мелькнуло в голове Малючкова и следом:
     (- ну, на сегодня хватит, и на завтра хватит, за такую зарплату и так переработаться!)

НА КВАРТИРЕ ГАНИНА

     Вскрывая дверь Ганинской квартиры, Малючков и безо всякой интуиции знал, что и здесь не обойдется без неприятных сюрпризов. Тот же трупный запах, вряд ли застрявший в одежде с подвала, не оставлял никаких сомнений и единственный вопрос был:
     - Кто и как и кого?
     Как? стало понятно после беглого осмотра тела, лежащего в ванной под слоем воды и со следами какого-то белого налета на лице и одежде. Тело распухло, но сомнений не оставалось - от удара тупым предметом по голове. Вероятно, бутылкой, валявшейся рядом с письменным столом в комнате - запекшаяся кровь на донышке. Koгo? - и на об этом не пришлось ломать голову Прямо на серванте, как по просьбе опера, лежал паспорт покойного. Фото совпадало с оригиналом:
     (- очень хорошо, когда жертве лицо не уродуют, а то потом сущая пытка с идентификацией - устраивай всякие опознания, узнавай, когда лечил зубы и ставил коронки, исследуй зубную эмаль и костную ткань, этим не мне заниматься, но пока все прояснится, столько времени упустим - принимай поздравления с очередным висяком!)
     Почему-то опер начал сравнивать это убийство с предыдущими: Как и в бомбоубежище, крови здесь пролилось изрядно - и на обоях, и на ковре, и на полу - повсюду ее знакомые липкие следы. Профессионал никогда их не спутает с краской или еще с какой-нибудь пролитой гадостью. А вот тело не выглядело обескровленным:
     (- слава богу! хоть здесь обошлось без чертовщины!)
     Вообще-то, все походило на классическую бытовуху, когда два изрядно "подогретых" собутыльника неожиданного чего-то не поделили. А не поделить можно немало - и деньги, и женщину, и политику и... саму бутылку. А может и не делили ничего, а просто возникла взаимная неприязнь на почве совместного распития. Вот уж действительно, что творят градусы: начинают пить друзьями, а заканчивают врагами, и часто не в полном составе. Малючков прекрасно знал подобные расклады, однообразные в изобилии и разнообразные в деталях: бутылки, ножи, ножки от табуретки. Чем только нельзя убить! Бывало, и цветочным горшком по кумполу, Но, судя по всему, грандиозной попойки на этот раз не было - открыли всего одну Медвежью кровь, да и то большей частью разлили по полу:
     (- с такой дозы и младенец не опьянеет, да, слабый пошел нынче народец, сильно слабый и сильно вздорный)
     Расклады, расклады... Вот и думай-гадай, какие были на этот раз. Кстати, могли и карты наследить - вот, по полу разбросаны. Кто-то продулся в пух и прах и отказался платить. Или поймал партнера за мухлежон. Или как урки на зоне - на жизнь играли.
     Скоро подъехал деловой фотограф, сделал несколько снимков. Дактилоскописты попихали по пакетикам осколки бутылки, собрали прочие возможные вещественные доказательства. Появился вездесущий Доктор, опять придурочно скалился, внимательно осматривая тело:
     - Ты, Малючок, становишься прямо-таки вестником смерти - куда ни приедешь, трупец при полном параде.
     - Это все для тебя, дорогой друг, чтобы без работы не подолгу сидел. Я ведь знаю, если ты хотя бы денек не поковыряешься в чьих-то тухлых внутренностях, так и уснуть не сможешь.
     - Это не страшно, если не я усну. Куда хуже, когда во сне твоя физиономия привидится. Тогда весь день руки дрожат, даже вскрытие не могу произвести.
     Еще не успела разгореться почти ритуальная словесная перепалка, как на квартиру заявились два помощника-практиканта с заданием уложить тело на носилки и сопроводить на экспертизу. Обмениваться колкостями при чужих выходило за рамки служебной этики, поэтому оба говоруна с сожалением замолчали. Да, впрочем, чего жалеть - у них еще будет немало шансов попикироваться.
     Малючков пошел на кухню попить чайку, а Доктор начал руководить действиями ленивых подопечных:
     - Ты ровнее клади, ровнее, чтобы руки по земле не волочились. Так то лучше... Всему вас учить! И под голову клеенку подоткни - опять все заляпаете. И укрой, укрой лучше - чего зря жильцов пугать, и так уже куча зевак во дворе торчит. И не спешите, а то опрокинете...
     Квартиру проветрили, замыли кровь, присыпали хлоркой ванну. Потом все разошлись по своим делам, а большей частью - по домам, ибо уже вечерело, да и скоро футбольный матч СССР-ИТАЛИЯ начинался. Наши, конечно, опять протютюкают, но почему бы не ждать чуда, чтобы потом глубокомысленно заявить:
     - Чудес не бывает.
     Куда-то делись двое несознательных понятых, а Грищук уже давно топтался в прихожей, даже "антикварные" часы на предмет тайника облазил. Напарник же его медлил - то бабенке какой-нибудь позвонит, о свиданке договаривается, то чаек заваривает и с чувством "накатывает", заедая вареньицем из квартирных запасов.
     - Эй, Малючок, ты чего здесь, ночевать собрался?
     - Да ты иди, иди, я еще полчасика посижу. Может, какие детали упустили. Еще разок все осмотрю.
     - Думаешь клад под паркетом найти? Если найдешь, не забудь поделиться. И не забудь квартиру опечатать, а то опять нам влетит. .
     - Катись, катись. И ты не забудь - завтра в десять утра на выволочку к Орленко... Догадываешься, за что?
     - Не особо...
     - Дерьмово работаем.
     Малючков остался один. Было еще достаточно светло, хотя и ощущалось приближение сумерек. Не любил опер это время суток, очень не любил. Встреча умирающего дня и зарождающейся ночи всегда наполняло его сердце смутной тревогой и непонятным беспокойством. Ничего конкретного, но именно это и угнетало.
     Порывшись в письменном столе, он прикарманил красивый брелок в виде хрустальной туфельки:
     (- чего хорошей вещи пропадать, лучше девушке подарю)
     Затем перелистал толстый ежедневник покойного Ерофея, размерами напоминающий амбарную книгу. Было заполнено страниц десять, но чувствовался ожидаемый размах. Масса телефонных номеров с сокращениями - с этим еще придется поработать, ужас как неряшливо и неразборчиво. А вот и перечень последних коммерческих достижений, актив и пассив материальной жизни, бухгалтерия бытия, так сказать: 11 августа
     У Махеша в общаге МИСиСа приобрел 10 картриджей для ксерокса FC-2 no 40. Сдал Мишуровскому по 55 (+ 150) Получил заказ еще на 20 штук. 12 августа Отдыхал с девушкой(- 20) 13 августа
     Купил у Акодиса компьютер IBM PC AT-286 с узким принтером, сдал Сергею-452 (+ 200) Купил триста баксов по 35, продал по 45 (+100) 14 августа
     Довез сладкого лоха из Шеремуги до Интуриста (+100), минус бензин

***

     Прямо-таки дневник начинающего коммерсанта. Наш пострел везде успел. Что это за Сергей-452? Наверное, первые цифры телефона. Плюсы в скобочках похожи на доход от сделок, наверняка не в рублях. Ишь, жмотяра, не особо на девушку потратился. Хотя оно и правильно. Так на ком же столь опрометчиво ты пытался нажиться в последний раз?
     Если честно, Малючков и сам не понимал, зачем остался в квартире. Еще раз все перерыть в поисках пропущенных улик? Едва ли. Поживиться? Тоже вряд ли. Ерофеевскую валютную заначку уже извлекли из-за батареи, мало-мальски ценные вещи переписали, да и что он, в конце концов, мелкий жулик? Ну, бывает иногда, но вводить в систему... Слышал тут недавно шуточку про рваческий менталитет. Так вот, это не о нем.
     Опер подошел к музыкальному центру. Хороший, много разных кнопочек. Домой бы такой заиметь, а то жена ноет:
     - На CD особо чистый звук, музыка лучше звучит.
     Подумаешь, ценительница прекрасного, лучше бы тщательнее шницели отбивала, а то жесткие, как подошва.
     Рядом с центром, почему-то на тарелке с остатками жареной картошки, лежала коробка от аудио диска с названием СНЫ и ТЕНИ. На обложке чья-то рука держала красивую розу, причем шипы насквозь протыкали ладонь. Оррригинальио! Опер только покачал головой и включил музыку. Из динамиков понеслось:

     Дорогой в бред, теряя, годы и друзей
     Как дьявол злой, как истукан бесстрастный
     Среди безумных снов, среди теней
     Иду туда, куда и идти опасно

     Но страха нет, кровь слишком холодна
     Дорога в бред, дорога без предела
     Проклятый мир, проклятая страна
     Будь проклят я, но здесь мне надоело!

     Надоело то надоело, да куда деваться? За границей его, поди, никто не ждет. Да и что он им скажет:
     - My name is... Где у вас тут жулики прячутся?
     Так что придется здесь пахать-куковать, тяжелую копейку рубить. Да и виски дерьмо. Да и девчонки у нас гораздо лучше!
     Малючков устало прилег на диван, но вот ведь профессионализм - в голове постоянно прокручивались обстоятельства преступления:
     (- здесь наверняка сидел убийца, уже все решив, обдумывая план или отдыхая после "дела", говорят, вещи хранят биополе - увы, чтобы его "прочесть", нужны иные способности, чем у ординарного оперуполномоченного)
     Но скорее всего, никакое поле опера не интересовало, ни био, ни пшеничное, просто столько потрачено нервов, столько неприятных событий за два дня. Столько трупов, и не аккуратненьких, с маленькой дырочкой в черепке или области сердца, а тухлых, изувеченных, некрасивых. Вот тебе и Распутин, мать его так, перестарался. В какое дерьмо помог вляпаться, не разгрести.
     Глаза потихоньку слипались, погружая Малючкова в полудремотой состояние, очертание комнаты стало меняться и плыть, как пригвожденный скат. Вот уже маленькая подушечка удобно пристроилась под щеку, вот уже раздался первый, предварительный полухрап.

СОН ОПЕРА

     На закате дня удлиняются тени
     Они ползут, они играют с нами
     На закате дня к нам приходят виденья
     Рожденные последними лучами
     ("Сны и тени", песня № 8)

     Он медленно шел по раскаленной мощеной улице какого-то странного города - вроде южного, но одновременно и сильно не похожего на Сочи или Гагры, где оперу раньше удавалось бывать в отпусках( раньше, когда чертовы кооператоры совсем не распоясались). Сначала шел один, а потом навстречу стало попадаться все больше и больше нищих в вонючих лохмотьях, калек и убогих. Некоторые из них сидели на кучах щебня по обочинам и ели какую-то омерзительную снедь из грязных узелков. Иногда они подходили к зловонным мусорным кучам, ловко выковыривая оттуда всякую дрянь крючковатыми палками. Периодически попадались слепцы, грозно громыхавшие деревянными башмаками, подбитыми гвоздями. Тяжело шаркали больные неведомым недугом с бледными отечными лицами и матерчатыми туфлями на опухших ногах. Скоро этих несчастных стало так много, что приходилось буквально продираться через них, ибо очень надо было дойти туда, откуда они пришли. Очень-очень.
     (- вот бы их всех убить, чтобы под ногами не путались) - неожиданно для себя подумал опер и еще более неожиданно встречные прочли его мысли. Они начали кричать, брызгая слюной, стучать палками и грозиться. Пришлось перестать так думать. Толпа болтала на каком-то цыганском наречии, что-то обсуждая и азартно жестикулируя. Все, что разобрал Малючков - имя какого-то Эмиля, произносимое со злой усмешкой.
     Внезапно люди исчезли или остались за спиной - опер предпочел не оглядываться. Справа потянулись унылые безжизненные дома с пыльными чахлыми деревцами, слева - двухметровый каменный забор. Булыжники мостовой трещали от нещадного солнца, не так давно прошедшего зенит, а под ногами валялись части домашних животных: свиные головы, бычьи внутренности, лошадиные копыта... Иногда попадалось коровье вымя, иногда - раздавленный индюк, иногда - безголовая туша с вывороченными кишками. От всего этого мяса шел столь жуткий смрад, что хотелось зажать ноздри. Один раз Малючков даже поскользнулся на лужице еще не засохшей крови и упал, ткнувшись носом в чьи-то вонючие потроха.
     Скоро дорога расширилась и уперлась в площадь. Посредине возвышалась виселица, на которой болтался обезображенный труп:
     (- наверное, базарный вор. вот как с этими негодяями надо разбираться)
     Над трупом усердно трудились крикливые вороны, вырывая по кусочкам чуть протухшую плоть. Видимо, во время пыток, у висельника вырвали сердце и отрезали кисти обеих рук и все это добро положили на большое серебряное блюдце, причем сердце лежало в ладони левой кисти, покрытое кистью правой. Блюдо стояло рядом с виселицей и над ним роем кружились жирные зеленые мухи. Не каждый день их баловали подобным деликатесом!
     На площади царили такие же мертвое тишина и безлюдье, как на последнем участке дороги. Лишь в отдалении гулко слышалось то ли мерное цоканье копыт, то ли скрежет ногтей по камням. Скорее, последнее, ибо откуда-то из полуденного марева появились три огромных кота. Гнусно мурлыкая и облизываясь, словно после обеда новорожденными мышатами, они направились к сочному "гамбургеру" из мертвечины. Двум совершенно одинаковым черным муркам полагались кисти рук, а их главарю, на шее которого, словно амулет, "висело" белое пятно - сердце висельника. В этом распределении благ Малючков почему-то не сомневался.
     Коты мягко, почти невесомо, продвигались к блюдцу и в них опер неожиданно узнал вчерашних "гостей" бомбоубежища. Но вовсе не поэтому пупырышки застряли под кожей, когда холодок крупной дробью пытался "пробить" позвоночник, вовсе не поэтому мурашки плотно покрыли тело, как веснушки на солнце покрывают лицо рыжей девчонки. Не поэтому.
     Коты на площади совершенно не отбрасывали тени в лучах полуденного солнца, и в этом не оставалось никаких сомнений. А разве не страшен тот, кто не имеет тени?! Но это разные коты? Едва ли, вторая такая кошачья своры - это уж слишком!
     Дойдя до заветного блюдца, кошачий главарь мягко остановился, подслеповато осмотрелся по сторонам и пробормотал на человеческом языке:
     - А зачем нам питаться всякой падалью и трупятиной, когда такой свежачок рядом простаивает?
     Разумно. Две здоровые кошатины, как по команде, вожделенно и плотоядно уставились на Малючкова, и вторая волна холода начала двигаться в обратном направлении - от переносицы к пяткам. Там, где волны встретились, начался ступор.
     Обнажив зубы, острые, как наточенные ножи, коты обошли блюдце и стали двигаться на живое. Чем ближе они подходили, тем огромней становились, тем бешеней билось сердце и активнее кошки скреблись на душе. Коты болтали, как люди и хотели съесть живого человека - советского милиционера, и это еще куда ни шло: хищники-мутанты, обученные русскому речи и посланные врагами правопорядка. А вот с тенью все обстояло гораздо хуже. Ее ведь так и не было! Вот тень от виселицы, вот слегка шевелится тень от висельника, даже от мерзкого блюдца, и то видна. А коты, живущие без тени как в... Сказке о потерянной тени? Нет, это что-то другое. Он когда-то читал о тех, кто живет без тени, но не мог вспомнить, о ком именно шла речь. В любом случае, о ком-то очень нехорошем, очень... черном. .
     Опер громко и грязно выругался, но ни один звук не потревожил неподвижный горячий воздух, словно слова провалились в живот. Словно ему откусили язык словно тому, из подвала-морга.
     Между тем, взяв опера в кольцо-треугольник и приблизившись на расстояние около метра, коты встали на задние лапы и начали расти. Да, неудачно он выбрал позицию, пустив одну из этих тварей за спину. Надо бы перегруппироваться, хотя, какая разница - все равно он сейчас не более чем мышь.
     Выход оставался один - очнуться, очнуться от этого мерзкого сна, от этого невообразимого бреда. Сон не хотел отпускать, "о сработал механизм самозащиты - из последних сил мозг отпрянул от грани сумасшествия, соскочил, как рыбка с крючка и послал импульс на глаза:
     (- открывайтесь...)
     Глаза с трудом повиновались.
     Малючков очнулся в липком поту и начал бешено озираться, как загнанный зверь. В раскрытое окно вязко лился душный августовский закат. Липкий пот напомнил:
     (- значит, жив. мертвые не потеют - какая веселая шутка!)
     Сон прошел, но облегчение не наступало. Было не просто страшно, а жутко, ибо страх и жуть коренятся в разных слоях психики. Жуть сконцентрирована в глубинном подсознании, на самом дне души. где еще царствуют кровавые языческие боги. Страх же находится там, где библейский бог обещает грешникам адские муки. Когда человеку страшно, он хочет спрятаться, укрыться. Когда жутко, хочет бежать... Нет, ноги сами бегут.
     Вот и Малючков вскочил с кушетки, дико озираясь по сторонам и начал лихорадочно носиться по небольшой квартире, натыкаясь на углы, сбивая какие-то пустые коробки и везде зажигая свет - в кухне и санузле и прихожей, торшер, люстру, ночник. В поисках неизвестно чего он заглядывал за занавески, смотрел под кровать, резко распахивал дверцы шкафа. Даже в духовку плиты заглянул, засаленный противень вытащил:
     (- конечно, там никого быть не может, я знаю... но на всякий случай надо проверить)
     На кухне опер за что-то зацепился и грохнулся на пол, отбрасывая в сторону табуретку. Перед его носом кучкой лежала застывшая кашица из мозгов с кровью: