и и подьячие, которых мы  определили
бы сегодня как "оперативно-дипломатический состав  делегации".  Их  было
всего 10 - 11 человек. В числе дворян были два брата Возницына -  Андрей
и Иван, а также Владимир Борзов, приехавший недавно из Москвы с подарка-
ми для императорского дома. Скорее всего именно с  ними  обсуждал  посол
повседневные дела. Но в переговорах с союзниками или с турками они учас-
тия не принимали. Возницын, который подробно сообщал в Москву  о  каждой
такой встрече, всегда упоминал  об  участвующих  в  них  переводчиках  и
подьячих. Но ни разу имена дворян не встречаются.
   Если "оперативный состав" делегации Возницына, по  нашим  сегодняшним
понятиям, довольно-таки скромен, то "технический персонал" чересчур  ве-
лик. На первом месте стоит собольщик при меховой казне из московских по-
садских людей. Каждое русское посольство везло тогда с собой  много  ме-
хов, в основном соболей, для подарков, а порой и попросту взяток.  Русс-
кие меха очень ценились и в те времена. Поэтому в состав делегации вклю-
чался меховщик, или собольщик, который отвечал за сохранность и перевоз-
ку мехов. В делегации были свои сторож, церковник, конюший, погребничий,
2 пажа, 3 трубача, 4 гайдука, 5 слуг посольских, 5 поваров, 12 конюхов и
"челяди дворянской и подьяческой и иных чинов" - 15 человек.
   В целом в делегации Возницына было 60-70 человек. Не так уж мнот, ес-
ли учесть, что им действительно пришлось стоять в чистом поле, обеспечи-
вая себя всем необходимым для жизни и работы. Делегации, которые выезжа-
ют за границу сейчас, бывают не меньше, хотя живут в отелях и пользуются
услугами посольства.
   Что же касается пажей, трубачей и гайдуков, то в те времена  без  них
было нельзя. Не поняла бы иностранная общественность. Ведь по той роско-
ши и торжественности, которыми обставлялось появление  посла,  судили  о
политическом весе государства на европейской арене.
   Польский посол Ян Гнинский, например, незадолго до описываемых  собы-
тий, въезжая в Константинополь, пытался поразить турок  невиданной  рос-
кошью. Его шествие открывали 38 повозок с багажом. За ними ехали  богато
разукрашенные кареты посла и две кареты с прислугой. За  отрядом  янычар
следовали 40 польских дворян в одеждах из розового шелка, расшитого  се-
ребром, и 28 лошадей с конюшими в ярких красных одеждах, Потом 4  труба-
ча, 12 пажей, рыцари немецкие и французские, еще 30 польских дворян, на-
конец, польские гусары в великолепных мундирах. Сам посол блистал  одеж-
дой, усыпанной драгоценными камнями. Его окружали 12 гайдуков в  красных
одеждах с серебряными застежками и в шляпах с султанами из перьев цапли.
Шествие замыкали б пажей и 50 драгун в синих мундирах и  красных  менти-
ках. Подковы лошадей пана Гнинского были серебряными и еле держались  на
двух гвоздиках, дабы во время шествия они могли быть потеряны и подобра-
ны любопытными зрителями, которые, несомненно, подивятся богатству и мо-
гуществу короля Польского.
   Как и предвидел Гнинский, великолепие его появления в Константинополе
не осталось незамеченным. А одна из подков была даже  показана  великому
визирю. "Этот гяур, - сказал он, - подковывает лошадей серебром, но  его
собственная голова из свинца, так как посланный государством бедным,  он
расточает то, что оно может дать ему лишь с большими усилиями".
   Так что наш Прокофий Богданович выглядел куда как скромно.

   ГЛАВА VI ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЙ КОРОЛЬ

   Под вечер 18 июня, когда начала спадать  душная  жара,  войско  Шеина
расположилось на высоком лесном берегу Истры*.
   Уже несколько дней стояли бунтовавшие стрельцы в деревне Сычевка  не-
подалеку от Воскресенского монастыря, называвшегося  еще  и  Новоиеруса-
лимским. Их люди, побывавшие в Москве, принесли весть, что там  смятение
великое. Бояре и дворяне начали разбегаться по деревням. А народ в  сло-
бодах только и ждет их, стрельцов.
   Тут бы и действовать, но как всегда началась разноголосица: одни тре-
бовали идти на Москву, другие предлагали слать гонцов  поднимать  Дон  и
казаков. И только под вечер, вволю накричавшись,  решили  стрельцы  идти
прямо на Москву.
   Это была их роковая ошибка.  Прими  они  такое  решение  парой  часов
раньше или займи они Воскресенский монастырь,  судьба  России  могла  бы
сложиться по-иному. За мощными крепостными  стенами  монастыря  стрельцы
выдержали бы долгую осаду. А в чистом поле перевес сил был не на их сто-
роне.
   Только-только успели расположиться на позициях солдаты Шеина, как  на
зеленом лугу, спускавшемся к речке Истре, появились стрельцы.  Они  явно
не ждали нападения и спокойно брели, закинув за плечи тяжелые мушкеты  и
бердыши. Заходящее солнце рельефно освещало неуклюжие фигуры,  пробираю-
щиеся сквозь заросли высокой травы.
   Тут-то из-за кустов густого ивняка весь в железных  латах  выехал  им
навстречу генерал Гордон. Стрельцы хорошо знали его по азовскому походу.
Спокойно и даже вроде бы дружелюбно, как солдат солдатам, хотя и на  ло-
маном русском языке, он посоветовал:
   - Ночь близка, а Москва далеко - сегодня все равно  до  нее  не  доб-
раться. Не лучше ли стать лагерем на ночлег места на лугу много. А  утро
вечера мудренее.
   Поколебавшись, стрельцы послушались Гордона, тем более что  никак  не
ожидали встретить здесь правительственные войска. Но  Васъка  Зорин  ус-
пел-таки сунуть Гордону петицию. В ней - жалобы на притеснения,  которые
пришлось пережить стрельцам за последние годы. На службу, полную лишений
и мук, в Азове и других окраинных городах. На козни "еретика Францка Ле-
форта", который при штурме Азова подвел подкоп не под крепостные  стены,
а под шанцы стрельцов, и потому после взрыва погибло сразу 300  человек.
Ну и прочая ерунда, вроде того, что на Москве  "всякому  народу  чинится
наглость", так как слышно, что идут немцы и учинят брадобритие,  курение
и урон благочестию. На этом челобитная обрывалась. По словам Зорина,  он
не успел дописать ее, потому что начался поход, а потом появились  госу-
даревы войска.
   Что ж, в жалобах стрельцов были  свои  резоны.  После  падения  Софьи
стрелецкие войска, бывшие всегда на особом  положении,  стали  намеренно
подвергаться унижениям. В потешных сражениях под селом Преображенским им
всегда выпадала роль проигравших. А  под  Азовом  стрельцы  понесли  уже
серьезные людские потери. Правда, они презирали, как  ненужную  выдумку,
рытье окопов и других земляных укреплений и не желали подчиняться прика-
зам иноземных офицеров.
   К несчастью для стрельцов, обе азовские кампании показали  их  полную
непригодность (особенно в сравнении с солдатскими  иголками)  к  ведению
современной войны и с точки зрения дисцкллины, и с точки  зрения  боевых
качеств. Увы, в Москву после Азова  вместе  с  царем  вернулись  уже  не
стрельцы, а солдаты. Стрельцов же оставили в  Азове  или  разбросали  по
дальним гарнизонам на границе.
   Это нарушало все прежние традиции. Потому что именно стрельцы  должны
были нести охрану Кремля, жить вместе с семьями в московских слободах  и
помимо службы заниматься еще каким-либо выгодным делом. Теперь с  новов-
ведениями Петра вся эта райская жизнь закончилась...
   * * *
   Вечер прошел тихо. Стрельцы разбили лагерь на лугу, а государевы сол-
даты стали окапываться на высоком берегу, расставляя  пушки  так,  чтобы
взять под перекрестный огонь весь луг.
   Когда же стало рассветать  и  первые  лучи  солнца  пронизали  густой
ельник на высоком берегу Истры, изумленные стрельцы увидели  ровный  ряд
25 медных пушек, жерлами направленных прямо на них А чуть ниже по склону
- ровные цепи Преображенского полка. По левую руку, ну прямо как на кар-
тинке, замерли 500 драгун, а по правую, закрывая московскую дорогу, сто-
яли остальные войска.
   Не успели стрельцы опомниться, как на мокром от  утренней  росы  лугу
снова появился Патрик Гордон.
   Разговор начался мирно. Правда, стрельцы требовали, чтобы Гордон  за-
читал их петицию солдатам. Но он объяснил, что сделать  этого  никак  не
может: ведь их петиция - призыв к мятежу.
   Однако тут же он стал говорить о милосердии  Петра.  Стрельцам  нужно
вернуться в гарнизоны, и все образуется. А мятеж ни к чему  хорошему  не
приведет. Если их просьбы будут изложены в подобающих  верноподданничес-
ких выражениях, то они будут удовлетворены, а стрельцы не понесут  нака-
заний.
   Но стрельцы стали шуметь, что не вернутся на границу, пока не повида-
ют своих жен в Москве и не получат все причитающееся им жалованье.  Гор-
дон убеждал их одуматься и даже обещал выплатить жалованье.
   Шло время, страсти на лугу накалялись. От требований перешли к  угро-
зам. Раздались возгласы, чтобы Гордон немедленно убирался прочь, а не то
получит пулю в зад. Над нами нет начальнцков, орала возбужденная  толпа,
идем на Москву, а если попробуют помешать, силой проложим путь к первоп-
рестольной. Взбешенный Гордон ретировался.
   Теперь не оставалось ничего другого, как готовиться к бою. Оба войска
попадали на колени и стали истово креститься, моля у Бога  победы.  Свя-
щенники служили и тем и другим. По обоим берегам Истры только  и  слыша-
лось: "Даруй, Господи, одоление..."
   Но вот пушки на высоком берегу окутались клубами дыма, грянул  первый
залп... И удивленные стрельцы, озираясь, обнаружили, что он не  причинил
им ни  малейшего  вреда  -  залп  был  холостой,  предупредительный.  Но
стрельцы решили, что Божье провидение на их стороне. Под победную  дробь
барабанов, с разверкутыми знаменами ринулись они к Истре. И почти переш-
ли вброд неширокую речку, как грянул второй залп - на этот раз боевой  -
и полетели раскаленные ядра в густую толпу людей, сгрудившихся в  низине
у реки. Раз за разом ревели 25 пушек. И раз за разом  ядра  врывались  в
людскую массу, оставляя за собой окровавленные тела с оторванными  голо-
вами, ногами или руками...
   Через час все было кончено. Пушки еще гремели, но оставшиеся в  живых
ничком лежали на земле, моля о пощаде. С высокого берега прозвучала  ко-
манда бросить оружие. Они мгновенно  подчинились.  Но  пушки  продолжали
стрелять - Гордон боялся, что если утихнет стрельба, то поверженный враг
воспрянет духом и вновь пойдет в атаку. Так под прикрытием огня насмерть
перепуганных стрельцов связали и заковали в цепи.
   Шеин был беспощаден. Тут же на зеленом лугу, за которым высились  бе-
лоснежные шатры Новоиерусалимского монастыря,  он  начал  расследование.
Одного за другим подводили к нему закованных в цепи людей, и каждого  он
спрашивал одно и то же: почему восстали? Чего хотели добиться? И  непре-
менный в таких случаях вопрос - кто зачинщик?
   Но все как один отвечали: виновен, батюшка, и потому смерти  заслужи-
ваю. И никто словом не обмолвился о целях восстания, никто товарищей  не
оговорил и зачинщиков не выдал.
   Тогда заработали кнут и огонь -  два  непременных  спутника  русского
правосудия. Ими испокон веку выбивали показания - верные или ложные, кто
разберет. Первым сломался молодой, неопытный в этих  делах  стрелец.  Он
показал, что вместе с товарищами хотел спалить Немецкую слободу, а затем
широко пройтись по Москве - одних бояр перебить, а  других  отправить  в
ссылку. А после этого объявить, что царь, по злому  совету  уехавший  за
границу, скончался и регентом  при  малолетнем  царевиче  Алексее  будет
Софья.
   Может быть, это была правда, а может быть, лишь то, что  хотел  услы-
шатъ из-под кнута боярин Шеин, только он удовлетворился этим и  приказал
здесь же на месте казнить зачинщиков, чтобы  неповадно  было  бунтовать.
Остальных бунтовщиков развезли по казематам и монастырям.
   * * *
   А Петр, не ведая о сражении на Истре, как выехал из Вены, погнал  ло-
шадей так, что дивились видавшие виды ямщики. За первые сутки 126  верст
отмахали. Скакали день и ночь, делая остановки, только чтобы сменить ло-
шадей и наскоро перекусить.
   Смутная тревога терзала душу: как там, в Москве? Еще  перед  очъездом
за границу Петр, как чувствовал, уединился  с  князем  Ромодановским  на
"загородном дворе в сенях" и предупреждал  о  стрелецком  бунте.  Причем
настрого приказал, если случится такая напасть, провести строгое рассле-
дование... А в Москве, видимо, слабину дали. Еще  в  Амстердаме  получил
Петр сообщение, что сотни две стрельцов, бежавших  из  этих  же  полков,
объявились на Москве и стали мутить воду. Это от них поползли слухи, что
царь-де за границей умер, а царевича хотят убить, Пьяные стрельцы ворва-
лись в Стрелецкий приказ и буянили у судейского стола. Правда, их утихо-
мирили. Троих сослали в Сибирь. Остальных вернули в полки.
   Но недовольным остался тогда царь, почувствовал, что растерялись  на-
местники, оставшиеся править Россией в его отсутствие. Настоящего розыс-
ка о мятеже так и не провели, а предались мыслям о  гибели  государя  на
чужбине. Именно по этому поводу  досадовал  больше  всего  в  Амстердаме
Петр. И на вот тебе: случилось то, чего больше всего боялся, - бунт...
   Краков проскочили глухими, окраинными улицами и  остановились  пообе-
дать в пригородной корчме. Тут  Петра  и  нагнали  посланные  Возницыным
братья Войцеховские с известием, что стрелецкий мятеж подавлен.
   * * *
   Теперь Петр мог перевести дух. Он собрался было повернуть в  Венецию,
но не повернул. Червь сомнения грыз душу: не тлеют ли еще где угли стре-
лецкой смуты и как бы в его отсутствие не полыхнуло вновь. В  Москве  он
не был полтора года, да и полпути уже  отмахал.  Поэтому,  поколебавшись
немного, твердо решил - домой. После Кракова ехал не спеша, с  интересом
разглядывая новую страну.
   Перед ним расстилалась бескрайняя польская равнина, кое-где  покрытая
лесом, но в основном поля, поля, поля. И земля вроде бы ничем, и  климат
как будто подходящий, а живут люди в нищете, убого. Сразу в глаза броса-
ется разница, как пересечешь австрийскую границу: совсем другая жизнь.
   Действительно, Польша, по которой  проезжал  Петр,  была  гигантом  -
простиралась от Балтики до Карпат и от Силезии до Днепра. Однако  как  в
политике, так и на военном  поприще  это  был  карлик.  Целостным  госу-
дарством она оставалась скорее всего по той причине,  что  соседям  было
просто не до нее или же они были слишком малы и слабы. Петр  хорошо  ви-
дел, что перед военной мощью маленькой, но агрессивной  Швеции  огромная
Польша лежала беспомощной.
   Тому было много причин. Но прежде всего - отсутствие  прочных  нацио-
нальных и  религиозных  связей  между  ее  восьмимиллионным  населением,
Только одну половину его составляли поляки-католики, другую же -  литов-
цы, русские, украинцы, евреи  и  немцы,  исповедовавшие  протестантство,
православие и иудаизм. Острые и порой неразрешимые национальные и  рели-
гиозные противоречия переплелись в одном политическом  клубке,  который,
казалось, никому не распутать. Литовцы, например, тянулись  к  самостоя-
тельности, но  при  этом  умудрялись  враждовать  между  собой,  поэтому
обьединяла их больше всего общая ненависть к Польше.  Украинские  казаки
тяготели к России. А евреи в этой стране считались париями, но они  дер-
жали в своих руках заметную долю в торговле и финансах.
   Национальная рознь соседствовала с параличом власти. Речь  Посполитая
была республикой во главе с безвластным королем. И здесь была несуразица
по сравнению с тем, что Петр видел на Западе. В то время как большинство
европейских народов шло по  пути  централизации  власти  и  абсолютизма,
Польша двигалась в противоположном направлении - к разъединению и  анар-
хии. Политическое спокойствие в этой стране - зыбкое и неустойчивое  за-
висело от согласия враждующих друг с друтм  польских  магнатов.  Они  не
только избирали короля, но и навязывали ему еще до коронации условия бу-
дущего правления. Высшим органом власти здесь был сейм, который  не  мог
принять закон, если хотя  бы  один-единственный  парламентарий  возражал
против него.
   Под стать этому велись и дела внешние. Польский король мог вести вой-
ну, а Речь Посполитая - сохранять  мир,  Польская  армия,  возглавляемая
всесильными магнатами, могла неожиданно появиться на поле боя и  так  же
неожиданно исчезнуть. Польские дипломаты могли  не  выполнять  поручений
польского короля. Вот такого союзника послал Бог России в войне с Турци-
ей. А куда деваться? В войне с Турцией у Польши и России есть общий  ин-
терес - обе страны натерпелись лиха от нескончаемых турецких набегов. Да
и не утратила еще былой боевой славы Яна Собеского Речь Посполитая. Если
соберется с силами и будет действоватъ дружно, союзник  будет  преотмен-
ный.
   * * *
   В Раве-Русской Петра ждал польский король Август. Это была их  первая
встреча, хотя заочно они питали симпатию друг к другу, и год назад  царь
немало сделал, чтобы Август занял польский трон.
   Личная встреча только укрепила взаимные симпатии. Внешне оба  монарха
очень походили друг на друга. Оба были молоды, огромного роста и облада-
ли необычной физической силой - руками подковы гнули. Оба любили веселые
застолья и военные парады. И тот и другой много путешествовали по  Евро-
пе. Только один учился (и с топором в руках), а другой  предавался  уте-
хам: в Испании принимал участие в корриде, пленяя сердца испанок, в  Ве-
неции веселился на карнавалах... И оставили после себя: Петр великую им-
перию, а Август - кучу любовниц с тремя сотнями детей.
   Так что схожесть была только внешняя. Но в Раве-Русской они  искренне
наслаждались общением друг с другом. Никакой чопорности венскою протоко-
ла. За военными смотрами шли веселые застолья, где взаимные чувства  по-
догревались, по свидетельству современников, слишком обильными возлияни-
ями.
   Один из очевидцев - пан Ян-Станислав  Яблоновский  так  описывает  их
времяпровождение:
   "Первым делом мы упились; второе - царь приказал подать себе в комна-
ту драгунский барабан и бил сам всякие штуки так, что с ним ни один  ба-
рабанщик не сравнился бы... Тем  каждый  день  забавлялись  монархи  при
ежедневном пьянстве. Царь, будучи одет в серое, очень  плохое  платье  и
бегая, как шальной, по полям, при том учении войска был нечаянно ушиблен
конем пана Щанского-Потоцкого, гетмана польского коронного, и за то  его
царь ошпарил нагайкой, а конюший, узнал ли его или нет,  вынул  саблю  и
несколько товарищей с ним. Царь - давай Бог ноги, поляки  быстро  погна-
лись за ним, пока кто-то, узнав его, не закричали  "Стойте,  это  царь!"
Царь, запыхавшись, бросился к королю, с которым мой отец и мы стояли  на
конях, и сказал моему отцу: "Твои ляхи хотели меня зарубить".  Мой  отец
хотел тотчас учинить суд и расправу, но царь не допустил, рассуждая, что
сам первый ударил, или, вероятнее всего, что устыдился и не хотел  разг-
лашать происшествия".
   Что ж, Петр, имея необузданный нрав, пил много и неумеренно. Это так.
Но при этом о делах не забывал и занимался ими даже во  время  застолий.
Причем довольно хитро и умело - помогала, видно, венская школа  диплома-
тии.
   Например, в окружении польских вельмож Петр много и охотно говорит  о
продолжении войны с Турцией. Август жалуется, что цесарь хочет заключить
с Турцией без согласия союзников "убыточный" для них мир на основе  "кто
чем владеет". Польша по такому миру осталасъ бы с пустыми руками. Король
спрашивает, какие инструкции русский царь дал своему послу на мирных пе-
реговорах.
   Петр отвечает: для России сей мир отнюдь не  убыточен,  так  как  она
держит славный Азов на Черном море и две крепости в устье Днепра. Но ра-
ди любимого брата своего Августа и  интересов  Польши  готов  продолжать
войну с турками, если даже Австрия заключит с ними мирный договор.
   Конечно, это была бравада, игра на публику, но кто знает, где  и  при
каком дворе всплывут эти Петровы слова?
   А с глазу на глаз, затворившись в горнице, шептались  с  Августом  об
ином - о совместной войне против Швеции. Возможно, в Раве-Русской и были
посеяны семена будущего антишведского союза. Обоим эта идея казалась за-
манч