ги,  как  бы
выволакивая их из трясины, и ноги эти  уже  не  были  сообразительными.  Они
выбирали, куда ступить, бестолково, будто кто другой растаскивал их вкривь и
вкось, так что Малу приходилось все время подпираться палицей. Люди позади с
легкостью повторяли всякое его движение, от избытка здоровья им не терпелось
идти  вперед.  Усердствуя  в  подражании,  они   любовно   и   помимо   воли
передразнивали его усилия. Когда он горбился и задыхался, они пыхтели  тоже,
сутулились, и ноги их нарочито  теряли  сообразительность.  Они  петляли  по
крутизне меж серых глыб и каменных мослов, а потом деревья остались  позади,
и они вышли на обнаженный склон.
     Здесь Мал остановился и закашлялся, и они поняли,  что  надо  дать  ему
передохнуть. Лок взял Лику за руку.
     - Гляди!
     Склон подымался к долине, а  впереди  громоздилась  гора.  Слева  склон
обрывался, и там утес нависал над рекой. На реке  был  остров,  который  так
круто вздымался кверху, будто встал на  дыбы  и  одним  концом  упирается  в
водопад. Река низвергалась по обоим бокам острова потоком, здесь  узким,  но
поодаль широким и могучим; а куда она низвергалась, никто не мог  видеть  за
брызгами и летучей  дымной  пеленой.  На  острове  росли  деревья  и  густой
кустарник, но конец его, вздыбленный наперекор водопаду, был  будто  застлан
густым туманом, и река по бокам только слабо поблескивала.
     Мал тронулся дальше. К истоку водопада вели два  пути,  один  извилисто
уходил вправо и подымался меж скал. Хотя так идти было бы легче для Мала, он
пренебрег этим путем, видимо,  потому,  что  больше  всего  жаждал  поскорей
добраться до места и обрести покой.  Он  решительно  повернул  влево.  Здесь
изредка попадались кустики, которые помогали удержаться на гриве  утеса,  и,
когда они пробирались поверху. Лику опять заговорила с Локом.  Шум  водопада
вылущил жизнь из ее слов и оставил лишь вялую шелуху.
     - Хочу есть.
     Лок ударил себя в грудь. Он закричал громко, чтоб слышали все люди:
     - Я вижу, как Лок находит дерево, где густо сидят почки...
     - Ешь, Лику.
     Ха стоял рядом с ягодами в горсти. Он высыпал ягоды на ладонь  Лику,  и
она ела, уминая губами; малая Оа сиротливо торчала у  нее  под  мышкой.  Лок
вспомнил, что и сам хочет есть. Теперь, когда они ушли из промозглой  зимней
пещеры у моря и не собирали уже горькую, несвежую на вкус еду по  отмелям  и
соленым болотам, он вдруг увидал лакомый корм: мед и молодые побеги, луковки
и личинки, сладостное и запретное мясо. Он подобрал камень и  стал  бить  по
голой скале у себя над головой, будто долбил твердое дерево.
     Нил сорвала с палицы сморщенную ягоду и положила в рот.
     - Видали, как Лок бьет скалу в бок! Над ним смеялись, а  он  дурачился,
делал вид, что подслушивает у скалы, и кричал:
     - Просыпайтесь, личинки! Вы не спите? Но Мал уже вел их дальше.
     Чело утеса слегка отклонялось назад, и  вместо  того,  чтоб  перелезать
через избороздившие его морщины, люди могли пройти кружным путем над  рекой,
бурной в нижнем ее течении, за сумятицей у подножия водопада. Тропа с каждым
шагом становилась все круче, головокружительный подъем по скатам и  уступам,
расщелинам и валунам, где было одно спасение цепляться  ногами  за  малейшую
неровность, а скала под ними  опрокидывалась  вспять,  и  воздушная  пустота
отделяла их от дымной пелены и острова. Здесь  стервятники  парили  уже  под
ними, будто черные хлопья вокруг костра, хвостатые травы в реке  колыхались,
и только по неверным проблескам меж стеблей  угадывалась  вода;  остров  же,
вздыбленный наперекор водопаду, вразрез порогу, откуда изливался потоп,  был
недосягаем, как месяц на небе. Дальше утес клонился долу, будто  разглядывал
свою подошву в воде. Хвостатые травы были очень высоки, выше многих  мужчин,
они колыхались под взбиравшимися людьми взад  и  вперед,  размеренно,  точно
бьется сердце или плещет морской прибой.
     Лок вспомнил, как звучит клекот стервятников. Он замахал на них руками.
     - Крок!
     Новый человечек шевельнулся на спине у  Фа,  крепко  перехватил  шерсть
ручонками и ножками. Ха продвигался очень  медленно,  с  осторожностью  неся
свое грузное тело. Он полз на четвереньках, его  руки  и  ноги  сгибались  и
подтягивались по каменной круче. Мал заговорил опять:
     - Стойте.
     Они угадали это по губам, когда он обернулся, и  тесно  обступили  его.
Здесь тропа расширялась, и места хватало для всех. Старуха положила руки  на
край обрыва, чтоб легче было удерживать ношу. Мал  скорчился  и  кашлял  так
долго, что плечи свела судорога. Нил присела рядом и одной  рукой  обхватила
его живот, а другой плечо.
     Лок глядел в даль за рекой, чтоб забыть о голоде. Он  раздул  ноздри  и
сразу же был вознагражден смесью всевозможных запахов, потому что туман  над
водопадом до крайности обострял всякий запах, подобно тому как дождь живит и
освежает яркость полевых цветов. Были тут и запахи  людей,  у  каждого  свой
собственный, но непременно слитый с запахом топкой  тропы,  по  которой  они
прошли.
     Это так ощутимо подтверждало  близость  их  летнего  стойбища,  что  он
засмеялся от радости и повернулся к Фа с вожделением, несмотря на весь  свой
голод. Дождевая вода, которая окропила ее в лесу, высохла, и густые  завитки
у нее на загривке и вокруг головы нового человечка были искристо-рыжие.  Лок
протянул руку и коснулся ее груди, а она тоже засмеялась и откинула волосы с
ушей за плечи.
     - Мы найдем еду, - сказал он, разевая  свой  широкий  рот,  -  и  ляжем
вместе.
     Едва он упомянул о еде, голод стал таким же осязаемым, как  запахи.  Он
опять повернулся к обрыву, где чуял старухину ношу. И сразу не стало ничего,
только пустота вокруг да дымная пелена от водопада наплывала на  него  из-за
острова.  Он  был  внизу,  распластанный  по  скале,  и   цеплялся   за   ее
шероховатости пальцами рук  и  ног,  как  лиана  своими  усиками.  Он  видел
хвостатые травы через просвет у себя под мышкой, они не колыхались, а  будто
застыли в это мгновенье небывалой зоркости. Лику верещала  над  обрывом.  Фа
лежала ничком у самого края и стискивала его  запястье,  а  новый  человечек
скулил и пытался выпутаться из ее волос. Остальные люди  спешили  назад.  Ха
был виден выше ляжек, он действовал осторожно, но быстро и  уже  наклонился,
чтоб ухватить второе запястье. Лок чувствовал, что  ладони  их  вспотели  от
ужаса. Поочередно подтягивал он кверху то ногу, то руку, покуда не вполз  на
тропу. Он перекатился набок и зарычал на  хвостатые  травы,  которые  теперь
опять колыхались. Лику выла. Нил наклонилась, прижала ее голову к  себе  меж
грудей и стала  успокаивать,  поглаживая  по  шерстистой  спине.  Фа  рывком
повернула Лока к себе.
     - Зачем?
     Лок упал на колени и поскреб щетину под губой. Потом указал  на  водные
брызги, которые летели к ним через остров.
     - Старуха. Она была вон там. И это.
     Стервятники взмывали под его  рукой  в  воздухе,  обтекавшем  утес.  Фа
отпустила Лока, когда его голос мужчины заговорил про  старуху.  Но  он  все
глядел ей в лицо.
     - Она была там...
     Оба совсем ничего не  понимали  и  умолкли.  Фа  опять  хмурилась.  Эту
женщину нельзя было обмануть. Что-то невидимое исходило от старухи и  витало
в воздухе вокруг ее головы. Лок заклинал ее:
     - Я повернулся и упал.
     Фа закрыла глаза и сказала сурово:
     - Я так не вижу.
     Нил уводила Лику за остальными. Фа пошла следом, будто Лока не было  на
свете. Он покорно побрел за ней, понимая свою оплошность, и все же  бормотал
на ходу:
     - Я повернулся к ней...
     Люди сбились в кучку поодаль на тропе. Фа крикнула им:
     - Мы идем! Ха отозвался:
     - Здесь ледяная женщина.
     Впереди и выше Мала была падь, забитая слежавшимся снегом,  покуда  еще
недоступным солнцу. Собственная тяжесть и мороз, а на исходе  зимы  ливневые
дожди уплотнили его в лед, который угрожающе нависал, и  между  подтаивающей
кромкой и подогретой скалой струилась вода. Хотя  прежде  люди  ни  разу  не
видали, чтоб ледяная женщина еще жила в этой пади, когда они возвращались из
своей зимней пещеры у моря, никому не пришла мысль, что Мал привел их в горы
слишком рано. Лок забыл  про  свой  неудачный  прыжок  и  про  удивительную,
непередаваемую новизну запаха водных брызг и побежал вперед. Он  остановился
рядом с Ха и закричал:
     - Оа! Оа! Оа!
     Остальные подхватили крик:
     - Оа! Оа! Оа!
     Средь неумолчного грохота водопада голоса их были ничтожны и бессильны,
но стервятники все же услыхали и встревожились, а  потом  плавно  продолжали
полет. Лику кричала и подбрасывала малую Оа, хотя сама не знала зачем. Новый
человечек опять проснулся, облизнул губки розовым язычком,  как  котенок,  и
выглянул сквозь завитки за ухом у Фа. Ледяная женщина свисала выше и впереди
людей. Хотя смертоносная вода истекала из ее чрева, она не шевелилась.  Люди
замолчали и поспешили прочь, покуда она не  скрылась  за  скалой.  Безмолвно
дошли они до скал у водопада, где могучий утес разглядывал  свою  подошву  в
белых бурунах и водоворотах. Почти на уровне их  глаз  выгибался  прозрачный
свод и вода перехлестывала через порог, такая прозрачная, что все было видно
насквозь. Водоросли здесь  не  колыхались  медленно  и  плавно,  а  неистово
трепетали, будто порывались убежать. Близ водопада скалы были мокры от брызг
и папоротники свисали над пустотой. Люди едва глянули на  водопад  и  быстро
полезли дальше.
     Над водопадом река текла через долину в межгорье.
     Теперь, на исходе дня, солнце спустилось в долину и пламенело  в  воде.
По ту сторону река  омывала  крутобокую  гору,  черную  и  отвернувшуюся  от
солнца; но  эта  сторона  не  была  такой  неодолимой.  Здесь  был  косогор,
наклонный уступ, который отлого  смыкался  с  другим  утесом.  Лок  не  стал
глядеть на остров, где никто из людей не бывал, и  на  гору  по  ту  сторону
долины. Он заспешил вслед за людьми, вспомнив, как безопасно на этом уступе.
Ничто не грозило им снизу, из воды, потому что  течение  унесло  бы  всякого
врага в водопад; а утес над уступом был досягаем  только  для  лис,  козлов,
людей, гиен и птиц. Даже спуск с уступа к лесу прикрывала такая теснина, что
ее мог отстоять один человек, вооруженный палицей. И по этой тропе на крутом
утесе над тучами брызг и мятущимися водами  не  ходило  никакое  зверье,  ее
проторили лишь ноги людей.
     Когда Лок обогнул поворот в конце тропы, лес позади него уже  померк  и
тени из долины взлетали к уступу. Люди шумно располагались на уступе, но  Ха
с размаху опустил палицу, так что тернии на конце вонзились в  землю  у  его
ног. Он согнул колени и принюхался.  Люди  сразу  умолкли  и  выстроились  в
полукруг перед отлогом. Мал и Ха с палицами наготове крадучись взобрались на
невысокий земляной склон и оглядели отлог.
     Но гиены ушли. Хотя запах еще стлался по каменной  осыпи  и  по  редкой
траве, которая питалась прахом многих поколений, этот запах был уже  дневной
давности. Люди увидали, что Ха теперь держит палицу так, что  она  не  может
больше служить оружием, и ослабили мышцы. Они сделали несколько шагов  вверх
и остановились у отлога, где под лучами солнца  легли  их  косые  тени.  Мал
подавил кашель, который клокотал у него в груди, повернулся к старухе и стал
ждать. Она опустилась на колени и положила на середине отлога глиняный  шар.
Она вскрыла глину, распластала и пригладила ее поверх прежнего  слежавшегося
на земле слоя.
     Потом склонила над глиной лицо и дунула. В глубине отлога стоял высокий
утес со впадинами по обоим бокам,  и  в  этих  впадинах  были  сложены  кучи
хвороста, сучьев и  толстых  веток.  Старуха  проворно  сходила  к  кучам  и
принесла сучья, листья и рассохлое, трухлявое бревнышко. Все это она уложила
на распластанной глине и стала дуть, покуда вслед за струйкой дыма не взмыла
в воздух первая искра. Ветка затрещала, красный с синеватым  отливом  язычок
пламени лизнул дерево и выпрямился, так что щека старухи с  теневой  стороны
зарделась и глаза блеснули. Она опять сходила  к  впадинам,  подбросила  еще
дров, и огонь явил взгляду все великолепие своего пламени и ярких искр.  Она
стала приминать сырую глину пальцами, выравнивая края, и теперь огонь  сидел
посреди плоского круга. Тогда она встала и сказала людям:
     - Огонь опять проснулся.

ДВА


     В ответ люди оживленно загомонили. Они устремились на отлог. Мал  сразу
сел за костром и вытянул руки, а Фа и Нил принесли еще  дров  и  сложили  их
рядом. Лику тоже принесла ветку и отдала старухе. Ха опустился  на  корточки
возле утеса, поерзал и удобно привалился к  нему  спиной.  Его  правая  рука
нашарила и подобрала камень. Он показал его людям.
     - Я вижу этот камень внутри головы. Вот Мал рубит  им  ветки.  Глядите!
Этот край может рубить.
     Мал отнял камень у Ха, взвесил на ладони,  нахмурился  было,  но  потом
поглядел на людей с улыбкой.
     - Этим камнем я рубил, - сказал он. -  Глядите!  Здесь  я  зажимаю  его
большим пальцем, а здесь обхватываю рукою тупой край.
     Он поднял камень и с живостью изобразил Мала, который рубит ветку.
     - Это хороший камень, - сказал Лок. - Он не ушел. Он лежал у  костра  и
дожидался, покуда Мал за ним не придет.
     Он встал и поглядел со склона поверх земли и камней. Ни река  не  ушла,
ни горы. И  отлог  их  дождался.  Вдруг  его  захлестнула  волна  радости  и
ликования. Все их дождалось, дождалась и Оа. Теперь она выгоняла  ростки  из
луковиц, утучняла личинки, исторгала запахи из  земли,  распускала  набухшие
почки во всякой пазухе, на всякой ветке. Он заплясал по  уступу  над  рекой,
широко растопырив руки.
     - Оа!
     Мал отполз от костра и осмотрел задний край отлога.  Он  пригляделся  к
земле, отмел прочь редкие сухие листья и звериный помет  под  утесом.  Потом
опустился на корточки и расправил плечи.
     - А здесь сидит Мал.
     Он ласково погладил утес, как Лок или Ха могли бы приласкать Фа.
     - Мы дома!
     Лок пришел с уступа. Он посмотрел  на  старуху.  Свободная  от  ноши  с
огнем, она уже не была такой отрешенной и далекой от  всех.  Теперь  он  мог
заглянуть ей в глаза, заговорить с нею и даже, вероятно, удостоиться ответа.
Кроме того,  он  испытывал  потребность  говорить,  чтоб  скрыть  от  других
тревогу, которую всегда пробуждали в нем языки пламени.
     - Теперь огонь опять в своем логове.  Тебе  тепло.  Лику?  Лику  вынула
малую Оа изо рта.
     - Хочу есть.
     - Завтра мы найдем еду для всех людей. Лику подняла малую Оа.
     - И она есть хочет.
     - Ты возьмешь ее с собой и накормишь. Он со смехом оглядел остальных.
     - Я вижу...
     Люди тоже засмеялись, потому что Лок всегда видел себя и почти ничего и
никого другого, и они знали это не хуже его самого.
     -  ...вижу,  как  нашлась  малая  Оа...   Старый   корень,   причудливо
искривленный и встопорщенный, напоминал толстобрюхую женщину.
     -  ...я  стою  между  деревьями.  Я  чувствую.  Вот  здесь,  под  ногой
чувствую...- Он изобразил это. Всей тяжестью он опирался на  левую  ногу,  а
правая шарила по земле.-...Я чувствую. Что чувствую? Луковицу? Палку? Кость?
- Пальцы правой ноги ухватили что-то и поднесли к левой руке. Он поглядел. -
Это малая Оа! - Он просиял, упиваясь своим торжеством. - И теперь где  Лику,
там всегда и малая Оа.
     Люди похлопали себя по ляжкам, выражая  одобрение,  посмеиваясь  и  над
ним, и над его россказнями.  Удовлетворенный  этой  наградой,  он  уселся  у
костра, а люди притихли и молча глядели на огонь.
     Солнце утонуло в реке, и  свет  исчез  с  отлога.  Теперь  костер,  как
никогда, был средоточием всего, белесая зола, пятно багрового света,  а  над
ними  слитное,  высокое,  трепещущее  пламя.   Старуха   сновала   бесшумно,
подкладывала дров, красное пятно их поедало, и  пламя  обретало  силу.  Люди
глядели, и лица их будто слегка подергивались в  неверном  свете.  Конопатая
кожа румянилась, и у каждого  в  глубоких  глазницах  обитали  похожие,  как
близнецы, огоньки и дружно плясали там. Теперь, когда люди хорошо  угрелись,
они расслабили конечности и благодарно впивали  ноздрями  дым.  Они  поджали
пальцы ног, растопырили  руки  и  даже  слегка  отодвинулись  от  огня.  Все
погрузились в то глубокое  молчание,  которое  было  соприродно  им  гораздо
больше, нежели слова, молчание, отторгнутое от времени, и на отлоге  сначала
возникло единство во многих мыслях, а потом, может  быть,  мыслей  не  стало
вовсе. Рев воды казался теперь почти беззвучным, и слышно было,  как  легкий
ветерок овевает скалы. Уши людей будто  обрели  самостоятельную  жизнь,  они
различали в хитросплетении мельчайших звуков любой в отдельности, улавливали
шелест дыхания, шорох сырой, подсыхающей глины и опадающего пепла.
     Потом Мал заговорил с несвойственной ему робостью:
     - Холодно тут?
     Разум опять  самостоятельно  пробудился  у  каждого  в  черепе,  и  все
повернулись к Малу. Он уже обсох, и шкура его ерошилась. Он  рывком  подался
вперед, скользнул коленями по глине и оперся на растопыренные руки, так  что
жар полыхал ему прямо в грудь. Весенний ветерок  дунул  на  огонь  и  метнул
струйку дыма прямо в его разинутый рот.  Он  поперхнулся  и  закашлялся.  Он
никак не мог перестать, кашель, казалось, выпрыгивал из его груди без удержу
или спросу. От этого все тело сотрясалось, и он никак не мог перевести  дух.
Он повалился на бок и весь задрожал. Они увидали его  язык  и  страх  в  его
выкаченных глазах.
     Старуха сказала:
     - Это холод воды, где было бревно.
     Она подошла, опустилась на колени и стала обеими руками  растирать  ему
грудь, разминать мускулистую шею. Она прижала его голову  к  своим  коленям,
прикрыла от ветра, и кашель понемногу унялся, а сам он уже  лежал  спокойно,
лишь изредка вздрагивая. Новый человечек проснулся и слез со  спины  Фа.  Он
пополз вдоль вытянутых ног, и его рыжие волосенки поблескивали  в  трепетном
свете. Он увидал огонь, прошмыгнул под согнутым коленом Лока,  ухватил  Мала
за лодыжку, подтянулся и встал.  Два  крошечных  огонька  загорелись  в  его
глазенках, а он стоял, клонясь вперед, и  держался  за  подрагивающую  ногу.
Люди поглядывали то на детеныша, то на Мала. В  костре  хрупнула  ветка  так
внезапно, что Лок подскочил, а в темноту посыпались искры.  Новый  человечек
упал на четвереньки раньше, чем искры осели. Он юркнул  мимо  ног  взрослых,
взобрался по руке Нил и спрятался в шерсти у нее на спине, под гривой. Потом
один из огоньков проглянул у ее  левого  уха  пытливо  и  настороженно.  Нил
склонила голову набок и ласково потерлась  щекой  о  головку  малыша.  Новый
человечек опять затаился. Собственная его шерстка и  завитки  матери  укрыли
его, как пещера. Ее грива свисала и стлалась над ним. Вскоре огонек у ее уха
погас.
     Мал собрался с силами и сел, опираясь  на  старуху.  Он  оглядел  людей
одного за другим. Лику открыла было рот, порываясь заговорить, но Фа живо ее
утихомирила.
     И тогда заговорил Мал:
     - Вначале была  великая  Оа.  Она  родила  землю  из  своего  чрева.  И
вскормила ее грудью. Потом земля родила женщину, а женщина родила из  своего
чрева первого мужчину.
     Люди внимали молча. Они приготовились слушать дальше, услыхать все, что
знает Мал. Вот сейчас они смогут увидать те времена, когда людей было многое
множество, времена, про которые все они так любили  слушать,  когда  круглый
год стояло лето и на ветках не переводились цветы и плоды. А еще был  долгий
перечень имен, от Мала назад, в прошлое, где всегда упоминается старейший из
людей по тем временам; но на этот раз Мал не сказал больше ничего.
     Лок сел рядом, защищая его от ветра.
     - Ты хочешь есть. Мал. Когда человек хочет есть, в нем живет холод.
     Ха широко разинул рот:
     - Когда солнце выйдет опять, мы найдем еду. Оставайся у костра. Мал,  а
мы принесем еды, и в тебя войдет сила