предшествующие походу  годы  провел  он
среди персов в постоянной тревоге о ней. Увидев собственными глазами казнь
сыновей, не в силах воспрепятствовать ей, несчастный отец поклялся  в  тот
час всеми богами Олимпа отомстить фараону, допустившему эту казнь.
     Прекрасно понимал все это Крез,  но,  напуганный  небывалой  вспышкой
царского гнева, решил про себя, что промолчать в эту минуту будет для него
наиболее благоразумным...
     Между тем Камбиз вновь улегся на свое мягкое ложе.
     - Я чувствую себя таким усталым, словно  целый  день  преследовал  на
необъезженном  скакуне  дикого  вепря,  -  промолвил   царь.   -   Видимо,
сказывается бессонная ночь, показавшаяся мне бесконечной. Если вам  нечего
сказать своему владыке,  можете  покинуть  шатер.  Ты  же,  юноша,  можешь
остаться, - обратился он к Агбалу. - Мне еще надо кое о чем спросить тебя.
Расскажешь мне, что делается сейчас в твоем родном  городе  и  на  берегах
Евфрата...


     Лишь на пятые сутки после казни мемфисских жрецов вернулся  в  лагерь
Прексасп. Из тридцати  сопровождавших  его  воинов-сарангиев  [сарангии  -
кочевое персидское племя] вернулись только восемь  человек,  израненных  и
измученных  -  остальные  остались  лежать  на  горячих  песках  там,   на
северо-восточной  границе  Египта,  сбитые  на  полном  скаку   камышовыми
стрелами в три локтя длиной. Встреченные конным отрядом воинов Амиртея, не
вступая в неравный бой, сарангии прорвались, по приказу Прексаспа,  сквозь
вражеские ряды и понеслись к Мемфису, преследуемые чуть ли не до лагерного
рва, оставляя шакалам и хищным птицам своих пронзенных стрелами  товарищей
и измученных коней, роняющих пену в пески.
     И когда, казалось, что им не уйти от погони,  когда  тяжелое  дыхание
преследователей,  украсивших  кожаные  шлемы  страусовыми   перьями,   уже
долетало до их затылков, когда  готов  был  пасть  на  землю  обессиленный
долгой  скачкой  нисейский  скакун  самого   Прексаспа,   взору   предстал
обнесенный частоколом и окруженный рвом лагерь персов. И  тогда  египтяне,
растянувшиеся в длинную цепочку, прекратили  изнурительное  преследование,
не  пожелав  из  преследователей  превратиться  в  преследуемых.  Ведь  во
вражеском лагере не могли не заметить погоню, и оттуда обязательно выслали
бы навстречу им сильный отряд, и тогда воины Амиртея  не  смогли  бы  уйти
далеко на своих тяжелодышащих скакунах.
     Избавившись от  преследователей,  воины  Прексаспа  пустили  скакунов
шагом, а некоторые даже спрыгнули на землю, чтобы размять  затекшие  ноги.
Только к вечеру, когда солнце  садилось  на  западе  за  багряные  вершины
барханов, достигли сарангии лагерных ворот. Оставив скакуна  на  попечение
своего телохранителя, Прексасп направился в царский шатер,  но  неумолимый
страж дверей не пропустил царедворца к владыке, заявив,  что  уставший  за
день Камбиз  улегся  незадолго  перед  приходом  вельможи,  и  посоветовал
Прексаспу прийти завтра поутру.
     Прексасп не стал настаивать, и прошел в свой шатер. Ему не  терпелось
увидеть младшего  сына  после  долгой  разлуки.  Юный  Теисп  был  царским
виночерпием, и поэтому был вынужден сопровождать Камбиза во время опасного
похода к берегам Пиравы.
     Войдя в шатер, вельможа убедился, что мальчик крепко спит, и не  стал
будить его. Обмывшись теплой, отстоявшейся от ила речной  водой,  вельможа
сменил свои пыльные одежды, с удовольствием испил полную чашу  ароматного,
освежающего напитка и вышел наружу - первые звезды уже высыпали на  низкий
небосвод. Несмотря на разлившуюся по всему телу усталость, сон  бежал  его
глаз, и Прексасп направил свои стопы к Дарию, царскому телохранителю,  чей
шатер стоял рядом с его шатром.
     Дарий еще не спал.
     - Где ты пропадал все эти дни,  Прексасп?  -  Горбоносый,  невысокого
роста, черноглазый Дарий отличался  сметливым  умом  и  наблюдательностью,
необычной для его лет. Совсем недавно ему исполнилось двадцать  три  года,
но, несмотря на молодость, его проницательности  могли  позавидовать  даже
убеленные сединой мужи. - Давно тебя не было видно в царском шатре...
     Колеблющийся язычок светло-желтого пламени терракотового светильника,
исполненного в виде жадно  хватающей  воздух  рыбы,  освещал  только  одну
половину лица  хозяина  шатра,  и  от  этого  оно  казалось  неестественно
неподвижным и хитрым,  словно  принадлежало  не  воину,  а  жрецу,  всегда
скрывающему свои чувства и мысли от посторонних. "Неужели Дарий  проник  в
тайну, знает о поручении владыки, с которым я  отправился  в  Персиду?"  -
подумал Прексасп. - "Нет, он не может знать о царском  поручении  -  не  в
интересах владыки распространяться об этом!"
     - По поручению царя я разведывал подступы к лагерю  Амиртея!  -  этот
ответ вельможа заранее подготовил для любопытных и в данную  минуту  всего
лишь выудил его из своей памяти.
     - Ну и как, сможешь обрадовать владыку?
     - Думаю, мне это удастся, Дарий. Но ты  лучше  расскажи,  что  нового
произошло здесь за время моего отсутствия?
     Дарий внимательно взгляделся в лицо Прексаспа.
     - Ты разве ничего не слышал там,  где  соизволил  быть,  о  том,  что
сотворил здесь наш владыка?
     - Нет... - Прексасп не пытался скрыть свое недоумение. -  И  надеюсь,
что ты мне обо всем расскажешь!
     -  Расскажу,  -  произнес  хозяин  шатра,  -  так  как  скрывать  это
бессмысленно - об этом говорит весь лагерь, и ты рано или поздно обо  всем
узнаешь. Приготовься к худшему,  Прексасп.  Наш  владыка  болен  неведомой
болезнью - Ахурамазда отнял у него разум!
     На краткое мгновение ошеломленному вельможе показалось,  что  кто-то,
невидимый глазу смертного, погасил пламя светильника. Дыхание перехватило,
словно чьи-то цепкие пальцы душили его.
     - Я  знаю,  что  персы  не  лгут,  иначе  я  потребовал  бы  от  тебя
доказательств! - тяжело выдохнул он.
     - Их гораздо больше, чем мне хотелось бы, Прексасп. К примеру, что ты
скажешь  о  поведении  Камбиза  казнить  трех  жрецов  Мемфиса  на  глазах
соотечественников только за то, что они осмелились  в  свой  недобрый  час
просить нашего царя дать разрешение на проведение ежегодных  празднеств  в
честь бога Аписа, предстающего перед людьми в образе черного быка с  белым
пятном на лбу?! А что ты скажешь о приказе казнить Псамметиха?
     - Как, фараон казнен? - не выдержал  и  перебил  Дария  побагровевший
Прексасп.
     -  Владыка  заставил  несчастного  испить  бычьей  крови,  и   фараон
отправился навестить праотцев, испустив дух в адских мучениях.  Но  и  это
еще  не  все,  Прексасп.  Царь  объявил  во  всеуслышанье,  что  казненный
Псамметих и отец его Аматис не кто иные как злостные узурпаторы.  Себя  же
он объявил законным наследником фараонов предыдущей  династии,  сыном,  ты
только послушай, сыном Осириса [Осирис - один из верховных богов  Древнего
Египта]. Камбиз велел выбросить мумию  Аматиса  из  усыпальницы  в  городе
Саисе, сжечь ее на центральной площади. Но  сжигание  трупов  противоречит
обычаям и нашим, и обычаям этой страны!
     - Неужто... - попытался что-то сказать Прексасп, но Дарий не дал  ему
докончить свою мысль.
     - Погоди, и это еще не все! Владыка повелел  разрушить  в  кратчайший
срок древние храмы местных богов, и удивит ли тебя, Прексасп,  после  всех
этих неразумных деяний, если завтра поднимется  против  нас  в  неутолимом
гневе вся эта многолюдная страна, и мы падем вдали от  родных  очагов  под
тучей стрел и дротиков, от неисчислимого  количества  которых  ясный  день
превратится в  сумрачный  вечер.  И  это  сейчас,  когда  страна  признала
верховную власть персов, смирилась со своей участью, и еще вчера в тех  же
храмах священнослужители пели хвалу нашему владыке?
     -  Услышанное  мною  настолько  ужасно,  Дарий,  что  не  может  быть
неправдой! - взволнованный Прексасп встал, опершись руками  о  колена,  и,
сгорбившись, закружил по шатру. - Но что ты сам думаешь  об  этом,  Дарий?
Может быть,  есть  другая  причина  таких  странных,  недостойных  владыки
большей части света поступков?
     - Мне кажется, я проник в нее...
     - Тогда не томи меня, говори, Дарий! Развей мои сомнения!
     - В лагере появился жрец из Вавилона, уже пять  дней,  как  он  среди
нас. Он каким-то странным, пока еще непонятным  мне  способом,  влияет  на
поведение и поступки владыки.  Скорее  всего  доступными  ему  магическими
заклинаниями, теми заклинаниями, которыми издавна славятся во всех странах
халдейские жрецы.
     - Кто он таков, мой Дарий? Что делает в нашем лагере?
     - Быть может, ты встречал его, когда  он  направлялся  к  нам,  минуя
дельту Пиравы, вместе с караваном эламских тамкаров...
     - Нет, во всяком случае не могу припомнить...
     - Конечно же, подвергая свою бесценную жизнь неисчислимым  опасностям
за много парасангов отсюда, ты не обращал внимания, на каких-то  тамкаров!
Этот жрец привез владыке дар жителей Вавилона:  бронзовый  меч  с  золотой
рукоятью некоего  правителя,  царствовавшего  сотни  лет  тому  назад.  По
крайней мере, он так утверждает. Среди вавилонян бытует мнение, будто этот
клинок приносит его обладателю победу над врагами во время сражения...
     - И царь поверил этой нелепой выдумке?
     - Конечно же нет, но на воображение простых воинов  это,  несомненно,
произведет впечатление.  Как  бы  там  ни  было,  но  этот  жрец  завоевал
удивительное расположение Камбиза, и царь не желает расставаться с ним  ни
на минуту. Этот халдей стал Камбизу дороже всех нас, его  приближенных,  и
даже сородичей!
     Последние слова Дария несколько успокоили Прексаспа.
     - Мне кажется, что ты ошибаешься,  Дарий.  Еще  во  время  эфиопского
похода многие знатные персы  заметили,  что  с  Камбизом  творится  что-то
неладное... Ты не можешь не помнить те ужасные дни, когда мы,  углубившись
без заготовленного впрок провианта в горячие пески  безжизненной  пустыни,
теряли испытанных и закаленных, мужественных  перед  лицом  врага  воинов,
гибнущих десятками и сотнями не  в  схватках  с  врагом,  а  от  голода...
Надежнейшие и опытные проводники, получившие щедрую  плату,  утверждали  в
один голос, клялись своими богами, что еще много дней пути предстоит  нам,
прежде чем измотанное войско достигнет ближайшего оазиса на берегу Пиравы,
где можно будет раздобыть хоть немного съестного. Но наш царь был  глух  к
разумным  доводам,  слепо  шел  вперед  и  вел  за  собой   измученное   и
обессиленное   голодом   войско,   разделяя   с    ним    все    трудности
неподготовленного похода. И лишь тогда, когда иссушенные яростным  солнцем
воины возроптали громко и отказались идти в горячую пасть сыпучих  песков,
непреклонный Камбиз, уподобившийся мумии, был  вынужден  повернуть  назад,
отказавшись от желания наказать эфиопов.
     - Царь не расстался со своим замыслом: он повторит поход, лишь только
Ахурамазда предоставит ему такую возможность...
     - Я знаю об этом, - согласился с Дарием Прексасп.  -  Но  смог  ли  я
убедить тебя в своей правоте, что уже в те дни на ум царя набежала тень?
     - Кое в чем я с тобой согласен, и все же прав я, а не  ты,  Прексасп.
Ты сам  убедишься  в  этом,  как  только  тебе  предоставится  возможность
наблюдать за этим таинственным служителем  Мардука.  Суди  сам,  насколько
противоречивы поступки нашего владыки!  Он  приказывает  публично  казнить
Псамметиха, а на другой день, когда вавилонского жреца не  было  рядом  по
какой-то причине, которую я  сейчас  не  упомню,  непритворно  сожалеет  о
содеянном, готов отдать все свои  сокровища,  лишь  бы  только  воскресить
фараона. Он повелевает сжечь на костре мумию Аматиса,  а  некоторое  время
спустя, опять-таки во время отсутствия жреца, приказывает вновь вернуть ее
со всеми предосторожностями  в  оскверненную  усыпальницу,  и  благо,  что
первое повеление не успели исполнить уже  привыкшие  к  его  непостоянству
слуги. А случай с Аписом? Желая доказать, что перед  нами  не  бессмертный
бог, а обычное бездумное  животное  -  что  это  истинно  так,  ясно  всем
народам, только не египтянам! - Камбиз убил собственноручно ударом акинака
этого священного быка на глазах потрясенных и  растерянных,  онемевших  от
ужаса жителей  Мемфиса.  Но  на  следующий  день  царь  повелел  соорудить
околевшему быку погребальный саркофаг с надписью: "Камбиз, царь Верхнего и
Нижнего Египта, посвятил большой саркофаг своему отцу Осирису!"
     - Если ты уверен в своей правоте, то твое бездействие преступно,  мой
Дарий! Кто или что мешает тебе убить этого жреца, если ты убежден, что его
присутствие  дурно  влияет  на  нашего  владыку?!  Или  же  боишься  гнева
Камбиза?! - Прексасп помолчал,  словно  ожидая  ответа  собеседника.  -  И
все-таки твои доводы не смогли убедить меня. Убежден, что  это  Ахурамазда
карает персов, ополчившись на Камбиза...
     - Ты уже видел царя, беседовал с ним?  -  Дарий  решил  сменить  тему
разговора. Протяжно зевнув, прикрыв при этом рот ладонью, откинулся он  на
устланное барсовой шкурой ложе.
     - Нет, - ответил Прексасп, догадавшийся  о  его  намерении.  -  Страж
дверей велел мне явиться утром, к пробуждению Камбиза...
     - Утро уже близко, Прексасп. Тебе следует  хорошо  отдохнуть,  прежде
чем ты предстанешь перед очами владыки. Во время беседы остерегайся лишних
слов, способных вызвать гнев Камбиза. Помни, Прексасп: это не тот  Камбиз,
с  которым  ты  простился  много  дней  тому   назад,   исполняя   царское
повеление...


     В  летнюю  пору  темнота  ночи  не  в   силах   противостоять   долго
наступающему в разноцветных одеяниях  рассвету:  едва  золотистая  полоска
зари легла  на  волнистую  линию  восточной  части  окоема,  шум  и  говор
пробудившегося от сна  лагеря  поднял  на  ноги  Прексаспа,  привычного  к
лишениям походной жизни. Теисп еще сладко спал, разметавшись  на  ложе,  и
Прексасп не стал будить сына.  Ополоснув  лицо  водой  и  расчесав  волосы
гребнем из слоновой кости, вельможа поспешил к  царскому  шатру  -  Камбиз
вставал обычно вместе с рассветом. Но  и  на  этот  раз  страж  дверей  не
пропустил вельможу в шатер, заставил ждать у входа.
     Прексасп хорошо представлял, с каким  нетерпением  ждет  его  Камбиз:
стоит ему отойти от сна и узнать о возвращении в лагерь  Прексаспа,  и  он
тотчас же призовет к себе царедворца. Усевшись на выступающий из песка еще
не успевший нагреться камень рядом с коновязью, вельможа погрузился в свои
тягостные мысли, рожденные ночным разговором с царским  телохранителем.  С
самого утра, лишь только открыл глаза вельможа, не давали они  ему  покоя,
не оставляя ни на мгновенье.
     Тени, отбрасываемые  белыми  палатками  военачальников  и  камышовыми
шалашами простых воинов, успели укоротиться вдвое, прежде  чем  в  царский
шатер проник первый из приближенных Камбиза. К  удивлению  Прексаспа,  это
был не кто иной, как его сын Теисп, юный царский  виночерпий.  Не  заметив
отца,  прошел  мальчик  мимо  неподвижных,   словно   каменные   изваяния,
часовых-мидийцев.
     В такой ранний час в шатре Камбиза не могло быть  гостей.  Поэтому  и
удивило Прексаспа появление сына,  обязанностью  которого  было  разливать
вино во время пира или  золотистую  хаому  [хаома  -  опьяняющий  напиток,
обожествленный народами, исповедующими зороастризм; употреблялся во  время
ритуальных оргий; в Авесте говорится, что опьянение "златоцветной"  хаомой
дарует "всестороннее знание"] во время ритуальных оргий.  Сердце  вельможи
забилось в тревоге, но появившийся тотчас же  страж  дверей  взмахом  руки
подозвал царедворца и впустил его в шатер. Владыка в легком льняном хитоне
и ярких зеленых шароварах сидел за низким столиком,  уставленным  яствами;
напротив него примостился на ярко-красном  миндере  черноголовый  юноша  в
одеянии жрецов Междуречья. Им прислуживал  Теисп,  -  он  держал  в  руках
разрисованный строгим геометрическим орнаментом темно-коричневый  сосуд  с
высоким горлышком и длинной  вертикальной  ручкой.  При  виде  отца  глаза
мальчика заблестели, но он ничем не выдал своей радости.
     - Чем  порадуешь,  мой  верный  Прексасп?  -  обратился  к  вошедшему
вельможе Камбиз. - Надеюсь, ты выполнил мой приказ?
     - Твое сердце может быть спокойно, владыка!  Иначе  я  не  посмел  бы
предстать перед твоими царственными очами. Все сделано мною  так,  как  ты
повелел своему рабу!
     Камбиз   взял   со   стола   золотую   скифскую   чашу,   наполненную
темно-вишневой жидкостью, выпил ее до дна  за  один  прием.  Не  успел  он
поставить чашу на столик, как Теисп вновь наполнил ее.
     - Я награжу тебя так, что ты останешься доволен, мой верный Прексасп,
-  взгляд  Камбиза  стал  задумчивым,  словно  он  вспомнил  о  чем-то.  -
Присаживайся рядом с нами.
     - Благодарю тебя, владыка...
     - Попробуй этот  напиток,  услаждающий  нашу  быстротечную  жизнь,  в
которой огорчений больше, чем радостей.
     Прексасп не смог скрыть свое недоумение.
     - Владыка, не во гнев тебе будет сказано, но  я  не  привык  пить  по
утрам перебродивший сок виноградной лозы. К тому же, я вижу, виночерпий не
разбавил его водой.
     Брови Камбиза двинулись к переносице.
     - Ты напрасно отказываешься, Прексасп. Это то самое вино, которое так
понравилось царю заносчивых  эфиопов.  Он  выделил  его  изо  всех  даров,
посланных  мною.  Только  из-за  вашего  малодушия  я  не  смог   покарать
нечестивца и бросить его к моим ногам! - закричал царь, вскочив  на  ноги.
Его помутневший взор с  яростью  уставился  на  Прексаспа.  Вельможа  тоже
вскочил на ноги, задев плечом Агбала, и тотчас же  румянец  на  исхудавшем
лице Камбиза сменился  мертвенной  бледностью.  Жестом  руки  царь  усадил
вельможу. - Испей этот сладостный напиток, Прексасп, и ты не пожалеешь.
     У Прексаспа не было ни малейшего желания вновь пробудить необузданный
гнев Камбиза, и он выпил бы предлагаемую чашу вина. Но в  шатре  находился
его сын, его надежда в настоящем и опора в будущем. В  присутствии  Теиспа
вельможа не мог нарушить один из заветов Ахурамазды - как смотрел бы он  в
глаза своему сыну, наставлял бы его, воспитывал  в  нем  достойного  мужа,
если б сам с легкостью нарушал предписания всевидящего бога?!
     - Если это приказ, владыка, то я выполню его тотчас же, но если  твое
предложение продиктовано желанием сделать мне приятное, то уволь, владыка,
и прикажи своим слугам подать мне чашку колодезной воды.
     Камбиз вновь  вспыхнул;  отодвинув  от  себя  столик  с  яствами,  он
расплескал вино.
     -  Мой  верный  Прексасп,  я  вижу,   ты   готов   презирать   своего
слабовольного владыку, который пьет по  утрам,  не  таясь  от  персов,  не
разбавленное водою вино?!
     - Владыка, могут ли подобные мысли родиться в моем сердце,  преданном
тебе? Но ведь известно  от  отцов  и  прадедов  наших,  что  этот  напиток
разрушает безжалостно наши  тела.  Он  губит  рано  или  поздно  тех,  кто
пристрастится к нему. Тревога поселится в сердцах твоих воинов,  если  они
дознаются о твоей  слабости.  Ведь  вино  способно  отнять  твой  разум  и
притупить остроту зрения, лишить хладнокровия и точности удара, владыка.
     - Мне не составит труда доказать тебе твою неправоту,  Прексасп...  -
зловещим тоном произнес Камбиз. - Теисп, подай мне лук и колчан,  а  затем
встань у входа в шатер!
     Юный виночерпий опустил еще полный сосуд на  ворсистый  ковер,  подал
Камбизу инкрустированный слоновой костью боевой лук и колчан, туго набитый
перистыми стрелами и, пятясь назад, достиг выхода, застыв там  неподвижным
изваянием. Сердце Прексаспа сжалось от ужаса,  он  без  труда  понял,  что
задумал Камбиз.
     - Смотри, Прексасп, я направлю стрелу в твоего сына, -  цедил  сквозь
зубы царь, - и если она пронзит его сердце, то никто из персов не  посмеет
сказать, что моя  рука  или  глазомер  способны  подвести  меня  во  время
кровопролитной битвы!
     Камбиз медленно натягивал тетиву,