оцветной, вечной зыби,
     дрожащий, над водой, на внутреннем изгибе
        венецианского моста...

--------
        На Голгофе

     Восходит благовоние сырое
     со дна долин, и в небе, над холмом,
     на трех крестах во мгле белеют трое...
     Там женщина, в унынии немом,
     на среднюю, на черную вершину
     глядит, глядит... Провидеть ей дано,
     что в горький час ее земному сыну
     всего живей воспомнилось одно...

     Да,-- с умиленьем сладостным и острым
     (колени сжав, лицо склонив во мглу...),
     он вспомнил домик в переулке пестром,
     и голубей, и стружки на полу.

--------
        x x x

     Блаженство мое, облака и блестящие воды
     и все, что пригоршнями Бог мне дает!
     Волнуясь, душа погружается в душу природы,
     и розою рдеет, и птицей поет!

     Купаюсь я в красках и звуках земли многоликой,
     все яркое, стройное жадно любя.
     Впитал я сиянье, омылся в лазури великой,
     и вот, сладость мира, я славлю тебя!

     Я чувствую брызги и музыку влаги студеной,
     когда я под звездами в поле стою,
     и в капле медвяной, в росинке прозрачно-зеленой
     я Бога, и мир, и себя узнаю.

     Заря ли, смеясь, восстает из смятенья цветного,
     я к голой груди прижимаю ее...
     Я -- в яблоке пьяная моль, и мне рая иного
     не надо, не надо, блаженство мое!

--------
        x x x

     Я без слез не могу
     тебя видеть, весна.
     Вот стою на лугу,
     да и плачу навзрыд.

     А ты ходишь кругом,
     зеленея, шурша...
     Ах, откуда она,
     эта жгучая грусть!

     Я и сам не пойму,
     только знаю одно:
     если б иволга вдруг
     зазвенела в лесу,

     если б вдруг мне в глаза
     мокрый ландыш блеснул -
     в этот миг, на лугу,
     я бы умер, весна...

             1920

--------
        Домой

     На мызу, милые! Ямщик
     вожжою овода прогонит,
     и -- с Богом! Жаворонок тонет
     в звенящем небе, и велик,
     и свеж, и светел мир, омытый
     недавним ливнем: благодать,
     благоуханье. Что гадать?
     Все ясно, ясно; мне открыты
     все тайны счастья; вот оно:
     сырой дороги блеск лиловый,
     по сторонам то куст ольховый,
     то ива; бледное пятно
     усадьбы дальней; рощи, нивы,
     среди колосьев васильки,
     зеленый склон; изгиб ленивый
     знакомой тинистой реки.
     Скорее, милые! Рокочет
     мост под копытами. Скорей!
     И сердце бьется, сердце хочет
     взлететь и перегнать коней.
     О, звуки, полные былого!
     Мои деревья, ветер мой,
     и слезы чудные, и слово
     непостижимое: домой!

             1917--1922

--------
        Березы

     Стволы сквозь легкое зеленое сиянье
     белеют, тонкие, и воздух освежен
     грозой промчавшейся. Чуть слышный перезвон
     дробится надо мной, чуть слышное журчанье,
     и по невидимым качается волнам.
     Трава вся в теневых лиловых паутинах,
     вся в ослепительных извилинах, а там,
     меж светлых облаков, роскошно лебединых,
     струится радуга и смутно с высоты
     мне улыбается, в лазури нежной тая,
     такая нежная, невинная, святая,
     что умиленные склоняются листы,
     роняя длинные сверкающие слезы,--
     и это жизнь моя, и это край родной,
     родная красота... и льется надо мной
     сиянье легкое, зеленое,-- березы...

--------
        Поэты

     Что ж! В годы грохота и смрада,
     еще иссякнуть не успев,
     журчит, о бледная отрада,
     наш замирающий напев...
     И, слабый, ласковый, ненужный,
     он веет тонкою тоской,
     как трепет бабочки жемчужной
     в окне трескучей мастерской.

     Так беспощаден гул окрестный,
     людей так грубы города,
     нам так невесело и тесно,--
     что мы уходим навсегда...
     И, горько сжав сухие губы,
     глядим мы, падшие цари,
     как черные дымятся трубы
     средь перьев розовой зари.

             15 июля 1919

--------
        Biology

     Муза меня не винит: в науке о трепетах жизни
     все -- красота. Искромсав осторожно липовый листик,
     винт золотой верчу, пока не наметятся ясно
     в круглом белом просвете святые зеленые соты;
     или же сердцем живым распятой лягушки любуюсь:
     сладостно рдеет оно, будто спелая, липкая вишня.
     Режу, дроблю, вникаю, вижу сокрытые мышцы,
     ветви несметных жил, и, что вижу, мелками цветными
     четко черчу на доске.
         Сверкают стекла, невнятно
     пахнет эфиром и прелью в комнате длинной и светлой.
     Радостен тонкий труд, и радостно думать, что дома
     ждет меня томик стихов и музой набитая трубка.

             Cambridge

     * Биология (англ.).

--------
        В. Ш.

     Если ветер судьбы, ради шутки,
     дохнув, забросит меня
     в тот город, желанный и жуткий,
     где ты вянешь день ото дня,

     и если на улице яркой
     иль в гостях, у новых друзей,
     иль там, у дворца, под аркой,
     средь лунных круглых теней,

     мы встретимся вновь,-- о, Боже,
     как мы будем плакать тогда
     о том, что мы стали несхожи
     за эти глухие года;

     о юности, в юность влюбленной,
     о великой ее мечте,
     о том, что дома на Мильонной
     на вид уж совсем не те.

             1922 г.?

--------
        Художник-нищий

     Нередко на углу, под серою стеной,
     видал я нищего: безногий и больной,
     он в красках выражал свой замысел нехитрый.
     Газетный лоскуток служил ему палитрой,
     его дрожащая багровая рука
     писала тщательно цветы и облака
     на плитах каменных. Вот кончил. Робким взглядом
     прохожего зовет, сутулится, а рядом
     мечтает о гроше зияющий картуз.

     И вспомнил я свой дар, ненужных светлых муз,
     недолговечные созвучья и виденья,--
     когда на улице, средь гула и движенья
     бесчувственных колес, не встретил я вчера
     калеки моего... Да что! Как из ведра
     бездонного, лил дождь, и каменные плиты
     блестели холодно, и краски были смыты...

--------
        Облака

        1

     На солнце зо'лотом сияет дождь летучий,
     озера в небесах синеют горячо,
     и туча белая из-за лиловой тучи
        встает, как голое плечо.

     Молчи, остановись. Роняют слезы рая
     соцветья вешние, склонясь через плетень,
     и на твоем лице играет их сырая,
        благоухающая тень.

     Не двигайся, молчи. Тень эту голубую
     я поцелуями любовно обогну.
     Цветы колышутся... я счастлив. Я целую
        запечатленную весну.

        2

     Закатные люблю я облака:
     над ровными далекими лугами
     они висят гроздистыми венками,
     и даль горит, и молятся луга.

     Я внемлю им. Душа моя строга,
     овеяна безвестными веками:
     с кудрявыми багряными богами
     я рядом плыл в те вольные века.

     Я облаком в вечерний чистый час
     вставал, пылал, туманился и гас,
     чтоб вспыхнуть вновь с зарею неминучей.

     Я облетал все зримое кругом,
     блаженствовал и, помню, был влеком
     жемчужной тенью, женственною тучей.

             1921, Берлин

--------
        Пир

     Так лучезарна жизнь, и радостей так много.
     От неба звездного чуть слышный веет звон:
     бесчисленных гостей полны чертоги Бога,
        в один из них я приглашен.

     Как нищий, я пришел, но дали мне у двери
     одежды светлые, и распахнулся мир:
     со стен расписанных глядят цветы и звери,
        и звучен многолюдный пир.

     Сижу я и дивлюсь... По временам бесшумно
     дверь открывается в мерцающую тьму.
     Порою хмурится сосед мой неразумный,
        а я -- я радуюсь всему:

     и смоквам розовым, и сморщенным орехам,
     и чаще бражистой, и дани желтых пчел;
     и часто на меня со светлым, тихим смехом
        хозяин смотрит через стол.

             22 мая 1921

--------
        Белый рай

     Рай -- широкая, пустая
     оснеженная страна:
     призрак неба голубого,
     тишь и белизна...

     Там над озером пушистым,
     сладким холодом дыша,
     светит леса молодого
     белая душа...

     Там блаженствовать я буду
     в блеске сети ледяной,
     пробираться, опьяненный
     вечной белизной,

     и, стрелою из-под веток
     вылетая на простор,
     на лучистых, легких лыжах
     реять с белых гор.

--------
        Кони

     Гнедые, грузные, по зелени сырой
     весенней пажити, под тусклыми дубами,
     они чуть двигались и мягкими губами
     вбирали сочные былинки, и зарей,
     вечернею зарей полнеба розовело.

     И показалось мне, что время обмертвело,
     что вечно предо мной стояли эти три
     чудовищных коня; и медные отливы
     на гривах медлили, и были молчаливы
     дубы священные под крыльями зари.

             1917--1922

--------
        Зеркало

     Ясное, гладкое зеркало, утром, по улице длинной,
     будто святыню везли, туча белелась на миг
     в синем глубоком стекле, и по сини порою мелькала
     ласточка черной стрелой... Было так чисто оно,
     так чисто, что самые звуки, казалось, могли отразиться.
     Мимо меня провезли этот осколок живой
     вешнего неба, и там, на изгибе улицы дальнем,
     солнце нырнуло в него: видел я огненный всплеск.

     О, мое сердце прозрачное, так ведь и ты отражало
     в дивные давние дни солнце, и тучи, и птиц!
     Зеркало ныне висит в сенях гостиницы пестрой;
     люди проходят, спешат, смотрятся мельком в него.

             1 января 1919

--------
        Ночь

     Как только лунные протянутся лучи,
        всплывает музыка в аллее...
     О, серебристая, катись и рокочи
        все вдохновенней, все полнее!..

     Порхает до зари незримая рука
        по клавишам теней и света
     и замедляется, ленива и легка...
        Последний звук,-- и ночь допета...

--------
        La belle dame sans merci
        (Из John Keats)

     "Ax, что мучит тебя, горемыка,
     что ты, бледный, скитаешься тут?
     Озерная поблекла осока,
     и птицы совсем не поют.

     Ax, что мучит тебя, горемыка,
     какою тоской ты сожжен?
     Запаслась уже на зиму белка,
     и по житницам хлеб развезен.

     На челе твоем млеет лилея,
     томима росой огневой,
     на щеке твоей вижу я розу,
     розу бледную, цвет неживой..."

     Шла полем Прекрасная Дама,
     чародейки неведомой дочь:
     змеи -- локоны, легкая поступь,
     а в очах -- одинокая ночь.

     На коня моего незнакомку
     посадил я, и, день заслоня,
     она с чародейною песней
     ко мне наклонялась с коня.

     Я сплел ей запястья и пояс,
     и венок из цветов полевых,
     и ласкалась она, и стонала
     так нежно в объятьях моих.

     Находила мне сладкие зелья,
     мед пчелиный и мед на цветке,
     и, казалось, в любви уверяла
     на странном своем языке.

     И, вздыхая, меня увлекала
     в свой приют между сказочных скал,
     и там ее скорбные очи
     поцелуями я закрывал.

     И мы рядом на мху засыпали,
     и мне сон померещился там...
     Горе, горе! С тех пор я бессонно
     брожу по холодным холмам;

     королевичей, витязей бледных
     я увидел, и, вечно скорбя,
     все кричали: Прекрасная Дама
     без любви залучила тебя.

     И алканье они предрекали,
     и зияли уста их во тьме,
     и я, содрогаясь, очнулся
     на этом холодном холме.

     Потому-то, унылый и бледный,
     одиноко скитаюсь я тут,
     хоть поблекла сырая осока
     и птицы давно не поют.

     *  Безжалостная  Прекрасная  Дама  (фр.).  Джон  Китс  (1796--1821)  --
английский поэт.

--------
        Пьяный рыцарь

     С тонким псом и смуглым кубком
     жарко-рдяного вина,
     ночью лунной, в замке деда
     я загрезил у окна.

     В длинном платье изумрудном,
     вдоль дубравы, на коне
     в серых яблоках, ты плавно
     проскакала при луне.

     Встал я, гончую окликнул,
     вывел лучшего коня,
     рыскал, рыскал по дубраве,
     спотыкаясь и звеня;

     и всего-то только видел,
     что под трефовой листвой
     жемчуговые подковы,
     оброненные луной.

             1917--1922

--------
        x x x

     Я думаю о ней, о девочке, о дальней,
     и вижу белую кувшинку на реке,
     и реющих стрижей, и в сломанной купальне
        стрекозку на доске.

     Там, там встречались мы и весело оттуда
     пускались странствовать по шепчущим лесам,
     где луч в зеленой мгле являл за чудом чудо,
        блистая по листам.

     Мы шарили во всех сокровищницах Божьих;
     мы в ивовом кусте отыскивали с ней
     то лаковых жучков, то гусениц, похожих
        на шахматных коней.

     И ведали мы все тропинки дорогие,
     и всем березонькам давали имена,
     и младшую из них мы назвали: Мария
        святая Белизна.

     О Боже! Я готов за вечными стенами
     неисчислимые страданья восприять,
     но дай нам, дай нам вновь под теми деревцами
        хоть миг, да постоять.

             1917--1922

--------
        Перо

     Зелененьким юрким внучатам
     наказывал леший в бору:
     "По черным ветвям, по зубчатым,
     жар-птица порхнет ввечеру;

     поймайте ее, лешенечки,
     и клетку из лунных лучей
     возьмите у ключницы-ночки,
     да так, чтоб не видел Кощей.

     Далече от чащи брусничной
     умчите добычу свою,
     найдете вы домик кирпичный
     в заморском, туманном краю.

     Оставьте ее на пороге:
     там кроткий изгнанник живет,
     любил он лесные дороги
     и вольный зеленый народ".

     Так дедушка-леший на ели
     шушукал, и вот ввечеру,
     как струны, стволы зазвенели,
     и что-то мелькнуло в бору.

     Маячило, билось, блестело.
     Заохал, нахохлился дед...
     Родимые, знать, улетела
     жар-птица из пестрых тенет.

     Но утром, как пламя живое,
     на пыльном пороге моем
     лежало перо огневое
     с цветным удлиненным глазком.

     Ну что ж, и за этот подарок
     спасибо, лесные друзья.
     Я беден, и день мой неярок,
     и как же обрадован я.

             7 июня 1921, Кембридж

--------
        x x x

     Мы столпились в туманной церковенке,
     вспоминали, молились и плакали,
     как нечаянно двери бесшумные
     распахнулись, и тенью лазоревой
     ты вошла, о весна милосердная!
     Разогнулись колена покорные,
     прояснились глаза углубленные...
     Что за чудо случилось отрадное!

     Заливаются птицы на клиросе,
     плещут воды живые под сводами,
     вдаль по ризам колеблются радуги,
     и не свечи мы держим, а ландыши,
     влажной зеленью веет -- не ладаном,
     и, расставя ладони лучистые,
     окруженная сумраком радостным,
     на иконе Весна улыбается.

--------
        x x x

          Моей матери

     Людям ты скажешь: настало.
     Завтра я в путь соберусь.
     (Голуби. Двор постоялый.
     Ржавая вывеска: Русь.)

     Скажешь ты Богу: я дома.
     (Кладбище. Мост. Поворот.)
     Будет старик незнакомый
     вместо дубка у ворот.

             3 мая 1920, Кембридж

--------
        Русь

     Пока в тумане странных дней
     еще грядущего не видно,
     пока здесь говорят о ней
     красноречиво и обидно --

     сторонкой, молча проберусь
     и, уповая неизменно,
     мою неведомую Русь
     пойду отыскивать смиренно,--

     по черным сказочным лесам,
     вдоль рек да по болотам сонным,
     по темным пашням, к небесам
     бесплодной грудью обращенным.

     Так побываю я везде,
     в деревню каждую войду я...
     Где ж цель заветная, о, где --
     непостижимую -- найду я?

     В лесу ли -- сумраком глухим
     сырого ельника сокрытой --
     нагой, разбойником лихим
     поруганною и убитой?

     Иль поутру, в селе пустом,
     о, жданная! -- пройдешь ты мимо,
     с улыбкой на лице простом
     задумчиво-неуловимой?

     Или старушкой станешь ты
     и в голубой струе кадильной,
     кладя дрожащие кресты,
     к иконе припадешь бессильно?

     Где ж просияет берег мой?
     В чем угадаю лик любимый?
     Русь! иль во мне, в душе самой
     уж расцветаешь ты незримо?

--------
        Жизнь

     Шла мимо Жизнь, но ни лохмотий,
     ни ран ее, ни пыльных ног
     не видел я... Как бы в дремоте,
     как бы сквозь душу звездной ночи,--
     одно я только видеть мог:
     ее ликующие очи
     и губы, шепчущие: Бог!

--------
        Гроздь

     Посвящается памяти моего отца

--------
        I. Гроздь

--------
        x x x

     Кто выйдет поутру? Кто спелый плод подметит!
        Как тесно яблоки висят!
     Как бы сквозь них, блаженно солнце светит,
        стекая в сад.

     И, сонный, сладостный, в аллеях лепет слышен:
        то словно каплет на песок
     тяжелых груш, пурпурных поздних вишен
        пахучий сок.

     На выгнутых стволах цветные тени тают,
        на листьях солнечный отлив...
     Деревья спят, и осы не слетают
        с лиловых слив.

     Кто выйдет ввечеру? Кто плод поднимет спелый?
        Кто вертограда господин?
     В тени аллей, один, лилейно-белый,
        живет павлин.

             1922

--------
        x x x

     Придавлен душною дремотой,
     я задыхался в черном сне.
     Как птица, вздрагивало что-то
     непостижимое во мне.

     И возжелал я в буйном блеске
     свободно взмыть,-- и в сердце был
     тяжелый шорох, угол резкий
     каких-то исполинских крыл.

     И жизнь мучительно и чудно
     вся напряглась и не могла
     освободить их трепет трудный --
     крутые распахнуть крыла.

     Как будто каменная сила --
     неизмеримая ладонь --
     с холодным хрустом придавила
     их тяжкий шелковый огонь.

     Ах, если б звучно их раскинуть,
     исконный камень превозмочь,
     громаду черную содвинуть,
     прорвать глухонемую ночь,--

     с каким бы громом я воспрянул,
     огромен, светел и могуч!
     Какой бы гром в ответ мне грянул
     из глубины багряных туч!

--------
        x x x

     Есть в одиночестве свобода,
     и сладость -- в вымыслах благих.
     Звезду, снежинку, каплю меда
     я заключаю в стих.

     И, еженочно умирая,
     я рад воскреснуть в должный час,
     и новый день -- росинка рая,
     а прошлый день -- алмаз.

     Из блеска в тень и в блеск из тени
     с лазурных скал ручьи текли,
     в бреду извилистых растений
     овраги вешние цвели.

     И в утро мира это было:
     дикарь, еще полунемой,
     с душой прозревшей, но бескрылой,-
     косматый, легкий и прямой,--

     заметил, взмахивая луком,
     при взлете горного орла,
     с каким густым и сладким звуком
     освобождается стрела.

     Забыв и шелесты оленьи,
     и тигра бархат огневой,--
     он шел, в блаженном удивленье
     играя звучной тетивой.

     Ее притягивал он резко
     и с восклицаньем отпускал.
     Из тени в блеск и в тень из блеска
     ручьи текли с лазурных скал.

     Янтарной жилы звон упругий
     напоминал его душе
     призывный смех чужой подруги
     в чужом далеком шалаше.

--------
        x x x

     Я на море гляжу из мраморного храма:
     в просветах меж колонн, так сочно, так упрямо
     бьет в очи этот блеск, до боли голубой.
     Там благовония, там -- Лоны, там -- прибой,
     а тут, на вышине,-- одна молитва линий
     стремительно простых; там словно шелк павлиний,
     тут целомудренность бессмертной белизны.
     О, муза, будь строга! Из храма, с вышины,--
     гляжу на вырезы лазури беспокойной,--
     и вот восходит стих, мой стих нагой и стройный,
     и наполняется прохладой и огнем,
     и возвышается, как мраморный, и в нем
     сквозят моей души тревоги и отрады,
     как жаркая лазурь в просветах колоннады.

--------
        x x x

     Туман ночного сна, налет истомы пыльной
        смываю мягко-золо