Л.Витгенштейн - ФИЛОСОФСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯЛ.ВИТГЕНШТЕЙН
ФИЛОСОФСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
                                Кембридж                               Январь 1945


ПРЕДИСЛОВИЕ
Публикуемые здесь мысли конденсат философских исследований, занимавших меня 
последние шестнадцать лет. Они касаются многих вопросов: понятия "значение", 
понимания, предложения, логики, оснований математики, состояний сознания и 
многого другого. Я записал все эти мысли в форме заметок, коротких абзацев. 
Иногда они образуют относительно длинные цепи рассуждений об одном и том же 
предмете, иногда же их содержание быстро меняется, перескакивая от одной области 
к другой. Я с самого начала намеревался объединить все эти мысли в одной книге, 
форма которой в разное время представлялась мне разной. Но мне казалось 
существенным, чтобы мысли в ней переходили от одного предмета к другому в 
естественной и непрерывной последовательности.
После нескольких неудачных попыток увязать мои результаты в такую целостность я 
понял, что это мне никогда не удастся. Что лучшее из того, что я мог бы 
написать, все равно осталось бы лишь философскими заметками. Что, как только я 
пытался принудить мои мысли идти в одном направлении вопреки их естественной 
склонности, они вскоре оскудевали. И это было, безусловно, связано с природой 
самого исследования. Именно оно принуждает нас странствовать по обширному полю 
мысли, пересекая его вдоль и поперек в самых различных направлениях. Философские 
заметки в этой книге это как бы множество пейзажных набросков, созданных в ходе 
этих долгих и запутанных странствий.
Причем с приближением к тем же или почти тем же пунктам с разных направлений, 
как бы заново, делались все новые зарисовки. Многие из них неправильно 
нарисованы или нехарактерны, полны огрехов слабого рисовальщика. Но после их 
отбраковки остается некоторое число довольно сносных эскизов, которые следует 
упорядочить, а часто и подрезать, чтобы они могли дать зримую картину ландшафта. 
Итак, эта моя книга, в сущности, только альбом.
Собственно, до недавнего времени я отказывался от мысли опубликовать свою работу 
при жизни. Правда, время от времени эта мысль во мне шевелилась. И прежде всего 
потому, что мне приходилось убеждаться: выводы, излагавшиеся мною в лекциях, 
рукописях, обсуждениях, входили в широкое обращение в сильно искаженном, более 
или менее разбавленном или урезанном виде. Это задевало мое самолюбие, и мне 
стоило больших трудов его успокоить.
Четыре года назад у меня был повод перечитать мою первую книгу 
(Логико-философский трактат) и пояснять ее идеи. Тут мне вдруг показалось, что 
следовало бы опубликовать те мои старые и новые мысли вместе; что только в 
противопоставлении такого рода и на фоне моего прежнего образа мыслей эти новые 
идеи могли получить правильное освещение.
Ибо, вновь занявшись философией шестнадцать лет назад, я был вынужден признать, 
что моя первая книга содержит серьезные ошибки. Понять эти ошибки в той мере, в 
какой я сам едва ли смог бы это сделать, мне помогла критика моих идей Фрэнком 
Рамсеем, в бесчисленных беседах с которым я обсуждал их множество раз в течение 
двух последних лет его жизни. В еще большей мере, чем эта всегда мощная и 
решительная критика, на меня повлияли замечания преподавателя университета г-на 
П.Сраффа, в течение многих лет неустанно занимавшегося анализом моих мыслей. 
Этому стимулирующему воздействию я обязан наиболее последовательными идеями 
моего сочинения.
То, что я публикую здесь, перекликается на то есть не одна причина с тем, что 
сегодня пишут другие. Коль скоро на моих заметках нет штемпеля, удостоверяющего 
мое авторство, то мне в дальнейшем никак не предъявить права на них как на свою 
собственность.
Я представляю их к публикации с противоречивыми чувствами. Не исключено, что 
этой работе, при всем ее несовершенстве и при том, что мы живем в мрачное время, 
будет суждено внести ясность в ту или иную голову; но, конечно, это не столь уж 
и вероятно.
Своим сочинением я не стремился избавить других от усилий мысли. Мне хотелось 
иного: побудить кого-нибудь, если это возможно, к самостоятельному мышлению.
Я был бы счастлив создать хорошую книгу. Так не случилось; но время, когда я мог 
бы ее улучшить, ушло.



ЧАСТЬ I
1. Августин в Исповеди (I/8) говорит: "Cum ipsi (majores homines) appellabant 
rem aliquam, et cum secundum eam vocem corpus ad aliquid movebant, videbam, et 
tenebam hoc ab eis vocari rem illam, quod sonabant, cum eam vellent ostendere. 
Hoc autem eos velle ex motu corporis aperiebatur: tamquam verbis naturalibus 
omnium gentium, quae fiunt vultu et nutu oculorum, ceterorumque membrorum actu, 
et sonitu vocis indicante affectionem animi in petendis, habendis, rejiciendis, 
fugiendisqve rebus. Ita verba in variis sententiis locis suis posita, et crebro 
audita, quarum rerum signa essent, paulatim colligebam, measque jam voluntates, 
edomito in eis signis ore, per haec enuntiabam"
В этих словах заключена, мне кажется, особая картина действия человеческого 
языка. Она такова: слова языка именуют предметы предложения суть связь таких 
наименований.
В этой картине языка мы усматриваем корни такого представления: каждое слово 
имеет какое-то значение. Это значение соотнесено с данным словом. Оно 
соответствующий данному слову объект.
Августин не говорит о различии типов слов.Тот, кто описывает обучение языку 
таким образом, думает прежде всего, по-видимому, о таких существительных, как 
"стол", "стул", "хлеб", и именах лиц, затем о наименованиях определенных 
действий и свойств, прочие же типы слов считая чем-то таким, что не требует 
особой заботы.
Ну, а представь себе такое употребление языка: я посылаю кого-нибудь за 
покупками. Я даю ему записку, в которой написано: "Пять красных яблок". Он несет 
эту записку к продавцу, тот открывает ящик с надписью "яблоки", после чего 
находит в таблице цветов слово "красный", против которого расположен образец 
этого цвета, затем он произносит ряд слов, обозначающих простые числительные до 
слова "пять" я полагаю, что наш продавец знает их наизусть, и при каждом слове 
он вынимает из ящика яблоко, цвет которого соответствует образцу. Так или 
примерно так люди оперируют словами. Но как он узнает, где и каким образом 
положено наводить справки о слове "красный" и что ему делать со словом "пять"? 
Ну, я предполагаю, что он действует так, как я описал. Объяснениям где-то 
наступает конец. Но каково же значение слова "пять"? Речь здесь совсем не об 
этом, а только о том, как употребляется слово "пять".
2. Приведенное выше философское понятие значения коренится в примитивном 
представлении о способе функционирования языка. Или же, можно сказать, в 
представлении о более примитивном языке, чем наш.
Представим себе язык, для которого верно описание, данное Августином. Этот язык 
должен обеспечить взаимопонимание между строителем A и его помощником B. A 
возводит здание из строительных камней блоков, колонн, плит и балок. B должен 
подавать камни в том порядке, в каком они нужны A. Для этого они пользуются 
языком, состоящим из слов: "блок", "колонна", "плита", "балка". A выкрикивает 
эти слова, B доставляет тот камень, который его научили подавать при 
соответствующей команде. Рассматривай это как завершенный примитивный язык.
3. Можно сказать, что Августин действительно описывает некоторую систему 
коммуникации, но только не все, что мы называем языком, охватывается этой 
системой. Причем говорить так следует в тех случаях, когда возникает вопрос: 
"Годится или не годится данное изображение?" В таком случае дается ответ: "Да, 
годится, но только для этой, узко очерченной области, а не для того целого, на 
изображение коего ты притязал".
Это похоже на то, как если бы кто-то объяснял: "Игра состоит в передвижении 
фигур по некой поверхности согласно определенным правилам..." а мы бы ответили 
на это: "Ты, по-видимому, думаешь об играх на досках, но ведь имеются и другие 
игры. Твое определение может стать правильным, если ты четко ограничишь его 
играми первого рода".
4. Представь себе письменность, в которой буквы использовались бы для 
обозначения не только звуков, но и как знаки ударений и пунктуации. 
(Письменность можно понимать как язык для описания звуковых образцов.) Теперь 
представь себе, что кто-то толкует это письмо просто как соответствие каждой 
буквы какому-то звуку, как если бы у букв не было к тому же и совершенно иных 
функций. Такое слишком упрощенное понимание письменности напоминает понимание 
языка у Августина.
5. Вдумываясь в пример из "1, видимо, можно почувствовать, насколько эта общая 
концепция значения слова затемняет функционирование языка, делая невозможным 
ясное видение. Туман рассеивается, если изучать явления языка в примитивных 
формах его употребления, где четко прослеживается назначение слов и то, как они 
функционируют.
Такие примитивные формы языка использует ребенок, когда учится говорить. 
Обучение языку в этом случае состоит не в объяснении, а в тренировке.
6. Можно представить себе, что язык, описанный в "2, выступает для А и В как 
весь язык; даже как весь язык некоего племени. Дети воспитывались бы тогда так, 
чтобы они, пользуясь этими словами, совершали эти действия и таким образом 
реагировали на слова других.
Важная часть речевой тренировки будет тогда состоять в том, что обучающий 
указывает на предметы, привлекая к ним внимание ребенка и произнося при этом 
некоторое слово, например слово "плита", с одновременным указанием на эту форму. 
(Я не хочу называть это "указательным разъяснением" или "определением", 
поскольку ребенок еще не способен спрашивать о названии предмета. Я назову этот 
процесс "указательным обучением словам". Я утверждаю, что оно является важной 
частью речевой тренировки, ибо именно так обстоит дело у людей, а не потому, что 
нельзя представить себе иную картину.) Можно сказать, что это указательное 
обучение словам проторяет ассоциативную связь между словом и предметом. Но что 
это значит? Да, это может означать разное, но прежде всего люди склонны считать, 
что в душе ребенка возникает картина предмета, когда он слышит соответствующее 
слово. А если такое действительно происходит, то в этом ли целевое назначение 
слова? Да, это может быть целью. Я могу себе представить такое употребление слов 
(сочетаний звуков). (Произнесение слова подобно нажатию клавиши на клавиатуре 
представлений.) Но в языке, описанном в "2, цель слов совсем не в том, чтобы 
пробуждать представления. (Хотя, конечно, при этом может оказаться, что такие 
представления содействуют достижению действительной цели.)
Но если указательное обучение и содействует этому, то надо ли утверждать, что 
оно способствует пониманию слов? Разве тот, кто по команде "плита!" действует 
соответствующим образом, не понимает этой команды? Да, конечно, указательное 
обучение помогает пониманию, но только в сочетании с определенной тренировкой. 
Изменись характер тренировки, то же самое указательное обучение привело бы к 
совсем иному пониманию этих слов.
"Соединяя стержень с рычагом, я привожу в действие тормоз". Да, если дан весь 
остальной механизм. Лишь в связи с ним это тормозной рычаг; вне такой опоры это 
совсем не рычаг, а все, что угодно, либо ничто.
7. В практике употребления языка (2) один выкрикивает слова, другой действует в 
соответствии с ними; при обучении же языку происходит следующее: обучаемый 
называет предметы; то есть, когда учитель указывает ему камень, он произносит 
слово. А вот и еще более простое упражнение: учащийся произносит слово вслед за 
учителем. Оба процесса похожи на язык.
К тому же весь процесс употребления слов в языке (2) можно представить и в 
качестве одной из тех игр, с помощью которых дети овладевают родным языком. Я 
буду называть эти игры "языковыми играми" и говорить иногда о некоем примитивном 
языке как о языковой игре.
Процессы наименования камней и повторения слов за кем-то также можно назвать 
языковыми играми. Вспомни о многократных употреблениях слов в приговорах к 
играм-хороводам.
"Языковой игрой" я буду называть также единое целое: язык и действия, с которыми 
он переплетен.
8. Рассмотрим один из расширенных вариантов языка (2). Пусть в нем наряду с 
четырьмя словами "блок", "колонна" и т.д. содержится ряд слов, употребляемых так 
же, как продавец (1) употреблял числительные (это может быть ряд букв алфавита); 
пусть далее в него войдут два слова, означающие, скажем, "туда" и "это" 
(примерно таково их целевое назначение), которые будут использоваться в 
сочетании с указательным жестом; и наконец, пусть в этот язык войдет некоторое 
число цветовых образцов. А отдает приказ типа: "d плит туда". При этом он 
демонстрирует помощнику образец цвета и при слове "туда" указывает какое-то 
место на строительной площадке. Из запаса плит B берет по одной плите на каждую 
букву алфавита вплоть до d в соответствии с цветовым образцом и доставляет их на 
место, указанное A. В других случаях A отдает приказ: "Это туда". При слове 
"это" он указывает на какой-то строительный камень. И так далее.
9. Когда ребенок учится такому языку, он должен выучить наизусть ряд 
"числительных" a, b, c,· и научиться их применять. Войдет ли в занятия такого 
рода и указательное обучение словам? Ну, например, люди будут указывать на плиты 
и считать: "a, b, c плит". С указательным обучением словам "блок", "колонна" и 
т.д., пожалуй, более сходно указательное обучение числительным, которые служат 
не для счета, а для обозначения групп предметов, охватываемых одним взглядом. 
Именно так дети учатся употреблению первых пяти"шести количественных 
числительных.
А слова "туда" и "этот" также осваиваются указательно? Представь себе, например, 
как можно было бы научить их употреблению! Указывая при этом на места и вещи, но 
ведь в данном случае этот жест включен и в употребление этих слов, а не только в 
обучение их употреблению.
10. Так что же обозначают слова этого языка? Как выявить, что они обозначают, 
если не по способу их употребления? А его мы уже описали. Следовательно, 
выражение "данное слово обозначает это" должно стать частью такого описания. 
Иначе говоря: такое описание следовало бы привести к форме: "Слово... 
обозначает..."
Что же, описание употребления слова "плита", конечно, можно сократить до 
утверждения, что данное слово обозначает этот предмет. Именно так и поступают, 
например, когда требуется лишь устранить ошибочное отнесение слова "плита" к 
строительному камню, который в действительности называется "блоком", но при этом 
способ "отнесения", то есть употребления, этого слова в остальном нам уже 
известен.
Равным образом можно сказать, что знаки "a", "b" и т.д. означают числа, чтобы 
устранить ошибочное представление, будто "a", "b", "c", играют в языке такую же 
роль, какую действительно играют слова "блок", "плита", "колонна". И можно также 
сказать, что "c" обозначает это число, а не вот то, чтобы пояснить: буквы 
следует употреблять в последовательности a, b, c, d и т.д., а не a, b, d, c.
Но, уподобляя таким образом одно описание употребления слов другому, мы все-таки 
не можем сделать более сходными эти употребления! Ибо, как мы видим, они 
совершенно не схожи.
11. Представь себе инструменты, лежащие в специальном ящике. Здесь есть молоток, 
клещи, пила, отвертка, масштабная линейка, банка с клеем, гвозди и винты. 
Насколько различны функции этих предметов, настолько различны и функции слов. 
(Но и там и здесь имеются также сходства.)
Конечно, нас вводит в заблуждение внешнее подобие слов, когда мы сталкиваемся с 
ними в произнесенном, письменном или печатном виде. Ибо их применение не явлено 
нам столь ясно. В особенности когда мы философствуем!
12. Это похоже на то, как, заглянув в кабину локомотива, мы бы увидели там 
рукоятки, более или менее схожие по виду. (Что вполне понятно, ибо все они 
предназначены для того, чтобы браться за них рукой.) Но одна из них пусковая 
ручка, которую можно поворачивать плавно (она регулирует степень открытия 
клапана); другая рукоятка переключателя, имеющая только две рабочие позиции, он 
либо включен, либо выключен; третья рукоятка тормозного рычага, чем сильнее ее 
тянуть, тем резче торможение; четвертая рукоятка насоса, она действует только 
тогда, когда ее двигают туда"сюда.
13. Когда мы говорим: "Каждое слово в языке что-то означает", то этим еще совсем 
ничего не сказано; до тех пор пока мы точно не разъясним, какое различие при 
этом хотим установить. (Ведь возможно, что мы хотим отличить слова языка (8) от 
слов, "лишенных значения", вроде тех, какие встречаются в стихотворениях Льюиса 
Кэррола, или слов, подобных "ювиваллера" в песне.
14. Представь себе, что кто-то говорит: "Все инструменты служат преобразованию 
чего-то. Так, молоток меняет положение гвоздя, пила форму доски и т.д.". А что 
видоизменяют линейка, банка с клеем, гвозди? "Нашу осведомленность о длине вещи, 
температуре клея, прочности ящика". Разве подобным истолкованием выражения 
достигался бы какой-то эффект?
15. Слово "обозначать" употребляется наиболее прямым образом, по-видимому, 
тогда, когда на обозначаемом предмете проставляется знак. Представь себе, что на 
инструментах, применяемых А в строительстве, проставлены определенные знаки. 
Когда А показывает помощнику один из таких знаков, тот приносит ему инструмент, 
помеченный этим знаком.
Так или примерно так имя обозначает некоторую вещь, имя дается вещи. Занимаясь 
философией, часто бывает полезно напоминать себе: наименование чего-то подобно 
прикреплению ярлыка к вещи.
16. А как быть с цветовыми образцами, которые А показывает B, принадлежат ли они 
языку? А это уж как угодно. Они не относятся к словам языка; но скажи я 
кому-нибудь: "Произнеси слово "это"", и он сочтет "это" частью предложения. А 
между тем оно играет роль, совершенно аналогичную той, которая отведена образцу 
цвета в языковой игре (8); то есть оно образец того, что должен сказать другой.
Причисление образцов к инструментам языка наиболее естественно и ведет к 
наименьшей путанице.
((Замечание по поводу рефлексивного местоимения "это предложение".))
17. Можно было бы сказать: "В языке (8) мы сталкиваемся с различными типами 
слов. Ведь функции слова "плита" и слова "блок" более близки, чем функции слов 
"плита" и d. Но то, как мы сгруппируем слова по типам, будет зависеть от цели 
такой классификации и от нашего предпочтения.
Подумай о различных точках зрения, исходя из которых можно сгруппировать 
инструменты по их типам. Или шахматные фигуры по типам фигур.
18. Тебя не должно смущать, что языки (2) и (8) состоят только из приказов. Если 
ты хочешь сказать, что именно поэтому они неполны, то спроси себя, полон ли наш 
язык; был ли он полон до того, как мы ввели в него химическую символику и 
обозначения для исчисления бесконечно малых; ведь они как бы пригороды нашего 
языка. (И с какого числа домов или улиц город начинает быть городом?) Наш язык 
можно рассматривать как старинный город: лабиринт маленьких улочек и площадей, 
старых и новых домов, домов с пристройками разных эпох; и все это окружено 
множеством новых районов с прямыми улицами регулярной планировки и стандартными 
домами.
19. Легко представить себе язык, состоящий только из приказов и донесений в 
сражении. Или язык, состоящий только из вопросов и выражений подтверждения и 
отрицания. И бесчисленное множество других языков. Представить же себе 
какой-нибудьязык значит представить некоторую форму жизни.
А как тогда ответить на вопрос: является ли возглас "Плита!" в примере (2) 
предложением или же словом? Если это слово, то ведь оно имеет не то же самое 
значение, что и аналогично звучащее слово нашего обычного языка, ибо в "2 оно 
сигнал. Если же оно предложение, то все же это не эллиптическое предложение 
"Плита!" из нашего языка. Что касается первого вопроса, то выражение "Пли