Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
ивой. Шведский король Карл XI умер, оставив трон 15-летнему юнцу,
помыслы которого, казалось, витали далеко от Европы. Не настала ли пора
отвоевать у шведов балтийские провинции, которые отгораживали полякам и
русским выход к Балтийскому морю? Письменного соглашения тогда заключать
не стали: слишком неопределенной выглядела обстановка в Европе. После
Вены Петр начинал понимать, что рано или поздно, но мир с турками неиз-
бежен. Однако на плечах его по-прежнему лежала вся тяжесть турецкой вой-
ны, и он не мог расслабиться. Все его военные заботы были направлены на
Юг, к азовскому флоту. Поэтому с Августом договорились помогать друг
другу. А в знак взаимной верности обменялись камзолами, шляпами и шпага-
ми.
И еще: на прощание Август подарил Петру занятную табакерку. На крышке
была изображена строгай и богато одетая красавица. Но стоило нажать тай-
ную пружинку, как появлялась другая картинка с той же красавицей, но
платье у нее было уже в полном беспорядке, и по всему видно было, что
она только что уступила домогательствам своего любовника... Легкомыслен-
ный был король.
* * *
Возницын тоже зря времени не терял и 20 сентября двинулся со всей
своей дипломатической ратью вниз по Дунаю на "турскую комиссию". Девять
"днов" дали австрийцы, а палубы и каюты к ним Прокофий Богданович за
свой счет делал. Путь предстоял недальний - до города Петервардейн всего
80 миль, но занял он две недели.
Погода была теплая, ласково светило солнышко, только неприветливой
казалась опаленная войной земля. Дунайские берега поразили Прокофия Бог-
дановича своей безлюдностью. Села сожжены, поля разорены, не кричат пе-
тухи, не мычат коровы, не перекликаются между собой селяне. Пусто. Здесь
пронеслась к Вене турецкая орда и откатилась потом назад, преследуемая
цесарской армией. Зная интерес Петра к городам и крепостям, Возницын
подробно описывает все, что видит по дороге.
Три дня провели русские в столице Венгрии - Буде, или Будине, как на-
зывал ее Прокофий Богданович. Город, хотя и был обнесен двойным кольцом
крепостных стен, сильно пострадал. Жителей осталось совсем мало, отмеча-
ет Возницын, и те ютятся в земляных или соломенных хижинах.
В Буде произошла его первая встреча с польским послом паном Малаховс-
ким, воеводой Познанским. Встреча эта была несколько необычной, потому
что польский посол передал Возницыну личное письмо от царя, написанное
еще 4 августа из Томашева по пути в Москву. В нем, касаясь турецких дел,
государь наказывал Возницыну сотрудничать с представителями польского
короля. Это было логично, так как интересы обеих стран на конгрессе сов-
падали.
Но тут произошла накладка. Петр писал Возницыну, что король польский
пришлет на конгресс "своих немцев", то есть саксонцев, которые доброже-
лательно относятся к союзу с Россией. Но вот что ответил Возницын:
"То твое государево письмо отдал мне не немец, и поляк, а немцев с
ним ни одного человека нет, и потому я разумею, что тот посол польский
больше от Речи Посполитой, нежели от короля".
Что ж, Прокофий Богданович правильно подметил эту разницу. Напомним,
что у Польши того времени могло быть две политики - короля и Речи Поспо-
литой. Но, в отличие от короля, Речь Посполитая дружелюбия Москве не вы-
казывала.
Неясно Возницыну было другое, о чем еще разговаривали и о чем догово-
рились русский царь и польский король, когда встретились накоротке 31
июля в небольшом городе Раве-Русской. Смутные слухи об этом волнами до-
катывались до Прокофия Богдановича. Но как им верить?
Судя по бумагам Возницына, о шведских делах Петр ему даже не намек-
нул. Однако вскоре в иностранных курантах стали появляться сообщения об
этих планах Петра. Прокофий Богданович это, конечно же, сразу углядел.
Будь это правдой, проблема мира с турками представилась бы совсем в ином
свете. Но верить ли газетам? Мало ли что там напишут: и просто сбрехнут,
и "уткуэ пустят, чтобы сбить с толку, - а ты разбирайся, что к чему. Эта
загадка и потом не давала Возницыну покоя. Нужен все-таки или нет России
договор, который он едет заключать в Карловицы?
Ведь если рассудить так, что Россия намерена и дальше воевать с тур-
ками, ради чего Петр и ехал в Вену сколачивать союз, то никаком мира с
Турцией заключать, конечно, нельзя - на худой конец небольшое перемирие
для передышки. Но раз царь решил теперь воевать со Швецией, то это мен
яетдело. Не то что перемирие - мир прочный тогда нужен с Турцией. Не вы-
тянет Москва войну на два фронта.
Так что же ему делать? К чему вести переговоры? Нет ответа.
Перед отъездом из Буды Возницын послал Петру письмо "цифирью", то
есть шифром, в котором довольно откровенно излагал свой пессимистичный
взгляд на предстоящие переговоры. Этим письмо Возницына и интересно, так
как нечасто русские послы высказывали столь откровенно свое мнение отно-
сительно возможности выполнения данных им поручений.
Согласие с поляками по твоему государеву указу я иметъ рад, написал
он царю. Только другое я разумел из бесед с польским послом: "Естли им
Каменец уступлен будет, благодарно к. миру приступят". В этом их уже об-
надежили австрийцы, сообщив, что турки пойдут на эту уступку. В общем, в
отношении поляков иллюзий у Возницына нет. Если Речи Посполитой будет
отдан Каменец, она бросит союзников и заключит сепаратный мир. Так и
случилось. Но высказывая это суждение, Прокофий Богданович проявил не
только прозорливость, но и мужество, поставив под сомнение эффективность
договоренности, достигнутой, как бы мы сказали сейчас, на высшем уровне.
Не внушают Возницыну доверия и австрийцы. Сговариваясь втихомолку с
турками напрямую и через посредников, переговоры с союзниками они, по
выражению Возницына, "просто проволакивают". Причина проста. Они хотят
явиться на конгресс после сговора с неприятелем, поставив его участников
перед свершившимся фактом. Мнится мне, сокрушается Прокофий Богданович,
что "тогда и нас приведут, и тогда в кратком времени со всех стран по-
буждаемы будем. Бог ведает, что против той неправды делать!"
Сознания общности интересов у союзников нет - каждый действует, руко-
водствуясь собственной выгодой. "Вижу, - пишет Возницын царю, - всяк о
себе всякие способы радения творит". И договориться об общей позиции
против турок (на чем настаивали русские) оказалось невозможным. Из этого
Прокофий Богданович делает правильный вывод, что коли так, то и он дол-
жен действовать отдельно и установить с турками самостоятельные неглас-
ные связи. Так он и будет действовать на конгрессе.
ГЛАВА VII ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ БУДНИ
В Государственном Историческом музее в Москве хранится небольшая се-
ребряная шкатулочка за 1 3558. На ее крышке рисунок. Сверху - река, и
стрелкой показано, куда течет. Внизу - двухэтажное здание, а вокруг шат-
ры и войска - пешие и конные. Откровенно говоря, ничем не примечательная
коробочка, и взгляд на ней едва ли задержится.
Но как интересно все меняется: стоило мне узнать, что это единственно
известное, а может быть, и дошедшее до нас изображение Карловицкого
конгресса, на котором трудился Прокофий Богданович Возницын, как коро-
бочка эта совершенно преобразилась в моих глазах. Красивее, что ли, ста-
ла, изящнее, а главное - какой-то совсем близкой. Я и раньше сталкивался
с такими чудесными превращениями. Ведь вещи, особенно предметы ис-
кусства, как и люди, живут своей жизнью. И если удается соприкоснуться с
ней, то между тобой и этим предметом возникает невидимая связь. Так,
очевидно, случилось со мной и шкатулочкой из щукинской коллекции.
Кто и зачем выгравировал на ней изображение Карловицкою конгресса?
Работа, похоже, немецкая. Надписи на латыни. Но это еще ни о чем не го-
ворит.
Главное - как и какими путями она попала в Москву? Через какие руки
прошла? Неизвестно. А вдруг ее привез сам Возницын? Фантазия, ни на чем
не основанная. Но все же мимо этой серебряной безделушки, наверное, и вы
теперь не пройдете, а, будучи в Историческом музее, еще и спросите, где
же она?
* * *
Мало-помалу струги Возницына приближались к тому месту, которое изоб-
ражено на шкатулке. Долгими были дороги 300 лет тому назад. Сегодня этот
путь занял бы от силы день-два, а тогда - две недели.
Поэтому только 5 октября добрался Прокофий Богданович до Петервардей-
на. Появление русских у стен этой полуразрушенной крепости на Дунае выг-
лядело внушительно. Перед стругами плыли в лодках 150 австрийских сол-
дат, которые нещадно били в барабаны. В своем дневнике, однако, Возницын
делает весьма грустную заметку:
"Петр-Варадын городец на горе, весь разсыпан и разорен, только немцы,
для осады, некоторые кругом его учинили басшпионы и шансы; под ним доми-
ков с десять убогих, в которых всех союзных послы поставлены..."
Но и здесь нельзя расслабиться Прокофию Богдановичу. Уже на следующий
день секретарь английского посла передал ему "постановление" объявить с
обеих сторон "армистициум или перестание оружием на все время конгрес-
са", то есть перемирие.
Задетый тем, что его обошли при принятии этого решения, Возницын про-
тестует: "Достоит бьыо о сих делах посоветоваться и с ним, великим пос-
лом". Сам же хорошо понимает, что нужно согласиться с этим "постановле-
нием". Да и нет в нем ничего такого, что противоречило бы интересам
Москвы. Одно обидно - опять за его спиной дела-вершат. Но нет времени на
капризы, как ни велика обида, иначе вообще можно остаться не у дел. Тем
более что предстояло решать щекотливый протокольный вопрос, кому где
стоять.
Для этого в Вене второму австрийскому послу, изящному графу Марсилию,
была поручена деликатнейшая миссия отвести каждому из послов подобающее
ему место на берегу Дуная. Вот тут-то и запахло порохом, как перед хоро-
шей битвой.
Прямо скажем - не было в те далекие времена в дипломатической практи-
ке вопроса более щекотливого, чем размещение.
По иерархической лестнице Европы ХVII века с ее многочисленными сту-
пенями и ступеньками карабкались короли, князья, герцоги и бесчисленные
курфюрсты. На вершине ее стоял император Священной Римской империи. Но и
его первенство не было бесспорным: императора теснили французский и анг-
лийский короли. А дальше вниз вообще начиналась невообразимая свалка:
каждый старался не просто прыгнуть на ступеньку выше, но й спихнуть вниз
другого. И побуждало к этому не только тщеславие.
Это сейчас все согласны с суверенным равенством государств. Поэтому и
за стол переговоров садятся без особых споров в порядке алфавита. А тог-
да каждое государство норовило показать, что оно главнее другого. И тяж-
бы шли бесконечные, потому что размещение, рассадка за столом и другие
протокольные вопросы отражали вес и значение каждого государства в из-
менчивой системе европейского баланса. Попробуй после этого сесть ниже
своего соперника или сказать слово после него - сразу попадешь в госу-
дарственные преступники. По этой причине и спорили до хрипоты.
Конечно же, Прокофий Богданович был преисполнен решимости не уронить
чести русского царя. Пусть первое место при размещении будет принадле-
жать представителям австрийского императора. Но следующее по старшинству
место, справа от них, должен занять он, представитель русского царя. В
этом Возницын был глубоко убежден.
Но на это же место, как оказалось, претендовал и пан Малаховский.
Надменно держался он с "дохтуром" Посниковым и имя "царское всячески
принижал". Польский король-де выше царя московского, так как второй все-
го лишь "дукатский князь", герцог, или по-русски Великий князь, а царем
писаться стал лишь при Иване Васильевиче Грозном.
Тут явно пахло политическим оскорблением, которое требовало достойной
отповеди. Поэтому всем посольством засели русские дипломаты за документы
и в ответе привели многие выдержки из прежних обращений польского коро-
ля, в которых содержится полный титул русского царя. Может быть, язвит
Возницын, польский посол те документы "не читал, или чел, да не памяту-
ет". Тут Малаховский и сам сообразил, что зашел слишком далеко, и прис-
лал людей с извинениями. Но взаимная обида, засевшая как заноза, все же
осталась.
И почти выиграл спор Прокофий Богданович, да подвели австрийцы, хотя
раньше держали сторону русских. Возницын сам видел, что на чертеже у
графа Эттингена ему отведено место справа, а поляку - слева. Теперь же
австрийцы стали говорить, что чертежа больше не существует и пусть каж-
дый сам выбирает себе место, которое ему полюбится в Карловицах. А им,
цесарцам, назначать место-де "непристойно", так как земля эта не цесарс-
кая и не турская, а ничейная.
Приходилось все начинать сначала, тем более что в середине октября
союзники двинулись в Карловицы и борьба за места предстояла уже не на
словах... Тут у нас помимо свидетельств Прокофия Богдановича есть еще
один интересный источник - записки венецианского посла кавалера Рудзини.
Конгресс, пишет он, размещался не в городе и даже не в деревне, а в
чистом поле, "расположенном частию в глубине небольшой долины, частию по
возвышенностям нескольких прилегающих к Дунаю холмов, под местечком Кар-
лович, в расстоянии получаса от него". На поле уже бьии обозначены места
для квартир цесарцев. Остальные должны были занимать места по желанию.
Рудзини хотел сделать это одновременно с другими союзниками, но московс-
кий посол не стал ждать. Он первым ступил на поле и занял место справа
от цесарцев, Польский посол был взбешен. "Из этого случая, - продолжает
Рудзини, - возник довольно сильный спор между поляками и московитами.
Люди польского посла пытались силой прогнать людей московского посла с
занятого места, но это им не удалось, и поляк остается в барках, выражая
с бранью свою злобу, протестуя перед прибывшими 14 октября цесарцами".
Он заявил даже, что не примет участия в конгрессе, не получив дальнейших
инструкций от короля.
Но Прокофий Богданович и бровьюне ведет, делая вид, что знать ничего
не знает. Когда его посещает австрийский посол граф Марсилий и говорит,
что слышал о ссоре людей московского посла с "другими людими", Возницын
хитрит - у людей ем никакой ссоры ни с кем не было. А если была, о чем
он ничего не знает, и граф Марсилий хочет это дело уладить, то Прокофий
Богданович ему за это благодарен.
Итак, московский посол занял почетное место, польский посол сидит
обиженный у себя на струге, союзники в полной растерянности, и ни о ка-
ких переговорах с турками пока и речи быть не может. Эта ситуация не на
шутку беспокоит австрийцев. Выход из создавшегося положения они видят в
том, чтобы перенести лагерь на другое место, с тем чтобы устранить сам
предмет спора. Тем более что предлог для этого есть: посредники и турки
считают выбранное для конгресса место неудобным. Поэтому граф Марсилий
спешит объявить о перемещении лагеря ближе к Петервардейну, пока слухи о
разногласиях не дошли до турков.
А на новом месте, чтобы избежать распрей, австрийцы предложили такой
план: на берегу Дуная будет вычерчен огромный квадрат, и каждая делега-
ция займет место на одной из его сторон. При этом и письменно и устно
давались заверения, что ни у кого не будет преимуществ и все будут в
одинаковом положении. Чтобы и на этот раз дело не сорвалось, граф Марси-
лий спросил согласия всех послов, Никто не возражал. Поворчав, согласил-
ся и пан Малаховский, заявив, что станет где угодно, но только не рядом
с московским послом.
Однако и теперь размещение не прошло гладко. На этот раз польский по-
сол повздорил с венецианцем. Поляк, злорадно записал Возницын, и дальше
скандалы чинит: на месте, где уже стоял венецианский посол, свою палатку
поставил, да еще спиной к нему. Снова началась склока, которая продолжа-
лась несколько дней. И только 21 октября поляки перенесли палатку.
Теперь все наконец встали на своих местах в полном соответствии с
принципом равенства, положенного в основу размещения. Но равенство ра-
венством, а Прокофий Богданович не упускает возможности сообщить в Моск-
ву, что встал он всетаки по правую руку от австрийцев, а поляк - по ле-
вую. Это расположение и показано на коробочке из Исторического музея.
Конечно, может быть, переусердствовал Прокофий Богданович с размещением.
Но ведь это был XVII век...
А еще через неделю и пан Малаховский, получив, видимо, указания от
короля, протянул руку для примирения, валя всю вину за прошлую ссору на
несообразительность своих людей. Теперь он просил у Возницына совета и
помощи, так как начинались переговоры, а на них речь должна была пойти о
передаче полякам Каменца. Малаховский очень рассчитывал на поддержку
Москвы.
* * *
Жизнь дипломатического лагеря на Дунае постепенно входит в свою ко-
лею.
"Цесарцы и венеты, - записал Возницын, - в станах своих построили се-
бе светлицы и конюшни и поварни деланные привезли из Вены, а я стою в
палатках, которые купил в Вене; терпим великую нужу и стужу, а больше в
сене, и овсе, и дровах: посылаю купить верст за двадцать и за тридцать,
да и там добывают - что было, то все выкупили".
Но куда больше тревожат его смутные дела, творящиеся в Карловицах.
Подозрения, возникшие еще в Вене, переросли в уверенность: цесарцы обма-
нывают, вопреки обещаниям, данным царю, тайно договариваются с турками,
а Россию хотят отстранить от участия в переговорах, Поэтому все его по-
пытки обьединить союзников, выработать общую платформу для переговоров
натыкаются на их глухое сопротивление. Он жалуется царю:
"Немцы всякие пересьыки через посредников о своих делах чинят, а нам
едва что сказывают, от чего мы здесь и слепы, и глухи, и ничего в
действо произвести не можем".
В то же время австрийцы, пользуясь преимуществом в общении с турками,
втихомолку настраивали их против Возницына. Об этом свидетельствует та-
кой происшедший в середине октября случай. К шатрам московского посла,
живописно раскинувшимся на холмах у Дуная, подъехала группа турецких
всадников.
- Кто тут стоит? - спросили они.
- Московский посол, - ответили люди Возницына.
- А, тот, кто не хочет мириться?
- Кто вам сказыл?
- Немцы сказывали.
- Лгут немцы, - говорят русские, - буде хотите пить или есть, подите
в шатры.
- Когда не хотите мириться, есть и пить у вас не хотим.
Поразмыслив над всем, посол пишет в Москву:
"Доношу тебе, Государь, что турки, как я вижу, во всем на посредников
положились и надежду свою иа них имеют и через них дело свое делают... А
наше дело зело трудно, потому что во всем неволя первое через цесарцев,
а потом через посредников, и за таким поведением как что выторгуешь..."
Как выходитъ из такого положения? И Возницын решается на смелый, хотя
и рискованный шаг - установить собственный тайный канал связи с турками.
* * *
Вторым послом у турок (заместителем главы делегации, как бы мы назва-
ли его сейчас) оказался грек Александр Маврокордато - переводчик и сек-
ретарь великого визиря, а главное - давний друг-приятель Прокофия Богда-
новича еще по Константинополю, через которого и тогда все дела делались.
Важной персоной был этот грек в Оттоманской империи. Последние 50 лет
бразды правления держали там, сменяя друг друга, великие визири из фами-
лии Кепрюлю. При них в качестве переводчиков, а по сути дела - госу-
дарственных секретарей, носивших звание "великих драгоманов", находились
два грека. И нередко на базаре в Константинополе, когда втихомолку, а
когда и открыто, люди спорили, кому же на самом деле принадлежит власть
великим визирям или великим драгоманам. Одним из них и был Александр
Маврокордато.
Сын преуспевающего греческого купца, он получил блестящее по тем вре-
менам образование. В греческой коллегии св