был
покинуть королевство и бежать в Голландию за помощью. Там он пробыл два года
{89}, оставив свою молодую жену в Вестминстере,  в  убежище,  где  у  нее  и
родился тот принц Эдуард, о котором была речь {90}. А между тем граф  Уорвик
освободил из заключения и вновь возвел на трон короля  Генриха  VI,  который
прежде был низложен Эдуардом к чему тогда немало усилий приложил и сам  граф
Уорвик. Был он человек умный, воин доблестный, а имения, родство и  народная
любовь давали ему такую мощь, что он венчал королей  и  свергал  королей  по
своему усмотрению и легко мог бы сам достигнуть власти, если бы  не  считал,
что почетней делать королей, чем быть  королем.  Но  ничто  не  продолжается
вечно: в конце концов король Эдуард воротился и в праздник пасхи  с  намного
меньшими силами разбил графа Уорвика на Барнетском  поле.  Граф  Уорвик  был
убит со многими другими вельможами из его сторонников, а  Эдуард  вновь  так
прочно завладел короною, что мирно владел ею вплоть до своего смертного дня;
и когда он ее оставил, то потерять ее было бы почти невозможно, когда бы  не
распри между его истинными друзьями и не предательство его ложных друзей.
     Я столь подробно пересказал эти брачные дела {В 1565 добавлено: "обойти
их было бы неуместно".}  для  того,  чтобы  виднее  было,  на  каком  зыбком
основании построил протектор свое  обвинение,  что  дети  короля  Эдуарда  -
незаконнорожденные. Но хоть  такое  измышление  и  было  очень  пошлым,  оно
пришлось по душе тем, кому важно было хоть что-то сказать: они были уверены,
что никаких более веских доказательств от них не потребуется. Тогда-то,  как
я начал уже рассказывать, и решено  было  протектором  и  его  советом,  что
названный доктор Шей в своей проповеди в соборе св.  Павла  должен  объявить
народу, что ни король Эдуард, ни герцог Кларенс не были зачаты в законе и не
были истинными детьми герцога Йорка, но герцогиня, их мать {91}, понесла  их
незаконно в прелюбодеянии от других лиц, а также что подлинною женою  короля
Эдуарда была дама Елизавета Люси и поэтому сам государь и все  его  дети  от
королевы - незаконнорожденные.
     В соответствии с этим  замыслом  доктор  Шей  в  ближайшее  воскресенье
выступил с проповедью у креста перед собором св. Павла {92} при  многолюдной
толпе, всегда стекавшейся на его проповеди, и взял  предметом  такие  слова:
"Spuria vitulamina non agent  radices  altas",  что  значит:  "Прелюбодейные
поросли не дадут корней в  глубину"  (Премудрость  Соломонова,  4,  3).  Для
начала он показал великую милость, которую бог таинственным образом  дает  и
сообщает законному потомству по закону супружества,  а  далее  провозгласил,
что в наказание родителям те лишь дети обычно лишены этой милости и в  жизни
своей злополучны, которые родилисьво грехе, особенно же при прелюбодеянии. И
хотя некоторые из них по мирскому неведению и из-за сокрытия истины от  умов
наследуют до поры до времени чужие земли,  однако  господь  всегда  печется,
чтобы они недолго оставались в их роду: истина  выходит  на  свет,  законные
наследники  восстанавливаются  {В   1565   добавлено:   "отпрыски-сверстники
возвращаются на свою почву".}, а  прелюбодейная  поросль  выдергивается,  не
успев пустить глубоких корней. Для доказательства и подтверждения этой мысли
он изложил некоторые примеры из Ветхого завета и другие древние  истории,  а
потом начал распространяться в похвалах покойному  Ричарду,  герцогу  Йорку,
называя его отцом лорда-протектора, и сообщил о правах  его  наследников  на
корону, которые были  определены  властью  парламента  после  смерти  короля
Генриха VI. А  единственным  истинным  его  наследником  и  законнорожденным
сыном, заявил он,  является  только  лорд-протектор.  Ибо,  провозгласил  он
затем, король Эдуард не был никогда законным образом женат  на  королеве,  а
перед богом оставался мужем дамы  Елизаветы  Люси,  и  поэтому  его  дети  -
незаконнорожденные. Да и сам король Эдуард,  и  герцог  Кларенс  никогда  не
считались среди тех, кто знал тайны дома, за бесспорных  детей  благородного
герцога {В 1565 пространнее:  "Поскольку  Эдуард  вопреки  закону  и  обычаю
сочетался с королевой в то время, когда еще была жива истинная и несомненная
жена его госпожа Люси. Он был помолвлен с ней еще  в  ее  девичестве,  потом
вступил с нею в брачную связь и даже  имел  от  нее  ребенка,  однако  своих
обязательств перед нею  он  не  выполнил,  так  как  к  нему  тогда  явилась
прекрасная вдова и он попрал верность во имя похоти, так что ни один  из  их
отпрысков не имеет права царствовать. Говорил об этом Шей с большою силою  -
не только намеками и подозрениями, но даже лживо называя  имена  свидетелей.
Ему ведомо, продолжал он, какой великой опасности  он  себя  подвергает,  но
ведь он говорит с того места, откуда должна звучать только  истина,  которая
дороже, нежели сама жизнь; и образец для него - Иоанн Креститель, презревший
смерть, обличая беззаконные браки королей. Да и удивительно ли,  что  Эдуард
не был озабочен мыслию о том, законных ли он оставит сыновей или незаконных,
если ни сам он, ни брат его Кларенс  не  были  на  самом  деле  достоверными
сыновьями их отца..."}, так как  лицом  они  больше  напоминали  не  его,  а
некоторых других людей, и от душевных  его  доблестей  (добавил  он)  король
Эдуард тоже был далек. Зато лорд-протектор, сказал он, - вот  благороднейший
правитель;  вот  образец  рыцарских   доблестей:   как   царственным   своим
поведением, так и чертами лица представляет он подлинный облик  благородного
герцога, его отца. Это его образ, продолжал  проповедник,  это  свойственное
ему выражение лица, истинный отпечаток его черт,  несомненное  его  подобие,
воочию зримый облик названного славного герцога.  Было  условлено,  что  при
этих словах протектор  сам  должен  был  явиться  средь  народа,  слушавшего
проповедь,  чтобы  людям  показалось,  будто  эти  слова,  совпавшие  с  его
появлением, сам дух святой вложил в уста  проповедника,  и  чтобы  под  этим
впечатлением народ закричал: "Король Ричард! Король Ричард!" -  тогда  можно
было бы сказать потом, что сам бог избрал его, явивши чудо.  Но  замысел  не
удался - то ли из-за небрежности протектора, то ли из-за непомерного усердия
проповедника. Дело в том, что протектор в своем пути нарочно  мешкал,  чтобы
не опередить этих слов, а доктор, опасаясь, что тот прибудет скорее, чем его
речь дойдет до нужных слов, чрезмерно с ними поторопился: он подошел к  ним,
и миновал их, и приступил к другим предметам раньше, чем появился протектор.
И поэтому, завидев его появление, он разом бросил говорить, о чем говорил, и
без всякого перехода, порядка и связи начал вновь повторять слова, что это -
"тот самый  благороднейший  правитель,  образец  всех  рыцарских  доблестей,
который как царственным своим поведением, так и выражением  и  чертами  лица
являет подлинный облик герцога Йорка - его отца: это его образ, свойственное
ему выражение лица, истинный отпечаток его черт,  несомненное  его  подобие,
воочию зримый облик славного герцога, чья память никогда не умрет, пока  жив
этот муж". При этих самых словах протектор в сопровождении герцога Бэкингема
прошел меж народом к тому месту на верхнем ярусе, где обычно стояли духовные
лица. Там он остановился, слушая проповедь. Но люди и не помышляли  кричать:
"Король Ричард!" -  пораженные  постыдною  проповедью,  они  стояли,  словно
превратившись в камни.
     После того как эта проповедь окончилась, проповедник укрылся дома и  от
стыда не смел более оттуда показываться, скрываясь от  света,  как  сова.  А
когда однажды он спросил у своего старого друга, что о нем говорят в  народе
(хоть и собственная совесть достаточно подсказывала ему, что ничего хорошего
не говорят), а тот ответил ему, что из каждых уст о нем слышен только позор,
это так поразило его сердце, что через несколько дней он угас и покинул этот
мир {В 1565 добавлено: "Однако что было дерзко начато, то должно было дерзко
и продолжиться".}.
     Затем, в следующий вторник после этой проповеди, в лондонский  Гилдхолл
{В 1565 добавлено: "место прекрасное и достаточно просторное, чтобы вместить
большую толпу".} явился герцог Бэкингем {93}  с  толпою  лордов  и  рыцарей,
среди которых не все даже знали,  с  какой  вестью  они  идут.  И  здесь,  в
восточном конце зала, откуда мэр правил суд, окруженные мэром и олдерменами,
они собрали перед собою все общины города; именем  протектора,  под  страхом
большого наказания, всем было приказано замолчать, и тогда герцог  встал  (а
был он не лишен учености и от природы имел редкостный  дар  слова)  и  ясно,
громко обратился к народу с такой речью:
     "Друзья! Преданное и сердечное расположение, которое  мы  испытываем  к
вам {В 1565 добавлено: "ведь вам известно, кто  мы  такие".},  побудило  нас
прийти сюда, чтобы сообщить вам о деле большом и важном, и не только важном,
но и угодном богу и выгодном всему королевству, а в особенности выгодном  не
кому-нибудь другому в  королевстве,  а  вам,  гражданам  этого  благородного
города. Так вот, мы пришли сюда, дабы принести вам то,  в  чем  вы  заведомо
долго нуждались, чего страстно желали, за что  готовы  были  отдать  большие
деньги, за чем пустились бы в самый дальний путь; мы же это приносим вам без
усилий, страданий, затрат, риска и опасности для вас. Что же это такое?  Это
безопасность вашей жизни,  спокойствие  ваших  жен  и  дочерей,  сохранность
вашего имущества: ведь в былые времена вы  ни  в  чем  этом  не  могли  быть
уверены. Кто из вас мог бы чувствовать себя истинным хозяином  своего  добра
среди стольких силков и ловушек, сколько  их  было  вокруг,  среди  стольких
грабежей и поборов, среди стольких налогов и пошлин, которым никогда не было
конца и в которых часто не было нужды? а если и была нужда, то скорее  из-за
мятежей и неразумных опустошений, чем  для  какого-нибудь  необходимого  или
достойного расхода {В 1565 иначе: "хотя и королю не для чего было  требовать
денег, и народу не из чего платить".}. У людей богатых и почтенных,  что  ни
день, отбиралось новое и новое добро,  чтобы  раздать  его  расточителям;  а
когда не хватало "пятнадцатины" {94} и любых иных привычно звучащих  налогов
{95}, то под удобным  именем  беневоленции  {96},  или  доброхотных  даяний,
сборщики вымогали от каждого столько, сколько ни один человек доброхотно  не
мог бы им дать. И если этот побор назывался беневоленцией, то  это  значило,
что каждый человек должен платить не  столько,  сколько  он  хочет  дать,  а
столько, сколько король хочет взять. Тогда ничто не запрашивалось помалу, но
всего требовали сверх меры {97}: штрафы  превращались  в  поборы,  поборы  в
выкупы, малое злоупотребление в преступление, преступление в измену.
     Я думаю, никто здесь не нуждается в том, чтобы мы  приводили  поименные
примеры. Разве вы забыли Бардета {98}, который за одно необдуманное слово {В
1565 добавлено: "за чашей с  вином".}  был  жестоко  обезглавлен,  и  законы
королевства были нарушены в угоду королю? Сколько славы стяжал тогда Маркхем
{99}, главный судья, который предпочел оставить  свою  должность,  чем  дать
согласие на такой приговор, и сколько позора легло на всех,  кем  из  страха
или из лести приговор  этот  был  вынесен!  {В  1565  добавлено:  "Благодаря
лживому  толкованию  законов  они  погубили  невинного   человека,   который
положился на их верность долгу и  совести".}  А  Кук  {100},  уважаемый  ваш
сосед, олдермен и мэр этого благородного города {В 1565 добавлено: "Немногие
города могут гордиться такими людьми: должным образом он получал от вас  все
места и должности и на  каждом  прекрасно  управлял".}?  кто  из  вас  столь
невежествен, чтобы о нем не знать,  или  столь  забывчив,  чтобы  о  нем  не
помнить, или столь бессердечен, чтобы не жалеть о потерях  этого  достойного
человека? О потерях? нет, о совершенном его разорении {В 1565 добавлено: "из
такого  огромного  богатства  он  был  сброшен  не  просто  в  бедность,  но
прямо-таки в нищету".} и о незаслуженной погибели, и все  это  лишь  оттого,
что он любил тех,  кого  не  любил  король.  Я  думаю,  что  нет  надобности
перечислять  всех  остальных   по   именам:   уверен,   что   многие   здесь
присутствующие помнят, как они сами или их ближайшие друзья  видели  немалые
опасности и своему добру, и себе самим из-за обвинений или вовсе лживых, или
ничтожных, но прикрытых грозными словами!
     Не было такого страшного  обвинения,  для  которого  не  находилось  бы
предлога. Ведь король наш,  не  дождавшись  срока  своего  престолонаследия,
добился короны мечом; и поэтому, чтобы обвинить богатого человека в  измене,
достаточно было его родства, дружбы,  близости  или  простого  знакомства  с
кем-нибудь из врагов короля, а во врагах короля побывало не меньше  половины
королевства. Таким образом, никогда ваше добро не находилось в безопасности,
а самим вам все время  грозили  обычные  превратности  войны.  Война  всегда
бывает причиною многих злополучии, но злополучнее  всего  она  тогда,  когда
народ в раздоре с самим собой; и нигде на свете не была она  так  пагубна  и
опустошительна, как у нас; и никогда у нас не  была  она  столь  долгой,  со
столь частыми битвами, такими ожесточенными и смертоносными, как это было  в
дни покойного государя, да простит ему это бог. При нем и ради  него,  когда
он добывал венец, удерживал его, терял его и вновь  отбивал  его,  пролилось
больше английской крови, чем  при  двукратном  завоевании  Франции.  Столько
древней дворянской крови стоили нам эти междоусобицы, что осталась  едва  ли
половина ее, к большому ущербу этой благородной страны; а  что  уж  говорить
обо всех богатых городах, разоренных и разграбленных по пути на битву или  с
битвы! Но и мир потом  был  не  спокойнее  войны:  никогда  не  было  такого
времени, чтобы человек богатый был спокоен за свои деньги, а человек знатный
за свои земли, а кто бы то ни было за  собственную  безопасность.  Воистину,
кому король мог доверять, не доверяя родному брату? кого он мог жалеть, убив
родного брата? и кто мог любить его, если не мог родной его брат? Мы пощадим
его честь и не станем говорить, каким  людям  он  больше  всего  благоволил;
однако вы все знаете хорошо: чем больше он любил человека,  тем  меньше  тот
считался с законом, и много больше подавалось судебных прошений  жене  Шора,
пошлой и презренной развратнице, нежели всем лордам  Англии,  исключая  тех,
которые у нее же искали помощи. А ведь эта простая  женщина  пользовалась  и
уважением, и доброй славой, пока король в своей распутной похоти и греховной
страсти не отнял ее у мужа, честного и состоятельного человека из  вашей  же
среды. По чести сказать, мне об этом  очень  бы  не  хотелось  говорить,  но
бесполезно держать в секрете то, о чем знает каждый:  алчная  похоть  короля
была ненасытной и несносной для всего королевства, так  как  не  было  такой
женщины, молодой или старой, богатой или бедной, которая бы ему  приметилась
и понравилась чем угодно - видом, лицом,  речью,  поступью  или  осанкою,  -
чтобы он, не боясь ни бога, ни бесчестия, ни мирской молвы, не устремился бы
к ней в своем вожделении, не овладел бы ею и  не  принес  бы  этим  погибели
многим добрым женщинам и большого горя их мужьям и другим  друзьям  -  людям
честным и так высоко чтущим чистоту дома, целомудрие жен и стыд  детей,  что
им легче было бы всего лишиться, нежели претерпеть такое поношение.
     Не  было  в  королевстве  места,  не  затронутого   этими   и   другими
непереносимыми  обидами;  но  более  всех  страдали  вы  -  граждане   этого
благородного города, как потому, что у вас больше  всего  было  добра,  ради
которого вершатся такие несправедливости, так и потому, что вы всегда были у
него под рукой, ибо время свое он обычно проводил здесь  или  поблизости.  А
между тем он имел особую причину именно к вам относиться лучше  и  любезнее,
нежели к любым другим своим подданным,  -  и  не  только  потому,  что  этот
знатный город, столица государя и славнейший город его государства, умножает
честь и славу правителя среди всех других народов, но также и  потому,  что,
несмотря на немалые траты и великие тревоги и опасности, вы всегда  во  всех
войнах были на его стороне из-за  душевной  вашей  преданности  дому  Йорков
{101}. Отплатить вам достойно он не смог; но есть  в  доме  Йорков  человек,
который с божьей помощью сумеет это сделать лучше. Объявить вам  об  этом  -
вот единственная цель нашего к вам прихода {В 1565 добавлено: "Выслушайте же
меня до конца так же внимательно, как и до сих пор".}.
     Думается мне, что нет надобности повторять вам то, что вы  уже  слышали
от того, кто мог об  этом  лучше  сказать  и  кому  вы  должны  были  больше
поверить. У меня есть основания так полагать:  ведь  я  не  настолько  горд,
чтобы надеяться весом моих слов сравняться с  проповедником  слова  божьего,
человеком настолько ученым и мудрым, что никто лучше его не умеет  говорить,
и человеком настолько честным и добродетельным, что он не  скажет,  чего  не
надобно, да еще с той кафедры, откуда ни один честный человек  не  осмелится
солгать. Так вот, все вы помните, как этот почтенный проповедник в  минувшее
воскресенье у Павлова  креста  убедительно  возвестил  вам,  какие  права  и
притязания на  корону  и  королевство  имеет  превосходнейший  принц  Ричард
Глостер {В  1565  добавлено:  "Муж  цветущий  всеми  добродетелями".},  ныне
протектор нашего  государства.  Достойнейший  этот  проповедник  обоснованно
показал вам, что дети Эдуарда IV никогда и не были законными, поскольку  при
жизни дамы Елизаветы Люси, истинной супруги короля, никогда  он  не  был  по
закону женат на королеве, их матери: и не поставь король свое  сладострастие
превыше  чести,  никогда  бы  ее  кровь  не  была  достойна   сочетаться   с
королевской; а  смешавшись  с  ней,  она  лишила  королевство  немалой  доли
знатнейшей его крови, из этого ясно, что не  хорош  был  брак,  от  которого
взошло столько бед. И вот из-за незаконности этого брака, а также по  другим
причинам, о которых названный  почтенный  доктор  сказал  лишь  намеком  без
подробностей и о которых я тоже не буду говорить и никто не посмеет сказать,
что  мог   бы,   дабы   не   навлечь   неудовольствия   моего   благородного
лорда-протектора, от природы питающего сыновнее уважение к герцогине,  своей
матери {В 1565 добавлено: "вследствие чего он даже ради общественного  блага
не позволит  дурно  отзываться  о  ней".},  -  по  этим-то  упомянутым  мною
причинам, т. е. из-за отсутствия другого потомства, законно происходящего от
покойного благородного принца Ричарда, герцога Йорка, чьей королевской крови
корона Англии и Франции была вверена высокою властью  парламента,  ныне  все
его права и звания по законному  порядку  наследования,  принятому  в  общем
праве  этой  страны,  передаются  и  переходят  к  превосходнейшему   принцу
лорду-протектору  как  единственному  законнорожденному   сыну   упомянутого
благородного  герцога  Йорка.  Старательно  это  рассмотрев  и  обдумав   те
рыцарские доблести и многообразные добродетели,  которых  так  много  в  его
благородной особе, дворяне и общины этого королевства, особенно же  северных
его областей, не желая, чтобы власть над страной принадлежала нечистой крови
и чтобы  злоупотребления  прежних  лет  продолжались  далее,  согласились  и
единодушно решили обратиться со  смиренным  прошением  к  могущественнейшему
принцу, лорду-протектору: пусть  его  милость  соизволит  в  ответ  на  нашу
смиренную  просьбу  принять  на  себя  власть  и  блюстительство  над   этим
королевством ради процветания его и  расширения  согласно  истинному  своему
праву и законному титулу. Однако же я знаю, что принять этот сан ему  не  по
сердцу, ибо в мудрости своей он ясно  предвидит  все  тяготы  и  заботы  как
умственные, так и телесные, которые выпадают на долю того, кто