нести его страдания,  научить его терпению, помочь
ему". Елизавета Федоровна одной из первых "понесла" страдания России: в ночь
на 18 июля ее и  еще нескольких членов дома Романовых  сбросили в шахту в г.
Алапаевске  под  Екатеринбургом.  Великая  княгиня,  несмотря на собственные
раны, еще несколько дней оказывала под землей помощь умирающим родным, потом
молитвы и стоны из шахты прекратились...
     Очень  странная  эта  "немецкая"  любовь  к   России!  Неужели  чувства
названных нами женщин могут быть перечеркнуты отсутствием чувств у других их
бывших соотечественниц? Например, у обеих жен императора  Павла I, так  и не
выучивших   ни   слова   по-русски?   В  ряду   искренне  принявших   Россию
немцев-эмигрантов Екатерина II была скорее правилом, чем исключением.
     Теперь  пора  обратиться  к государственным  идеям,  которые, по  мысли
Радзинского, легли в  основу  царствования Екатерины  II. Главная из них  --
идея  самодержавия.  Вот как  выглядит  внутренний  монолог  на  эту  тему у
писателя:  "Идея самодержавия  Божьей милостью есть  величайшая  идея нашего
времени, нуждающаяся в постоянном бережении. Весь мир, все, что окружает нас
сегодня, должно  служить этой идее. И в том  числе я сама. Что такое  костюм
государя?  Это  золото и  драгоценности?  Что  наши дворцы?  Блеск  мундиров
гвардии, картины из жизни богов и героев, золотые ливреи слуг, тысячи зеркал
и свечей? Все это  служит сей идее. Все это  говорит:  здесь рядом с вами --
Олимп,  обиталище  богов...  Ибо люди должны радоваться, что совсем рядом  с
ними живут боги. И хотя я сама так устаю от этого блеска, но Божьей милостью
императрица, охраняющая  идею,  я должна  заботиться о  ней... Да,  мне куда
милее  отдаваться  в  тайне  прихотям  своего  сердца,  но я не могу  лишить
подданных  радости  узнавать  об  этом.  Все,  что  касается  особы монарха,
прекрасно и священно... И его фавориты тоже".
     Вот  как  понимает идею самодержавия  Радзинский.  Несколько бесцветно,
несмотря  на  слова  о  блеске  и  золоте.  Выхолощена  суть.  Нет  связи  с
реальностью (мы понимаем, писатель  в  те времена  не  жил и корону  сам  не
носил), нет  ответа  на  главный вопрос -- зачем (помимо бутафории и Олимпа,
конечно)?   Должны  же   были  быть  веские,   государственные  причины  для
существования именно такой формы правления. Теперь послушаем саму Екатерину.
Может, она сумеет донести до нас идею русского монархизма лучше?
     Вслед за Вольтером и Дидро Екатерина  была убеждена, что  лучшей формой
правления   для  обширных  в   территориальном  смысле  государств  является
монархия. "Пространное государство предполагает самодержавную власть  в  той
особе, которая им правит, -- писала императрица в своем "Наказе" в Уложенную
Комиссию  в  1767  г.-- Надлежит, чтобы  скорость  в решении дел, из дальних
стран  присылаемых,  награждала  медление,  отдаленностью мест  причиняемое.
Всякое другое  правление  не  только  было бы  России вредно,  но и  в конец
разорительно". Это для депутатов. А для себя? Находя сходство в политической
направленности   идей  Н.И.  Панина  и   знаменитой  "затейки  верховников",
пытавшихся ограничить  самодержавную  власть при вступлении на престол  Анны
Ивановны, Екатерина II записала в  заметке "О величии России":  "Если бы кто
был настолько сумасброден,  чтобы сказать:  вы  говорите мне, что величие  и
пространство Российской империи требует, чтобы государь ея был самодержавен;
я ни мало не забочусь об этом величии и об этом пространстве России, лишь бы
каждое частное лицо жило в довольстве; пусть лучше она будет поменее; такому
безумцу я бы ответила: знайте же, что если ваше правительство преобразится в
республику, оно утратит свою силу, а  ваши области  сделаются добычей первых
хищников;  не  угодно  ли с вашими правилами быть жертвою какой-нибудь  орды
татар, и под их игом надеетесь ли вы жить в довольстве и приятности?"
     Кажется, теперь понятнее. Читатель вправе спорить с императрицей, но не
может не признать за ее рассуждениями логики, а главное их ориентированности
на реальные условия России, а не  на сияющий фальшивой позолотой театральный
Олимп Радзинского. Спорить с  идеей, не проговаривая ее,  --  любимый способ
нашего  старого   советского  агитпропа.   С  вечной  боязнью:   вдруг   кто
соблазнится? А соблазниться есть чем, не правда ли?
     Кстати,   о   фаворитах,  которых,   согласно  идее   самодержавия,  по
Радзинскому, необходимо  было выставлять  напоказ. Ах,  если б  наш писатель
внимательно читал те  источники,  которые  пролистывал! Например,  переписку
Екатерины  II и Г.А. Потемкина в коротеньком издании Н.Я. Эйдельмана.  Тогда
он,  конечно, заметил  бы любопытный  факт:  фавор не выставляли на всеобщее
обозрение  --   его  прятали.   Очередной   избранник   государыни   занимал
определенные  государственные  должности  и,  согласно  им,  контактировал с
императрицей на официальном уровне; он не мог во время торжественных приемов
подойти к Екатерине II ближе, чем  позволяли его чины, не мог сидеть рядом с
ней  за  столом, а сама императрица не могла посещать фаворита в его покоях,
когда  ей вздумается,  --  только  если ее  никто не  видит.  Многочисленные
записки  свидетельствуют,  что  истопники,  лакеи,  секретари  -- все,  кому
вздумалось  появиться в коридорах дворца раньше  самой  Екатерины  II, могли
помешать ей совершить  утреннюю  прогулку  в  комнату возлюбленного.  Нельзя
переносить сегодняшние представления о приличиях на быт 200-летней давности.
Все знали, что у императрицы есть  фавориты, и не мешали ей их иметь, однако
она не должна  была оскорблять общество, подчеркивая свои  взаимоотношения с
ними  прилюдно. Потемкину  пришлось  стать  первым  лицом  в  империи  после
Екатерины по  своим официальным должностям, прежде чем они с царицей  смогли
держаться  даже  в  узком кругу близких друзей как женатая  пара.  Тонкости,
тонкости... Кому они нужны? Можно рисовать портрет эпохи малярной  кистью на
заборе, можно выкладывать храмовые мозаики -- зависит от склонностей, знаний
и способностей.
     Сколько страниц в исторической литературе о екатерининском царствовании
посвящено  умению императрицы  находить и  собирать вокруг  себя талантливых
людей.   Ее   собственное   имя  окружено  целым  созвездием  громких   имен
сподвижников. Отношения с  ними у самой  Екатерины складывались  по-разному:
кто-то  был ее сторонником, кто-то  политическим  соперником, многие из  них
находились "в контрах", как  тогда говорили, друг с другом, но вот  парадокс
--  все работали  вместе  с Екатериной, тащили тяжелый  государственный  воз
Российской империи и при этом не напоминали лебедя, рака и щуку. Императрица
впрягла-таки  в  одну   упряжку  "коня  и  трепетную  лань",   но   что  еще
поразительнее  -- упряжка не просто  ехала,  а  прямо неслась,  невзирая  на
ухабы, и не разбилась. Значит, кучер был хороший.
     Как  же  сталинский  принцип:  кадры  решают  все  --  применительно  к
Екатерине  II выглядит у Радзинского? Какие  слова  на  этот раз  вкладывает
писатель  в  уста  императрицы?  "Я  призвала  к  управлению  целую  когорту
блестящих людей, -- рассуждает она. -- Но  ох уж эти "блестящие  люди"!  Все
эти Панины, Орловы... У  них  всегда есть свои цели. И ради них они  борются
друг  с  другом,  а я  должна скакать меж ними курцгалопом и  следить, чтобы
каждый  новый  "блестящий"  имел  достаточно   сильного  соперника.  Но  для
укрепления державы куда нужнее люди просто трудолюбивые. Исполнительные... И
эти  люди  -- теперь (т.е.  после  Пугачевщины. --  О.Е.)  моя опора.  А  из
блестящих мне с  головой  хватит нынче Григория  Александровича  Потемкина".
Переехав в  Москву на празднование  Кючук-Кайнарджийского мирного  договора,
императрица  продолжает  свой  внутренний монолог:  "Раньше за  этим  столом
сидели блестящие люди, теперь -- исполнительные. Только, пожалуй, граф Панин
сохраняет  детскую  страсть  высказывать  собственное мнение... Я  держу его
только для одного -- участия в придворных интригах.  Ибо пока они  борются и
ненавидят друг друга, я сильна...".
     Итак, сила  Екатерины  II,  по Радзинскому,  зиждилась  на слабости  ее
сотрудников, на их взаимной вражде.
     -- Как же, позвольте узнать, они дела делали? -- спросит читатель. -- И
наделали такую уйму.
     В  промежутках  между склоками,  подсказывает писатель. Но мы надеемся,
что наш читатель уже не так  доверчив,  как в начале романа, он уже заметил,
что очень многого  ему автор просто не сообщает. Да, сотрудники Екатерины II
были  неординарные, талантливые люди  и подчас им трудно было ужиться друг с
другом.  В те  времена любой крупный вельможа создавал  вокруг  себя  партию
сторонников, эти группировки сталкивались при дворе. Чтобы удержать подобные
столкновения  под контролем,  императрица создала целую систему политических
противовесов,  не  позволяя  себе  становиться   на  чью-либо  сторону.  Она
старалась  найти  не  слабое,  а  наиболее  сильное  место  того  или  иного
государственного деятеля  и  поставить его на  такую должность  в управлении
страной, где  его сильные качества  раскрылись  бы  наиболее полно. При этом
Екатерина стремилась замкнуть  деловое общение  своих  "блестящих людей"  на
себя, т.е.  не позволять им  серьезно сталкиваться друг  с другом по службе.
Это порождало у многих ее сановников иллюзию своей наибольшей приближенности
к  императрице,  своего  преимущественного   влияния...  Однако  всерьез  на
Екатерину II влияли очень немногие.
     К    вопросу   о    "блестящих"    и   "исполнительных".   Традиционное
противопоставление  первой и второй половин царствования Екатерины II,  т.е.
до Пугачевщины  и  после нее, в  данном случае не  работает.  Из-за  "стола"
Екатерины, а вернее  из ее кабинета действительно  ушли  Панин и Орловы,  но
появились  Г.А.  Потемкин,   А.А.  Безбородко,  П.В.  Завадовский  (почемуто
выступающий  у Радзинского  в  роли глупого белокурого секретаря). Именно ко
второй половине царствования относится активная государственная деятельность
А.Р. Воронцова, политического противника  и все  равно сотрудника Екатерины,
которого  никто  не  упрекнул  бы  ни в  отсутствии  блеска,  ни  в  избытке
верноподданнической исполнительности. Заметим, что и  княгиня Е.Р.  Дашкова,
которая  в первую половину царствования "проблистала" в перевороте 1762 г. и
затем на долгие  годы  была отдалена от всякой государственной деятельности,
именно во вторую половину царствования  получает свое  главное дело жизни --
становится  во  главе  двух  Академий  и  создает  "Словарь русского языка",
которым  восхищался  А.С. Пушкин. С 1783  г. она неизменный  гость за столом
императрицы,  куда Радзинский посадил одних "исполнительных". Несмотря на то
что  А.В.  Суворов  совершил  множество славных подвигов  еще в  годы первой
русско-турецкой войны, только во  время второй он, благодаря покровительству
Потемкина, занял подобающее ему высокое место в управлении армией и оказался
среди  "блестящих  людей" Екатерины. То же можно сказать и  о  Ф.Ф. Ушакове.
Словом, и в первую  и во вторую половину  царствования от талантливых людей,
способных высказывать свою точку  зрения, в кабинете императрицы было тесно.
А уход Панина и Орловых -- результат крупной политической  борьбы, в которой
проиграли обе стороны.
     Теперь послушаем  Екатерину  II о принципах  взаимоотношений монарха со
своим  окружением.  И   по  этому   вопросу  она,  к   досаде   Радзинского,
высказывалась самостоятельно.  На  склоне лет  императрица  писала  историку
Сенаку де  Мельяну:  "Я никогда не  думала, что  обладаю  творческим умом, и
встречала множество  людей, которые казались  мне  гораздо  умнее меня. Мною
всегда  было  очень  легко  руководить, так  как,  чтобы  достигнуть  этого,
следовало   только  представить   мне  идеи   несравненно   лучшие  и  более
основательные, чем  мои.  Тогда  я делалась  послушной,  как овечка. Причина
этого крылась в сильном и постоянном желании, чтобы все совершалось на благо
государству...  Несмотря на  мою податливость,  я  умела быть упрямой,  если
хотите, когда мне казалось это необходимым".
     В собственноручной инструкции  1773 г., предназначенной для приезжающей
в  Россию  невесты великого  князя  Павла  Петровича принцессы  Вильгельмины
Гессен-Дармштадтской,  императрица  писала: "Чтобы  всячески  старалась  при
своем прибытии  вообще со всеми и каждым иметь равное обращение; и чтобы она
благосклонностью  к  одним  не  отняла   у   других   надежды  снискать   ея
расположение; ибо я всегда была того убеждения, что лучше  обладать сердцами
всех, нежели немногих, и этому  обдуманному образцу действий я  сама обязана
достижением той ступени, на которой вся Европа стала свидетельницею  того...
Люди, Богом избранные для господства над  народами, должны всегда заботиться
о том, чтобы их управление не относилось только к одной части их  подданных;
и,  Боже избави,  снизойти  с высшей степени монарха  на  низшую приверженца
партии, показывая пристрастие или зависимость  от того  или  другого, а  тем
более -- играть печальную  роль вождя  партии; но напротив следует постоянно
стараться  приобрести  расположение  всех  подданных, и  это последнее  одно
достойно внимания благоразумного государя".
     Когда Александр I взошел на престол  и обещал править "по  уму и сердцу
бабки  своей Екатерины", многие из старых  сотрудников  покойной императрицы
докучали  молодому государю  записками, рассказывая,  как и что  делала  его
августейшая бабушка, и в том числе, что думала о государственном управлении.
В.С.  Попов,  когда-то правитель канцелярии светлейшего князя  Потемкина,  а
после его смерти секретарь Екатерины, человек очень образованный, умный и не
лишенный внутреннего  благородства, решил поведать Александру один  из своих
разговоров с императрицей. "Дело  зашло о неограниченной власти ея не только
в Российской империи, но и в чужих  землях, -- писал старик. -- Я говорил ей
с  изумлением  о  том  слепом  повиновении, с  которым воля  ея  везде  была
исполняема  и о  том усердии и ревности, с коими старались все  ей угождать.
"Это не так легко, как ты думаешь,  -- сказала она. --  Во-первых, повеления
мои не исполнялись бы с  точностью, если бы не были удобны к исполнению... Я
разбираю обстоятельства, изведываю мысли просвещенной  части народа и по ним
заключаю, какое  действие указ мой  произвесть  должен. Когда уже наперед  я
уверена  об  общем  одобрении,  тогда   выпускаю  я  мое  повеление  и  имею
удовольствие  видеть  то,  что  ты  называешь  "слепым повиновением"  -- вот
основание  власти неограниченной. Но  будь уверен,  что слепо не повинуются,
когда приказание не приноровлено к  обычаям  и  мнению народному, и когда  в
оном  я бы последовала  одной своей воле...  Во-вторых, ты ошибаешься, когда
думаешь, что вокруг меня все делается только мне угодное. Напротив того: это
я, которая принуждая себя, стараюсь угождать каждому, сообразно с заслугами,
достоинствами, склонностями и  привычками,  и поверь мне,  что гораздо легче
делать приятное для всех, нежели, чтобы все тебе угождали".
     В книге Радзинского есть любопытный  пассаж. Описывая утро императрицы,
автор  говорит: "Екатерина  терпелива и вежлива со слугами. Она не забывает,
что еще  недавно хотела  отменить  крепостное право. Но не отменила". Веская
причина  для вежливости!  При чтении  этих  строк  мне  вспомнился  один  из
слезливо-музыкальных индийских фильмов, очень популярных  у  нас в советское
время. Там уличную танцовщицу старались перевоспитать  как  принцессу. Утром
она  кричала  служанке  из  постели: "А  ну  подай  мне  кофе!",  и  учитель
останавливал  ее словами: "Сядь  в кровати, улыбнись  горничной,  пожелай ей
доброго  утра, скажи  "пожалуйста",  поблагодари  и  не  забудь  отпустить".
Екатерина  II  была  вежлива  со  слугами  не потому,  что  хотела  отменить
крепостное  право,  а  потому,  что  была  хорошо  воспитана.  Она  родилась
настоящей принцессой и,  образно говоря, могла почувствовать  андерсеновскую
горошину, спрятанную хоть под сто тюфяков.
     Что же  касается крепостного права, то рассуждение  типа "хотела, но не
отменила"  здесь  не  подойдет.  Почему  не  отменила?  Из  авторских  строк
напрашивается  самый легкий ответ:  расхотела. Галантный  век -- век женских
капризов, хотела бы подольше, глядишь крестьяне в России стали бы свободными
раньше на целое столетие. Но нет, все дамская ветреность!... А вот Екатерина
называла свой век "железным",  а не "галантным". Может,  и логика была иная,
чем у Радзинского?
     Мы далеки  от мысли, будто наш высокообразованный  автор не  знает, что
Екатерина  II думала  о  крепостном праве  в России. Строки из ее  записки о
"Москве  и   Петербурге",  посвященные  этому  сюжету,   широко  известны  в
литературе.  Однако читатель-то не специалист-историк,  ему  они  могут быть
незнакомы,  и Радзинский  "забывает"  познакомить свою доверчивую (надеемся,
что  уже не очень  доверчивую) аудиторию с  мнением императрицы-крепостницы.
"Предрасположение  к деспотизму...  прививается с самого раннего  возраста к
детям, которые видят, с какой жестокостью  их родители  обращаются со своими
слугами, --  писала  Екатерина. --  Ведь  нет дома,  в котором  не  было  бы
железных  ошейников,  цепей  и  разных  других инструментов  для  пытки  при
малейшей провинности тех, кого  природа поместила в этот  несчастный  класс,
которому  нельзя  разбить свои цепи без преступления. Едва посмеешь сказать,
что они такие же люди, как мы, и даже когда я сама это говорю, я рискую тем,
что в меня  станут бросать каменьями; чего  я только не выстрадала от такого
безрассудного и жестокого общества, когда  в комиссии для составления нового
Уложения стали обсуждать некоторые  вопросы, относящиеся к этому предмету, и
когда  невежественные дворяне, число  которых было неизмеримо больше, чем  я
могла когда-либо  предполагать,... стали догадываться, что эти вопросы могут
привести к некоторому улучшению в настоящем положении земледельцев, разве мы
не видели, как даже граф Александр Сергеевич Строганов, человек самый мягкий
и  в  сущности  самый гуманный,...  с  негодованием и страстью защищал  дело
рабства... Я думаю, не было и двадцати  человек,  которые по  этому предмету
мыслили гуманно и как люди... Я думаю, мало людей в России даже подозревали,
чтобы для слуг существовало другое состояние, кроме рабства".
     Это не  письма  к европейским просветителям, это заметки для себя,  что
называется, в  стол.  Екатерина  II  была первой  из русских  государей, кто
вообще поставил перед  собой  и своими последователями на престоле вопрос  о
необходимости  отмены  крепостного  права. Каждый следующий император  делал
несколько  шагов  в  этом направлении.  Винить  их  можно в медлительности и
страхе  перед дворянством, но не  в  непонимании  проблемы  в  целом. И  вот
парадокс: предшественники Екатерины II даже не задавались подобной проблемой
-- и к  ним ни  историки,  ни потомки не  предъявляют  претензий  по  поводу
крепостного права. Ни к Анне Иоанновне, ни к Елизавете Петровне... Стоило же
Екатерине II поднять вопрос, как в нее полетели "каменья" -- не отменила!
     Причин, по которым отмена  крепостного права тогда не  состоялась и  не
могла  состояться,  было  множество:  неготовность  общества,  сопротивление
дворянства...  Не последнее место  в их  ряду  занимает чисто  экономический
фактор -- на уровне развития России того времени крепостное хозяйство давало
значительный экономический эффект  и  обеспечивало стабильный  экономический
рост  страны.  Однако  было  бы  неверно сказать,  как  долгие  годы  делала
советская историография, что Екатерина II не предпринимала никаких шагов для
постепенного  ограничения  крепостного  права  в  России.  По  секуляризации
церковных земель  в 1764 г. от крепостной зависимости освободилос