порядиться и выполнить принятое
решение.  Писец  быстро  писал  и  строил  гримасы  каждый  раз,  когда  ему
приходилось спросить  о чем-нибудь Гинистану;  у нее была  хорошая память, и
она  помнила все, что  произошло.  Эрос явился  вскоре в  красивых доспехах,
перевязав  через  плечо  шарфом пестрый  платок. Он спросил  совета у Софии,
когда и как  ему отправиться в  путь. Писец вмешался непрошенно в разговор и
предложил составить тотчас же точный маршрут; но на его предложение никто не
обратил внимания.
     - Ты можешь ехать сейчас; Гинистана поедет  с тобой, - сказала София. -
Она знает все дороги, и  ее всюду хорошо знают. Она примет вид твоей матери,
чтобы  не вводить тебя в искушение. Если ты найдешь короля, вспомни обо мне;
я тогда явлюсь тебе на помощь.
     Гинистана  переменилась  обликом  с  матерью,  что,  видимо,  доставило
удовольствие отцу. Писец был рад их уходу, тем более, что Гинистана подарила
ему  на прощание свою записную книгу,  в  которой была обстоятельно изложена
семейная хроника. Теперь помехой ему  была только маленькая Басня. Ничего бы
он так не желал для своего спокойствия и  довольства, как того,  чтобы и она
уехала. София благословила опустившихся на колени путников и дала им  сосуд,
полный  воды  из  чаши;  мать  была  очень опечалена. Маленькой  Басне  тоже
хотелось отправиться с ними; отец же был слишком занят вне дома, чтобы очень
горевать. Наступила ночь, когда они уехали, и месяц высоко стоял на небе.
     - Милый Эрос, - сказала Гинистана, - поспешим к отцу. Он меня долго  не
видел  и  с  такой тоскою  ищет  меня всюду  на  земле. Видишь, какое у него
бледное,  изможденное  лицом  По твоему свидетельству он узнает меня  и  под
чужим обликом.
     Любовь скользила в темноте,
     Лишь месяцу видна.
     Теней в чудесной красоте
     Раскрылась глубина.
     И золотом краев горя,
     Ее одела мгла,
     Их за поля и за моря
     Фантазия вела.
     Высоко подымалась грудь,
     Взволнованно дыша,
     Предвидела блаженный путь
     Безумная душа.
     О, Страсть, не плачь, поймешь ли ты,
     Что вновь любовь близка?
     Зачем мрачат твои черты
     Унынье и тоска.
     А змейка тонкая ведет,
     Лишь северу верна,
     И оба мчатся без забот,
     Куда манит она.
     Любовь летит в пустой простор
     Сквозь облака и ночь.
     И входит к месяцу во двор;
     За нею следом дочь.
     На троне ясном он сидит
     Один в тоске своей.
     Ах, голос дочери звенит!
     Он пал в объятья к ней.
     Эрос   стоял  растроганный,  глядя  на  их  нежные  объятия.   Наконец,
потрясенный старик сделал усилие над собой и приветствовал гостя. Он схватил
свой огромный рог и мощно затрубил в него. Громкий клич пронесся по древнему
замку.  Остроконечные башни  с их сверкающими  вышками  и глубокими  черными
крышами зашатались. Замок  остановился, ибо  он попал на  гору  за морем. Со
всех сторон сбежались слуги; их странные облики  и одежды бесконечно  тешили
Гинистану и  не пугали храброго Эроса. Гинистана приветствовала своих старых
знакомых, и все предстали перед нею с новой силой и во всем  своем природном
великолепии. Бурный дух прилива следовал за кротким отливом. Древние ураганы
приникли к трепетной груди пламенных,  страстных землетрясений. Нежные ливни
оглядывались на  пеструю  радугу, которая побледнела  вдали от  влекущего ее
солнца. Суровый гром негодовал на безумие молний из-за бесчисленных облаков,
которые стояли, чаруя  тысячами  прелестей, и манили  пламенных юношей.  Две
миловидные сестры, утренняя и вечерняя заря, радостно  встретили  прибывших.
Они проливали сладкие слезы, обнимая их.  Вид этого удивительного  двора был
неописуем. Старый  король не  мог наглядеться на  дочь. Она чувствовала себя
безмерно счастливой  в отцовском замке и неустанно оглядывала  вновь и вновь
знакомые ей диковины. Радость ее была беспредельна, когда король дал ей ключ
от  своей сокровищницы и разрешил ей устроить там  представление  для Эроса,
которое бы заняло его до того, как дадут знак к отбытию. Сокровищница короля
была садом неописуемого разнообразия и богатства. Между огромными полосатыми
облаками  расположены  были  бесчисленные  воздушные  замки   поразительного
строения,   одни   очаровательнее  других.   Там   бродили  стада  овечек  с
серебристо-белой, золотистой и розовой шерстью; самые разнообразные животные
оживляли чашу  своим присутствием. Самые изумительные картины представлялись
взорам, и внимание было непрерывно занято праздничными  шествиями, странными
колясками,  появлявшимися со всех  сторон. На грядках росли  пестрые  цветы.
Здания  были  переполнены  всевозможным  оружием,   прекраснейшими  коврами,
обоями,  занавесами,  кубками,  необозримыми  рядами  утвари  и  оружия.  На
возвышении они увидели романтическую местность, усеянную городами и замками,
храмами и кладбищами; она соединяла  прелесть населенных  равнин  с страшным
обаянием  пустыни и скалистых стран. Прекраснейшие краски являли гармоничные
сочетания.  Вершины гор сверкали,  как  фейерверк  в своих ледяных и снежных
покровах.  Равнина улыбалась нежной зеленью.  Даль наряжалась всеми оттенкам
синевы, и из  морского  мрака  выступали  бесчисленные пестрые флаги больших
флотов.  Тут,  в глубине,  виднелось кораблекрушение, а  впереди веселый пир
поселян; там грозно-прекрасное  извержение вулкана, гибельное землетрясение,
а на переднем  плане нежные  ласки любящей  четы под тенью дерев.  На крутом
спуске шла  кровопролитная битва,  а  под нею представлялся взорам  театр  с
забавнейшими масками. С другой стороны, на переднем плане, виднелось молодое
мертвое тело на катафалке,  у которого стоял  безутешный возлюбленный; рядом
плачущие  родители. А в глубине сидела  миловидная мать  с ребенком у груди;
ангелы расположились  у  ног  ее и выглядывали  из-за ветвей над ее головой.
Сцены  непрерывно  менялись  и,  наконец,  слились  в  большое  таинственное
представление. Небо и земля  пришли в  полное смятение. Все  ужасы вырвались
наружу. Мощный голос  призывал  к оружию. Страшное войско скелетов с черными
знаменами вихрем  спустилось с  темных  гор и напало  на  жизнь,  которая со
своими юными  полчищами предавалась веселым празднествам  в светлой долине и
не ожидала нападения. Поднялся страшный шум, земля задрожала, буря ревела  и
ночь осветилась чудовищными метеорами.  Полчище привидений стало разрывать с
неслыханной жестокостью нежные члены живых. Воздвигся костер, и пламя стало,
среди  ужасающего воя,  пожирать  детей жизни. Вдруг из  темной груды  пепла
разлился во  все  стороны  молочно-синий  поток. Призраки хотели броситься в
бегство,  но  поток  рос  на  глазах  и,  наконец,  поглотил  отвратительные
создания.  Вскоре все ужасы  были уничтожены. Небо и земля слились в сладкую
музыку. Дивной красоты цветок плыл, сверкая, по  мягким волнам. Сияющая дуга
перекинулась  через  поток,  а  на  дуге сидели на спусках  по  обе  стороны
божественные фигуры  на пышных  престолах. София восседала на самом верху, с
чашей в руках, рядом с величественно прекрасным человеком; у него был  венок
из дубовых листьев  на кудрях, а  в правой  руке  держал он  вместо скипетра
пальму  мира.  Лилейный  листок  склонялся  к   чашечке  плавающего  цветка;
маленькая Басня сидела на нем и пела под звуки арфы нежные песни.  В чашечке
лежал сам Эрос, склоненный над  прекрасной спавшей девушкой, которая  крепко
охватила его руками. Маленький бутон обвил их обоих так, что они,  начиная с
бедер, как бы превратились оба в один цветок.
     Эрос поблагодарил  Гинистану,  выражая безграничный  восторг. Он  нежно
обнял ее, и она охотно отвечала на его ласки. Утомленный тяжким путем и всем
виденным  им, он  почувствовал  желание  удобно расположиться  и  отдохнуть.
Гинистана,  испытывая сильное  влечение к  прекрасному  юноше,  конечно,  не
напомнила ему о питье, которое София дала ему с собой в путь. Она повела его
в отдаленную купальню, сняла с него вооружение, а сама надела ночную одежду,
в которой имела странно-обольстительный вид. Эрос погрузился в опасные волны
и вышел из  них опьяненный. Гинистана  осушила его  и  стала  растирать  его
сильное юношеское  тело. Он  вспомнил с пламенной тоской свою возлюбленную и
обнял в сладком забвении  очаровательную  Гинистану.  Он  беззаботно отдался
бурной  нежности  и,  наконец,  заснул  после  сладостного  наслаждения   на
прекрасной груди своей спутницы.
     Тем временем дома произошла печальная перемена.  Писец  запутал  слуг в
опасный  заговор.  Его  злобная  душа  уже  давно  искала  случая  завладеть
управлением  дома и  сбросить  свое  иго.  Этот  случай теперь представился.
Сначала его  приверженцы завладели матерью,  которую они заковали в железные
цепи. Отца тоже посадили на хлеб и  на  воду. Маленькая Басня услышала шум в
комнате.  Она залезла  на алтарь  и,  увидав,  что позади  его есть потайная
дверь,  быстро открыла ее. За дверью оказалась лестница. Басня закрыла дверь
за собой  и  спустилась  в  темноте  вниз  по  лестнице. Писец  стремительно
бросился к алтарю, чтобы отомстить маленькой Басне и взять в плен Софию.  Но
обе они исчезли. Чаши тоже  не оказалось. В своем гневе он разбил алтарь  на
тысячу кусков, но все-таки не смог найти потайную дверь.
     Маленькая Басня долго  спускалась  вниз. Наконец, она вышла на площадь,
окруженную великолепной  колоннадой  и  запертую большими воротами. Все  там
было темное. Воздух был точно огромная тень; в небе стояло черное сверкающее
тело. Все можно было ясно различить, потому что  каждая фигура была  другого
черного  оттенка  и  отбрасывала  светлое  сияние;  свет  и  тень как  будто
переменились здесь ролями.  Басня обрадовалась, что очутилась в  новом мире.
Она оглядывалась с  детским любопытством. Наконец, она  подошла к воротам, у
которых лежал прекрасный сфинкс на тяжелом пьедестале.
     - Что тебе здесь надобно? - спросил сфинкс.
     - Я ищу то, что мне принадлежит, - ответила Басня.
     - Откуда ты пришла?
     - Из древности.
     - Ты еще ребенок.
     - Я всегда буду ребенком.
     - Кто защитит тебя?
     - Я сама себе защита. Где сестры? - спросила Басня.
     - Везде и нигде, - ответил сфинкс.
     - Ты знаешь меня?
     - Еще не знаю.
     - Где любовь?
     - В воображении.
     - А София?
     Сфинкс пробормотал что-то невнятное и зашелестел крыльями.
     - София и  Любовь!  - торжествующе воскликнула Басня и вошла в  ворота.
Она вступила в огромную пещеру и радостно подошла к старым  сестрам, которые
при  тусклом мраке лампы,  горевшей  черным светом,  свершали свое  странное
дело. Они не  подавали виду, что узнают маленькую гостью, которая приветливо
суетилась вокруг них.
     Наконец, одна сердито крикнула,  с злобной гримасой: -  Что  тебе здесь
надо,  лентяйка? Кто  тебя  впустил?  Твоя  ребяческая  возня колеблет тихое
пламя.  Масло  горит без  всякой  пользы. Лучше бы  ты  села  и  взялась  за
какое-нибудь дело.
     -  Милая тетенька, - сказала  Басня, - я совсем не люблю бездельничать.
Какая у  вас смешная привратница. Ей хотелось взять меня и покормить грудью,
но она верно  слишком наелась и  не могла подняться. Позвольте мне  сесть  у
дверей и дайте  мне пряжу. Здесь мне не видно. К тому же, сидя за прялкой, я
люблю петь и болтать, а это могло бы помешать вам в ваших важных думах.
     - Из пещеры мы тебя не выпустим, но  в комнате  рядом есть свет; луч из
верхнего  мира проникает сквозь расщелины скал. Там  ты  можешь прясть, если
умеешь. Тут целые груды старых  концов. Их  ты можешь скрутить. Но берегись:
если ты будешь  прясть лениво, или  если порвется нитка,  то  нити обовьются
вокруг тебя и задушат тебя. - Старуха злобно засмеялась и продолжала прясть.
     Басня  схватила  охапку нитей,  взяла  прялку и  веретено и  выскочила,
напевая, из комнаты. Она выглянула в отверстие и увидала созвездие  Феникса.
Радуясь  этому  счастливому знаку, она весело  взялась  за  пряжу,  раскрыла
немного дверь коморки и стала тихо напевать:
     "Проснитесь в темной келье,
     Вы, жившие века.
     Покиньте подземелье,
     Заря недалека.
     Я скоро ваши нити
     В одну соединю.
     Раздоры прокляните,
     Пойдем навстречу дню.
     Один - во всех разлейся,
     И все - в одном живи.
     Единым, сердце, бейся
     Дыханием любви!
     Пока вы - дух без плоти,
     Видение и вздох.
     Но если в ад сойдете,
     Спугните этих трех".
     Веретено  завертелось с невероятной быстротой между маленькими ножками,
в  то  время как  она  крутила  обеими руками  тонкую  нить. Во  время песни
появились бесчисленные огоньки, которые проскальзывали в замочную скважину и
наполняли  пещеру  уродливыми  личинами.  Старухи  в  это  время  продолжали
ворчливо  прясть  и ждали криков и  плача маленькой  Басни.  Но до  чего они
испугались, когда вдруг  за  их  плечами показался какой-то страшный  нос  и
когда,  обернувшись,  они  увидели, что  вся  пещера полна страшных существ,
производивших  всевозможные бесчинства. Они бросились друг к дружке,  завыли
страшным голосом и  окаменели  бы  от ужаса, если бы в эту минуту не вошел в
пещеру писец, имевший при себе волшебный корень мандрагоры. Огоньки заползли
в ущелья скал, и в пещере стало светло, потому что черная лампа среди общего
смятения упала и потухла. Старухи  обрадовались приходу писца, но негодовали
против маленькой Басни. Они позвали ее, закричали на нее хриплыми голосами и
запретили  ей продолжать работу.  Писец насмешливо ухмыльнулся, считая,  что
теперь маленькая Басня в его власти, и сказал: - Хорошо, что  ты здесь и что
можно  заставить тебя работать.  Надеюсь, что  тебя будут в достаточной мере
наказывать.  Это тебя твой добрый гений привел сюда. Желаю тебе долгой жизни
и много удовольствия.
     -  Благодарю  за добрые пожелания, - сказала  Басня. - Видно,  что тебе
теперь хорошо  живется. Недостает только песочных часов и серпа, а то ты был
бы на вид  совсем  точно брат  моих  красавиц  теток.  Если тебе нужно будет
гусиное перо, выщипни горсточку нежного пуха из их щек.
     Писец  хотел было броситься  на нее.  Она улыбнулась и  сказала: - Если
тебе милы твои густые волосы и умные глаза, то берегись; вспомни  мои ногти.
У тебя и так немного осталось.
     Он раздраженно  повернулся к старухам,  которые терли  глаза  и  ощупью
искали прялку. Они ничего не могли найти, потому что лампа потухла, и  стали
осыпать Басню бранными словами.
     -   Отправьте  ее,  -  злобно  сказал  он,  -  ловить   тарантулов  для
изготовления  вашего масла.  Я хотел сказать вам  в утешение,  что Эрос  без
устали летает, и вашим ножницам будет много  работы. Его мать, которая часто
заставляла вас прясть слишком длинные нити, станет завтра добычей пламени.
     Он пощекотал себя,  чтобы засмеяться, когда увидел,  что Басня при этом
известии пролила  несколько слез, затем дал  кусочек корня  старухам и ушел,
морща нос.
     Сестры  сердитым  голосом  приказали Басне отправиться за  тарантулами,
хотя  у  них  был еще  достаточный  запас масла. Басня быстро  побежала. Она
сделала  вид,  точно открывает  ворота, затем  громко  снова захлопнула их и
тихонько прокралась  вглубь пещеры,  где  свешивалась  сверху лестница.  Она
поспешно  вскарабкалась  вверх  по ней и вскоре  дошла  до  западной  двери,
которая открывалась в покои Арктура.
     Король  сидел, окруженный  своими советчиками,  когда  появилась Басня.
Северная корона украшала  голову  короля. Он  держал  лилию в левой,  весы в
правой руке. Орел и лев сидели у ног его.
     -  Государь, - сказал Басня, почтительно преклоняясь перед ним. - Слава
твоему  твердо  укрепленному  престолу!  Радостные  вести  твоему  раненному
сердцу! Скорое возвращение мудрости! Вечное пробуждение миру! Покой мятежной
любви! Просветление сердца! Жизнь древности и воплощение будущему!
     - Король коснулся  ее открытого лба  лилией. -  Все, чего  ты  просишь,
будет исполнено.
     - Я буду трижды просить, а когда приду в четвертый раз, то любовь будет
стоять перед дверью. Теперь дай мне лиру.
     - Эридан! Принеси ее сюда, - воскликнул король.
     Эридан  шумно  низринулся  с  потолка  и  Басня  извлекла лиру  из  его
сверкающих струй.
     Басня взяла несколько вещих аккордов; король велел подать ей кубок; она
отпила  глоток и  убежала  после  многократных  выражений благодарности. Она
скользила  очаровательными волнистыми движениями над ледяным морем, извлекая
из струн радостную музыку.
     Лед издавал очаровательнейшие звуки под ее  стопами. Утес скорби принял
их за голоса его ищущих возвращающихся детей и отвечал тысячекратным эхо.
     Басня вскоре  дошла  до берега.  Она  встретила свою мать.  У  нее было
бледное изможденное лицо, она сделалась стройной и строгой, и ее благородные
черты носили следы безнадежного горя и трогательной верности.
     - Что с тобой  случилось, дорогая  мать?  - спросила  Басня. - Ты стала
совсем другой; без потаенного знака я бы  тебя не узнала. Я надеялась  найти
утоление у твоей груди. Я давно тоскую по тебе.
     Гинистана  нежно  приласкала  ее,  и  лицо  ее  сделалось  радостным  и
приветливым. - Я знала,  что писец  тебя не поймает. Твой вид оживляет меня.
Мне очень тяжело, но я скоро утешусь. Может быть, у меня будет минута покоя.
Эрос здесь поблизости, и если он тебя увидит и ты с ним поболтаешь, он, быть
может, останется несколько времени. А пока возьми мою грудь; я дам тебе, что
у меня есть. - Она взяла Басню на колени,  протянула  ей грудь и продолжала,
улыбаясь, говорить с малюткой, которая жадно пила:
     - Я сама  виновата, - сказала она, -  в том,  что  Эрос  сделался таким
диким и непостоянным. Но  я не раскаиваюсь, ибо те часы, которые я провела в
его объятиях, сделали меня бессмертной. Я таяла от его пламенных ласк. Точно
небесный  хищник, он  яростно  тщился  уничтожить меня и  потом  с гордостью
торжествовал над своей  трепетной жертвой. Мы поздно проснулись после нашего
запретного  упоения  в  странно-измененном  виде.  Длинные  серебристо-белые
крылья  скрывали  его  белые плечи и очаровательную  полноту  гибкого стана.
Сила, которая его внезапно превратила из мальчика в юношу,  точно вся ушла в
его сверкающие  крылья, и он снова сделался мальчиком.  Тихий зной его  лица
превратился  в  капризный,  блуждающий  огонек,  священная  строгость  -   в
притворное лукавство,  внушительное  спокойствие -  в детское непостоянство,
благородная   степенность  -  в   изменчивую  подвижность.  Я  почувствовала
непреодолимое  страстное  влечение к  своенравному  мальчику, и  его веселые
насмешки и равнодушие, в  ответ  на мои  нежнейшие  просьбы,  причиняли  мне
страдание.  Я  увидела,  как  изменился  мой облик. Моя беспечная  веселость
исчезла  и  уступила  место  печальной озабоченности,  нежной  робости.  Мне
хотелось  скрыться с Эросом от всех глав. У меня не хватало духа взглянуть в
его оскорбляющие глава, и я чувствовала  себя  пристыженной  и униженной. Он
один занимал мои мысли,  и я готова была  бы  отдать жизнь, чтобы освободить
его от  его недостатков. Я  продолжала его обожать, как глубоко  он ни ранил
мои чувства.
     С того времени, как он ушел и покинул меня, как  трогательно и слезно я
ни молила его остаться со мной, я  всюду следовала за ним.  Он точно нарочно
дразнит меня. Едва  я  настигаю  его,  как он коварно  улетает  от меня. Его
стрелы вносят всюду  опустошение. Я должна все  время утешать  несчастных, а
между  тем,  сама нуждаюсь в утешении.  Голоса несчастных, призывающих меня,
указывают мне путь, а их горестный плач, когда мне приходится снова покинуть
их, западает  мне глубоко в душу. Писец преследует нас с ужасающей яростью и
мстит бедным жертвам. Плодом той таинственной ночи  было  множество странных
детей,  похожих на своего  деда и названных по нем. Окрыленные, как их отец,
они  постоянно  сопровождают его и мучат несчастных, в которых попадает  его
стрела. Но вот приближ