положил  в  банк.  Он  решил  тогда
прибегнуть немедленно к более  верному  средству  и,  окинув  взглядом  зал,
приметил вскоре человека, сидевшего с безнадежным видом и показавшегося  ему
подходящим посредником или орудием для его  цели.  Коротко  говоря,  -  дабы
возможно более сжато изложить наименее блистательную часть нашей повести,  -
Уайлд заговорил с  этим  человеком,  прозондировал  его,  признал  пригодным
исполнителем, сделал свое предложение, получил быстрое согласие,  -  и  вот,
остановив выбор на игроке, казавшемся в тот вечер первым  любимцем  Фортуны,
они заняли вдвоем самую удобную позицию, чтобы захватить противника врасплох
при его возвращении на свою квартиру, и вскоре он там был атакован, приведен
в покорность и ограблен.  Но  добыча  оказалась  незначительной:  джентльмен
играл, по-видимому, от некоей  компании  и  тут  же  на  месте  сдавал  свои
выигрыши, так что, когда на него напали, у него было в  кармане  всего  лишь
два шиллинга.
     Это явилось таким жестоким разочарованием  для  Уайлда  и  так  глубоко
огорчает нас самих, - как огорчит несомненно и читателя, - что,  чувствуя  и
его и наше собственное бессилие  идти  незамедлительно  дальше,  мы  сделаем
здесь небольшую передышку и, значит, закончим первую книгу.


                                Книга вторая

                                  Глава I
             Глупцы, их душевный склад и надлежащее применение,
                      для которого они рождены на свет

     Одна из причин, почему мы нашли нужным  закончить  вместе  с  последней
главой нашу первую книгу, состоит в том, что теперь  мы  должны  ввести  два
действующих лица совсем другого разбора, чем все те, с кем мы имели дело  до
сих пор. Эти личности принадлежат к  жалкой  породе  смертных,  презрительно
именуемых "добрыми". Они посланы природой в мир в  тех  же  целях,  в  каких
человек  напускает  мелкую  рыбешку  в  щучий  пруд:  чтобы  их   проглотила
прожорливая героиня вод.
     Но поведем дальше наш рассказ. Уайлд, разделив добычу точно так же, как
и в прошлый  раз,  то  есть  забрав  из  нее  три  четверти,  что  составило
восемнадцать пенсов, в не слишком счастливом  расположении  духа  шел  домой
поспать,  когда  встретил  случайно  одного  молодого  человека,  с  которым
когда-то учился вместе в школе и даже дружил.  Принято  думать,  что  дружбу
обычно порождает сходство нрава, но с этими юношами случай был  обратный:  в
то время как Уайлд был жаден и бесстрашен,  тот  всегда  берег  больше  свою
шкуру, чем деньги; поэтому Уайлд, снисходя к  его  недостаткам,  великодушно
жалел товарища и не раз выручал из беды (в которую по большей части сам  же,
бывало, и втравит его), принимая на себя  вину  и  розги.  Правда,  в  таких
случаях он неизменно получал хорошее вознаграждение. Но есть люди,  которые,
выгадав на сделке, умеют  так  это  подать,  точно  оказали  другой  стороне
одолжение; так получалось  и  здесь:  бедный  юноша  всегда  считал  себя  в
неоплатном долгу перед мистером Уайлдом и проникся к нему глубоким уважением
и дружбой - чувствами, которые за долгие годы, прожитые врозь, нисколько  не
стерлись в его душе. Узнав  Уайлда,  он  подошел  к  нему,  заговорил  самым
дружеским образом и, так как было уже около  девяти  часов  утра,  пригласил
зайти к нему домой позавтракать, к чему наш герой без особого  сопротивления
дал себя склонить. Этот молодой человек, ровесник Уайлда,  стал  с  недавних
пор компаньоном одного ювелира, вложив в его дело - капиталом  и  товаром  -
почти все свое небольшое состояние, и женился по  любви  на  очень  приятной
женщине, от которой у него было теперь двое детей. Так как  нашему  читателю
следует ближе познакомиться с этой личностью, не лишним будет обрисовать  ее
характер, тем более что он представит собою своего рода  фольгу,  оттеняющую
благородный и высокий склад нашего героя, и  что  человек  этот  был  словно
нарочно послан в мир служить тем объектом, в применении к  которому  таланты
героя должны развернуться с истинным и заслуженным успехом.
     Итак, мистер Томас Хартфри (так его  звали)  был  человеком  честным  и
открытым. Он был  из  тех,  кому  не  собственная  природа,  а  только  опыт
открывает, что есть на свете обман и лицемерие, и про кого никак не скажешь,
что в двадцать пять лет его труднее провести, чем иного хитрейшего  старика.
По своему душевному складу он отличался рядом слабостей, будучи до крайности
добрым, дружелюбным и щедрым. Правда, он пренебрегал обычным правосудием, но
лишь затем, чтоб иногда  простить  долги  своим  знакомым,  и  на  том  лишь
основании, что им нечем было платить; а однажды он поверил в долг банкроту и
помог ему снова стать на ноги, так как был убежден,  что  тот  объявил  себя
несостоятельным честно, без умысла и обанкротился только по несчастью, а  не
по небрежению и не злостно. Он был так  непроходимо  глуп,  что  никогда  не
пользовался неведением покупателей  и  продавал  свой  товар,  довольствуясь
самой умеренной прибылью; это он тем легче мог себе позволить, что, несмотря
на свою щедрость, вел очень скромный образ жизни: он не  тратил  лишнего  на
удовольствия - разве что примет у себя дома кое-кого из друзей или  разопьет
по  стакану  вина  вдвоем  с  женой,  которая,  при  своей   привлекательной
внешности,  была  недалеким  существом  -  убогим,   малоразвитым   домашним
животным; она отдавала себя почти всецело заботам о семье  и  полагала  свое
счастье в муже и детях, не следовала разорительным модам, не искала  дорогих
развлечений и даже редко где-нибудь бывала, разве что  заходила  с  ответным
визитом к немногим из своих простодушных соседей да позволяла себе раза  два
в год пойти с мужем в театр, никогда  не  занимая  там  места  выше,  чем  в
партере, где сидела в задних рядах.
     Этой-то  глупой  женщине  глупый  этот  человек  и  представил   Уайлда
Великого, сообщив ей, что знаком с ним еще со школы  и  многим  обязан  ему.
Едва простушка услышала, что муж ее чем-то обязан гостю,  как  в  ее  глазах
заискрилась та благосклонность, которая  шла  у  нее  от  чистого  сердца  и
которую великие и благородные гении, чьи сердца вскипают только  обидой,  не
всегда способны правильно истолковать. И нет ничего удивительного,  что  наш
герой бедную, скромную и невинную приверженность миссис Хартфри к  другу  ее
мужа принял за ту высокую и щедрую страсть,  которая  зажигает  огнем  глаза
современной героини, когда является полковник и  любезно  одалживает  своего
кредитора из мещан, не брезгуя сегодня его обедом,  а  завтра  постелью  его
жены. Итак, истолковав лестно для себя ее умиленный  взгляд,  Уайлд  тут  же
ответил ей взглядом, а вслед за тем не поскупился и на хвалы ее красоте, чем
она, будучи все-таки женщиной, хотя и порядочной, и не разгадав его  умысла,
так же мало была недовольна, как и ее супруг.
     Когда кончился завтрак и  жена  удалилась  по  своим  хозяйским  делам,
Уайлд, обладая острым глазом  на  человеческие  слабости  и  памятуя,  каким
добрым (или глупым) нравом отличался Томас  в  школе,  а  вдобавок  успев  и
теперь обнаружить в приятеле проблески доброты и щедрости, завел разговор  о
разных  происшествиях  их  детских  лет  и  не  преминул  напомнить   кстати
раз-другой о тех услугах, которые, как знает читатель, он оказывал товарищу;
затем он перешел на самые  пылкие  изъявления  дружбы  и  выразил  искреннюю
радость по поводу возобновления их знакомства. Напоследок он объявил с видом
великого удовольствия, что,  кажется,  ему  представляется  случай  услужить
другу, направив к нему покупателя -  одного  джентльмена,  который  как  раз
собирается вступить в брак.
     - Если он еще ни с кем не договорился, то я, - сказал  он,  -  попробую
его убедить, чтобы он взял для своей дамы драгоценности в вашем магазине.
     Хартфри рассыпался в благодарностях перед нашим героем, и после  долгих
и  настойчивых  приглашений  к  обеду,  отклоненных  гостем,   они   наконец
расстались.
     Но здесь нам приходит на ум, что наши читатели могут удивиться  (бывают
подобные несообразности в хрониках такого рода): каким  это  образом  мистер
Уайлд-старший, будучи тем, чем мы его видим,  мог  содержать  в  свое  время
сына,  как  выясняется  теперь,  в  приличной  школе?  А  потому  необходимо
объяснить, что мистер Уайлд  был  тогда  поставщиком  в  солидном  деле,  но
вследствие мирских превратностей - точнее сказать, из-за игры и мотовства  -
снизошел до того почтенного занятия, о каком упоминали мы раньше.
     Рассеяв это сомнение, мы теперь  последуем  за  нашим  героем,  который
тотчас отправился  к  графу  и,  установив  предварительно  условия  раздела
добычи, познакомил его с планом, составленным им  против  Хартфри.  Обсудив,
как им осуществить свой план, они  стали  измышлять  способ  к  освобождению
графа; первое, и даже единственное, о чем  следовало  подумать,  -  это  как
раздобыть денег: не на  оплату  его  долгов,  так  как  это  потребовало  бы
огромной суммы и не отвечало ни намерениям графа, ни его наклонностям, а  на
то, чтобы обеспечить ему поручительство; ибо  мистер  Снэп  принимал  теперь
такие меры предосторожности, что всякая мысль о побеге была исключена.


                                  Глава II
           Великие примеры в_е_л_и_ч_и_я, проявленные Уайлдом как
         в его поведении с Бэгшотом, так и в его замысле сперва при
         посредстве графа обмануть Томаса Хартфри, а потом провести
                      графа и оставить его без добычи

     В этих обстоятельствах  Уайлд  замыслил  вытянуть  кое-какие  деньги  у
Бэгшота, который, несмотря на произведенные у  него  хищения,  вышел  из  их
вчерашней игры в  кости  с  изрядной  добычей.  Мистер  Бэгшот  льстил  себя
надеждой, что сам наймет поручителя, когда Уайлд пришел к  нему  и  с  видом
крайнего  огорчения,  который  он  умел  во  всякое  время  с   удивительным
искусством напустить на себя, объявил, что все раскрылось - граф его узнал и
хотел было отдать под суд за грабеж, "но тут, - сказал он, - я пустил в  ход
все свое влияние и с большим  трудом  уговорил  его,  при  условии,  что  вы
вернете ему деньги...".
     - Вернуть деньги! - вскричал Бэгшот. - Вернуть их можете только вы,  вы
же знаете, какая ничтожная часть пришлась на мою долю...
     - Как! - отвечал Уайлд. - Где же ваша благодарность за то,  что  я  вам
спасаю жизнь? Ваша собственная совесть должна вам подсказать, как вы виновны
и с какой достоверностью джентльмен может дать против вас показания.
     - Ах, вот оно что! - проговорил Бэгшот. - Если так, в  опасности  будет
не только _моя_ жизнь. Я знаю кое-кого, кто виновен не меньше, чем я. И  это
_вы_ мне говорите о совести?!
     - Да, голубчик! - ответил наш герой, схватив его за ворот. - И  раз  вы
осмелились мне грозить, я покажу вам разницу  между  совершением  грабежа  и
потворством таковому, - а только в потворстве и  можно  меня  обвинить.  Да,
сознаюсь, когда вы показали мне эти деньги, я тогда же заподозрил,  что  они
вам достались нечестным путем.
     - Как! - говорит Бэгшот, растеряв со страху одну  половину  ума,  а  от
изумления вторую. - Вы станете отрицать?..
     - Да, негодяй! - отвечал Уайлд. -  Я  отрицаю  все;  ищите  свидетелей,
судитесь - все равно вы не в силах нанести мне вред; и, чтоб  вам  показать,
как мало я боюсь ваших заявлений, я немедленно сам на вас заявлю...
     Тут он сделал вид, что решил распроститься с ним, но Бэгшот ухватил его
за полы и, меняя и тон и обращение, попросил его не быть таким нетерпеливым.
     - Так уплатите, голубчик, - воскликнул Уайлд, - и, может  быть,  я  вас
пожалею!
     - Сколько я должен уплатить? - спросил Бэгшот.
     - Все, что есть у вас в карманах, до  последнего  фартинга!  -  ответил
Уайлд. - И тогда я, может быть, проникнусь к вам состраданием  и  не  только
спасу вам жизнь, но в преизбытке великодушия еще и верну вам кое-что.
     С этими словами, видя, что Бэгшот все еще раздумывает, Уайлд направился
было к двери и разразился клятвой мести, такой крепкой и выразительной,  что
его друг сразу оставил колебания и позволил Уайлду обшарить у него карманы и
вытащить все, что там было, - двадцать одну гинею с половиной. Последнюю эту
монетку в полгинеи наш великодушный герой вернул Бэгшоту,  сказав  ему,  что
теперь он может спать спокойно,  но  впредь  чтоб  не  смел  угрожать  своим
друзьям.
     Так наш герой совершал величайшие подвиги с небывалой легкостью  -  при
помощи тех превосходных качеств, которыми  его  наделила  природа,  то  есть
бестрепетного сердца, громового голоса и твердого взора.
     Потом Уайлд возвратился к графу, объявил ему, что  получил  от  Бэгшота
десять гиней (остальные одиннадцать он с достохвальным благоразумием опустил
в собственный карман), и сказал, что  на  эти  деньги  достанет  ему  теперь
поручителей; о поручительстве же он условился со своим отцом и еще  с  одним
джентльменом той же профессии, пообещав им по две гинеи  на  брата.  Так  он
сорвал законный куш еще в  шесть  гиней,  оставив  Бэгшота  {Описка  автора:
очевидно, не Бэгшота, а графа.} должником на все десять: столь  велика  была
его изобретательность, столь широк охват его ума, что он никогда не  вступал
в сделку, не обмишурив (или, вульгарно говоря, не обманув) того, с  кем  она
заключалась.
     Граф, таким образом, вышел на свободу; и теперь, чтобы получить  кредит
у купцов, они прежде всего сняли прекрасный, полностью обставленный  дом  на
одной из новых улиц. Далее, как только граф водворился там, они позаботились
обеспечить его прислугой, выездом и всеми insignia  {Отличительными  знаками
(лат.).} состоятельного человека, которые должны были ввести  в  заблуждение
бедного Хартфри.
     Когда они  все  это  раздобыли,  Уайлд  вторично  навестил  друга  и  с
радостным лицом сообщил ему, что похлопотал не напрасно и что тот джентльмен
обещал  обратиться  к  нему  по  поводу  бриллиантов,  которые   он   думает
преподнести невесте и которые должны быть самыми великолепными и дорогими; и
он тут же наказал другу зайти к графу на другое утро и  прихватить  с  собою
набор самых роскошных и красивых драгоценностей, какие у него  только  есть,
намекнув притом довольно ясно, что граф ничего не смыслит в камнях  и  можно
будет содрать с него какую угодно цену. Однако  Хартфри  не  без  некоторого
пренебрежения ответил, что  не  признает  такого  рода  барышей,  и,  горячо
поблагодарив  Уайлда,  дал  обещание  быть  на  месте  с  драгоценностями  в
условленный час.
     Я уверен, что читатель, если он имеет хоть какое-то понятие о  величии,
должен преисполниться такого презрения к предельной глупости этого человека,
что нисколько за него не опечалится, какие бы тяжкие беды ни постигли его  в
дальнейшем. В самом деле, ни на миг не заподозрить, что школьный товарищ,  с
которым  в  нежной  юности  водил  он  дружбу  и   который   при   случайном
возобновлении знакомства проявил к  нему  самое  горячее  участие,  может  с
полной  готовностью  обмануть  его,  -   иначе   говоря,   вообразить,   что
друг-приятель без всяких видов на личную выгоду станет  услужливо  хлопотать
для него, - разве это не говорит о слабости ума, о неведении жизни и о таком
неискушенном, простом и  бесхитростном  сердце,  что  обладатель  всех  этих
свойств в глазах каждого разумного и понимающего человека должен быть  самым
низменным существом, достойным всяческого презрения!
     Уайлд не забыл, что в недостатках его друга повинно было скорее сердце,
нежели голова;  что  он  был  жалким  созданием,  неспособным  предумышленно
обидеть человека, но отнюдь не  дураком,  и  провести  его  было  не  так-то
просто, если только собственное сердце не предавало его. Поэтому  наш  герой
научил графа взять при первом  свидании  только  одну  какую-нибудь  вещицу,
остальные же  драгоценности  отклонить,  как  недостаточно  великолепные,  и
предложить ему, чтоб он доставил что-нибудь побогаче. Если так себя повести,
сказал он, Хартфри не спросит  наличными  за  уже  принесенную  вещь  и  она
останется в распоряжении графа, а он, выручив за  нее,  что  можно,  да  еще
прибегнув к своему высокому мастерству по части костей и  карт,  постарается
собрать побольше денег, которыми и расплатится с  Хартфри  за  первую  часть
заказа; тот же, отбросив после этого всякую  подозрительность,  не  преминет
поверить ему в долг остальное.
     При помощи этой уловки, как выяснится в дальнейшем,  Уайлд  предполагал
не только  вернее  обмануть  Хартфри,  который  и  без  того  был  далек  от
подозрений, но и ограбить на всю  сумму  самого  графа.  Такой  двойственный
метод обмана, когда вы обманываете того, кто послужил вам орудием при обмане
другого, представляет высшую ступень величия и, думается нам, так тесно, как
только это мыслимо для бессмертного духа  в  бренной  оболочке,  граничит  с
самим сатанинством.
     Итак, этот метод был немедленно пущен в ход, и в первый день граф  взял
только один бриллиант стоимостью в триста  фунтов,  попросив  доставить  ему
через неделю ожерелье, серьги и солитер - еще тысячи на три.
     Этот промежуток времени Уайлд употребил на осуществление своего замысла
создать шайку и действовал  так  успешно,  что  за  два-три  дня  завербовал
несколько молодцов, достаточно храбрых и решительных, чтобы выполнить  любое
предприятие, хотя бы и самое опасное или великое.
     Мы отметили выше, что вернейший признак  величия  -  это  ненасытность.
Уайлд условился с графом, что получит три четверти добычи,  но  одновременно
договорился  сам  с  собой,   забрать   и   последнюю   четверть,   составив
соответственно великий и благородный план; но тут он с  прискорбием  увидел,
что та сумма, которую получит на руки Хартфри,  безвозвратно  ускользает  от
него вся целиком. Поэтому, чтобы  завладеть  и  ею,  он  надумал  приурочить
доставку драгоценностей к обеденному часу да еще несколько задержать Хартфри
перед его свиданием с графом, - в расчете, что на обратном пути его захватит
ночь и тут два молодца из шайки, согласно  приказу,  набросятся  на  него  и
ограбят.


                                 Глава III,
          содержащая сцены любви, нежности и чести - все в высоком
                                   стиле

     Граф взял за первый камень  полную  цену  и,  пустив  в  ход  всю  свою
ловкость, поднял ее до тысячи фунтов. Эту сумму он дал  в  задаток  Хартфри,
обещая через месяц уплатить остальное. Его дом, его выезд, его наружность, а
главное - что-то располагающее к доверию в его голосе и манере  обманули  бы
каждого, кроме того, кому великое  и  мудрое  сердце  подсказывает  кое-что,
отстраняя внутренним этим голосом внешнюю опасность обмана. Поэтому  Хартфри
без  малейшего  колебания  поверил  графу;  но  так  как   он   сам   достал
драгоценности у другого ювелира - его собственный маленький магазин  не  мог
бы поставить такие дорогие вещи, - он попросил его светлость не отказать ему
в любезности выдать вексель на соответственный срок, что граф  и  сделал  не
сморгнув; итак,  он  уплатил  тысячу  фунтов  in  specie  {Здесь:  наличными
деньгами (лат.).}, а еще на две тысячи восемьсот  выдал  вексель  от  своего
имени, который Хартфри принял, горячо благодаря в душе Уайлда за то, что тот
ему сосватал такого благородного покупателя.
     Как только Хартфри удалился, вошел Уайлд, ожидавший в соседней комнате,
и принял от графа ларчик, так как между  ними  было  условлено,  что  добыча
передана будет в его руки, поскольку он был изобретателем плана и должен был
получить наибольшую долю. Приняв ларчик, Уайлд предложил  графу  встретиться
для раздела поздно вечером, но тот, вполне полагаясь на высокую честь нашего
героя, сказал, что если это ему сколько-нибудь затруднительно, то  срочности
нет и можно встретиться на другое утро. Уайлд нашел  это  более  удобным  и,
соответственно договорившись по сему вопросу, пустил