психиатрической тюрьме... Потом докажешь, что  ты  нормальный,  и  снова
свобода - иди и убивай снова. У вас  с  Грэйндж  одинаковая  этика  Она,
вероятно, любила свою профессию. До того любила, что  не  упустила  свой
шанс сделать карьеру, помогла Йорку, а потом заставила его добиться  для
нее научного признания.
   А ты... рассчитывал  выйти  сухим  из  воды  или,  в  худшем  случае,
предстать перед судом. Может, тебе даже вынесли  бы  условный  приговор.
Конечно, почему нет? Случай ясен  любому  психиатру.  Твой  рассудок  не
выдержал напряженной учебы. Ну ты и голова! Какой там стул, это  не  для
тебя. Может, пара годков выпадет из жизни, но что  за  беда?  Ты  и  так
обогнал свой возраст лет на двадцать Так ты рассуждал, да? Ха!
   Нет, приятель, игра пойдет иначе. Извини, но если закон тебе на руку,
нужен другой. Я прямо сейчас придумал новый. Знаешь, какой?
   Он продолжал улыбаться все с тем же выражением, как будто наблюдал за
ходом эксперимента в кроличьей клетке.
   - Ладно, я тебе скажу.  Всякий  маленький  гений,  который  совершает
убийство и рассчитывает остаться безнаказанным, все-таки получит свое.
   Нарочито неторопливо  я  снял  предохранитель  пистолета.  Его  глаза
походили  на  два  маленьких  темных  озерца,  два  омута.  Я  не  знал,
понравится ли мне эта работа. Мне еще не  доводилось  убивать  маленьких
гениев.
   Растон впервые заговорил:
   - Примерно час назад я предчувствовал такую возможность, - я невольно
напрягся. Не знаю как, но я почти догадался заранее, что  он  скажет.  -
Когда я обнимал  вас,  изображая  радость  по  случаю  вашего  чудесного
появления, я вытащил из вашего пистолета магазин. Удивительно, как вы не
заметили разницу в весе.
   Вам когда-нибудь хотелось завыть? Моя  рука  тряслась  от  злости.  Я
нащупал пустую впадину вместо магазина и выругался. Я до  того  опасался
случайного выстрела, что даже не загнал патрон в ствол.
   А Растон сунул руку за  нотную  подставку  рояля  и  извлек  пистолет
тридцать второго калибра. Он вновь улыбнулся. Он чертовски хорошо  знал,
о чем я думаю. Я мог запросто стать  очередным  покойником.  Он  любовно
провел рукой по оружию, взведя курок.
   - Не делайте резких движений, Майк. Нет, я не намерен в вас стрелять,
во всяком случае, пока. Как видите, мои скромные  способности  фокусника
пришлись очень кстати... так же как умение открывать замки. Я изучал  не
одни  классические  науки.  Свободное  время  я  посвятил   всему,   что
представляло занимательную проблему.
   Подвиньте ваше  кресло  немного  вон  туда,  так  мне  удобнее  будет
наблюдать за вами. Да,  вот  так.  Полагаю,  вы  заслужили  комплименты.
Откровенно  говоря,  я  не  ожидал,  что  кому-то  окажется   под   силу
разобраться в такой путанице. Мне казалось, что я действовал успешно, но
теперь вижу, что  в  какой-то  степени  потерпел  неудачу.  Впрочем,  не
делайте поспешных выводов. Если вы передадите меня полиции и представите
убедительные доказательства, меня, как вы сами сказали, будет судить суд
для несовершеннолетних. Я никогда не признаю, что я по сути взрослый,  и
получу небольшой срок или, быть может, и вовсе никакого.
   Или же, Майк, и это довольно существенное "или" - я могу убить вас  и
заявить,  что  оборонялся.  Вы  вошли  в  состояние  крайнего   нервного
возбуждения, ударили меня. Я  подхватил  пистолет,  выпавший  из  вашего
кармана, - он приподнял пистолет тридцать второго калибра, - и выстрелил
в  вас.  Просто?  Кто  станет   сомневаться,   особенно   учитывая   ваш
темперамент... и мой возраст. Поэтому, сидите спокойно, и я не  застрелю
вас, по крайней мере, еще некоторое время. Прежде всего я хочу исправить
неверное представление, создавшееся у вас.
   Я обогнал свой возраст не на несколько лет. Разница скорее составляет
лет тридцать, даже больше. Вы в состоянии представить, что это значит? Я
- четырнадцатилетний, и я же прожил около пятидесяти лет! Боже,  что  за
жалкое существование! Вы видели мою маленькую школу, но к каким  выводам
вы пришли? Глупец, вы ничего не поняли. Вы не  увидели  электрических  и
механических приспособлений, изобретенных одним из великих научных  умов
века. Нет, вы увидели какие-то предметы, не отдавая  себе  отчета  в  их
назначении, -  он  помолчал,  улыбаясь  с  униженной  ненавистью.  -  Вы
когда-нибудь  видели  уток,  которых  кормят  насильно,  чтобы   печенка
увеличилась и мясо было вкуснее?  Вообразите  подобное  по  отношению  к
мозгу. Представьте процесс обучения, ускоряемый  болью.  Пытка  способна
заставить сознание сделать все, когда ее применяют умело.
   О, конечно, считалось, что я ничего этого не ощущаю. Все должно  было
происходить, пока я был без сознания, и только  подсознание  реагировало
на невероятное давление, которому оно подвергалось с целью заставить его
уловить фантастическую массу данных, льющихся в него, как пища,  которую
загоняют через воронку в зоб и желудок утки, хочет она того или нет.
   Но кто способен сказать, что  происходит  с  разумом,  претерпевающим
такое развитие? Что  может  случиться  со  сложным  механизмом  рассудка
человека при такой стимуляции? Какие новые реакции  разовьются...  какие
новые отдушины станет он  искать,  чтобы  изгнать  вторгающихся  в  него
чудовищ?
   Вот как я стал тем, что я есть... но сколько я узнал!  Я  продвинулся
даже дальше, чем от  меня  ожидали...  гораздо  дальше  простых  наук  и
математики, которыми  он  хотел  меня  напичкать.  Я  углубился  даже  в
криминологию, мистер Хаммер, изучив тысячи преступлений,  совершенных  в
прошлом, и когда этот маленький секрет стал мне известен,  я  знал,  что
делать... Потом придумал, как это можно сделать.
   Я  собрал  сведения  и  наметил  план.  Мы  с  вами  двигались  почти
параллельно.  Ваш  ум,  тонко  настроенный   на   усвоение,   анализ   и
реконструкцию действий преступника, ваша тесная связь с полицией и  опыт
позволили вам следовать близким курсом и прийти к цели  одновременно  со
мной, - он криво усмехнулся мне. - Или, не  лучше  ли  сказать,  немного
позади меня? - кивком головы он указал на свой пистолет. -  Поскольку  в
настоящий момент я занимаю наиболее выгодную позицию.
   Я начал подниматься, но он вскинул пистолет.
   - Пожалуйста, оставайтесь на месте! Я не говорил, что не  выстрелю  в
вас. Выслушайте меня, - я снова сел. - Да,  мистер  Хаммер,  если  бы  я
обдумывал это дело еще несколько дней, ваши труды не  увенчались  бы  ни
малейшим успехом. При всех моих  тщательных  предосторожностях  вы  меня
разоблачили, но у меня все  еще  остается  превосходный  шанс  сохранить
жизнь и свободу. Вам не кажется? - я кивнул. Он был прав. - Но  какой  в
этом толк? Вы можете  ответить?  Какой  в  этом  толк?  Станет  ли  моей
девушка, которую я люблю?.. Примет ли она меня?  Ее  стошнит  при  одной
мысли. Меня, ребенка с умом взрослого, но с детским телом.
   Какая  женщина  захочет  меня?  С  годами  мое  тело  разовьется,  но
умственные способности удесятерятся. А общество? Вы знаете, что  сделает
общество? Оно будет смотреть на меня, как на урода. Вероятно, я смог  бы
демонстрировать молниеносный счет в цирке. Вот что сделал со  мной  этот
человек! Вот что сделали со мной его машины и блестящие идеи. Он скомкал
мою жизнь и швырнул ее в челюсти науки. Как я  его  ненавидел!  Как  мне
хотелось заставить его страдать так, как страдал я!
   Вы чувствовали когда-нибудь, что  ваш  мозг  горит?  Зондировали  ваш
череп электрическими разрядами, привязав вас к креслу? Конечно, нет!  Вы
можете оставаться самодовольным и заурядным и гоняться за  преступниками
и убийцами. Вы боитесь только смерти. А  я  боялся  того,  что  умру  не
скоро! Вы не представляете, как невыносимо человеческое тело. Оно -  как
мощная машина, которая сама себя питает и залечивает раны, но разум  еще
сильнее. Этот простой комок серого  вещества  под  тонким  слоем  кости,
который выглядит так мирно, лежа  в  банке  с  формальдегидом  -  колосс
непостижимой силы. Он выдумывает боль! Вообразите... Он выдумывает боль,
и тело вопит от муки, однако, в этом процессе нет ничего физического. Он
может порождать мысли, превосходящие нормальное  воображение,  если  его
заставить. Так было с моим. Его насиловали.  Обучение,  так  он  называл
это, но  с  таким  же  успехом  знания  могли  нагнетаться  в  мой  мозг
компрессором - ощущение было бы таким  же.  Я  познал  боль,  незнакомую
никакому мученику... боль, которую, вероятно, никто больше не познает.
   Ваше лицо меняется, мистер Хаммер. Я вижу,  вы  мне  верите.  Как  же
иначе... это правда. Пусть вы верите, но понять не  сумеете  никогда.  Я
замечаю, что в эту минуту вы изменяете свое решение. Вы оправдываете мои
поступки, я тоже их оправдываю. Но присяжные, если бы они знали?  Судьи?
Или публика? Нет, они не способны представить, через что я прошел.
   Что-то с ним происходило  по  мере  того,  как  он  говорил.  Детское
выражение пропало с его лица, путем  какой-то  странной  метаморфозы  он
теперь напоминал мне виденных мною  диктаторов  во  время  их  неистовых
словоизвержений. Все его мускулы напряглись, вены  и  сухожилия  дрожали
под тонкой кожей, а глаза сияли той внутренней яростью,  которая  грызла
его сердце.
   На миг он умолк, глядя на меня в упор, но я чувствовал, что на  самом
деле он не видит меня.
   - Вы были прав, мистер Хаммер, - сказал он с новой, сдержанной ноткой
в голосе, - я любил свою гувернантку, или вернее... я люблю мисс Мэлком.
Люблю с того момента, как она появилась здесь, - жесткое,  непроницаемое
выражение его лица, казалось, смягчилось при этой мысли, и улыбка  слабо
тронула уголки его рта. - Да, мистер Хаммер, любовь. Не любовь  ребенка,
но любовь мужчины. Такая любовь, которую можете дать женщине  вы...  или
любой нормальный человек.
   Внезапно  полуулыбка   исчезла   и   сменилась   прежним   полупустым
выражением.
   - Вот что сделал со мной этот человек. Он допустил ошибку в расчетах,
а может быть, не ожидал такого результата своих опытов, но он развил  не
только мой мозг, он не  только  увеличил  мой  умственный  потенциал  до
уровня гения... В процессе этого развились и мои эмоции,  и  я  перестал
быть мальчиком.
   Я мужчина, мистер Хаммер. Во всех отношениях, кроме внешней  оболочки
и хронологического возраста, я  мужчина.  Влюбленный  мужчина  в  клетке
детского тела. Вы можете это представить? Мыслимо ли для меня предложить
свою любовь такой женщине, как Рокси Мэлком?  О,  она  может  быть  даже
поймет, но никогда не ответит такой, же любовью. Я получу одну  жалость.
Подумайте... жалость! Вот что сделал со мной этот ублюдок!
   Он  выплевывал  слова  с  лицом,  стиснутым  прежней   ненавистью   и
отчаянием, его глаза пусто смотрели на меня  и  сквозь  меня.  Вот  так,
наверное, думал я, бывает каждый раз, когда оказываешься на краю обрыва.
У меня оставался единственный шанс. Я медленно подобрал под  себя  ноги,
стараясь не привлекать его внимания. Вероятно, я нарвусь на пулю, но мне
не впервой.
   Если я не допущу ошибки, то, может, успею схватить пистолет,  не  дав
ему выпустить смертельную пулю.  Единственный  шанс.  Мои  пальцы  сжали
подлокотники, мышцы плеч напряглись для броска вперед. И все это время у
меня скручивало в ком кишки, потому что я знал, чего можно ожидать, пока
я не преодолею расстояние до него через всю комнату.
   - Я вынужден жить в собственном мире, мистер Хаммер,  никакой  другой
меня не примет. Такому замечательному созданию... такой  твари,  как  я,
нет места в мире.
   Его глаза вдруг приняли осмысленное выражение. Теперь он видел  меня,
видел, что я делаю. Он отвел  большим  пальцем  курок  пистолета,  чтобы
облегчить спуск.  За  зрачками,  ставшими  почти  бесцветными,  какая-то
сумасшедшая мысль въедалась ему в мозг.
   Растон Йорк неожиданно посмотрел на меня. Он даже  улыбнулся  слабой,
усталой улыбкой, и пистолет шевельнулся в его руке.
   - Да, - повторил он, - при всех своих качествах я не нужен.
   Он впервые увидел бесполезность того, что называлось Растоном Йорком.
Он улыбнулся вновь, по-прежнему не сводя с меня  пистолета.  Времени  не
оставалось совсем.  Действуй  сейчас,  сейчас!  На  это  у  тебя  только
секунда.
   Он видел меня и улыбался, зная, что я готов сделать.
   - Сэр Ланселот, - сказал он тоскливо.
   Потом, прежде чем я мог  хотя  бы  вскочить  с  кресла,  Растон  Йорк
повернул пистолет, сунул ствол себе в рот и нажал спуск.