тал, днями утопал,
ероша волосы, в науке,
и с Виолетою разлуки
не замечал; и, наконец,
(как напрягается гребец
у приближающейся цели)
уже я ночи напролет
зубрил учебники в постели,
к вискам прикладывая лед.
55
И началось. Экзамен длился
пять жарких дней. Так накалился
от солнца тягостного зал,
что даже обморока случай
произошел, и вид падучей
сосед мой справа показал
во избежание провала.
И кончилось. Поцеловала
счастливцев Альма Матер в лоб;
убрал я книги, микроскоп,--
и вспомнил вдруг о Виолете,
и удивился я тогда:
как бы таинственных столетий
нас разделила череда.
56
И я уже шатун свободный,
душою легкой и голодной
в другие улетал края,--
в знакомый порт, и там в конторе
вербует равнодушно море
простых бродяг, таких, как я.
Уже я прожил все богатства:
портрет известного аббатства
5
всего в двух копиях упас.
И в ночь последнюю -- у нас
был на газоне, посредине
венецианского двора,
обычный бал, и в серпантине
мы проскользили до утра.
57
Двор окружает галерея.
Во мраке синем розовея,
горят гирлянды фонарей --
Эола легкие качели.
Вот музыканты загремели --
пять черных яростных теней
в румяной раковине света.
Однако где же Виолета?
Вдруг вижу: вот стоит она,
вся фонарем озарена,
меж двух колонн, как на подмостках.
И что-то подошло к концу...
Ей это платье в черных блестках,
быть может, не было к лицу.
58
Прикосновеньем не волнуем,
я к ней прильнул, и вот танцуем:
она безмолвна и строга,
лицом сверкает недвижимым,
и поддается под нажимом
ноги упругая нога.
Послушны грохоту и стону
ступают пары по газону,
и серпантин со всех сторон.
То плачет в голос саксофон,
то молоточки и трещотки,
то восклицание цимбал,
то длинный шаг, то шаг короткий,--
и ночь любуется на бал.
59
Живой душой не правит мода,
но иногда моя свобода
случайно с нею совпадет:
мне мил фокстрот, простой и нежный...
Иной мыслитель неизбежно
симптомы века в нем найдет,--
разврат под музыку бедлама;
иная пишущая дама
или копеечный пиит
о прежних танцах возопит;
но для меня, скажу открыто,
особой прелести в том нет,
что грубоватый и немытый
маркиз танцует менуэт.
60
Оркестр умолк. Под колоннаду
мы с ней прошли, и лимонаду
она глотнула, лепеча.
Потом мы сели на ступени.
Смотрю: смешные наши тени
плечом касаются плеча.
"Я завтра еду, Виолета".
И было выговорить это
так просто... Бровь подняв, она
мне улыбнулась, и ясна
была улыбка: "После бала
легко все поезда проспать".
И снова музыка стонала,
и танцевали мы опять.
61
Прервись, прервись, мой бал прощальный!
Пока роняет ветер бальный
цветные ленты на газон
и апельсиновые корки,--
должно быть, где-нибудь в каморке
старушка спит, и мирен сон.
К ней пятна лунные прильнули;
чернеет платьице на стуле,
чернеет шляпка на крюке;
будильник с искрой в куполке
прилежно тикает; под шкапом
мышь пошуршит и шуркнет прочь;
и в тишине смиренным храпом
исходит нищенская ночь.
62
Моя старушка в полдень ровно
меня проводит. Я любовно
ракету в раму завинтил,
нажал на чемодан коленом,
захлопнул. По углам, по стенам
душой и взглядом побродил:
да, взято все... Прощай, берлога!
Стоит старушка у порога...
Мотора громовая дрожь,--
колеса тронулись... Ну что ж,
еще один уехал... Свежий
сюда вселится в октябре,--
и разговоры будут те же,
и тот же мусор на ковре...
63
И это все. Довольно, звуки,
довольно, муза. До разлуки
прошу я только вот о чем:
летя, как ласточка, то ниже,
то в вышине, найди, найди же
простое слово в мире сем,
всегда понять тебя готовом;
и да не будет этим словом
ни моль бичуема, ни ржа
6;
мгновеньем всяким дорожа,
благослови его движенье,
ему застыть не повели;
почувствуй нежное вращенье
чуть накренившейся земли.
1927
* OCR: Arkady Nakrokhin <arcan@jupiter.ru>
* Примечания А. Жукова и Е. Шиховцева.
1 Муза эпических поэм, старшая из муз.
2 Violet -- фиалка (англ.).
3 Английская королева 1819--1901
4 Сюзанна Ленглен (1899-- 1938) - знаменитая теннисистка.
5 Изображение на английских банкнотах.
6 Евангелист Матфей обозначил словами "моль" и "ржа" земное,
преходящее.
--------
Смерть
Драма в двух действиях
Действие происходит в университетском городке Кембридже, весной 1806 г.
Действие первое
Комната. В кресле, у огня -- Гонвил,
магистр наук.
Гонвил
...И эту власть над разумом чужим
сравню с моей наукою: отрадно
заране знать, какую смесь получишь,
когда в стекле над пламенем лазурным
медлительно сливаются две соли,
туманную окрашивая колбу.
Отрадно знать, что сложная медуза,
в шар костяной включенная, рождает
сны гения, бессмертные молитвы,
вселенную...
Я вижу мозг его,
как будто сам чернилами цветными
нарисовал -- и все же есть одна
извилина... Давно я бьюсь над нею,--
не выследить... И только вот теперь,
теперь,-- когда узнает он внезапно --
А! в дверь стучат... Тяжелое кольцо
бьет в медный гриб наружный: стук знакомый,
стук беспокойный...
Открывает; вбегает Эдмонд,
молодой студент.
Эдмонд
Гонвил! Это правда?..
Гонвил
Да... Умерла...
Эдмонд
Но как же... Гонвил!..
Гонвил
Да...
Не ожидали... Двадцать лет сжималось
и разжималось сердце, кровь живую
закачивая в жилы и обратно
вбирая... Вдруг -- остановилось...
Эдмонд
Страшно
ты говоришь об этом... Друг мой... Помнишь?..
Она была так молода!..
Гонвил
Читала
вот эту книжку, выронила...
Эдмонд
Жизнь --
безумный всадник. Смерть -- обрыв нежданный,
немыслимый. Когда сказали мне --
так, сразу -- я не мог поверить. Где же
она лежит? Позволь мне...
Гонвил
Унесли...
Эдмонд
Как странно... Ты не понимаешь, Гонвил:
она всегда ходила в темном... Стелла --
мерцающее имя в темном вихре.
И унесли... Ведь это странно,-- правда?..
Гонвил
Садись, Эдмонд. Мне сладко, что чужая
печаль в тебе находит струны... Впрочем,
с моей женой ты, кажется, был дружен?
Эдмонд
Как ты спокоен, Гонвил, как спокоен!..
Как утешать тебя? Ты -- словно мрамор:
торжественное белое страданье...
Гонвил
Ты прав -- не утешай. Поговорим
о чем-нибудь простом, земном. Неделю
ведь мы с тобой не виделись. Что делал?
О чем раздумывал?
Эдмонд
О смерти.
Гонвил
Полно!
Ведь мы о ней беседовали часто.
Нет -- будем жить. В темницу заключенный
за полчаса до казни, паука
рассматривает беззаботно. Образ
ученого пред миром.
Эдмонд
Как ты спокоен, Гонвил. Говорил ты,
что наша смерть --
Гонвил
-- быть может, удивленье,
быть может -- ничего. Склоняюсь, впрочем,
к последнему, но есть одно: крепка
земная мысль: прервать ее стремленье
не так легко...
Эдмонд
Вот видишь ли,-- я мучусь...
Мне кажется порой: душа -- в плену --
рыдающая буря в лабиринте
гудящих жил, костей и перепонок.
Я жить боюсь. Боюсь я ощущать
под пальцами толчки тугие сердца,
здесь -- за ребром, и здесь, на кисти,-- отзвук.
И видеть, мыслить я боюсь -- опоры
нет у меня,-- зацепки нет. Когда-то
я тихо верил в облачного старца,
сидящего средь призраков благих.
Потом в опустошительные книги
качнулся я. Есть книги как пожары...
Сгорело все. Я был один. Тянуло
пустынной гарью сумрачных сомнений,--
и вот, в дыму, ты, Гонвил, появился --
большеголовый, тяжкий, напряженный,
в пронзительно сверкающих очках,
с распоротою жабой на ладони...
Ты щипчиками вытащил за узел
мои слепые слипшиеся мысли,
распутал их -- и страшной простотой
мои сомненья заменил... Наука
сказала мне: "Вот -- мир" -- и я увидел
ком земляной в пространстве непостижном --
червивый ком, вращеньем округленный,
тут плесенью, там инеем покрытый...
И стала жизнь от этой простоты
еще сложней. По ледяной громаде
я заскользил. Догадки мировые --
все, древние и новые,-- о цели,
о смысле сущего -- все, все исчезли
пред выводом твоим неуязвимым:
ни цели нет, ни смысла; а меж тем
я втайне знал, что есть они!.. Полгода
так мучусь я. Бывают, правда, утра
прозрачные, восторженно-земные,
когда душа моя -- подкидыш хилый --
от солнца розовеет и смеется
и матери неведомой прощает...
Но, с темнотой, чудовищный недуг
меня опять охватывает, душит:
средь ужаса и гула звездной ночи
теряюсь я; и страшно мне не только
мое непониманье,-- страшен голос,
мне шепчущий, что вот еще усилье --
и все пойму я... Гонвил, ты любил
свою жену?..
Гонвил
Незвучною любовью,
мой друг,-- незвучной, но глубокой... Что ж
меня ты спрашиваешь?
Эдмонд
Так... Не знаю...
Прости меня... Не надо ведь о мертвых
упоминать... О чем мы говорили?
Да -- о моем недуге: я боюсь
существовать... Недуг необычайный,
мучительный,-- и признаки его
озноб, тоска и головокруженье.
Приводит он к безумию. Лекарство,
однако, есть. Совсем простое. Гонвил,
решил я умереть.
Гонвил
Похвально. Как же
ты умереть желаешь?
Эдмонд
Дай мне яду.
Гонвил
Ты шутишь?
Эдмонд
Там, вон там, в стене, на полке,
за черной занавеской,-- знаю, знаю,--
стоят, блестят наполненные склянки,
как разноцветные оконца -- в вечность...
Гонвил
...Иль в пустоту. Но стой, Эдмонд, послушай,--
кого-нибудь ведь любишь ты на свете?
Иль, может быть, любовью ты обманут?
Эдмонд
Ах, Гонвил, знаешь сам!.. Друзья мои
дивятся все и надо мной смеются,
как, может быть, цветущие каштаны
над траурным смеются кипарисом.
Гонвил
Но в будущем... Как знать? На перекрестке...
нечаянно... Есть у тебя приятель --
поэт: пусть скажет он тебе, как сладко
над женщиной задумчивой склоняться,
мечтать, лежать с ней рядом,-- где-нибудь
в Венеции, когда в ночное небо
скользит канал серебряною рябью
и, осторожно, черный гриф гондолы
проходит по лицу луны...
Эдмонд
Да, правда,
в Италии бывал ты и оттуда
привез --
Гонвил
жену...
Эдмонд
Нет,-- сказочные смерти,
играющие в полых самоцветах...
Я, Гонвил, жду... Но что же ты так смотришь,
гигантский лоб наморщив? Гонвил, жду я,
ответь же мне! Скорее!
Гонвил
Вот беспечный!
Ведь до того, как друга отравлять,
мне нужно взвесить кое-что, не правда ль?
Эдмонд
Но мы ведь выше дружбы -- и одно
с тобою чтим: стремленье голой мысли...
A! Просветлел... Ну, что же?
Гонвил
Хорошо,
согласен я, согласен... Но поставлю
условие: ты должен будешь выпить
вот здесь, при мне. Хочу я росчерк смерти
заметить на твоем лице. Сам знаешь,
каков твой друг: он, как пытливый Плиний,
смотреть бы мог в разорванную язву
Везувия, пока бы, вытекая,
гной огненный шипел и наступал...
Эдмонд
Изволь... Но только...
Гонвил
Или ты боишься,
что свяжут смерть твою со смертью... Стеллы?
Эдмонд
Нет,-- о тебе я думал. Вот что! Дай мне
чернил, бумаги. Проще будет.
(Пишет.)
Слышишь,
перо скрипит, как будто по листу
гуляет смерть костлявая...
Ты весел...
Гонвил
Однако!
Эдмонд
Да... Ведь я свою свободу
подписываю... Вот... Я кончил, Гонвил,
прочти.
Гонвил
(читает про себя)
"Я умираю -- яд -- сам взял --
сам выпил"... Так.
Эдмонд
Теперь давай, готов я...
Гонвил
Не вправе я удерживать тебя.
Вот -- пузырек. Он налит зноем сизым,
как утро флорентийское... Тут старый
и верный яд. В четырнадцатом веке
его совали герцогам горячим
и пухлым старцам в бархате лиловом.
Ложись сюда. Так. Вытянись. Он сладок
и действует мгновенно, как любовь.
Эдмонд
Спасибо, друг мой... Жил я тихо, просто,
и вот не вынес страха бытия...
Спасаюсь я в неведомую область.
Давай же мне, скорей...
Гонвил
Эдмонд, послушай,
быть может, есть какая-нибудь тайна,
которую желал бы ты до смерти...
Эдмонд
Я тороплюсь... Не мучь меня...
Гонвил
Так пей же!
Эдмонд
Прощай. Потом -- плащом меня накроешь.
Действие второе
Та же комната. Прошло всего несколько мгновений.
Эдмонд
Смерть... Это -- смерть. Вот это -- смерть...
(Meдлeннo привстает.)
В тумане
дрожит пятно румяное... Иначе
быть не могло... О чем же я при жизни
тревожился? Пятно теперь яснее.
Ах! Это ведь пылающий провал
камина... Да,-- и отблески летают.
А там, в углу -- в громадном смутном кресле --
кто там сидит, чуть тронутый мерцаньем?
Тяжелый очерк выпуклого лба,
торчащая щетина брови, узел
змеиных жил на каменном виске...
Да полно! Узнаю! Ведь это...
Человек в кресле
Эхо
твоих предсмертных мыслей...
Эдмонд
Гонвил, Гонвил,
но как же так? Как можешь ты быть здесь,
со мною, в смерти? Как же так?..
Гонвил
Мой образ
продлен твоею памятью за грань
земного. Вот и все.
Эдмонд
Но как же, Гонвил:
вот комната... Все знаю в ней... Вон -- череп
на фолианте, вон -- змея в спирту,
вон -- скарабеи в ящике стеклянном,
вон -- брызги звезд в окне, а за окном,--
чу! слышишь,-- бьют над городом зубчатым
далекие и близкие куранты,
скликаются -- и падают на дно
зеркальное червонец за червонцем...
Знакомый звон... И сам я прежний, прежний,-
порою только странные туманы
проходят пред глазами... Но я вижу
свои худые руки, плащ и сборки
на нем, и даже, вот,-- дыру: в калитку
я проходил,-- плащом задел цветок
чугунный на стебле решетки... Странно,--
все то же, то же...
Гонвил
Мнимое стремленье,
Эдмонд... Колеблющийся отзвук...
Эдмонд
Я начинаю понимать... Постой же,
постой, я сам...
Гонвил
Жизнь -- это всадник. Мчится.
Привык он к быстроте свистящей. Вдруг
дорога обрывается. Он с края
проскакивает в пустоту. Ты слушай,
внимательно ты слушай! Он -- в пространстве,
над пропастью, но нет еще паденья,
нет пропасти! Еще стремленье длится,
несет его, обманывает, ноги
еще в тугие давят стремена,
глаза перед собою видят небо
знакомое. Хоть он один в пространстве,
хоть срезан путь... Вот этот миг,-- пойми,
вот этот миг. Он следует за гранью
конечного земного бытия:
скакала жизнь, в лицо хлестала грива,
дул ветер в душу -- но дорога в бездну
оборвалась, и чем богаче жизнь,
чем конь сильней --
Эдмонд
-- тем явственней, тем дольше
свист в пустоте, свист и размах стремленья,
не прерванного роковым обрывом,--
да, понял я... Но пропасть, как же пропасть?
Гонвил
Паденье неизбежно. Ты внезапно
почувствуешь под сердцем пустоту
сосущую, и, завертевшись, рухнет
твой мнимый мир. Успей же насладиться
тем, что унес с собою за черту.
Все, что знавал, что помнишь из земного --
вокруг тебя и движется земными
законами, знакомыми тебе.
Ведь ты слыхал, что раненый, очнувшись,
оторванную руку ощущает
и пальцами незримыми шевелит?
Так мысль твоя еще живет, стремится,
хоть ты и мертв: лежишь, плащом покрытый,
сюда вошли, толпятся и вздыхают
и мертвецу подвязывают челюсть...
А может быть, и больший срок прошел:
ведь ты теперь вне времени... Быть может,
на кладбище твой Гонвил смотрит молча
на плоский камень с именем твоим.
Ты там, под ним, в земле живой и сочной,
уста гниют, и лопаются мышцы,
и в трещинах, в глубокой черной слизи
шуршат, кишат белесые личинки...
Не все ль равно? Твое воображенье,
поддержанное памятью, привычкой,
еще творит. Цени же этот миг,
благодари стремительность разбега...
Эдмонд
Да, мне легко... Покойно мне. Теперь
хоть что-нибудь я знаю точно,-- знаю,
что нет меня. Скажи, мое виденье,
а если я из комнаты твоей --
стой! Сам скажу: куранты мне напели;
все будет то же -- встречу я людей,
запомнившихся мне. Увижу те же
кирпичные домишки, переулки,
на площади -- субботние лотки
и циферблат на ратуше. Узнаю
лепные, величавые ворота,
в просвете -- двор широкий, разделенный
квадратами газона, посередке
фонтан журчащий в каменной оправе
и на стенах пергаментных кругом
узорный плющ, а дальше -- снова арка,
и в небе стрелы серого собора,
и крокусы вдоль ильмовых аллей,
и выпуклые мостики над узкой
земной речонкой,-- все узнаю,--
а на местах, мной виденных не часто
иль вовсе не замеченных -- туманы,
пробелы будут, как на старых картах,
где там и сям стоит пометка: Terra
incognita*. Скажи мне, а умерших
могу я видеть?
* Неизвестная земля (лат.).
Гонвил
Нет. Ты только можешь
соображать, сопоставлять явленья
обычные, понятные, земные,--
ведь призраков ты не встречал при жизни..
Скажи, кого ты вызвать захотел?
Эдмонд
Не знаю...
Гонвил
Нет, подумай...
Эдмонд
Гонвил, Гонвил,
я что-то вспоминаю... что-то было
мучительное, смутное... Постой же,
начну я осторожно, потихоньку,--
я дома был, друзья ко мне явились,
к дубовому струился потолку
из трубок дым, вращающийся плавно.
Все мелочи мне помнятся: вино
испанское тепло и мутно рдело.
Постой... Один описывал со вкусом,
как давеча он ловко ударял
ладонью мяч о каменные стенки,
другой втыкал сухие замечанья
о книгах, им прочитанных, о цифрах
заученных, но желчно замолчал,
когда вошел мой третий гость,-- красавец
хромой, ведя ручного медвежонка
московского, и цепью зверь ни разу
не громыхнул, пока его хозяин,
на стол поставив локти и к прозрачным
вискам прижав манжеты кружевные,
выплакивал стихи о кипарисах.
Постой... Что было после? Да, вбежал
еще один -- толстяк в веснушках рыжих --
и сообщил мне на ухо с ужимкой
таинственной... Да, вспомнил все! Я несся,
как тень, как сон, по переулкам лунным
сюда, к тебе... Исчезла... К
Стихи